Основы нацистской дипломатии

В зените славы Гитлер любил хвастаться тем, что он выполнил все внешнеполитические обещания, которые дал немцам еще на заре своей карьеры в двадцатых годах. И в самом деле, прослеживая милитаристские акции Гитлера — от ликвидации отдельных статей Версальского договора до завоевания более половины Европы, удивляешься, с какой последовательностью ему удалось провести в жизнь первую часть программы, сформулированной в «Майн кампф».

Если взгляды фюрера на развитие общества можно определить как самый примитивный и вульгарный социальный дарвинизм, то его воззрения в области внешней политики сложились под сильным влиянием геополитиков. Основателями «учения» геополитиков считаются Фридрих Ратцель и Рудольф Челлен. Первый из них издал свои основные труды еще в конце прошлого века: «Политическую географию» в 1887 году и «Антропогеографию» в 1891 году. Главное произведение второго — «Великие державы современности» — вышло в самый канун первой мировой войны — в 1914 году. В националистических кругах Германии и Австрии эти труды в начале века и в первые годы после войны 1914—1918 гг. пользовались большой популярностью. Биографы сообщают, что Гитлер еще в юности увлекался геополитикой и был знаком с выводами Ратцеля и Челлена; правда, их он черпал так же, как и выводы Других теоретиков, не из самих сочинений основоположников модной «науки» (для чтения толстых трактатов геополитиков ему не хватало ни усидчивости, ни необходимого культурного уровня), а из популярных брошюр эпигонов геополитики, которые распространялись тогда массовыми тиражами в Вене и Мюнхене.

Из учения геополитиков фюрер заимствовал прежде всего теорию «жизненного пространства». О ее значении для нацистской идеологии уже было сказано. Сейчас осталось только рассмотреть конкретное применение теории к области внешней политики. В «Майн кампф» Гитлер писал: «Внешняя политика национального государства имеет своей целью обеспечить существование объединенной в государстве расы посредством создания здорового, жизненного и естественного соотношения между числом и ростом населения, с одной стороны, и величиной и качеством пространства — с другой… Только достаточно обширное пространство на земле может обеспечить народу свободу существования».

Всю историю человечества Гитлер свел к истории борьбы за «жизненное пространство». Борьба эта, как он утверждал, всегда носила и неизбежно должна носить жестокий, кровопролитный характер. «Сегодня я руководствуюсь здравым пониманием того, — писал он, — что утерянные области… можно вернуть себе только остро отточенным мечом, иными словами, только путем кровавой борьбы».

Однако Гитлер не просто перенял, но и «усовершенствовал» учение геополитиков. Право на сформулированную выше «геополитическую пропорцию» между числом населения и размером пространства, на котором оно проживает, он признавал лишь за одним немецким народом, за «арийской расой». Сочетание геополитики с нацистской расовой теорией придавало учению Ратцеля и Челлена особо агрессивный характер и составило суть нацистской внешнеполитической доктрины.

Весь опыт истории и элементарное знание социальных условий и предпосылок развития общества в корне опровергали выводы нацистских геополитиков. Но научная достоверность меньше всего интересовала Гитлера. Он искал нечто совсем иное — доходчивый и эффективный способ обоснования политики захватнических войн. И именно это он нашел в теории «жизненного пространства». Не случайно для шовинистов различных мастей она остается и поныне наиболее удобным прикрытием их агрессивных устремлений и планов.

В «Майн кампф» сформулирована, однако, не только исходная внешнеполитическая концепция агрессивных кругов Германии, но и их непосредственная цель, стратегия и тактика.

Что касается непосредственной цели, то она определена в сочинении Гитлера как «собирание немецких земель», образование в центре Европы мощного рейха, германского «костяка», состоящего не только из собственно Германии, но и из всех территорий, населенных немецкими меньшинствами или народами, причисленными нацистами к «немецкой культуре». Немецкая «национальная» внешняя политика, вещал Гитлер, начнет с того, чем кончил четыреста лет назад Карл V, она сколотит германский рейх в исторических его границах. Цель этой политики, продолжал он, подчинить германскому руководству Голландию, Бельгию, Северную Францию, Эльзас и Лотарингию, Люксембург, Швейцарию, Австрию, Чехословакию, часть Югославии и Румынии и прибалтийские страны. Необходимо создать, писал он, «единый блок из ста миллионов немцев» для проведения истинно немецкой политики в Европе.

Но созданием «германской империи» отнюдь не ограничивались честолюбивые планы фюрера. После этого, согласно его доктрине, должен был наступить новый этап — завоевание «жизненного пространства» за счет «ненемецких» территорий.

Гитлер не только воспринял, но и сделал центром своей внешнеполитической программы старую политику германского империализма — политику «дранг нах Остен», т. е. экспансию на Восток. Но в его «учении», слившись с теорией «жизненного пространства», она приобрела особо воинственный характер.

