Девочка-тролль с серными спичками 11 страница

Узнал ли он ее? Мог ли вспомнить? Неужели в тюрьме у него было так много посетителей?

Он нестерпимо медленно поднял левый указательный палец и не спеша поводил им из стороны в сторону.

Левый указательный палец… Он продолжал медленно покачиваться из стороны в сторону.

Она вдруг почувствовала, как ручеек леденящего страха потек вдоль позвоночника.

Она снова оказалась в темном переулке Старого города. Это было в среду, после того, как она посетила его в Кумле. Она шла домой, когда на нее напали двое неизвестных в масках. Один из них наклонился к ней. Глаза его блестели в прорези маски, словно куски стекла. Другой помахал ножом в сантиметре от ее левого глаза. Она снова явственно услышала приглушенный голос: «Оставь Давида в покое. Расчет окончен. Перестань рыться в этом деле». Они стянули с левой руки рукавицу, и она ощутила острую боль в пальце. Эта боль потекла по руке и охватила грудь. «В следующий раз мы порежем твоих детей». Холод брусчатки под щекой и удаляющийся грохот их шагов.

Она встретила взгляд Филиппа Андерссона, отступила на шаг и непроизвольно спрятала за спину левую руку.

Филипп Андерссон заметил ее жест, улыбнулся и вышел из зала вместе с теми, с кем сюда пришел.

 

Рука продолжала гореть, когда она шла к машине. В рубце на указательном пальце отдавалась пульсирующая боль. Такой боли в пальце она не испытывала даже в зимние морозы.

Она сунула руки в карманы куртки и поежилась от холодного ветра.

– Выглядел он не слишком смиренно, – сказал Стивен. – Хотя трудно ожидать смирения от человека, который безвинно провел в тюрьме пять лет.

– Никто, между прочим, не сказал ни слова о его невиновности. Суд высшей инстанции просто признал доказательства недостаточными и опротестовал решение суда первой инстанции. Это совсем разные вещи.

Стивен снова замолчал.

«Я слишком жестко веду себя со стажерами, – подумала она. – Правильно они делают, что не хотят со мной работать».

– Я не поеду в редакцию, – сказала она, стараясь говорить помягче. – Возьми, пожалуйста, такси.

Стивен не выказал никакой обиды.

«Наверное, он просто рад, что наконец от меня отделается», – подумала она и продлила парковку еще на 260 крон. Пусть автомобиль на всякий случай стоит здесь. Других мест парковки на Дроттнинггатан не было.

 

Полли не пришла. Анника уселась на высокий барный стул за столом, покрытым железом. Вместо ножек у стола были неоновые светильники. Она попыталась заказать кофе латте у девушки с серебряной булавкой в носу, но та огрызнулась, сказав, что здесь самообслуживание. Обслуживание здесь явно было не таким модным, как убранство. Она решила забыть о латте и оглядела помещение.

Оно напоминало о кадрах фабрик из футуристических фильмов ужасов. Стены были украшены кусками ржавого железа, подсвеченного разноцветными неоновыми лампами. Гудели кофемашины, шумели посудомоечные машины, звенел фарфор. Из динамиков гремела музыка. Немецкая рок-группа «Рамштайн» исполняла нежный шлягер.

Палец продолжал болеть.

Едва ли это была случайность. Он помахал перед ее глазами пальцем, который ей едва не отрезали в тот самый день, когда она посетила его в тюрьме. Похоже, нападение было заказным.

Она снова засунула руки в карманы.

Заведение постепенно заполнялось людьми. Как ни странно, но среди посетителей преобладали служащие министерств и органов власти, о чем можно было судить по их консервативному стилю – темные брюки и белые рубашки – точь-в-точь как у Филиппа Андерссона на пресс-конференции.

Аннику трясло от какого-то неприятного чувства.

Если это Филипп Андерссон заказал нападение, то действовал он на удивление быстро. Прошло всего несколько часов после ее приезда из Кумлы. Видимо, ему было очень нужно, чтобы она не рылась в деле Давида Линдхольма. Но почему?

