2017-12-14
213
Ее привезли в Гудагорден босую и в рваном платье. Тетя из детской сиротской комиссии вытолкала ее из машины; острая щебенка больно колола ее босые ноги.
– Сделай книксен своим приемным родителям, – сказала тетя и толкнула ее к стоявшим перед ней людям.
Девочка смотрела в землю, а люди смотрели на нее.
– Она похожа на тролля, – сказала приемная мать.
Тетя ударила ее под коленки и заставила наклонить голову. Девочка быстро, как хорек, обернулась, укусила тете руку и бросилась бежать прочь по щебню, коловшему пятки.
Приемный отец притащил ее с сеновала, когда наступила ночь. Пока он волок ее, она больно ударилась ногой о каменную стену.
– Теперь надо выбить из тебя беса, – сказал он и взмахнул плеткой.
Он бил ее долго, исполосовав кожу на бедрах и ягодицах, а потом бросил в сено и ушел, заперев дверь. Она уснула в сене, и ей снилось, что она лежит в муравейнике. Насекомые ползали по ней и грызли ее ноги и зад, прокладывали туннели в коже, строили в ней кладовки со стенками и шкафами, оборудовали детские комнатки и все, что им еще было нужно, в точности как рассказывала Зигрид о чудесной жизни муравьев.
Проснулась она уже днем. Сено прилипло к кровавым корочкам на ногах, и девочка решила, что ей надо искупаться.
В задней стенке сеновала она нашла отбитую доску. Щель была узкой. Самым трудным было просунуть в нее голову, а тело проскользнуло легко, как червяк.
По дороге, из окна машины, она видела озеро. Должно быть, оно находится где-то неподалеку.
Она обошла усадьбу. Людей не было видно.
Потом увидела усыпанный белым песком берег. Возле воды рос большой дуб. Купалась она в платье и штанишках. Ноги горели огнем.
Мальчик с косыми глазами увидел ее, когда она возвращалась в усадьбу. Он позвал приемного отца, который тут же явился, громко топая огромными сапожищами. Он шел быстро, а она едва шевелилась от голода и боли.
Он задрал на ней платье и осмотрел кожу на спине.
– Ты никогда, слышишь, никогда не будешь убегать со двора! – прокричал приемный отец ей в ухо. – Если ты это сделаешь, я забью тебя до смерти.
Но она убегала, а он бил, она убегала, а он бил.
В конце концов он устал ее бить, а она перестала убегать.
Ей отвели комнатку на чердаке с ласточками и осиным гнездом. Ласточки – папа и мама – летали взад и вперед, носили еду для своих птенчиков. Они носили еду в клювах и в желудках, потом отрыгивали ее и кормили малышей. Зигрид рассказывала ей о фантастически интересной жизни птиц.
Зигрид рассказывала и сказки. Например, она рассказала сказку о девочке, которой было трудно так же, как им, о девочке с серными спичками.
«Так и шла маленькая девочка, и ее крошечные босые ножки посинели и покраснели от холода. В стареньком передничке ее было много-много серных спичек, и еще одну котомочку с ними она несла в руке. За целый день никто не купил у нее ни одной спички, никто не дал ей ни одной монетки. Голодная и замерзшая, шла она по улице и выглядела, бедняжка, жалкой и несчастной! Снежинки кружились и падали на ее золотистые локоны, спадавшие ей на плечи, но она не думала о своих локонах…»
У нее самой не было светлых локонов. Волосы у нее были черные и жесткие, да к тому же в приюте их состригли почти до основания, как будто их и не было вовсе.
Но она была не Золушкой, она была Троллем. Девочка знала это, потому что так сказала приемная мать. Она была Девочкой-троллем с серными спичками, хотя, собственно, ей никогда не приходилось продавать спички, а продавала она нелегальный спирт, и все было хорошо, очень хорошо, пока мать не заперли в тюрьму, а ее саму не привезли в приют.