На Западе Гитлер намеревался, прежде всего, уничтожить силы, которые были способны воспрепятствовать его экспансионистской политике и завоеванию господствующих позиций в континентальной части Европы. Такой силой Гитлер считал в первую голову Францию. «Смертельным врагом Германии остается Франция, ее гегемония в Европе должна быть уничтожена», — писал он в «Майн кампф». Но борьба с Францией, по замыслам Гитлера, являлась лишь подготовительным этапом для дальнейшей агрессии. «В уничтожении Франции, — писал он, — Германия должна видеть только средство для того, чтобы обеспечить немецкому народу расширение границ в другом месте» (т. е. на Востоке. — Авт.).

В антифранцузской политике Гитлер рекомендовал опираться на союз с традиционными соперниками Франции. «В Европе в обозримое сейчас время для Германии могут существовать лишь два союзника, — писал он, — Англия и Италия». Однако, по его планам, союз с англичанами и итальянцами опять-таки следовало подчинить основным целям германской агрессии, которые включали в себя расправу с… англичанами и итальянцами. Правда, Гитлер не собирался уничтожать Англию и Италию. Англию он хотел лишить наиболее прибыльных колоний и, сделав подвассальным государством, поручить ей наблюдение за остальным колониальным миром. Италии была уготована роль главного германского стража в бассейне Средиземного моря. Обе страны, а также Финляндию, Швецию, Норвегию и Испанию Гитлер рассматривал как «вспомогательные государства», которые под руководством «немецкой расы господ» призваны поддерживать «железный порядок» в Европе. И наконец, все эти планы агрессии венчал еще один «тотальный план» — план установления «мировой нацистской империи». Лишь таким путем, лицемерно утверждал Гитлер, «человечество добьется… победы пацифистской идеи», т. е. уничтожения войн (поскольку немцам уже не за что будет воевать! — Авт.). «Тот, кто искренне добивается победы пацифизма, — продолжал демагогически разглагольствовать Гитлер,'—должен всеми средствами содействовать завоеванию мира немцами».

Подытоживая все сказанное, мы видим, что стратегический план Гитлера, изложенный в «Майн кампф», состоял из трех основных ступеней: 1. Уничтожение Франции. Союз с Англией и Италией и создание тем самым предпосылок для завоевания «жизненного пространства» на Востоке. 2. Уничтожение СССР, завоевание гегемонии в континентальной части Европы и создание необходимых условий для войны с Англией. 3. Уничтожение Англии и завоевание обширных колониальных пространств, создание предпосылок для осуществления планов мирового господства «германо-арийской» расы.

Из всего вышесказанного ясно: внешнеполитические цели Гитлера целиком и полностью соответствовали надеждам и чаяниям агрессивных кругов монополистического капитала и реакционной военщины.

Но в условиях поверженной в прах Германии двадцатых годов, Германии с безнадежно расстроенной экономикой и с безудержной инфляцией, прожекты фюрера должны были показаться громадному большинству политиков, журналистов — одним словом, всем тем, кто формировал тогда общественное мнение в стране, — бредом сумасшедшего. Точно так же отнеслась к внешнеполитическим планам Гитлера и европейская общественность.

Широким кругам, не испытавшим ужасов второй мировой войны, трудно было поверить в ту пору, что порождения фантазии Гитлера могут и впрямь стать программой одной из культурнейших стран мира. Не верили они в это и тогда, когда, по сути дела, было уже слишком поздно: в первые годы после того, как Гитлер стал фюрером германской империи. Многие, очень многие не только в Германии, но и за ее пределами еще утешали себя тем, что дикие нацистские лозунги периода борьбы за власть были для Гитлера лишь средством добраться до канцлерского кресла. Были и такие, кто считал: власть сделает сего деятеля более «разумным». Но и этой иллюзии суждено было вскоре рассеяться. В первые два года правления Гитлера могло показаться, впрочем, что события оправдывают точку зрения легковерных политиков Запада. В эти годы Гитлер говорил немало слов и совершал некоторые акции, которые, на первый взгляд, шли вразрез с внешнеполитической программой, сформулированной в «Майн кампф». Без учета этого обстоятельства трудно понять многие действия западноевропейских политиков и общую настроенность европейского общественного мнения.

Гитлер начал свое правление шумной кампанией под лозунгом «Германия хочет мира». «Миролюбие» нового правительства подчеркивалось уже в первом воззвании кабинета Гитлера от 30 января 1933 года. С развернутой внешнеполитической программой новый канцлер выступил перед всем миром несколько позже: в мае 1933 года. Эта речь Гитлера в рейхстаге произвела сенсацию, поскольку по тону и аргументации звучала как призыв к миру, как стопроцентный пацифизм. «Никакая европейская война, — говорил Гитлер, — не могла бы изменить к лучшему нынешнее неудовлетворительное положение вещей… Наоборот, успех политики насильственных решений в Европе мог бы лишь усилить нарушение европейского равновесия и создать узел новых противоречий и конфликтов в будущем». Гитлер апеллировал к классовому сознанию европейской буржуазии, предупреждая ее о неизбежных социальных последствиях новой войны. «В конечном счете такое безумие привело бы к краху современного общественного и государственного порядка. Европу захлестнул бы коммунистический хаос…» Гитлер заявил, что Германия будет уважать национальные права других народов и желает жить с ними в мире и согласии. Новое правительство откажется от всех видов оружия, если другие народы пойдут на разоружение. «Оно (правительство. — Авт.) убеждено, — патетически воскликнул Гитлер под бурные аплодисменты своего лжепарламента, — что сегодня может существовать лишь одна задача — обеспечение мира во всем мире».