Дело было не в сентиментальных воспоминаниях детства. Они вместе управляли предприятием. У Давида был роман с его сестрой, которая ждала от него ребенка. Давид был доверенным лицом Филиппа Андерссона в тюрьме, опекуном и контактным лицом, которое есть у всех осужденных на пожизненное заключение.

По-видимому, она чего-то не учла. Но тогда она мало и знала. У Давида было много темных сторон.

Анника вспомнила рассказ Нины Хофман о том, как он обращался с Юлией.

Давид Линдхольм иногда неделями держал свою жену запертой в квартире. Часто выгонял ее, раздетую, на лестничную площадку. Порой унижал ее так, что доводил до мыслей о самоубийстве. Он изменял жене направо и налево, на недели пропадал из дома, не подавая о себе никаких вестей, называл жену «шлюхой» и «распутной девкой»…

Анника посмотрела на часы.

Неужели Полли не придет?

Она побарабанила пальцами по столу.

Давид был неслыханно противоречивым человеком. Помимо того что был сущей свиньей, он одновременно считался одним из самых известных и уважаемых шведских полицейских.

О том, что он был склонен к насилию, Анника знала из рассказов о злоупотреблениях, с которых начиналась его полицейская карьера. Вспомнила она и Тиммо Койвисто, который ухаживал за наркоманами в Вортуне. Тиммо рассказал ей, как Давид бил его головой о стену в туалете, сделав на всю жизнь инвалидом.

Тиммо Койвисто много лет был подпольным торговцем наркотиками. Потакая собственной наркозависимости, он по мелочам воровал, добавлял в наркотики глюкозу и брал с клиентов дополнительные деньги, не представляя об этом отчета.

– Почему он это делал? Почему Давид так с тобой обращался? – спросила его тогда Анника.

– Они хотели показать мне, что я никогда не сорвусь с их крючка, – ответил Тиммо Койвисто. – Куда бы я ни дернулся, они везде могли меня достать. Если полиция действовала по их поручениям, то бежать мне было просто некуда.

Кто такие эти «они», спрашивала Анника. Говорил ли он о соперничающей банде наркоторговцев?

– Можно назвать их и так, – отвечал Тиммо.

Анника снова оглядела футуристический кошмар. Туда ли она вообще пришла?

Для верности заглянула в блокнот. Нет, все верно, это здесь.

Давид Линдхольм, наркомафия, убийство на Санкт-Паульсгатан, Филипп Андерссон, порезавший ей палец…

– Анника?

Она подняла голову и увидела светловолосую девушку в куртке с капюшоном, стоявшую возле ее стола.

– Полли?

Девушка солидно протянула руку, представилась и села напротив Анники, одновременно сняв рюкзак.

– Я понимаю, – сказала она, наклонившись к Аннике, чтобы та смогла ее услышать, – что на фото в Фейсбуке я выгляжу совсем не так. Я хотела его поменять, но потом передумала. Мы разместили их там одновременно – я и Сюзетта, и если я поменяю фотографию, то она исчезнет насовсем.

Анника смотрела на почти взрослую девушку.

– Значит, ты думаешь, что это она дала о себе знать? – спросила Анника.

Полли кивнула.

– Хочешь что-нибудь взять? Я могу пойти купить.

Анника достала бумажник, извлекла из него сотенную купюру и протянула ее Полли.

– Мне только стакан воды, – сказала она.

Девушка пошла к кассе, расположенной за ржавым железным столом. Анника проводила Полли взглядом. Ей, должно быть, лет шестнадцать, ну, от силы семнадцать, но выглядела она старше своих лет.

Полли вернулась со стаканом холодной воды с лимоном и чашкой зеленого чая для себя. Вид у нее был немного смущенный.

– Я понимаю, что это была глупость с моей стороны. Я имею в виду мое послание в прошлый раз.

