2017-12-14
384
Повсеместной приходской традицией было всенародное празднование престольных дней, т. е. дней памяти святого, во имя которого был освящен престол местного храма.
Богослужение в престольный день завершалось торжественным молебном. В храме было особенно многолюдно, т. к. крестьяне семьями приезжали из всех деревень прихода. Многие из них оставались в тот день ночевать в селе или ближних деревнях. Днем неподалеку от храма устраивались торги, а во второй половине дня-гулянье, "званые обеды", чай, разговоры. На другой день гости разъезжались по домам и принимали тех, у кого гостили накануне. Одним словом, праздник как бы делился на две части-молитвенно-литургическую, происходящую в храме, и празднично-народную. Впрочем, это разделение было довольно условным, поскольку существовал обычай приглашать священника в тот день служить молебен в домах, особенно у зажиточных крестьян. Иконы святого, чья память так отмечалась, особо украшались, в лампады вливалось новое масло. Религиозная основа общения в престольный праздник поддерживалась и за порогом храма.
Принято считать, что престольные праздники чуть ли не в обязательном порядке завершались поголовной попойкой, драками и поножовщиной. Идеализировать наших предков не будем-бывало всякое. Однако имеющиеся в нашем распоряжении сведения не дают оснований для утверждений о беспробудно-похмельном фоне этой традиции. Можно предполагать, что подобная молва осталась от предреволюционных и военных лет (1905-1907, 1914-1920 гг.), когда социальные потрясения и крах устоев могли привести к отчаянно-разгульному характеру деревенских праздников, к тому же во многом терявших религиозную основу.
Напомним попутно, что Церковь в начале нынешнего века развернула движение за трезвый образ жизни. Не в пример последующим кампаниям XX века, она отказывалась от запретительных мер, а старалась дать каждому шанс найти в себе силы избежать порока пьянства.
Желающий побороть его писал обет.
Обет.
Во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Я, нижепоименованный, пред Святым Евангелием и Животворящим Крестом даю искреннее обещание и молю Господа Бога о помощи, да укрепит Он, Милостивый, меня, грешного, с сегодняшнего дня впредь на три года от употребления всяких опьяняющих напитков, вин и водок, и избавит меня от всяких пьянственных обществ и собраний, но внушит мне вести жизнь трезвенную, благочестивую и христианскую. Аминь. 1913 г. Декабря 6 дня.
Деревни Воробьевой крестьянин Осип Андреев Кутобаев. Как видно, целей не выполнимых не ставилось. Человеку предлагалось хотя бы на срок поверить в свои силы. Главное состояло в воспитании привычки к трезвому образу жизни.
Для складывания приходских и межприходских традиций имели значение своего рода малые круги храмоименований. Так, например, в непосредственной близости от Холмогор, там, где рукава Северной Двины образуют знаменитое Куростровье, совсем рядом располагались три прихода. Шесть престолов их храмов носили такие именования: Залывский приход-Успенский (престольный праздник 15 августа) и Входоиерусалимский (престольный праздник в Вербное воскресенье -за неделю до Пасхи); Ровдогорский приход-Петра и Павла (29 июня) и Рождества Богородицы (8 сентября); Куростровский приход-Дмитриевский (26 октября) и Екатерининский (24 ноября).
Нетрудно заметить, что храмоименования дополняли друг друга. Во-первых, они составляли полный круг, включавший все группы именований-Господский, два Богородичных, апостольский и святых великомучеников. Одним словом, все важнейшие православные ценностные ориентиры были представлены на этом сравнительно малом пространстве. Во-вторых, календарь престольных праздников этой округи полно и ритмично охватывал весь годовой цикл: март-апрель, июнь-август, сентябрь-ноябрь. Если иметь в виду, что на каждый цраздник приезжали гости из; соседних приходов, то станет ясно, что приходские традиции к хозяйственным, соседским и иным житейским связям добавляли совершенно особую форму общения-празднично-литургическую, религиозную. Такое единение разрывало бытовую замкнутость деревенской жизни, формировало ощущение единства округи, уезда, исторической территории.
Многие века существовала традиция канунов-общественных трапез-пиров, посвященных конкретным, особо чтимым святым или праздникам. Готовились они в складчину всем миром. Вместе варили пиво и стряпали кушанья для пиршества.
На Европейском Севере России были распространены кануны Николаю Чудотворцу, великомученику Георгию, Илье Пророку, Иоанну Предтече, Флору и Лавру. П. С. Ефименко писал в прошлом веке: "Празднование канунов в деревнях установлено с давних времен по обетам, данным предкам в бедственные у них времена, и в память чрезвычайных случаев или происшествий: мора людей, падежа скота, необыкновенного нашествия медведей, волков или других хищных зверей, ужасных пожаров, гибельных ураганов, совершенного побития хлебов и др. Но во многих деревнях забыты предания, в память чего празднуется ими канун". Религиозный ритуал задавал тон всему обычаю: из приходского храма приносили иконы, священник окроплял дома и скот, поле и пожни, т. е. совершался крестный ход. Причт приглашался к столу. Сюда же звали бедных и нищих. Канун превращался в братскую трапезу, где на время стирались грани между мирянином и пастырем, богатым и бедным.
