Русская карательная система 13 страница

Дети, последовавшие в ссылку за родителями, могут возвращаться и без родителей, но если они не имеют 17 лет, то не иначе как с согласия родителей, а старше этого возраста, принадлежащие к податным сословиям - хотя и без согласия обществ, к коим они были приписаны, но по представлении приговора общества, в которое они желают вступить, и свидетельства о несостоянии за ними недоимок.

Дети, не последовавшие за родителями, освобождаются от власти родителей, но вместе с тем по Закону 7 апреля 1876 г. теряют льготы, которые принадлежали бы им по их семейному положению при отбывании воинской повинности; дети, последовавшие за родителями, подчиняются их власти на общем основании.

Разрушение союза родства. Третья часть ст.27 Уложения 1845 г. говорилаопрекращении всех прав, основанных на союзе родства или свойства, но вытекающие из такового союза обязанности оставались в своей силе. На этом основании родственные отношения ссыльного, конечно, получали свое полное значение при определении условий вступления ссыльного в брак; равным образом наличность этих условий влияла на определение ответственности ссыльного за кровосмешение, при установлении ответственности за другие преступления, в коих влияет родство виновного и пострадавшего, и т.д. Таким образом, этот вид поражения прав семейных являлся совершенно неопределенным, а между тем только он один по тексту закона являлся безусловно определенным, так как он наступал волею закона, безотносительно к воле самих членов семьи. Вводя такое карательное последствие, закон забывал даже основные начала естественного чувства любви родителей к детям, в силу коего, как говорит народная поговорка, "дитя хоть и криво, да отцу, матери мило", и начала христианского прощения, преподанные в притче о блудном сыне. Редакционная комиссия вовсе не признавала возможным включать в закон указания на такие последствия, а Государственный Совет, склоняясь первоначально к мысли удержания постановлений Уложения 1845 г., в окончательной редакции ограничился только указанием в п.3 ст.27, что присуждение к смертной казни, каторге и поселению влечет за собою утрату осужденным прав по имуществу, вытекающих из союза родственного.

4. Поражение прав имущественных. Указом 1753 г., определившим понятие политической смерти, было разъяснено, что имущество такого преступника поступает к его жене и детям по указным частям. Указом 1776 г. устранено от участия в этом наследстве новое потомство ссыльного, происшедшее от его брака на месте ссылки. В Жалованной грамоте дворянства было определительно сказано: "Благородного наследственное имение, в случае осуждения и по важнейшему преступлению, да отдастся его законному наследнику", и сила этой статьи распространена Указом 1802 г. на другие сословия. Законом 1831 г. признана недействительность духовных завещаний, составленных после объявления приговора. Наконец, в Своде 1832 г. в ст.155 было общим образом сказано, что лишенные прав не могут быть ни наследниками, ни завещателями.

По Уложению о наказаниях 1845 г. к последствиям осуждения в каторжные работы и в ссылку на поселение относилось поражение имущественных прав*(1926). Осужденные теряли право собственности (ст.28 Уложения): все прежнее имущество их, со дня обращения окончательного о том приговора к исполнению, поступало к их законным наследникам, так же, как поступило бы оно вследствие естественной смерти; к ним же по праву представления поступало и всякое имущество, которое могло бы достаться виновному по наследству после его осуждения.

По Уложению изд. 1845 и 1857 гг. (ст.32) поражение имущественных прав, как и последствия лишения всех прав (ст.531, ч.2, т.X, по изд. 1857 г.), наступало со времени воспоследования объявления окончательного приговора как момента вступления приговора в законную силу; но в издании Уложения 1866 г. текст закона, ввиду согласования его с п.1 ст.945 Устава уголовного судопроизводства, был изменен, впрочем неудачно, и моментом наступления правопоражений поставлен день обращения окончательного приговора в исполнение*(1927). Поэтому, как разъяснил Правительствующий Сенат в решении 1880 г. N 19, по Общему собранию, приговоренные к наказанию, соединенному с лишением всех прав состояния, сохраняли правоспособность к совершению актов на их имущество и после вступлению приговора в законную силу до обращения его к исполнение, в частности по тем делам, по коим вступившие в законную силу приговоры представляются на Высочайшее усмотрение, до воспоследования такого разрешения.