Анника удивленно вскинула брови.

– Я спросила тебя, веришь ли ты, что можно присылать мейл с неба. Я же знаю, что этого не бывает. Я просто надеялась… – Она придвинулась ближе к столу. Девушка была не особенно высокой, приблизительно одного роста с Анникой. – Но теперь-то я знаю, что это настоящее сообщение. Сюз жива, – сказала Полли.

Анника украдкой вгляделась в лицо девушки. Лицо ее было спокойным и сосредоточенным. Не было заметно ни печали, ни экзальтации.

– Ты взяла с собой компьютер? – спросила Анника.

Полли кивнула и достала из рюкзака ноутбук.

Она включила компьютер, вошла в Интернет и развернула компьютер экраном к Аннике. На нем она увидела симпатичную черноволосую девочку в обнимку с гнедым жеребцом.

– Здесь бесплатный Интернет, – сказала Полли. – Подожди, я сейчас залогинюсь.

– Какая красивая фотография! – восхитилась Анника.

– Жеребца зовут Султан, это любимый конь Сюз. Школа его продала.

Экран несколько раз мигнул, прежде чем на нем развернулась страница hotmail. Вверху светился баннер рекламы какого-то научного журнала. Прямо под рекламой Анника прочитала адрес herr-gunnar-larsson. Слева от адреса стоял синий значок с надписью «Отправлено». В корзине было два сообщения. Темы сообщений указаны не были. Оба сообщения были посланы Полли на yahoo!. Первое в конце марта, а второе вчера, то есть 13 июня, в 14.37.

– Это и есть почта Гуннара Ларссона? – спросила Анника. – С этого адреса вы с Сюзеттой отправляли письма своим одноклассницам?

Полли кивнула.

– После увольнения Гуннара мы стерли все сообщения, – произнесла она.

– Но адрес оставили.

– Мы просто не знали, как его уничтожить.

Анника открыла сообщение, датированное концом марта. Оно оказалось пустым.

Она кликнула вчерашнее сообщение.

Привет, Полли, никому и ни под каким видом не рассказывай об этом сообщении. Не говори о нем маме, и НИ В КОЕМ СЛУЧАЕ не сообщай о нем в полицию. На ферме нет Интернета, я пишу из интернет-кафе. Они не знают, где я, а Фатима будет очень злиться, если узнает, что я пишу.

Я живу у Амиры. Я живу здесь с Нового года. У меня есть конь. Его зовут Лараш. Он помесь британской и арабской породы. Он мерин. Встречается ли Адде с другой девочкой? Не говори ему, что я тебе написала. Напиши мне ответ, хотя я не знаю, когда его прочту. Мы возвращаемся в Асилах.

Целую, обнимаю, сюз.

 

Анника прочитала сообщение дважды. Во-первых, было понятно, что на компьютере отсутствовала шведская раскладка – отсутствовали буквы А, А, О. Название Асилах показалось ей знакомым. Где она его слышала?

– Ты думаешь, оно настоящее? – тихо спросила Анника. – Сюзетта всегда так писала?

– Она всегда пишет «целую, обнимаю» и всегда пишет сюз с маленькой буквы.

– Ты знаешь людей, которых она здесь называет? Фатиму, Амиру или Адде?

По лицу Полли пробежала едва заметная тень. Может быть, ей показалось?

– Амира – это лучшая подруга Сюз. Так она, во всяком случае, говорила. Сами мы ее не видели. Фатима – это, наверное, мама Амиры. Адде – это парень Сюз. Ну, это она так думала, она была в него влюблена, но вместе они не были. У Адде и так полно девчонок…

– Кто такая эта Амира? – спросила Анника. – Как она стала лучшей подругой Сюзетты?

– Это ее летняя подруга. Сюз навещала их на ферме, когда была маленькой. Они уже старые.

– Где? В Испании.

Полли покачала головой:

– Нет, в Марокко.

– Марокко? В Африке?