С XVIII века церковные власти стали осуждать совместные пиры духовенства и прихожан. В результате традиция стала отделяться от приходского храма, но лишь внешне, поскольку исходные мотивы общественной трапезы оставались прежними. Даже канунные котлы, в которых варилось пиво, продолжали сохраняться при храме и принадлежать приходу.
Во многих городских и сельских приходах существовала традиция ежегодных крестных ходов, также рожденная различными чрезвычайными обстоятельствами местной истории. Они сопровождались общественными молебнами.
Повсеместно бытовали хождения "со славою" в праздники Рождества Христова и в Пасху. В эти дни духовенство обходило весь приход, совершало молебны во всех деревнях. Народ ожидал этого "славления" и готовил к его началу соответствующее торжество.
Из воспоминаний пономарского сына о "славлении" в устюжских приходах в 1840-50-е годы: "Настала пора идти со славой в деревни... Взяты крест запрестольный и запрестольная же икона Божией Матери с рукоятию. А крест и Евангелие напрестольные несет в сумке с ризою и епитрахилью один из причетников....Вот мы и в деревне и в том доме, куда принесены крест запрестольный и икона Божией Матери, поставленные в переднем углу в чаше с пшеницей. По всей лицевой стороне избы поставленные покрытые скатертями столы, и на них наставлены мяса различные, холодныя и жаркия, яйца, яичницы, кисели и каши, обязательно же сыр, приготовляемый хозяйками из молока, сметаны, масла и яиц. И тут же на первом столе положены три ковриги хлеба и пять пирогов. Это и предназначено за славу причту в благодарность, причем денежной платы не полагалось ни много, ни мало.
Священник надевает епитрахиль и ризу и служит пасхальный молебен, по окончании которого пропеваются и стихиры Пасхи. По окончании молебна и славы духовенство с супругами и гости усаживаются за столы и угощаются весьма радушно вином и кушаньем всяким. Отказываться будто бы значило обидеть хозяев. На 5-10 минут сесть за стол признавалось необходимым, хотя бы вы ни пить, ни есть не хотели, но и не могли. И не угодно ли вам целый-то день с утра до вечера выдерживать такое испытание, а человеку, выпивающему водку или пиво - пить и не охмелеть. Скажете, охмеление духовенства не ставилось ему в вину. Правда. Но ведь тому же духовенству все-таки нужно было делать свое святое дело, по крайней мере, бессоблазненно, терпимо.
Но, так или иначе, угощение священником принято от радушных прихожан, которые и оставались за то довольными и благодарными. Солнце уже низко. Пора идти духовенству домой, пора служить вечерню. "Богоносцы (так назывались люди, взявшие на себя обязанность, по усердию, пронести крест запрестольный и икону Божией Матери по всему приходу) уступали свое право девушкам, которые всегда в большой группе и в праздничном наряде с восторгом приближались к христианской святыне, с крестом на челе принимали ее на свои девственные руки и, чередуясь, несли ее в Храм Божий при колокольном звоне. За ними же шло духовенство и толпы боголюбцев...".
Давней традицией было и формирование приходских книжных собраний. По сути своей они являлись первыми на Севере и самыми распространенными народными библиотеками, ибо даже в самой бедной цер кви уже в XV-XVI веках обязательно имелось не менее десятка книг. Книги постоянно, накапливались покупками или вкладами, передавались по завещаниям. В XIX веке церковные власти поставили дело формирования библиотек под систематический контроль, благодаря чему сохранились довольно подробные их описания. Чаще всего такая библиотека насчитывала от нескольких десятков до нескольких сотен книг, а иногда и 2-3 тысячи. Как правило, выписывались местные "Епархиальные ведомости", очередные издания Закона Божия, катехизисы и другая церковно-нраво-учительная литература. В ряде случаев приходские книжные собрания превращались в бесплатные народные библиотеки-читальни. Крестьяне пользовались ими.
В отчете благочинного 3 округа Каргопольского уезда за 1903 год отмечается: "В домах многих крестьян есть разные книги преимущественно духовно-нравственного содержания, и грамотные, как и возрастные, так и дети, в свободное время читают книги, некоторые грамотные берут для чтения книги и из церковных библиотек. В Усть-Мошском приходе перед воскресными и праздничными днями приходящие с дальних селений мужчины и женщины собираются в один дом на погосте или в церковную сторожку и тут занимаются чтением душеполезных книг, особенно любят читать троицкие листки и при этом поют разные молитвы и церковные песни". Епископ, прочитав, наложил резолюцию: "Слава Богу!".
Итак, автор остановился лишь на самых общепринятых приходских традициях. Все они были неразрывной частью повседневного течения народной жизни, наполняли православной духовностью ее будни и праздники. Оли, эти традиции, придавали дневному и недельному, годичному и жизненному циклам известную стабильность и понятный каждому порядок и смысл.