Действующее Уложение по отношению к поражению имущественных прав различает два вида. Во-первых, утрату осужденным прав по имуществу, как вытекающих из союза родственного, так и вообще принадлежавших ему до вступления приговора в законную силу или до воспоследования в подлежащих случаях Высочайшего соизволения на приведение приговора в исполнение. Закон не определяет, в чем именно заключается такая утрата, предоставляя определение подробностей Законам гражданским и Уставу о ссыльных. Из сопоставления же сих последних правил оказывается, что осужденный утрачивает все наличное имущество, в чем бы оно ни заключалось, значит, не только имущество, которым он обладал на праве собственности, но и все то, которое состояло у него на праве владения или пользования, имущество не только наличное, но и долговое*(1928), все имущественные иски и требования - одним словом, всю совокупность его имущественных прав. Но что же делается с этим имуществом? Уложение 1845 г. говорило, что это имущество поступает к законным наследникам осужденного, точно так же, как поступило бы вследствие его естественной смерти. Действующее Уложение хотя такого указания не содержит, но тот же вывод должен быть сделан из текста ст.1222 Законов гражданских т.Х, ч.I, которая гласит, что наследство открывается присуждением владельца к каторге или ссылке на поселение, а равно и ст.1159 относительно выдачи указной части.

Но кого нужно разуметь под выражением "законные наследники" - наследников по закону или же и наследников по завещанию? Прямого ответа на этот вопрос закон не давал. Хотя ст.1019 т.Х ч.1 и говорила, что недействительны духовные завещания лишенных всех прав состояния, когда приговор им объявлен, но и она не говорила прямо, о каких завещаниях идет речь: составленных до вступления приговора в законную силу или после того. Причем это сомнение усиливалось ввиду ст.1020, которая говорила, что лица, содержащиеся под стражей, доколе приговор о лишении их прав состояния им не объявлен, не лишаются права составлять завещания.

Гражданский кассационный департамент в решениях 1876 г. N 536, по делу Мироновой, и 1878 г. N 92, по делу Овсянниковых, разъяснил это сомнение в том смысле, что, согласно точному смыслу ст.1010 т.Х ч.1, духовное завещание есть объявление воли владельца о его имуществе только в случае его смерти, поэтому до наступления физической смерти завещателя не может быть поднят и вопрос об осуществлении прав, основанных на завещании этого лица; что поэтому имущество лишенных всех прав, как это и указано в Уложении, может переходить только к наследникам по закону. Если бы затем и наступила смерть лишенного прав состояния, то и она не может изменить порядок перехода имущества, так как если завещатель, будучи правоспособным при составлении завещания, впоследствии лишится права распоряжаться принадлежащим ему имуществом, то прямым последствием потери им этого права будет недействительность его духовного завещания, а в таком положении именно и находится лишенный всех прав, так как он в момент физической смерти уже не имел имущества, перешедшего к законным наследникам. По отношению же к ст.1020 т.X, на основании коей находящиеся под арестом могут составлять завещания, доколе им приговор о лишении прав не объявлен, Правительствующий Сенат полагал, что эта статья имеет в виду те случаи, когда составивший завещание умрет до вступления приговора в силу, так как тогда сила духовного завещания, составленного во время содержания под стражей, является ничем не поколебленной.