Ночами, сквозь щель в крыше, она видела небо, а один раз увидела даже падающую звезду.
Девочка со спичками из сказки тоже видела звездопад.
«Старенькая бабушка, единственная, кто был добр к ней, умерла. Она говорила ей: «Когда видишь падающую звезду, знай, это еще одна душа возносится к Богу…»
Ей было интересно, кто вознесся к Богу в тот раз, но она сложила руки и взмолилась: «Отец наш небесный, сделай так, чтобы в следующий раз это был приемный отец, а потом Косоглазый».
И она думала, что когда-нибудь она сама станет бабушкой и будет доброй к Девочкам-троллям, до которых никому-никому не было никакого дела.
Но когда наступало время и приходила ночь, когда на чердаке становилось темно и холодно, когда наступало время уборки урожая и спина, казалось, вот-вот отвалится, молитвы девочки становились иными: «Господи, сделай так, чтобы в следующий раз это была я».
Так молилась она до того дня, когда в Гудагордене появилась Принцесса.
О, это был фантастический день. Девочка-тролль никогда в жизни не видела ничего красивее.
У Принцессы были белокурые локоны, спадавшие до пояса, на ней было голубое платье, развевавшееся вокруг ног, и у нее в руках была кукла, похожая на эльфа.
Но приемный отец, который видел бесов и козни дьявола во всех, кто был чист, красив и полон любви, сорвал с Принцессы платье, пальто, отнял у нее куклу, облил все это керосином и поджег. Огонь и дым поднимались к осеннему небу, а приемный отец кричал, что грешники должны гореть в аду.
Девочка-тролль стояла поодаль и удивленно смотрела на отчаяние Принцессы. Она упала и расплакалась так, что все ее тело сотрясалось от рыданий. Она каталась по голой земле в одном нижнем белье, пачкая о траву свои золотистые волосы, пока не пришли Косоглазый и приемная мать и не затолкали ее в дом.
На чердаке поставили еще одну кровать.
Принцесса была испугана. Она посмотрела на Девочку-тролля и что-то сказала приемной матери на языке, которого девочка не знала, и приемная мать отвечала Принцессе на том же языке.
Потом приемная мать посмотрела на Девочку-тролля своим каменным взглядом и сказала:
– Ты ведь не станешь ей мешать, верно? Головка у тебя слабенькая, да и говорить ты толком не умеешь.
Но уже в первую ночь Девочка-тролль прокралась в постель Принцессы, согрела ее своим теплом и стала рассказывать сказки, слышанные от Зигрид, – о гадком утенке, Дюймовочке и о девочке со спичками. Принцесса внимательно слушала, широко открыв глаза. Так она научилась говорить по-шведски.
ПОСТАНОВЛЕНИЕ ВЕРХОВНОГО СУДА
Дело номер О 3490-11
дано в Стокгольме 26 апреля
ЗАЯВИТЕЛИ И ИСТЦЫ
Филипп Андерссон
Представитель: адвокат Свен-Ёран Олин
ОТВЕТЧИК
Прокуратура
ПРЕДМЕТ РАССМОТРЕНИЯ
Опротестование дела об убийстве
РЕШЕНИЕ ВЕРХОВНОГО СУДА
Верховный суд утверждает постановление о пересмотре дела О 9487В01 апелляционным судом провинции Свеа и предписывает возвратить дело в принявший решение суд.
Решение Верховного суда о пересмотре дела прилагается.
Вторник. 26 апреля
Дождь стучал в оконное стекло.
Анника стояла на кухне и размешивала в кастрюле молочный шоколад. В духовке пеклись два ломтя формового хлеба с помидором и сыром. На одном лежал еще и кусок ветчины. Сыр угрожающе зашипел. Анника вылила в кастрюлю молоко из керамического кувшина и открыла духовку.
Еще тридцать секунд.