МОНАСТЫРИ
Монах есть тот, кто Миру непричастен,
Монах любовью к Богу пламенеет,
С Ним говорит и на Него взирает,
В Его лучах сам становясь светлее.
Преподобный Симеон
НОВЫЙ БОГОСЛОВ
Соловки и Валаам, Кирилло-Белозерский и Антониево-Сийский, Михайло-Архангельский и Спасо-Суморин - эти и другие северные монашеские обители известны всей России. Их были десятки и сотни -больших л малых, бедных и богатых, стоявших вблизи городов и уединившихся в лесах и на островах озер. И все они в одинаковой степени заключали в себе неразгаданную тайну, притягивавшую тысячи паломников...
О монастырях и монашестве
Монашество - особый духовный институт Церкви.
Слово "монах" - греческое. Его дословный перевод означает "живущий уединенно". Порой вместо него употребляют русский синоним - "инок", что означает - иной, не такой, как все. Вступающий в монашество дает обеты целомудрия (девства), послушания (отсечения собственной воли и полного подчинения духовному наставнику) и нестяжания (добровольной нищеты).
Эти обеты имеют основания в Евангелии: "И есть скопцы, которые сделали сами себя скопцами для Царства Небесного. Кто может вместить, да вместит" (Мф. 19, 11-12); "Если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение твое и раздай нищим; и будешь иметь сокровище на небесах; и приходи и следуй за Мною" (Мф. 19, 16-21); "Тогда Иисус сказал ученикам Своим: если кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною" (Мф. 16, 24; Мк. 8,34; Лк. 9, 23).
Принятие монашеских обетов именуется пострижением и совершается в храме настоятелем монастыря. Посвящаемый крестообразно постригается в знак того, что отныне отсекает все суетные мысли и берет на себя Крест, следуя во всем Христу. В этот момент произносится и новое имя монаха: им может стать имя святого, который по православному календарю чтится в тот день, либо имя, начинающееся с той же буквы, что и прежнее, мирское (был Николай - в иночестве стал Никодим, был Александр -стал Алексий). Иногда принимается во внимание желание постригаемого на принятие того или иного имени. Итак, инок получает нового небесного покровителя.
Затем при тихом пении всей братии монастыря начинается облачение: надевается хитон-подрясник (знак нищеты и нестяжания), возлагается параман- четырехугольный плат с изображением креста, носимый на груди и на спине (знак того, что обуздываются похоти и плотские желания), черная ряса поверх хитона (черный цвет напоминает о смерти, а также об избавлении от земных скорбей), пояс, дабы подпоясанным в бодрости творить заповеди Божий. Новопостриженный инок покрывается просторной мантией без рукавов, означающей покровительство Божие. На его голову надевается клобук с покрывалом, символизирующий стремление инока не видеть и не слышать суеты мирской. В руки ему вручаются четки для непрерывного совершения молитв. Обряд пострижения сопровождается серией вопрошаний о подлинности призвания нового монаха.
Монашество делится на четыре разряда, одинаковых как для мужчин, так и для женщин. Первый - послушник, который только еще готовится принять монашество. Второй начинается с того, что над послушником совершается рясофорное пострижение, т. е. он уже может носить монашескую рясу и принят в монашеское братство, но еще не окончательно посвящен в монашескую жизнь. Третий-малая схима; принявший ее признается настоящим монахом. Именно о пострижении в малую схиму говорилось выше. Четвертый - великая схима - достигается немногими, от схимника требуется особо строгое исполнение монашеских идеалов.
С православной точки зрения человек, ставший монахом, как бы начинает новую жизнь, вступает на путь добровольного подвита, цель которого-достижение нравственной чистоты, спасение души, постижение духовной истины, дающей человеку совершенную радость и утешение.
Принятие монашества должно быть актом доброй воли. В то же время документы свидетельствуют, что бывали обстоятельства, вынуждавшие человека совершить этот далеко не простой шаг.
Писатель С. В. Максимов так описывает насильственное пострижение боярина Федора Романова. "В 1601 году привезен был сюда (в Антониево-Сийский монастырь), по приказанию царя и великого князя московского Бориса Федоровича Годунова, ближайший родственник недавно умершего царя Федора Ивановича, боярин Федор Никитич Романов. Привезен был боярин, по народному преданию, вечером. Благовестили к вечерне. Кибитка остановилась у соборного храма. Пристав боярина, Роман Дуров, пришел в алтарь, оставив боярина Федора у дверей. Кончилась вечерня. Игумен Иона со всеми соборными старцами вышел из алтаря и начал обряд пострижения: к нему подвели привезенного боярина.
Боярин был уведен на паперть; там сняли с него обычные одежды, оставив в одной сорочке. Затем привели его снова в церковь, без пояса, босого, с непокрытой головой. Пелись антифоны, по окончании которых боярина поставили перед святыми дверями, велели ему творить три "метания" Спасову образу и затем игумену.