Такое толкование Гражданского кассационного департамента, хотя и возбуждало сомнения при действии Уложения 1845 г. (ввиду того, что ст.28 Уложения говорила: "Так же, как поступила бы вследствие его естественной смерти")*(1929), является возможным теперь, так как закон уголовный нигде не говорит, чтобы приговор даже к наиболее тяжким наказаниям равнялся бы физической смерти. Поэтому в момент вступления приговора в силу завещание не может иметь практического значения, так как оно по ст.1010 есть распоряжение на случай смерти, а таковая еще не наступила, а в случае смерти осужденного после вступления приговора в силу завещание, насколько оно относится к прежнему имуществу завещателя, не осуществимо, а потому и недействительно, ибо завещанное в этот момент не находилось в обладании завещателя, а составляло собственность других лиц - его наследников по закону. Но тем нагляднее выступает внутренняя несправедливость этого постановления, так как здесь, в сущности, наказывается не сам осужденный, а те физические или юридические лица, которым предполагалось передать таковое имущество, а получают имущество люди совершенно случайные, даже, может быть, из корысти побуждавшие его к преступлению, но не уличенные в том. Поэтому и так как Государственный Совет при рассмотрении Уложения вовсе не останавливался на этом вопросе, то казалось бы справедливым из ст.1019 Устава уголовного судопроизводства вовсе исключить указание на недействительность духовных завещаний приговоренных к каторге и поселению и, напротив того, прямо указать в законе, что утраченное осужденным имущество переходит к его наследникам по закону или по завещанию.

Во-вторых, поражение имущественных прав состоит в утрате осужденным прав на наследование по закону и по завещанию. Уложение 1845 г. в ст.28 поясняло, что к законным наследникам также, по праву представления, поступает и всякое имущество, которое могло бы достаться виновному после его осуждения. Действующее Уложение не содержит никаких в этом отношении указаний, отсылая к Законам гражданским и к Уставу о ссыльных и указывая только на время открытия наследства. Из сопоставления же этих узаконений оказывается, что согласно ст.1107 приговоренный к каторге или поселению с момента вступления приговора в силу не может наследовать по закону, а потому наследство переходит к его правопреемникам по праву представления, безотносительно к тому, последовали или не последовали они за ним; но это правило не может относиться к той семье, которая образовалась в ссылке, и отчасти к той, которая последовала за осужденным в ссылку. Так, согласно ст.4221 Устава о ссыльных (по предписанию комиссии), в порядке наследования по закону приговоренные к каторге или поселению могут наследовать только в имуществе супругов, брак с коими не был расторгнут или с которыми они вступили в брак после осуждения, а также в случаях, в Законах гражданских указанных, в имуществе последовавших за ними или прижитых после осуждения детей.

Эти постановления несомненно относятся к лицам, отбывающимнаказание, но применимы ли они к отбывшим наказание, т.е. освобожденным от поселения и перечисленным в крестьяне? Ответ на это дает п.3 ст.29, говоря, что осужденный утрачивает права по имуществу, вытекающие из союза родственного, и притом навсегда, а потому и право наследования по закону, как основанное на союзе родства, также разрушается навсегда, а потому преступник, отбывший наказание каторгой или ссылкой на поселение, тем не менее не может наследовать в имуществе, могущем перейти к нему в силу прежних родственных отношений, а таковое, по праву представления, переходит к членам семьи, образовавшейся до вступления приговора в силу, или к прежним его сородичам. Это положение и выражено с точностью в новой редакции ст.1107 Свода законов гражданских.

В ином положении находится вопрос о приобретении имущества по завещанию. В "Журнале Особого совещания при Государственном Совете" было высказано: "Наследование по закону, основанное на связях семейных и родственных, очевидно находится в зависимости от состояния прав, истекающих из союза родственного и семейного, а потому, вместе с лишением осужденного сих прав, навсегда им утрачивается. Право же наследования по завещанию, само по себе, независимо от того, что посредством него уже было приобретено, относится не к осуществленным уже правам, но составляет лишь элемент гражданской правоспособности лица, подобно праву на будущие произведения своего труда, на вступление в сделки и договоры и т.п. Согласно сему право наследования по завещанию не должно быть утрачиваемо действием собственно судебного приговора. Осуществление его может быть признано только несовместимым с условиями отбывания наказания. Поэтому наследование по завещанию может быть воспрещено осужденному или ограничено только относительно таких наследств, которые открываются со времени вступления приговора о нем в законную силу и до дня освобождения его от наказания". Сообразно сему по первоначальным предположениям Государственного Совета в ст.29 был включен особый пункт 5, устанавливающий таковое правило; но затем он был исключен как не относящийся к законам уголовным, а в ст.1067 п.4 (т.Х), в новой ее редакции, указано, что приговоренные к каторге или ссылке на поселение по вступлении приговора в законную силу и до освобождения от поселения лишаются права наследования по завещанию. На то же указывает и ст.4222 Устава о ссыльных.