Она очистила два мандарина, открыла две упаковки йогурта с кокосовым вкусом. Потом извлекла из духовки бутерброды, положила их в два блюдца и украсила мандаринами и йогуртом. Поставила блюдца на стол и налила молочный шоколад в две кружки – красную и синюю, и после этого через темную гостиную прошла в детскую.
Во сне Эллен до сих пор сосала большой палец. Томас очень волновался по этому поводу, говорил, что потом девочке придется исправлять прикус, но Анника нисколько не тревожилась. Настоящие трудности начнутся, когда Эллен станет подростком, а вставить в рот скобки – это не катастрофа.
Она забралась в кроватку Эллен, взяла ее за ручки и шумно засопела ей в затылок.
– Малышка, – прошептала она. – Пора просыпаться, новый день уже наступил.
Ребенок сладко, как котенок, потянулся, достав ножками до спинки кроватки, шумно вздохнул и свернулся в комок, прижавшись к маме.
– Я уже приготовила завтрак, – сказала Анника и отбросила прядку волос с лобика Эллен.
– Мм, – сонно протянула девочка, – с кокосом?
– С кокосом и с печеным сыром, – сказала Анника. – И с теплым молочным шоколадом. Не спи, а то все остынет.
– Угу, – сказала Эллен и снова сунула пальчик в рот.
Анника с тихим хлопком вытащила его изо рта дочки.
– Ты же знаешь, что говорит папа о твоих зубках.
– Папа здесь не живет, – заявила Эллен и повернулась на бок, завернувшись в простынку.
Анника встала и пошла к Калле.
– Здорово, старичок, – сказала она. – Как настроение – веселое или грустное?
– Грустное, – ответил мальчик и тяжело вздохнул.
– На кухне тебя ждет горячий бутерброд, – сказала Анника и обняла сына.
Мальчик прижался к матери – от него пахло теплом и потом.
– А ветчина есть? – спросил он.
– Только для тебя.
– Классно!
Она принялась целовать его в лоб, в волосы, в глаза, а он притворно отбивался. Потом Анника вернулась к Эллен, которая снова успела уснуть.
– Вставай, детка! – воскликнула Анника и потормошила дочку. – Твой молочный шоколад стынет.
– Отнеси меня, – проворковала Эллен и протянула Аннике ручки.
Она подняла маленькое тельце, покружила Эллен и, громко топая, побежала на кухню. Девочка, запрокинув голову, так смеялась, что чуть не подавилась. Анника посадила ее на один из четырех стоявших вокруг кухонного стола стульев. В кухню, спотыкаясь, вошел сонный, не разбирающий дороги Калле в большой, не по размеру, пижаме. Анника подвела сына к его месту, выдвинула стул, усадила мальчика и задвинула стул обратно.
Эти утренние ритуалы были отражением тревоги Анники за детей, за их уязвимость. Она хотела надеть им розовые очки, чтобы мир виделся им более милосердным. Любовью и доверием в первые часы дня она защищала их, делала менее восприимчивыми к злу и гадостям мира.
Вот они, как голубки, сидят за столом в своих пижамках, едят бутерброды, слизывают с ложек йогурт и откусывают ломтики мандаринов. Сама Анника ограничилась кружкой кофе. Было так невыносимо видеть их, сидящих за столом и не сознающих собственного несчастья, что Анника не выдержала и отвернулась так резко, что ей стало больно в груди.
– Папа скоро уедет, – сказал Калле и отодвинул в сторону пустую баночку из-под йогурта. – Он поедет в Малагу, а мы останемся с Софией.
Анника продолжала тупо смотреть в стену.
– Да, – глухо сказала она, – я знаю.
– Почему мы не можем побыть это время с тобой, мама? Я не хочу жить с ней, я хочу быть здесь.
Она погладила мальчика по голове. Он иснтинктивно отклонился назад. Какой он уже большой, подумала Анника.