Иона спрашивал по уставу:
- Что прииде, брате, припадая ко святому жертвеннику и ко святой дружине сей?
Боярин безмолствовал. За него отвечал пристав Роман Дуров:
- Желая жития постнического, святый отче!
- Воистину добро дело и блажено избра, но аще совершиши е, добрая убо дела трудом снискаются и болезнию исправляются. Волею ли своего разума приходиши Господеви?
Боярин продолжал молчать.
- Ей, честный отче! - отвечал за него пристав.
- Еда от некия беды или нужды?
- Ни, честный отче! - опять отвечал пристав.
- Отрицавши ли мира, и яже в мире по заповеди Господни? Имаши ли пребывати в монастыре и пощении даже до последнего своего издыхания?
Боярин горько зарыдал на вопросы эти. Ответы, при руководстве игумена, досказывал за постригаемого тот же пристав Роман Дуров, по подсказам игумена.
- Ей-Богу поспешествующу, честный отче!
- Имаши ли хранится в девстве и целомудрии и благоговении?
Сохранишь ли послушание ко игумену и ко всей яже о Христе братии? Имаши ли терпети всяку скорбь и тесноту иноческаго жития царства ради небесного?
- Ей-Богу поспешествующу, честный отче! - завершил ответами за боярина пристав его Роман Дуров.
Затем следовало оглашение малого образа (мантии), говорилось краткое поучение, читались две молитвы. Новопостригаемый боярин продолжал рыдать неутешно. Но когда игумен, по уставу, сказал ему: "приими ножницы и даждь ми я", - боярин не повиновался. Многого труда стоило его потом успокоить. На него после крестообразного пострижения надели нижнюю одежду, положили параман, надели пояс. Затем обули в сандалии и, наконец, облекли в волосяную мантию со словами:
- Брат наш Филарет приемлет мантию, обручение великого ангельского образа, одежду нетления и чистоты во имя Отца и Сына и святаго Духа.
- Аминь! - отвечал за Филарета пристав.
С именем старца Филарета новопоставленный старец отведен был в трапезу, не получал пищи во весь тот день и после многих молитв за литургиею следующего дня приобщен был святых тайн, как новый член Сийской обители".
Конечно, описанный выше случай - насильное пострижение Федора. Романова, будущего патриарха Русской православной церкви и отца царя Михаила - исключителен и вызван жестокой политической борьбой. Но история знает и иные вынужденные пути к иночеству: старость и одиночество, стародевство, желание скрыться от преследований врагов, обет-обещание и т. п. До XVIII века было принято постригать в монашество овдовевших священников и диаконов.
Объединившись вместе, монахи составляли духовную корпорацию-монастырь. Обычно это особым образом организованный комплекс культовых жилых и хозяйственных построек, как правило, обнесенных стеной. Монастырь призван давать миру пример единения, любви и братства. Таким в идеале видится смысл монашества и общественно-духовное назначение монастырей.
МОНАСТЫРИ-МИССИОНЕРЫ
На Европейском Севере первое поколение монастырей учреждалось в XII-XIII веках: Троицкий - в Вологде (предположительно в XII веке), Троице-Гледенский-близ слияния Юга и Сухоны (середина XII века),
Михайло-Архангельский (1212 г.) 
, Иоанно-Предтеченский (1250-е гг.) 
-оба в Устюге, Спасо-Каменный-на Кубенском озере (конец XIII в.)
, Троицкий Усть-Шехонский (конец XIII в.) 
, а также, возможно, Валаамский-на островах Ладожского озера
и Палеостровский 
-на Онеге.
Таким образом, к исходу XIII века на Европейском Севере размещалось, вероятно, не более десятка монастырей из 120, имевшихся тогда на землях древнерусских княжеств.
Они разместились тремя группами в хорошо известных местах, на жизненно важных путях народной промысловой и земледельческой колонизации Севера. Сведения об их ранней истории очень скудны и полулегендарны. Однако очевидно, что, не будучи тогда обремененными земельными владениями, не втянутые в торговую и хозяйственную деятельность, они сосредоточились на миссионерской и богослужебной деятельности. В условиях, когда основная часть населения, рассеянного на необозримых пространствах Севера, была едва охвачена христианизацией, а по сути оставалась языческой, это было естественным и главным направлением монашеского служения.
Сила воздействия новой веры могла быть прежде всего в личном примере ее проповедников. Можно предполагать, что немногочисленное иночество первых северных монастырей объединяло людей незаурядных, аккумулировавших в себе высокий молитвенный настрой и готовность к подвигу. Окружающий мир не мог остаться равнодушным.
Важно и то, что в соседних с Севером территориях концентрация монастырей была заметно выше: Новгородско-Псковские земли-около 30, Ростово-Суздальские-около 40. Здесь: накапливался мощный миссионерский и организационный потенциал для новой волны христианизации Севера.