На этом основании, если завещатель умер до вступления приговора в законную силу, то завещанное, как принадлежавшее в момент вступления приговора в законную силу присужденному к наказанию, в ст.29 указанному, переходит к его наследникам, а если приговор вошел в законную силу до смерти завещателя, то так как наследник лишен права наследовать по завещанию ранее смерти завещателя, то и все завещательные распоряжения в его пользу теряют свою силу и право представления не имеет применения (решение Гражданского кассационного департамента 1871 г. N 920, по делу Гутковой). Наконец, если завещатель умер после освобождения того, кому имущество завещано, от поселения, то все завещательные распоряжения по отношению к нему восприемлют силу на общем основании.

Разрушая имущественные права осужденного, государство не разрушает его имущественной правоспособности; закон не проводит, да и не может провести и в этом отношении приравнения лишения всех прав к гражданской смерти.

Прежде всего и за лишенными всех прав закон признает возможность иметь движимое имущество и приобретать таковое. Так, ст.52 Устава о ссыльных говорит, что каждое губернское правление при отправлении ссыльных отбирает собственные их деньги и при именном списке отправляет в Тюменский приказ, выдавая ссыльным квитанции; во время пересылки ссыльным не воспрещается принимать подаяния и даже собирать милостыню; затем в Уставе содержится ряд правил о хранении и выдаче собственных денег ссыльных (ст.178 и след.), причем указано, что деньги эти выдаются на руки по принадлежности ссыльно-поселенцам при начале их водворения, а каторжным - по переводе их на поселение; до того же времени считаются oни как артельные деньги, людям сим принадлежащие (ст.186). По ст.422 Устава о ссыльных, по предположению Комиссии о согласовании Устава с Уложением, приговоренные к каторге или поселению не лишаются права после вступления в законную силу судебных о них приговоров приобретать движимое и недвижимое имущество, а равно вступать в договоры и обязательства по имуществу, с ограничениями, указанными в Уставе о ссыльных, в Уставе о содержащихся под стражей и в Законах гражданских, в коих также указаны и ограничения в распоряжении и пользовании имуществом каторжных*(1930). Так, например, по ст.4222 приговоренные к каторге не могут приобретать имущества посредством дарения; из сего правила исключаются доброхотные приношения в пользу заключенных для улучшения их пищи.

Но при таком расширении прав каторжных и поселенцев по имуществу во время отбытия ими наказания, естественно, получает еще большее значение вопрос о праве распоряжения ссыльными их имуществом на случай смерти и о порядке наследования в имуществе ссыльных, и притом во время отбытия наказания и после отбытия.

Во время отбытия наказания.Уложение о наказаниях не содержало никаких особенных постановлений об ограничении лишенных прав состояния в их праве распоряжения имуществом на случай смерти, но п.2 ст.1019 Свод законов гражданских категорически постановлял, что недействительны духовные завещания людей, лишенных всех прав состояния, после того как приговор им объявлен. Основанием такого ограничения могла послужить только идея юридического вымирания личности, положенная в основу института лишения всех прав состояния; но с устранением этого ограничения и существование 2-го пункта ст.1019 утратило всякое основание, и в соображениях Особого совещания при Государственном Совете нет никаких указаний относительно сохранения этого правоограничения. Тем не менее при новом редактировании ст.1019 т.Х большинством членов комиссии была принята такая система, что завещания, составленные до вступления приговора в законную силу, признаются недействительными, а составленные после этого момента осуществляются на общем основании. Но я думаю, что такое различение основано на недоразумении. Присуждение к каторге и поселению само по себе никаких изменений в силе и значении актов, относящихся до имущества и составленных до вступления приговора в силу, не вносит. По отношению к прежнему имуществу завещателя, как я уже говорил, завещание, конечно, не будет иметь значения, если закон не сделает о сем прямого указания: в момент вступления приговора в силу потому, что завещание вообще не имеет значения как распоряжение на случай смерти, а в момент действительной смерти потому, что это завещание заключает распоряжения имуществом, в момент осуществления завещания не принадлежавшим завещателю. Но все остальные распоряжения, насколько на них ни влиял состоявшийся приговор, конечно, сохраняют свою юридическую силу, и нет никакого основания требовать от осужденного, чтобы он возобновил свою волю после приговора. Если кто-либо до совершения преступления составил завещание, коим все оставшееся после него имущество завещал своей жене, если после осуждения его на каторгу брак остался в силе и он затем умер, то почему жена, последовавшая за ним, не является наследницей по отношению к оставшемуся после него имуществу, каковою она была бы, если бы завещание было составлено после приговора?