– Это папина неделя, – сказала она. – Ты же знаешь. Да и мне тоже надо уехать по работе, и тоже в Малагу.
– Ты будешь работать с папой? – удивленно спросил Калле.
– Нет, но мы будем работать в одном месте.
– Почему вы не берете с собой нас?
– Мы с папой будем оба работать в Малаге, но не вместе. У нас разная работа, и ты это знаешь.
Кусая себе губы, она уставилась в свою кружку. Она не могла показать детям, как зла была она на Томаса за это решение: оставить детей с Софией на время своей командировки.
Она вдруг заметила, что Эллен неподвижно застыла за столом. Ручка ее с зажатой в кулачке ложкой лежала в тарелке. Сыр остыл и затвердел. Маленькое тельце сотрясалось от рыданий.
– Малышка моя, что с тобой?
Она взяла дочку на руки, прижала к себе и принялась нежно укачивать. Девочка молчала, лишь свернулась калачиком и сунула пальчик в рот. Беспощадная реальность просочилась и на кухню, и теперь Анника изо всех сил пыталась сохранить иллюзию тепла и любви.
– Папа заберет вас сегодня, – сказала она. – Он придет вечером, и если вы поторопитесь и вовремя пообедаете, то успеете вместе посмотреть кино.
– «Человек-паук»? – оживился Калле.
– Нет, для Эллен это слишком страшно. Мы лучше посмотрим «Десмонд – ловушка для монстров». Что скажешь?
– Это мы уже видели, – ответил Калле.
– Это очень хороший фильм, – сказала Анника. – Его можно смотреть много раз.
Анника подула на волосики Эллен.
– Вы побудете с Софией во вторник, среду и четверг, а в пятницу приедут бабушка и дедушка и заберут вас на озеро, и там вы будете играть с Зико, а потом будет суббота, Вальпургиева ночь, а потом приедет папа, а в понедельник я заберу вас из садика, и у нас будет много свободного времени, и вы мне расскажете, как вы жили и что делали все эти дни.
– Она глупая, – сказала Эллен.
– Нет, – возразила Анника, с отвращением чувствуя собственное лицемерие. – София очень милая. Вы ей очень нравитесь, и она будет рада побыть с вами.
– Ей нравится только папа, – сказал Калле.
Анника поняла, что впадает в панику. Она вытерла дочке носик бумажной салфеткой и выглянула в окно. Дождь еще не закончился.
Все, что она сейчас сказала, было от начала до конца ложью. Она лгала, чтобы оправдать свой выбор, которым заставила детей платить за собственные несчастья. Она заставила их кочевать между двумя домами. Теперь вместо двух домов у них не было ни одного, вместо двух нормальных родителей у них остались жалкие половинки.
Она прикусила губу, чтобы не расплакаться.
– Я понимаю, как это трудно, – сказала она. – Я тоже очень скучаю без вас.
– Почему мы не можем все время быть с тобой? – спросил Калле.
– Я тоже хочу все время жить с тобой, – прошептала Эллен и с такой силой обвила материнскую шею, что Анника чуть не задохнулась. Она осторожно отвела руки дочки.
– У всех детей есть мама и папа, – сказала Анника, – и лучше всего, когда дети растут с ними обоими, но если так не получается, то надо привыкнуть к другому порядку…
Калле упрямо посмотрел на мать:
– Почему это решают только взрослые? Почему не могут решать сами дети?
Анника проглотила боль и улыбнулась сыну:
– Когда ты немного подрастешь, сможешь решить сам.
– Я уже большой.
– Тебе восемь лет, ты еще не очень большой.
– Когда же меня будут считать большим?
– Для того чтобы решать, где жить? Когда тебе будет двенадцать.
Мальчик разочарованно съежился и опустил плечи.
– Еще целых четыре года.
Он уже хорошо научился считать.
– Я не хочу к Софии, – снова захныкала Эллен.