Волны монастырского учредительства:
вторая половина XV-XVII вв.
Монастырское учредительство заметно активизировалось в последние десятилетия XIV века. Вскоре на глазах одного-двух поколений людей их количество на Севере утроилось. Монастыри были основаны во всех важнейших зонах края.
Московский церковный центр в лице митрополита Алексия (умер в 1378 г.) и его преемников, при активной поддержке энергичного и влиятельного игумена Сергия Радонежского создали большую часть второго поколения северных монастырей. Сначала их учреждали собеседники, ученики или постриженники Сергия - Кирилл и Ферапонт Белозерские, Афанасий и Феодосии Череповецкие, Димитрий Прилуцкий, Сергий Hypомский, Павел Комельский. Затем пришло время учеников Сергиевых учеников-Александра Ошевена, Корнилия Комельского, Мартиниана Белоозерского и др. В итоге возникает еще несколько районов довольно плотного размещения монастырей: Белоозеро-Кириллов и Ферапонтов монастыри, Кубеноозерье-Дионисиев Глушицкий, Александров Куштский; Вологодская округа - Спасо-Прилуцкий, Павлов Обнорский, Нуромский, Пельшемский; Каргополье-Челмогорский, Александров Ошевенский и др.
Свою сеть православных обителей создает и Новгородская архиепископия - монастыри на Онеге (Муромский) и Ладоге (Кеновецкий), в нижнем Подвинье (Михайло-Архангельский и Николо-Корельский) и на далеком Кольском полуострове.
К 1429 году относится и начало истории Соловецкого монастыря в Белом, море. Один из его основателей-Зосим а, уроженец новгородских земель-получил согласие на создание далекого северного монастыря у новгородского архиепископа Ионы. В XV веке новгородским боярином Своеземцевым основаны монастыри на Ваге. Учредил первые монастыри-пустыни в Коми крае Стефан Пермский: Спасскую, Ульяновскую, Стефановскую, Архангельскую, Усть-Вымскую, Яренскую Архангельскую.
В исторической литературе нередко можно встретить утверждение о том, что московские митрополиты в этот период выполняли политические заказы своих князей, а новгородские архиепископы-своих бояр. А потому в устроении монастырей XIV-XV веков усматриваются прежде всего политические мотивы, а также противоборство двух кафедр в деле распределения "сфер влияния" на Севере.
Разумеется, есть основания видеть в монастырях союзников определенных политических центров. Справедливо и то, что в крае, почти не охваченном государственностью, они своими, только им присущими средствами готовили местное население к принятию власти как основы основ общественного устройства.
Однако все было намного сложней. У Церкви, как известно, есть свои, отдельные задачи, не связанные напрямую с политическими пристрастиями той или иной эпохи. К тому же в условиях феодальной раздробленности она - в силу канонических и догматических принципов - оставалась в конечном счете единой организацией. Относительная автономия и самостоятельность Новгородской кафедры не отрывала ее от единого организма Поместной церкви. А потому и создание монастырей в различных местах Севера, благословляемых разными церковными центрами, означало саморазвитие и дальнейшее утверждение здесь единой Православной церкви.
Важной стороной этого этапа является обрастание монашеских обителей хозяйством, землей, промысловыми угодьями. Став сильней экономически, получив основательную поддержку государственной власти, монастыри XIV-XV веков получили большие возможности для углубления христианизации. Под их непосредственным влиянием нормы христианства начинали входить в повседневную жизнь земледельцев, в быт, в семейный уклад и традиции. Именно в этот период монастыри дали импульс к повсеместному созданию приходских церквей.
Со второй половины XV века монастырское учредительство все меньше связывается с какими-либо политическими устремлениями. Являя собой результат собственного развития Церкви, сеть северных монастырей достигает наивысшей плотности в истории края. Постриженники и воспитанники ранее основанных обителей обустраивают все новые и новые монастыри и пустыни в Приладожье и Обонежье (Александро-Свирский, Клименецкий), в Вологодских землях (Корнилиево-Комельский, Арсениево-Комельский), в Белозерье (Кирилло-Новоозерский). Создаются новые монастыри и там, где до той поры их насчитывались единицы: в нижнем Подвинье (Антониев-Сийский) и Поонежье (Кожеозерская пустынь), в Вычегодских (Симоно-Сойгинская) и Тотемских (Спасо-Суморин, Маркушевский) землях, на далеком Севере (Троице-Печенгский, Троице-Кольский).
История христианства на крайнем Севере неразрывно связана с именем Трифона Печенгского (1495-1583). 60 лет жизни отдал он, поповский сын из г. Торжка Новгородского края, миссионерству и устроению христианства на Кольском полуострове. Совсем юным, носившим еще свое мирское имя - Митрофан - он попал сюда, пройдя пути-дороги, по которым веками пробирались новгородцы в поисках пушнины, рыбы и морского зверя. Его энергия и воля поразительны: торгует, лично объезжает почти весь полуостров, наблюдает жизнь и обычаи лопарей, основательно изучает их язык, и при этом неустанно проповедует Евангелие.