Далее, переход оставшегося после осужденного имущества к наследникам по закону определяется особыми, изложенными в Уставе о ссыльных правилами (ст.428 и след.). Это имущество в случае его смерти до освобождения от поселения или учинения им нового преступления, влекущего лишение имущества, переходит к находящимся при нем прямым наследникам и супругу в указной части; если же прямых наследников нет, то все имущество переходит к находящейся при ссыльном жене, как последовавшей за ним, так и вышедшей за него в ссылке. После женщины ссыльной имущество, при неимении прямых наследников, переходит к мужу или родителям одного с нею звания, или детям, пришедшим с нею в Сибирь по своей воле. В том случае, когда после ссыльного не окажется ни завещания, ни одного из упомянутых выше наследников, то его имущество никогда к наследникам, пребывающим во внутренних губерниях, не обращается, а поступает через продажу установленным образом в экономический капитал ссыльных (ст.431).

После отбытия наказания.Так как по освобождении от поселения осужденные переходят в сословие крестьян или мещан, то на них распространяютсяобщие положения Законов гражданских, в том числе и правила, касавшиесяпорядка наследования после их смерти. Относительно наследования по оставшемуся после них завещанию, мне кажется, сомнений и затруднений не возникнет, но относительно наследования по закону? Могут ли явиться наследниками прежние его сородичи и прежняя его семья? Я полагаю, что здесь нужно сделать различие супругов и детей, с одной стороны, и родственников - с другой. По отношению к супругу, если брак был расторгнут, то и все права супруга, вытекающие из союза брачного, следовательно, и право на указную часть, прекращаются, а если брак расторгнут не был, то хотя бы супруг и не последовал за ссыльным, он сохраняет свои наследственные права. Относительно детей, не последовавших за ссыльным, по п.2 ст.29 Уложения прекращается только родительская власть, но сам союз сохраняет силу, а потому дети и их потомство сохраняют право наследования наравне с детьми, последовавшими за ссыльным или родившимися от нового его брака, как братья или сестры полнородные, или единокровные, или единоутробные. Напротив того, родственники, включая сюда братьев и сестер, и родителей ссыльного, теряют право на наследование по смыслу п.3 ст.29, ибо если бывший ссыльный не может наследовать в имуществе своего брата, то и брат не может сохранять такового права*(1931).

226.II Ограничение выбора места жительства. По Уложению 1845 г. это дополнительное взыскание представлялось в нескольких видах. Таким был, во-первых, полицейский надзор, который по Уложению являлся последствием высших исправительных наказаний, а именно: ссылки на житье (ст.44) и заключения в исправительные арестантские отделения (ст.48) или втюрьму, заменившую рабочий дом (ст.49)*(1932). Полицейский надзор был или бессрочный, как последствие ссылки на житье, или срочный, а именно: для освобожденных из арестантских отделений - 4 года, из бывшего рабочего дома - 2 года, из крепости двух высших степеней и бывшего смирительного дома - 1 год*(1933).

Для лиц непривилегированных полицейский надзор мог быть заменен надзором обществ, если таковые пожелали принять их.