Анника взглянула на часы и встала, не выпуская из рук Эллен.
– Возьмите бутерброды. Калле, иди одевайся. Эллен, иди в свою комнату и надень то, что мы с тобой вчера приготовили. Сумки и рюкзаки уложены? Вы взяли все свои вещи?
Дети выкатились через холл в свои комнаты.
Анника, стоя на кухне, смотрела им вслед, чувствуя такое жжение в венах, будто по ним пульсировала кислота.
Сегодня они вышли из дома заблаговременно. Анника чувствовала себя фашистом, она не терпела опозданий, это ее качество углубилось от брака с Томасом, который был в отношении времени неисправимым оптимистом.
Они вышли раньше на четверть часа, и это позволило им не спеша идти по дороге и петь песенки. Они останавливались перед витринами и обсуждали, какие вещи им хотелось бы иметь. У них даже осталось время купить в киоске жвачку и пообещать не трогать ее до фильма.
Дождь утих и почти прекратился. Было прохладно, всего несколько градусов выше нуля, но безветренно. Над крышами и башенками низко висели темные тучи, улицы превратились в ущелья, где стало легче дышать. Мир снова засиял в розовом свете, броня стала крепче.
Анника несла на плечах обе детские сумки и свою тяжелую сумку с документами и компьютером. Вещей, сопровождавших детей в путешествиях по обоим домам, становилось все больше, хотя Анника исключила некоторые из них. Например, новые Поппи и Чикен все время жили в ее доме (старые Поппи и Чикен сгорели на Винтервиксгатан); но все равно оставались любимые джинсы, обувь, фильмы и книги – и их приходилось таскать из дома в дом.
Анника довела Калле до входа в школьный двор и обняла его на прощание.
– Увидимся через неделю. Я заберу тебя, как всегда, после прогулки в следующий понедельник, ладно?
Мальчик кивнул и отправился в класс.
Дальше им с Эллен идти было легче, так как Анника избавилась от вещей с полки Калле.
– Понеси меня, – попросила Эллен и протянула ручки.
– Нет, – ответила Анника и поправила на Эллен шапочку. – Ты уже тяжеленькая, большая девочка. Лучше возьми меня за руку.
Взявшись за руки, они пошли по туннелю, соединявшему южную и северную части острова. Эллен, наморщив лобик, о чем-то напряженно думала.
– Мама, послушай, – сказала она, когда они проходили мимо кегельбана. – Я тоже когда-нибудь стану мамой?
– Может быть, – ответила Анника, – если захочешь.
Девочка помолчала.
– Но если я буду мамой, то кем будешь ты?
– Я все равно останусь твоей мамой, но еще стану и бабушкой твоему ребенку.
Эллен согласно кивнула.
– Да, правильно, – сказала она. – А потом я состарюсь, и тогда ты станешь маленькой, а я буду твоей мамой.
– Ты станешь моей мамой? – удивленно спросила Анника.
– Но ведь когда я состарюсь, ты умрешь, а потом вернешься.
– А, вот как, – сказала Анника.
Оказывается, ее дочка верит в переселение душ.
В сером свете пасмурного дня они подошли к отелю «Амарант», перешли Пиперсгатан прямо к детскому саду, находившемуся у входа в здание «Радио-Стокгольм». Войдя в садик, они поднялись на третий этаж. У Анники уже невыносимо болело плечо, когда она наконец поставила на полку Эллен ее тяжелую сумку.
Девочка сама разделась, сняла шарфик, ботинки и верхнюю одежду. Потом она надела туфельки с мышками и натянула юбочку.
– Пусть через неделю небо станет голубым-голубым, – сказала Анника и наклонилась, чтобы обнять и поцеловать Эллен.
Девочка кивнула. Утренние слезы были забыты.
– Знаешь, мама, что странно? Бог есть, но мы его не видим; а Рождественского деда мы видим, но на самом деле его нет.
Она попрощалась с Аннике и побежала в группу.