– Да, у них там ферма.

– Ты знаешь, где это находится? Это место, которое она назвала, – Асилах?

Полли пожала плечами и отпила чаю.

– Но как они общаются между собой? В Марокко говорят по-арабски и по-французски, а Сюз, наверное, говорит только по-английски? Она говорит по-английски с Амирой?

Полли покачала головой и повернула ноутбук экраном к себе.

– Нет, естественно, они общаются по-шведски.

– Подожди, – сказала Анника, – можно я пошлю это письмо на свой адрес?

Полли задумалась и посмотрела на часы.

– Нет, – сказала она наконец. – Я обещала только позвонить, если получу сообщение. Теперь мне пора идти.

– Они общаются друг с другом по-шведски? Но как это возможно?

– Амира наполовину шведка. Ее папа из Швеции. Фамилия Амиры Линдхольм.

Анника на мгновение оглохла, перестав слышать гром музыки, жужжание кофемашин и звон фарфора.

– Линдхольм? – переспросила она. – Значит, фамилия ее папы Линдхольм? Ты не знаешь его первого имени?

– Нет, не знаю, да и едва ли он живет на ферме.

– Может быть, его звали Давид? Ты не знаешь, не был ли он полицейским?

Девушка надела рюкзак.

– Можно попросить тебя об одной вещи?

– Конечно, – с готовностью ответила Анника.

– Никому и ничего об этом не говори. Пообещай мне.

Анника посмотрела на эту серьезную юную женщину со светлыми волосами, так не похожую на накрашенную черноволосую девицу из Фейсбука.

Анника кивнула:

– Я никому об этом не расскажу. Я не стану об этом писать. Обещаю.

Полли протянула руку. Они обменялись рукопожатиями, и Полли исчезла в дверях.

Анника последовала за ней через две минуты.

Со вздохом облегчения она избавилась от неимоверного грохота этого дьявольского заведения, пропавшего за закрытой дверью.

Сюзетта жива. Она находится на ферме где-то в сельской местности в Марокко. Сюзетта живет там вместе со своей ровесницей по фамилии Линдхольм.

Она остановилась, выудила из сумки телефон, позвонила в центр международной информации и попросила соединить ее с посольством Швеции в Рабате.

После многочисленных сигналов Анника услышала механический голос автоответчика. Голос долго перечислял по-французски часы приема для оформления виз и время звонков по другим вопросам. Анника с трудом улавливала смысл, так как ее познания во французском были немногим лучше, чем в испанском, но она поняла, что на сегодня прием звонков окончен и звонить надо уже завтра.

Она окинула взглядом Кунгсхольм. Надо ехать в редакцию и сказать, что Филипп Андерссон отказался что-либо говорить.

Люди, обходя Аннику, задевали ее, толкали и наступали на ноги. Какая суета и спешка. Спешат все, кто куда – в кафе на обед, в химчистку, на встречу. Пыхтят автобусы, проносятся машины, обрызгивая грязью прохожих.

Она оглянулась в сторону Хамнгатан. Для того чтобы написать отчет об этой пресс-конференции, ей потребуется тридцать секунд.

Анника снова достала мобильный и набрала домашний номер Юлии Линдхольм на Бондегатан.

Юлия и Александр были дома. Да, они будут рады ее видеть.

 

Квартира была расположена на четвертом этаже скучного дома постройки шестидесятых годов. Единственными новыми вещами на лестничной площадке были дверь и надпись ЛИНДХОЛЬМ на табличке.

Видимо, полиция повредила старую дверь, когда взламывала ее в ночь убийства Давида, подумала Анника.

Было слышно, как звонок эхом отдается от стен квартиры.

– Прошу, – сказала Юлия, настежь распахивая новую дверь. – Как хорошо, что ты к нам пришла, правда, Александр?

Мальчик, сильно выросший за весну, стоял у входа в свою комнату и в упор смотрел на Аннику. На вопрос матери он не ответил.