Приговоренные к отдаче под надзор полиции отправлялись в назначенное для них или избранное ими самими место жительства с уведомлением о том местной полиции и губернатора (ст.971 Устава уголовного судопроизводства). В продолжение времени надзора они не могли переменять место жительства и удаляться от оного без дозволения полиции или общества; поднадзорным, не имеющим средств, выдавалось noсo6иe из Министерства внутренних дел. Поднадзорным, по примечанию к ст.51 Уложения (по прод. 1895 г.; ср. также ст.332 Устава о содержащихся под стражей; ст.21 Положения о видах на жительство 1894 г.), было воспрещено жительство и пребывание в столицах и во всех местностях столичных губерний, в губернских городах и даже в их уездах или местностях на расстоянии 25 верст (кроме приписанных к обществам, находящимся в этих уездах и местностях), в крепостях и в 25-верстном от них расстоянии, в городах и местностях, в коих это будет особо воспрещено по Высочайшему повелению*(1934).

Постановления нашего законодательства о надзоре представлялись совершенно неопределенными и непрактичными. В особенности невыясненными были постановления о надзоре общества. Уже комиссия Министерства юстиции 1872 г. указала на их полную практическую несостоятельность. Существенным признаком всякого права, говорила она, является возможность осуществить это право на деле. Общество, по букве закона надзирающее за освобожденным преступником, не имеет возможности каким бы то ни было образом осуществлять этот надзор; он практически всегда остается мертвою буквой и всегда бесплоден как для поднадзорного, так и для самого общества; сохранение за последним исключительного, без всякого участия полиции, права надзора за освобожденным является совершенно бесцельным. Точно так же и Комиссия Государственного Совета 1879 г. находила, что существование надзора обществ тесно связано с правом обществ не принимать лиц наказанных, которые в таком случае подлежат ссылке в Сибирь на водворение в административном порядке, а затем категорически высказалась против обеих мер. Поэтому ныне, с отменой права непринятия обществами освобожденных из исправительного дома, сохранение надзора обществ потеряло последнее основание.

Во-вторых, высылка за границу, как дополнительное наказание, существовала только для иностранцев, и притом, по Закону 25 ноября 1885 года, после отбытия ими наказания в тюрьме, заменяющей бывший рабочий дом (ст.75). Они высылались за границу с воспрещением возвращаться в пределы Poccии; но в случае непринятия их в прежнее отечество они отдавались под общий полицейский надзор по ст.49*(1935).

В-третьих, воспрещение жительства в столицах и иных местах. На основании примечания 2 к ст.58 Уложения лицам, коим по суду воспрещен въезд в столицу, не дозволялось жительствовать в губерниях Московской и Санкт-Петербургской иначе как по особому Высочайшему разрешению. Сюда же относилось и воспрещение жительствовать в собственных виновного имениях с учреждением над ним опеки. Но воспрещение жительства, в сущности, относилоськ исключительным наказаниям, так как оно применялось только по отношению к некоторым особым деяниям; например, последнее наказание назначалось только за отступление от православия (ст.188).

Редакционная комиссия предполагала ограничениям права выбора места жительства придать прежнее название полицейского надзора, но Государственный Совет устранил это наименование как не соответствующее тем правоограничениям, которые под него подводились.

Теперь, по ст.34, приговоренные к каторге, ссылке на поселение или заключению в исправительном доме, а также соединенному с лишением прав состояния заключению в тюрьме по освобождении от поселения или из заключения подвергаются следующим ограничениям*(1936):

1) им воспрещается жительство и пребывание в указанных законом губерниях, уездах, городах или иных местностях, т.е., согласно ст.21 Положения о видах на жительство и п.5 Закона 10 июня 1900 г., в столицах и столичных губерниях; в губернских городах и их уездах и в местностях, отстоящих от губернских городов на расстоянии 25 верст (за исключением лиц, приписанных к обществам в тех уездах и местностях); во всех крепостях и местностях, отстоящих от крепостей на расстоянии 25 верст; в тех городах, где пребывание поднадзорным не разрешается по особым Высочайшим повелениям;

2) в случае неизбрания ими при освобождении от наказания места жительства таковое определяется губернским начальством;

3) им воспрещается без особого разрешения местной полиции оставлять избранное или назначенное место жительства до истечения полугода по водворении в оном;

4) по истечении полугода после водворения дозволяется переменять место жительства, но не иначе как с ведома о том местной полиции.