Тучи немного рассеялись, приподнявшись над крышами. У Анники было такое впечатление, что она уже много недель не видела чистого неба.
В феврале наступило рекордное для Швеции потепление. В Онгерманданде расцвели подснежники и крокусы, но потом холода вернулись. В марте было холодно и ветрено, часто случались снежные бури. В Третьерде в снегу застрял междугородный автобус, и восемь человек замерзли насмерть. В одну из недель, когда дети были у Томаса, она по заданию редакции ездила в Эстерсунн, чтобы написать о «городе Мертвых», но все остальное время Анника провела в Стокгольме. Она все время разрывалась между домом, садиком, школой и редакцией, и обыденность затянула ее с головой.
Эта жизнь ей не нравилась. Дети, работа и квартира не даются даром.
Она вернулась к началу моста Барнхус и тут же вдохнула выхлопные газы Флеминггатан. У Большого Эсингена она прыгнула в первый автобус. Через остановку в автобусе освободилось место, и она села, чему страшно обрадовались натруженные плечи. В двадцать минут десятого она была у главного входа в редакцию. На несколько мгновений она задержалась на автобусной остановке и посмотрела на забор русского посольства на другой стороне улицы. Охранник в шапке-ушанке стоял у ворот, топчась на месте. Кажется, он сильно замерз. Как же он чувствовал себя в морозы за двадцать градусов?
«Понимают ли люди свое подлинное счастье?» – подумала Анника и вошла в здание.
Раньше она всегда стремилась незаметно проскользнуть в редакцию так, чтобы ее никто не видел. Она шла, опустив голову и ссутулив плечи и повернувшись спиной к людям. Потом она принималась лихорадочно придумывать, как ей составить дневной распорядок – разработать план и написать статью, которая должна была появиться в следующем номере.
Теперь же настали новые времена, и проявлять к чему-либо интерес было расточительно.
У Патрика всегда был длинный список дел, которые она должна была начать делать, едва успев сесть за рабочее место. Это могло быть что угодно – от статьи о британских медсестрах, убивавших пациентов, до интервью с футбольной звездой, у которой только что родился ребенок. Он заметил Аннику, как только она прошла через вахту, и тотчас устремился к ней. Обычно он ухитрялся всучить ей груду распечаток, прежде чем она успевала снять куртку. Детская безмятежность, проистекавшая из ее неспособности бороться со стрессом, все еще не покинула Аннику, когда она шагала по редакции, видя, как Патрик бежит ей навстречу с телефонной трубкой.
– Привет, Берит, – сказала она и подошла к своему месту рядом с коллегой.
– «Кокаиновый Берег», – вместо приветствия, произнес Патрик. – Надо набросать общую линию.
Анника отбросила со лба прядь волос и тяжело вздохнула.
– Настало время странствий, – сказала Берит, торопливо надела очки и снова погрузилась в утреннюю газету.
Анника поставила сумку возле стола, сняла куртку и выдвинула из-под стола стул.
– Вот что мы сделаем, – сказал Патрик, усаживаясь за стол Анники с зажатым в кулак исписанным от руки листком. – Четыре гуманитарные статьи и две фактологические. Начнем с гуманитарных…
Он искусно сделал паузу и, взмахнув руками, нарисовал в воздухе воображаемые заголовки.
– Раз: «Солнечный Берег – европейская прачечная для грязных денег». Гибралтар, расположенный рядом с Солнечным Берегом, является сейчас настоящим налоговым раем.
В Гибралтаре вы можете нанять шведского адвоката, который подскажет вам, как на сделанные на наркотиках деньги купить приличное предприятие.
Анника достала блокнот, ручку и принялась записывать.