Анника поставила на пол сумку и повесила куртку на плечики. Потом подошла к ребенку и наклонилась к нему:

– Привет, Александр. Нравится тебе играть в своей собственной комнате?

Мальчик отвернулся, ушел в комнату и закрыл за собой дверь.

– Со следующей недели он будет ходить в свой прежний детский сад, – сообщила Юлия. – Психотерапевт убежден, что он готов к этому. Ты здесь еще не была?

Анника покачала головой.

– Здесь, правда, особенно не на что смотреть, но мои родители постелили здесь ковры и прибрались, пока мы с Александром жили в Лейонгордене. Это кухня!

Она обвела рукой вполне заурядную кухню шестидесятых с выкрашенными масляной краской кухонными шкафами и поцарапанный кухонный стол с ржавой мойкой.

– Оригинально, – похвалила Анника.

– Да, правда же? Мне нравится. А это гостиная…

Они вошли в комнату с телевизором, дубовым паркетом и двустворчатыми окнами.

– У нас нет балкона, – сказала Юлия, – это не очень мне нравится. Собственно, это единственное, чего мне не хватает. Это моя спальня.

Она открыла дверь в комнату, где убили ее мужа. Кровать была аккуратно заправлена, занавески раздвинуты.

Если Давид за большие деньги выполнял поручения мафии, то почему он жил в такой убогой квартире?

– Я понимаю, о чем ты думаешь, – сказала Юлия. – Как я могу здесь спать?

Анника хотела было возразить, но не стала и лишь вздохнула.

– Его нет, но мы остались. Другого жилья у нас нет, – сказала Юлия. – Хочешь поесть?

Анника покачала головой.

– Я хотела испечь пирожки с мясом и картошкой. Правда, пюре из пакетов. Просто, но сытно. Будешь?

– Буду.

Они вышли в прихожую. Анника услышала громкий стук из детской комнаты.

– Он решил сделать летающую тарелку, – пояснила Юлия. – Психотерапевты говорят, что не надо ему мешать.

Анника села за кухонный стол. Юлия достала пакет с сухим картофельным пюре и замороженное тесто в пластиковой упаковке.

– Как у него дела? – спросила Анника.

Юлия помедлила с ответом.

– Он стал совсем другим, но я, честно говоря, сама не знаю, чего ждать. Он всегда отставал примерно на год. – Она взмахнула ножом. – Знаешь что? – сказала она, обернувшись к Аннике. – Это не играет никакой роли, я просто счастлива, что получила его обратно.

Анника кивнула. Юлия занялась пирожками. Аппетитно шипел на подгоревшей сковородке маргарин. Звук этот навевал уют и успокаивал. Кухня была заново выкрашена и хорошо обставлена. Юлия напевала какую-то мелодию, стоя у плиты.

Здесь должно быть очень приятно, подумала Анника, но что-то мешало, как камешек в ботинке. Может быть, беспорядочные удары, доносившиеся из детской. Может быть, осадок от лжи Давида. Он никогда не работал на Солнечном Берегу по заданию полиции.

Но довольно о призраках.

– Как ты выкручиваешься с деньгами? – спросила она, стараясь не выглядеть слишком любопытной.

– Квартира – это наша унаследованная собственность, другого наследства у нас нет, но Давид был застрахован, и эта страховка теперь выплачивается оставшимся в живых наследникам. Таких наследников трое – я, Александр и Ханнелора. Фактически я получаю часть денег, и на них мы живем.

– Что ты будешь делать потом? Вернешься в полицию?

Юлия покачала головой:

– Нет, пойду учиться в архитектурное училище. Если я буду экономить страховые деньги.

Она налила пол-литра воды в кастрюлю и поставила ее на огонь.

– Можно спросить тебя об одной вещи? Тебе что-нибудь известно о поездках Давида в Марокко?

Юлия удивленно воззрилась на Аннику:

– В Марокко? Нет, ничего. Зачем ему было туда ездить?