В конце 1520-х годов Митрофан предпринимает далекий и трудный путь в Новгород - испрашивает у архиепископа Макария благословенную грамоту на строительство храма, находит и нанимает артель плотников, возвращается, строит церковь на Печенге, лично носит на плечах тяжелые бревна за несколько верст. Находит в 150 верстах - в Коле - иеромонаха Илию, который освящает храм во имя Живоначальной Троицы и постригает самого Митрофана в монашество с именем Трифон.
Создание храма, казалось бы, венчало его труды. Но неутомимый Трифон ставит новую цель - объединить вокруг храма монашеское братство, основать первую здесь православную обитель. Среди ее насельников обещало быть немалое число местных жителей-лопарей, что стало зримым результатом его миссионерских трудов. Трифон совершает путешествие в Москву, встречается с царем Иваном Грозным, получает охранные грамоты и немалую материальную поддержку. К 1560-м годам Печенгский монастырь стал крупнейшим хозяйственным и культурным центром округи. Один из голландских купцов, регулярно бывавших тогда в этих краях, отмечает, что монастырь превратился в пристанище для торговых людей из Холмогор и Каргополя, Голландии и Дании. В 1572 году в нем было около 50 иноков и 200 бельцов. Монахи занимались морским промыслом и торговлей, скотоводством и оленеводством. Иван Грозный дал монастырю жалованные грамоты на земельные владения и соляные варницы, поручил собирать государственную дань и оброк с ряда лопских погостов. Часть этих средств использовалась для строительства новых храмов за пределами монастыря. Обитель Трифона, таким образом, по-своему содействовала включению Кольской земли в орбиту российской государственности, а ее культуры - в зону православного христианства.
По бытовавшей тогда традиции сам Трифон, будучи основателем монастыря, уклонился от управления им, отказался от настоятельской должности. Власти административной он предпочел авторитет духовный. В делах и трудах Трифон не щадил ни себя, ни братию- "лучше повесить камень на шею, нежели соблазнять братию праздностью". Он до последних лет жизни продолжал совершать миссионерские поездки по Северу.
К сожалению, через 7 лет после смерти Трифона его обитель была разорена шведскими войсками во время нашествия в 1590 году. Погибло 116 иноков и послушников. На месте разрушенного монастыря был поставлен храм во имя преподобного Трифона.
В целом с конца XV и по XVII век на Севере было основано около 180 монастырей и пустынь. Принимая во внимание, что некоторые из них существовали непродолжительное время (горели, закрывались, разорялись с потерей покровителей и т. п.), можно считать, что к исходу XVII века на Севере было около 170- 180 монастырей и пустынь-примерно каждый 7-й монастырь Русской православной церкви. Они составили довольно разветвленную сеть, охватившую важнейшие хозяйственные зоны Севера, водные и сухопутные коммуникаций, административные центры.
Среди них - хоть и с большой долей условности -можно выделить монастыри различных типов.
Монастыри-вотчинники
Почти все монастыри Севера имели земельные угодья, но лишь один из трех владел еще и крестьянами. Таких монастырей-вотчинников во второй половине XVII века насчитывалось около 60. Им принадлежало более 15 тыс. крестьянских дворов.
Вместе с тем к крупным вотчинникам можно отнести далеко не всех. Такие монастыри плотно концентрировались в пяти очагах Севера. Первый находился в вологодских землях, где вокруг Вологды, Кубенского озера и в Грязовецких лесах десяти крупнейшим монастырям и архиерейскому дому принадлежало около 4,6 тыс. крестьянских дворов. Это-монастыри Введенский Корнильев, Павлов, Спасо-Прилуцкий, Спасо-Каменный, Николаевский-Озерский, Глушицкий, Иннокентьев, Спасо-Нуромский, Лопотов, Ефимьев.
Второй очаг - земли 3-х монастырей Белозерского уезда (Кирилло-Белозерского, Ферапонтова и Новоезерского) - 5,9 тыс. дворов. Третий очаг образовался вокруг Великого Устюга, где двум монастырям (Михайло-Архангельскому и Троице-Гледенскому) и архиерейскому дому принадлежало 0,7 тыс. крестьянских дворов. Четвертый очаг сложился в Беломорье: за Соловецким и Сийским монастырями и архиерейским домом было записано около 1 тыс. дворов. Пятым очагом церковного землевладения европейского Севера являлись каргопольские земли, где Крестному, Ошевенскому и Кожеозерскому монастырям принадлежало более 1,1 тыс. крестьянских дворов.
Значительным вотчинником был и Александро-Свирский монастырь в Олонецком крае (0,2 тыс. дворов). В общем итоге 21 духовному вотчиннику и трем архиерейским домам принадлежало около 90 процентов монастырских земле- и душевладений Севера.