– Два: «Кокаиновые вечеринки в европейском Беверли-Хиллз – яхты, роскошные машины, жизнь сливок общества». Здесь ты раскалываешь молодую шведку, которая рассказывает о наркотических празднествах в Пуэрто-Банусе. Самое лучшее в этом рассказе было бы то, что ее взяли во время полицейской облавы и она раскаялась в своем прошлом. Кроме того, было бы неплохо, если бы она перенесла операцию по увеличению груди.
Анника подняла голову.
– Насколько важно упоминание об операции и при чем здесь ее грудь?
Патрик опустил руки.
– Что такое? Я не понял, о чем ты.
– Я о выстраивании приоритетов. Насколько важна операция по увеличению груди на фоне ее раскаяния в великосветской жизни.
Шеф возмутился и вскочил на ноги.
– Ладно, это ты решишь на месте. Три: «Жизнь наркокурьера». Войди в контакт с тем шведским парнем, которого взяли в Малаге, и заставь его рассказать о его жизни кокаинового контрабандиста.
«Хокке Мартинес», – записала Анника в блокнот. Она запомнила имя того парня.
Никлас Линде поцеловал ее как раз в тот момент, когда его заталкивали в полицейскую машину.
– Четыре: «Герои, которые остановят отмывание денег». В Малаге завтра начинается семинар по международной экономической преступности. Шведское правительство будет представлено одним чиновником, который вернется в Швецию с приобретенным опытом. Подцепи его и сделай гламурный репортаж о нем и его важной работе.
Анника положила ручку на блокнот.
– Это будет затруднительно, – сказала она.
Патрик внимательно на нее посмотрел.
– Из всех возражений, какие я от тебя ожидал, это стоит в самом конце списка.
– Этот шведский герой – мой бывший муж, – сказала Анника. – Я знаю, что ты обожаешь инцест, особенно если им занимаются в семье, но этот инцест, согласись, пахнет слишком уж дурно.
– Ну хорошо, найдется и кто-нибудь другой, какой-нибудь шведский полицейский, какой-нибудь связанный с этим делом человек…
Анника опустила глаза и изо всех сил постаралась придать голосу совершенную бесстрастность.
– Он захочет сохранить инкогнито.
– Это в обычае у наших официальных лиц.
– Он норвежец.
Патрик в раздражении встал.
– Не важно, насколько все это сложно. Фактологические статьи это допускают. «Так работают наркоторговцы». Ты должна осветить все этапы – изготовление, транспортировку, маршруты, контрабанду, распределение и продажу. Никаких художественных домыслов. Статья должна быть короткая и деловая. И еще одна: «Так происходит отмывание денег». Описываешь налоговый рай, методы, предприятия. Здесь важно то же самое – краткость и деловитость. Посоветуйся с Лоттой, как сделать статьи короткими и пригодными для публикации.
Он положил стопку распечаток рядом с ее компьютером.
– Как насчет билетов на самолет и гостиничного номера? – поинтересовалась Анника.
– Билеты на самолет закажешь в течение дня, вопрос с гостиницей решишь на месте. На этот раз выбери что-нибудь подешевле.
– Что делать с газовым убийством? – спросила Анника. – Сюзетта до сих пор не найдена, третий убийца на свободе, пропавший сейф не обнаружен.
– Это мертвая тема, – заявил Патрик.
– Пропавшая девушка? – поинтересовалась Анника, чувствуя, что начинает горячиться. – Как такая тема может стать мертвой?
– Она была не просто девушкой, она была эмо. Оставь это.
Анника с трудом сглотнула. Он не стоил того, чтобы с ним спорить.
– Кто эта Лотта? – спросила она, меняя тему.
– Новый стажер в отделе фотографий, – ответил Патрик и отправился на свое место.
Председатель журналистского клуба Ева-Бритт Квист шла по редакции, направляясь к Аннике.
– Ей-то что нужно? – шепотом осведомилась Анника у Берит, но та в ответ лишь пожала плечами.
– Анника, – сказала Ева-Бритт Квист, – мне надо с тобой поговорить.