Bсе эти ограничения, а в частности и указанные в пп.1 и 4, срочные, а именно: для приговоренных к каторге и поселению - пять лет по освобождении от поселения, для приговоренных к исправительному дому - три года и к тюрьме - один год по освобождении из заключения.

Эти сроки, в случае одобрительного поведения приговоренных, могут быть сокращены: пятилетний - до трех лет, трехлетний - до одного года, а годовой - вовсе отменен*(1937).

Но приговоренные к каторге и по истечении сих сроков не имеют права постоянного жительства в столицах, столичных губерниях и в губернии, в пределах коей совершено преступление.

Для иностранцев все эти ограничения могут быть заменены высылкой за границу с воспрещением навсегда возвращаться в Poccию.

227.III. Отобрание имущества. Большее практическое значение из дополнительных наказаний имеет отобрание от виновного всего имущества или только известных предметов, а равно и уничтожение преступных последствий его деятельности.

Конфискация всего имущества, и в особенности недвижимого, в нашем праве, как и на Западе, была весьма распространена не только в древнейшем удельном периоде и в эпоху Судебников, но и в XVII веке. Формула "животы все и поместья, и вотчины имать на Государя" повторяется и в отдельных указах и в Уложения 1649 г.*(1938) Отобрание имущества назначалось и за специально служилые проступки, и за общие. В Уложении, например, таковое указано чинить и за разбой, и за корчемство, и за политические преступления. Конфискация весьма часто употреблялась правительством и в XVIII веке, обыкновенно тогда, когда преступник приговаривался к смертной казни и вечной, а иногда и срочной ссылке. Поэтому на допросах и пытке лиц, обвиняемых в подобных преступлениях, допрашивали и об их пожитках. Конфискованные недвижимые имения всего чаще передавались лицам, содействовавшим розыску виновных, и лицам, близким ко двору*(1939). Затем, хотя в Жалованной грамоте дворянству 1787 г. в ст.23 и было сказано, что благородного наследственное имение в случаях осуждения и по важнейшему преступлению да отдастся его законному наследнику, а Указом 1802 г. 6 мая это постановление распространено на состояния - купеческое, мещанское и земледельческое, - но эти указы никогда не принимались в смысле полной и безусловной отмены конфискации; напротив, Указами 1809, 1810, 1820, 1831, 1834, 1838, 1839 гг. и др. было допущено применение конфискации по преступлениям политическо - изменнического характера. В этом виде постановления о ней перешли в Свод законов (ст.23 по изд. 1842 г.), назначавший конфискацию за участие в бунте против государя и государства, и притом лишь в пограничных губерниях, а составители Уложения (ст.275 проекта) распространили действие сих постановлений не только на все виды бунта по всей России, но и на случаи государственной измены, сделав конфискациютолько мерой чрезвычайной. Государственный же Совет при рассмотрении проекта применил ее и ко всем видам посягательства на особу государя и всехчленов царствующего дома, сделав притом ее назначение в этих чрезвычайных случаях не факультативной мерой, как полагал проект, а обязательной для судов. Таким образом, конфискация всего родового и благоприобретенногоимущества назначалась за всякий вид участия в бунте, заговоре или измене,в ст.241, 244, 249-252 и 254*(1940) указанных, но лишь в некоторых особенныхобстоятельствах и вследствие особых о том постановлений или распоряжений правительства, делаемых повсюду или в одной какой-либо части империи, перед началом войны, или при внутренних смятениях, или же на случай возбуждения или возобновления оных; причем назначение ее было обязательно для судов, а сам порядок ее применения определялся специальными указами*(1941). Но полная не только теоретическая, но и практическая несостоятельность этой меры была признана Министерством юстиции еще в 1871 г., а затем и Редакционная комиссия исключила конфискацию полную из числа принятых ею карательных мер, и она вовсе не упоминается в действующем Уложении.