Отметим, что в целом недвижимая собственность монастырей была лишь частью земельных владений Церкви, правда-самой значительной. В целом же она складывалась из землевладений патриарха, архиерейскйх домов, монастырей, а также земельной собственности соборов, городских и сельских церквей. Каждый из владельцев, будь то архиерей, монашеская корпорация или приходской клир, действовал как вполне самостоятельный собственник, вступая в разнообразные имущественно-правовые отношения с окружающим миром.
Известен такой случай. При образовании архиерейской кафедры в Холмогорах, местному архиепископу были переданы некоторые земельные владения влиятельнейшего в Беломорье Антониево-Сийского монастыря. Монастырь воспротивился и несколько лет судился со своим архипастырем, выступая как самостоятельный собственник. Духовно-каноническое и административное подчинение архиерею не мешало монахам бороться с ним против отчуждения собственности. Даже царь с патриархом (это было в 1684-1693 гг.). не поддержали холмогорского владыку безоговорочно, и пришлось искать компромисс - обмен угодьями.
И все же церковная собственность не была лишь простой суммой отдельных владений. До XVIII века она обладала чертами своеобразного вассалитета.
Монастыри и приходской клир в вопросах землевладения могли рассчитывать на защиту и покровительство архиерея, а тот, в свою очередь,-на покровительство патриарха или, в крайнем случае, даже Собора. Последние выступали от всей полноты Церкви, представляя и защищая интересы церковной собственности в целом. В свою очередь архиереи имели право на получение части доходов монастырей и церквей (так называемая церковная дань), присваивая таким путем часть феодальной ренты подчиненных ему духовных вотчинников. Ни одно сколь-либо серьезное начинание хозяйственного и материального характера (строительство, ремонт, обновление храма и т. п.) в монастырях и приходах не начиналось без благословения архиерея. Одним словом, недвижимая собственность Церкви предстает в качестве известного единства, скрепляемого связями и традициями, свойственными лишь церковному организму. В этом смысле к ней можно применить название иерархичной.
Особенностью монастырской собственности был ее корпоративный характер, поскольку земле- и душевладение закреплялось не за конкретным лицом, а за всей монашеской братией. Такой характер монастырской собственности служил в течение веков надежным гарантом роста земельных владений, поскольку они не дробились между наследниками и, как правило, не отчуждались. Стабильность владения в сочетаний с дисциплиной труда и известным аскетизмом потребления создавали условия для превращения ряда монастырских вотчин в цветущие многоотраслевые хозяйства.
Известного церковного деятеля XVI века митрополита Московского Филиппа именуют еще и великим игуменом Соловецкого монастыря. 18 лет - с 1548 по 1566 - он руководил Соловецкой обителью. Именно при нем Соловки приобрели тот облик, который стал известен и дорог всей России.
30-летний Федор Колычев прибыл на Соловецкие острова осенью 1537 года, когда исполнилось уже 107 лет со времени основания монастыря. Сын знатного московского боярина Степана Колычева, он мог сделать блестящую светскую карьеру. Первые жизненные шаги молодого Федора шли именно в этом направлении: он был приближен к Великому Князю Василию III, а после его смерти пожалован в стольники княгиней Еленой - правительницей России при малолетнем Иване IV. Однако последовавшая затем придворная борьба сильно подорвала позиции рода Колычевых. Некоторые из них были казнены. Федор бежал из Москвы.
После длительных скитаний он оказался в рядах соловецкой братии. Игумен Алексий постриг его в монашество и нарек Филиппом. В течение 8 лет Филипп проходил многотрудные послушания: в хлебопекарне, кузнице, поварне, храме. Между тем его способности и образованность, знатность рода, нравственные достоинства делали свое дело. Филипп стал правой рукой игумена Алексия, который видел в нем своего преемника. В 1545 году Филипп в сопровождении нескольких монахов впервые покинул стены обители и совершил поездку в Новгород, где был рукоположен в иеромонаха и возведен в сан игумена.
В 1548 году, после смерти Алексия, игумен Филипп вступил в управление обителью. Размах и плоды хозяйственной и духовно-религиозной деятельности Филиппа поражают. Перечислим хотя бы основное...
Прежде всего игумен увеличил число соляных варниц, которые приносили основные доходы для развития монастыря. Соляные караваны судов шли во все северные посады и далее, в центр страны. В Новгороде и Вологде были сооружены монастырские подворья и склады.
На о. Большая Муксолма был устроен образцовый скотный двор, в соловецкие леса пущено стадо лапландских оленей, расширен тюлений промысел. Стало возможным строительство кожевенного завода, швейной и сапожной мастерских: все жившие и работавшие в монастыре, получали одежду и обувь. Монастырское хозяйство на глазах стало обрастать необходимой "инфраструктурой" - одна за другой появлялись мастерские: иконописная и переплетная, колесная и корзинная, малярная и столярная, литейная и механическая, свечная и лесопильная, кузнечная и смолокуренная. Построена двухэтажная водяная мельница.