– Он никогда в разговорах не упоминал Марокко? Может быть, он там кого-нибудь знал?

– Почему ты спрашиваешь?

Анника ответила не сразу:

– Кажется, у него там есть родственники…

Юлия достала из холодильника масло и мешалку из шкафа, налила немного молока в кофейную кружку. Положила туда же масло и поставила кружку в микроволновую печь, задала две минуты и включила ее.

– Один раз он говорил что-то о Марокко, и это как-то было связано с его отчимом Торстеном. Торстен исчез в Марокко, когда Давид был еще подростком.

Анника сидела молча, изо всех сил напрягая память. Юлия что-то уже говорила об исчезновении отчима Давида.

– Давид никогда не рассказывал, что случилось с его отчимом?

Юлия достала три тарелки, стаканы и столовые приборы.

– Думаю, что Давид так полностью от этого удара и не оправился. Они с отчимом были очень близки. Своего родного отца он не знал, и Торстен был для него очень важен. – Она вдруг застыла. – Это было зимой. До того как Давид побывал в высшей школе полиции.

Анника взяла стопку тарелок и расставила их на столе.

– Когда вы жили в Эстепоне, Давид мог съездить в Марокко на поиски Торстена?

Юлия удивленно посмотрела на Аннику:

– Нет, тогда уже прошло бог знает сколько лет. Нет, не думаю.

Микроволновая печь трижды пропищала, молоко согрелось, а масло расплавилось. Юлия принялась размешивать смесь.

– Александр, иди есть!

Мальчик тотчас явился из своей комнаты и подошел к Аннике.

– Ты заняла мое место, – сказал он.

Голос его стал грубее с тех пор, как Анника в последний раз слышала его в лесу.

– Ты сядешь здесь, Александр, – сказала Юлия и показала на застеленный стул возле торца стола.

Лицо мальчика исказилось гримасой, а из горла вырвался недовольный рык. Он бросился на пол и принялся извиваться, дико кричать и биться ногами об пол. Анника осторожно отошла назад. Юлия не выказала ни удивления, ни отчаяния. Она склонилась к мальчику, взяла его на руки и принялась ласково убаюкивать.

– Сегодня тебе придется посидеть здесь, – сказала она и посадила ребенка на стул.

Он враждебно посмотрел на Аннику, но потом схватил нож, вилку и с аппетитом набросился на пирожки.

– Кетчуп? – спросил он с набитым ртом.

– Сегодня у нас нет кетчупа, – ответила Юлия.

Анника молча ела порошковое пюре и полуфабрикат пирожков. Конечно, ее сын был бы тоже недоволен в такой ситуации, но он не видел, как убивали его отца.

– Можно я пойду к себе? – спросил он, покончив с едой.

– Скажи «спасибо» и убери за собой посуду.

– Спасибо, – сказал мальчик, слез со стула, взял со стола стакан, тарелку, нож, вилку и положил все это в мойку.

Потом он, не оглянувшись, вышел с кухни в свою комнату и закрыл за собой дверь.

– Мне помогают семь лет службы в полиции, – сказала Юлия и вымученно улыбнулась. – Кофе?

Анника посмотрела на часы.

– Мне пора идти, – сказала она. – Ты сейчас общаешься со свекровью?

Юлия налила воды в кофеварку и поставила на стол жестяную банку с кофе.

– Не больше, чем обычно, – ответила она. – Мы ездили к ней перед праздником, но она только ходит кругами и ищет Давида. Это становится странным, поэтому мы пока не будем туда ездить.

– В каком доме престарелых она живет?

– В Рамсмуре.

– Где это?

– В Накке. Это недалеко, но машины у нас нет, а ездить общественным транспортом туда тяжело. Поэтому еще мы нечасто ее навещаем.

– Ты не возражаешь, если ее навещу я? – спросила Анника.

Юлия вскинула голову:

– Зачем тебе это надо?

Анника решила ответить честно.