– Понятно, – ответила она, – но о чем?
Председатель протянула ей распечатку. Анника пробежала ее глазами и убедилась, что это тот же самый текст, какой лежал сверху в оставленной Патриком стопке.
– «Шведское правительство предпринимает решительные шаги в борьбе с отмыванием денег», – вслух прочла Анника и опустила листок. – Да, и что?
– Это непосредственный заказ на статью от министерства юстиции, – ответила Ева-Бритт Квист. – Мы должны внимательно проследить за тем, чтобы эта газета не превратилась в некритический пропагандистский рупор правительства.
Анника удивленно вскинула брови.
– Но послушай, Ева-Бритт, – сказала она, – ты считаешь, что похожа на мегафон?
Председатель клуба покраснела.
– Но кто-то же должен, по крайней мере, пытаться соблюдать этические нормы, – сказала она и принялась перебирать документы.
– Это будет хорошая и важная серия статей, – сказала Анника. – Она привлечет внимание к торговле наркотиками в Швеции с совершенно новой точки зрения. Эти статьи помогут нам увидеть, как глобализация экономики и международная преступность поражают нашу страну.
– Но почему нам не сделать это по собственной инициативе? Почему обязательно нужен заказ от министерства юстиции?
– Министерство юстиции в данном случае служит нам просто отмычкой. Репортеру, работающему на передовой, нужны надежные союзники в тылу, и ты сама это знаешь не хуже меня.
За спиной Евы-Бритт Берит состроила уморительную гримасу. Ева-Бритт сама никогда не была журналисткой, и лишний раз ей об этом напоминать было то же самое, что наступить ей на любимую мозоль. Квист начинала архивариусом, потом получила образование и, прежде чем стать шишкой, работала секретарем.
Квист резко повернулась на каблуках и быстро зашагала прочь.
– Я думала, что и ты скептически отнесешься к этой серии, – сказала Берит, когда Квист скрылась из вида.
Анника улыбнулась.
– Я сильно изменилась, – сказала она и загрузила infotorg. se. – Чем занимаешься сегодня?
– Верховный суд поддержал протест по делу Филиппа Андерссона, – ответила Берит. – Я пишу заметку по этому поводу.
Анника оторвалась от экрана и удивленно воззрилась на коллегу:
– Ты становишься скептиком? Почему?
Берит поколебалась.
– Не знаю, – ответила она наконец. – Я не верю в его невиновность. Думаю, что он участвовал в убийстве.
– Ты не можешь так говорить, – возразила Анника и отняла пальцы от клавиатуры. – На месте убийства обнаружены отпечатки пальцев Ивонны Нордин и следы ее ДНК. В ее доме был обнаружен топор, о котором говорил Филипп Ан-дерссон. Показания Филиппа о том, что Ивонна выстрелила жертве в ногу, тоже подтвердились. Как ты можешь сомневаться?
Берит сняла очки и посмотрела на Аннику:
– Филипп с равным успехом мог и сам спрятать топор. Знание о выстрелах в ногу может основываться на том, что он сам стрелял.
– Это не соответствует реальным обстоятельствам, – возразила Анника. – Он отказывался говорить, пока Ивонна была жива, а это означало признание в убийстве. Как только она умерла, он сказал правду.
– Или начал лгать, – возразила Берит.
Анника покачала головой:
– Это была Ивонна. Она убила Давида Линдхольма и похитила Александра. Это Ивонна убила тех людей на Санкт-Паульсгатан.
Она умолкла и судорожно сглотнула.
– Как это было? К тому же отрубленные части тел так и не были найдены. – Берит вздохнула и снова надела очки. – Две руки и одна нога до сих пор не найдены, они исчезли, – сказала она, подняла трубку и принялась звонить в Верховный суд.
Анника невидящим взглядом смотрела на столы отдела спорта, но перед ее мысленным взором вновь возникли картины, виденные на Санкт-Паульсгатан.