Сооружение большого кирпичного завода с усовершенствованным производством кирпича обеспечило все грандиозные строительные задумки Филиппа: за время его игуменства были возведены 2-этажные корпуса братских келий, больничный корпус, деревянные кельи на Заяцком острове для иноков, желавших уединения. Главной святыней монастыря стали- собор в честь Успения Пресвятой Богородицы с трапезной палатой и келарской, колокольней и погребами, а также Преображенский собор. Возведенные монастырские соборы превосходили по своим размерам имевшиеся в тогдашней Руси храмы. Все монастырские постройки отличались единым замыслом и производили неизгладимое впечатление сдержанностью и ясностью композиций, величием простоты.
Бурная строительная и хозяйственная деятельность поставила вопрос об отношении к уникальной природе Соловецких островов. Под строгим наблюдением Филиппа совершались порубки леса так, чтобы обеспечить его воспроизводство. Были прорублены просеки и вымощены дороги. Все озера на Большом Соловецком острове были специальными каналами объединены в единую систему, позволившую сохранить и умножить рыбные запасы и иметь в изобилии пресную воду.
Острова стали признанным торговым и хозяйственным центром Беломорья - при входе в монастырскую гавань водружены огромные кресты-маяки, сооружены каменные пристани. Постоянно накапливался бесценный инженерно-технический опыт: хитроумные сеялки с десятью решетами, особое устройство для приготовления кваса, агрегат, моловший зерна на крупу и муку и одновременно сортировавший их, специальные блоки с воротом для подъема строительных тяжестей.
Филипп создавал среди монахов и работников особый настрой, творил своеобразную духовную атмосферу постничества и трудничества. Он стремился выявить способности каждого инока, дать возможность им реализоваться на общую пользу. Монастырь продолжал оставаться строго общежительным без индивидуального хозяйства и отдельного питания братьев. Всему переустройству Соловецкой обители Филипп придавал значение жертвенного и святого дела. Когда в 1561 году затонули во время шторма суда, везшие на Соловки известь, то имена погибших скромных тружеников-строителей как монахов (Васиан и Иона) так и бельцов (Иоанн и Лонгин) были окружены молитвенным почитанием, а впоследствии они были канонизированы.
Игумен разыскал священные реликвии - крест и икону Савватия и Псалтырь Зосимы -и создал вокруг них обстановку всеобщего поклонения, показывая, как важна видимая и невидимая связь всех поколений живших, трудившихся и молившихся на Соловках.
Сам Филипп, несмотря на огромную занятость хозяйственными делами, не забывал о необходимости молитвенного уединения и безмолвия и, как отмечают его биографы, нередко уходил на берег безымянного озера в двух с половиной верстах от монастыря. В обители создается богатейшая "книгохранительная палата" -одна из древнейших русских библиотек. Здесь скапливаются важнейшие памятники литературы того времени. Соловецкими списками произведений древнерусской литературы широко пользовались и пользуются отечественные и зарубежные историки и литературоведы.
Не часто Филиппу приходилось оставлять Соловецкие острова. Лишь дела исключительной важности толкали его на это. Так, в 1550-1551 гг. он был участником Земского и Стоглавого соборов в Москве, ставших яркими событиями века. Участие в соборах игумен использовал для получения большой помощи монастырю от царя, для поисков зодчих и специалистов, пожертвований и вкладов. Через 15 лет после соборов игумен Филипп вновь выехал в Москву по царскому указу - на этот раз навсегда. Он был возведен на престол Московских митрополитов, но занимал первосвятительскую кафедру недолго. Судьба уготовила ему мученический венец. В 1568 году митрополит был приговорен Иваном IV, не выдержавшим публичных выступлений святителя против ело жестокостей, к пожизненному заключению, а через год Филипп был задушен Малютой Скуратовым. С. М. Соловьев писал: "В страшную эпоху кровавой борьбы и насилий...самый отдаленный на Севере монастырь Соловецкий выслал в Москву в митрополиты своего игумена, который не усомнился подать голос за милосердие".
В 1652 году при патриархе Никоне митрополит Филипп (Колычев) - великий игумен Соловецкого монастыря - был причислен к лику святых.
Оценивая хозяйственную деятельность крупных монастырей-вотчинников, следует отметить, что она имела не только (а порой и не столько) экономический эффект. Главные ее плоды лежали в сфере духовной. Тысячи монахов, послушников, трудников были крестьянами. Вот почему в отличие от начальных этапов христианизации Севера, когда акцент делался на миссионерство, монашество XVI-XVII веков воздействовало на окружающий мир прежде всего своим созидательным трудом по устроению монастырского хозяйства и возведению храмово-жилых комплексов. В глазах земледельца-труженика, знавшего цену труду на скупых северных землях, ладное и разумное хозяйство православных обителей, было сильнейшим аргументом в пользу веры. А тот факт, что под монашескими рясами безошибочно угадывалось крестьянское происхождение, лишь утверждало окружающий деревенский мир в мысли о непоборимой силе труда, соединенного с верой и молитвой.