– Помнишь, я спрашивала тебя, не знаешь ли ты женщину по имени Вероника Сёдерстрём или Вероника Паульсон?

Юлия задумалась, но потом кивнула:

– Это жена знаменитого хоккеиста.

Юлия засыпала кофе в фильтр и включила кофеварку.

– У меня есть причины думать, что Давид знал ее в детстве, – сказала Анника. – Ты никогда не говорила об этом с Ниной?

Юлия удивленно покачала головой:

– Зачем мне было с ней об этом говорить?

– Нина как-то рассказала мне, что они росли вместе – Давид, Филипп Андерссон, Ивонна Нордин и Вероника Паульсон.

Юлия вздрогнула при упоминании имени Ивонны.

– Мы как-то уже говорили, что эти дети жили как братья и сестры. Значит, их родители хорошо знали друг друга, или, по крайней мере, их матери. Ты ничего не слышала о женщине по имени Астрид Паульсон?

Юлия поправила фильтр.

– Она была одной из жертв убийства в Испании этой зимой?

– Да, – подтвердила Анника. – Это была мать Вероники Сёдерстрём. Ты не слышала это имя в какой-то другой связи?

Юлия покачала головой.

– Астрид Паульсон, мать Нины и твоя свекровь Ханнелора были хорошо знакомы.

– В самом деле?

– Мать Нины, Ивонны и Филиппа звали Сив. Ты ее знала или нет?

Юлия поставила на стол две кружки.

– Она умерла как раз на другой день после того, как мы поженились. У Сив был небольшой грех. Она была законченной алкоголичкой. Ты пьешь черный кофе?

– Да, черный. Настоящего отца Давида звали Клас Линдхольм. Что произошло с ним?

– Его родители развелись, когда Давиду не исполнилось и года, – сказала она и села за стол. – Он уехал, куда, я не знаю. С тех пор они не общались. Он умер несколько лет назад, но Давид даже не поехал на похороны.

– Ты не знаешь, у него была потом другая семья?

– Давид унаследовал от него старый «сааб» и летний домик под Крамфорсом. Он оказался единственным наследником.

– Клас не ездил в Марокко?

Юлия удивленно вскинула брови.

Анника слегка покраснела.

– Я слышала об одном человеке по фамилии Линдхольм. Этот человек живет в Марокко, и я интересуюсь, не родственник ли он Давиду…

– Едва ли, – усомнилась Юлия. – Линдхольм – это очень распространенная фамилия. У нас в подъезде живет еще один Линдхольм. Нашу почту постоянно путают.

– Мама?

– Да, дружок, что случилось?

– Моя летающая тарелка готова.

Юлия просияла:

– Это же здорово. Мы сейчас посмотрим. Ты посмотришь, Анника?

– Если разрешит Александр.

Мальчик кивнул.

Они вошли в детскую, расположенную рядом со спальней Юлии.

Половина комнаты была завалена огромными листами бумаги, обрезками фанеры и кусками дерева. Некоторые детали лежали горизонтально, другие возвышались до потолка.

Юлия восторженно хлопнула в ладоши.

– Это фантастика! – воскликнула она. – На этой штуке можно долететь до Луны.

Мальчик серьезно посмотрел на мать:

– Мне надо улететь выше, к звездам.

– Что ты будешь там делать? – спросила Анника.

Мальчик взглянул на нее с безмерным удивлением.

– Это же понятно, – сказал он. – Я хочу полететь к папе.

 

Анника взяла машину на стоянке в Шеппсброне. Добавился еще один лишний час, и ей пришлось уплатить пятьсот крон. Она поставила на пол сумку, позвонила в справочную и попросила дать ей адрес и указать дорогу до дома престарелых в Накке.

Ее преследовал мрачный взгляд Александра.

Она тряхнула головой и включила зажигание.

Она медленно доехала к Слуссену, а потом свернула на Стадсгордследен. Машины еле двигались, словно струя густого сиропа. Дождь кончился, но на дороге лежала слякоть, и приходилось то и дело включать «дворники».

Значит, есть шестнадцатилетняя девочка по имени Амира Линдхольм. Она живет в Марокко, на ферме недалеко от Асилаха.

Торстен Эрнстен, отчим Давида Линдхольма, пропал в Марокко.

Когда Анника проезжала Скурусюндет, ей показалось, что на небо на востоке немного просветлело.

По шоссе она поехала в сторону Густавсберга.

Где она слышала слово «Асилах»?

Кто мог его произнести?

В памяти всплыл голос Никласа Линде.

Он о чем-то ей рассказывал, а она записывала, но это слово не имело отношения к теме статьи, но что же он сказал?

«Поставки по морю осуществляются через два маленьких порта – Надор и Асилах, в феврале и марте».

Они говорили о конопле, которую выращивали для производства гашиша марокканские крестьяне. Они с Линде тогда сидели в баре Дворца конгрессов в Малаге, и Линде под столом прижимался ногой к ее бедру.

Задумавшись, она пропустила нужный съезд.

Она развернулась, поехала назад, съехала в нужном месте и направилась в Рамсмуру.

Старое приземистое здание с плоской крышей было подновлено в девяностых годах и выкрашено в лазорево-синий цвет. Новые вставки совершенно не гармонировали со старой архитектурой – ни окна, ни двери. Вокруг уродливого дома шелестели на ветру березы.

Анника поставила машину на гостевой парковке и вздохнула. Она слишком редко водит машину, независимо от того, что думал завхоз Туре, и каждый раз, садясь за руль, испытывала жуткий дискомфорт.

Она заперла машину и направилась к входу, когда ожил мобильный телефон.

Звонила Берит Хамрин.

– Прошу прощения, – сказала она. – Так уж получилось, что тебе пришлось взять на себя эту пресс-конференцию.

– Какую пресс-конференцию? – спросила Анника и только после этого вспомнила о Филиппе Андерссоне.

– Я была у зубного утром, в противном случае туда поехала бы я. Он что-нибудь сказал?

– Ни звука, – ответила Анника и вспомнила, как он погрозил ей указательным пальцем.

– Ты знаешь, что я не верю в его невиновность?

Анника не ответила, продолжая идти к зданию.

– Ты где? – спросила Берит.

– Хочу навестить одну старую, выжившую из ума женщину. Она немецкая еврейка и приехала сюда на белом автобусе после войны.

– Она немка? – сказала Берит. – И приехала в Швецию в белом автобусе? Должно быть, ты что-то перепутала.

Анника от удивления остановилась.

– Что ты имеешь в виду?

– В белых автобусах привозили скандинавов, сидевших в немецких концлагерях, то есть датчан и норвежцев. Там не было немцев.

– Ты уверена? – спросила Анника.

– Многие утверждают, что этими автобусами спасали людей и других национальностей, но это украшательская ложь. Единственными немцами, попадавшими в белые автобусы, были умирающие узники, которых перевозили в другие лагеря. Они практически все умерли.

Анника посмотрела на кроны берез. Собственно, ничего удивительного в этом не было. В этой семье вообще не было ничего нормального и здорового.

– Почему ты спросила? – поинтересовалась Берит.

– Расскажу позже. Я приеду в редакцию через несколько часов.

Она вошла в здание, тщательно вытерла ноги, прежде чем пройти в вестибюль.

 

Под потолком вестибюля висели лампы дневного света, отражавшиеся в линолеуме пола. На оштукатуренных стенах висело несколько абстрактных картин. Пахло дезинфицирующими средствами.

Анника остановилась в дверях и прислушалась.

В вестибюле начинались два коридора: один шел прямо, другой – направо. Людей видно не было, но откуда-то доносился гомон. Слева располагалась столовая. Дверь ее была полуоткрыта. Она зашла туда. При ее появлении две женщины лет пятидесяти, как по сигналу, обернулись, резко прекратив разговор.