В дальнейшем Гитлер неоднократно повторял миролюбивые декларации. В выступлении по радио в мае 1933 года (в связи с выборами в Данциге, вызвавшими большое беспокойство в мире из-за беспардонного вмешательства нацистов во внутренние дела «свободного города») он заявил буквально следующее: «Национал-социализм не добивается никакого изменения границ за счет других народов… Мы не хотим войны. Мы никогда не будем пытаться подчинить себе чужие народы». Несколькими месяцами позже в интервью корреспонденту английской газеты «Дейли мейл» Уорду Прейсу Гитлер вновь выступил как горячий пацифист. Он ссылался при этом на собственный опыт фронтовика и с пафосом восклицал: «Никто здесь не хочет войны!.. Неужели вы думаете, что мы растим нашу молодежь только для того, чтобы опять потерять ее на полях войны?» А в другом интервью корреспонденту французской газеты «Матэн» Гитлер уверял, что он навсегда отказался от Эльзаса и Лотарингии и сообщил немецкому народу об этом своем решении.

Наконец, нельзя пройти мимо «знаменитой» речи Гитлера 21 мая 1935 года, на которую фюрер впоследствии неоднократно ссылался как на свидетельство своего миролюбия. Речь эта являлась кульминационным пунктом пропагандистской «мирной кампании» и одновременно знаменовала ее конец. Дело в том, что эту свою речь Гитлер произнес через несколько дней после введения всеобщей воинской повинности в Германии и замены рейхсвера вермахтом, иными словами, стотысячного войска сильнейшей массовой армией. В ту пору Гитлер боялся контрмер Англии и Франции и лгал напропалую. Зато, когда обнаружилось, что его игра выиграна и что создание новой военной машины, машины истребления и войн, прошло безнаказанно, тон фюрера резко изменился. «Мирная кампания» кончилась.

В упомянутой речи Гитлер сделал ловкий тактический ход: он предложил всем странам заключить с нацистской Германией пакты о ненападении. Общественность была сбита с толку. Одновременно Гитлер провозгласил, что отныне у Германии нет никаких претензий к другим державам. Под конец он заявил: «Тот, кто поднимает сегодня в Европе факел войны, хочет ввергнуть ее в хаос…»

В исторической литературе гитлеровская внешняя политика с 1933 по 1935 год получила наименование политики «мнимого миролюбия». Насколько умело Гитлер проводил ее, видно из того, что ему удалось убедить в своей искренности двух таких опытных и хитрых государственных деятелей, как известный лейбористский лидер Лэнсбери и бывший премьер-министр Англии либерал Ллойд-Джордж. Лэнсбери нанес визит Гитлеру и имел с ним беседу о возможностях «мирного перераспределения» источников сырья на земном шаре. Беседа лейбориста с обер-фашистом была использована нацистской пропагандой для шумной рекламы «мирных устремлений» гитлеровского режима. Ллойд-Джордж пошел еще дальше, он несколько раз публично выступал в защиту нацистских требований, заверяя общественное мнение, будто Гитлер добивается лишь «равноправия» Германии.

Из всего вышесказанного видно, что уже с самых первых дней своего правления Гитлер не останавливался перед наглой ложью. Конечно, у каждой империи были свои секреты, и искусство дипломатии в буржуазном обществе давно уже определяется умением скрывать подлинные замыслы и обманывать как врага, так и партнера. Но никогда еще разрыв между словами и делами, между обещаниями и истинными намерениями не был столь велик, как в практике нацистской Германии. Гитлер доказал, что в XX веке фашистский диктатор практически вообще не связан ни словом, ни честью, ни обещаниями, ни программой. Обязательства и договоры для него «клочки бумаги». Он может совершить любой «поворот» в течение любого наикратчайшего срока. Бесконтрольность и страх являются его оружием, забывчивость и легковерность — его союзником. Ссылка на общественное мнение и народ у такого «сверхчеловека» может вызвать лишь презрение. «Большинство народа, — писал Геббельс, передавая сокровенные мысли фюрера, — всегда было глупым и грубым и никогда не имело цели. Оно охотно дает обманывать себя фантазерам и политическим жонглерам». Именно этими «убеждениями» и руководствовался Гитлер в области внешней политики (так же, впрочем, как и во внутренней) и в области обработки общественного мнения Запада.

Что же творилось в годы «мнимого мира» за внешнеполитическими кулисами «коричневой империи»?

Документы, касающиеся закулисной стороны внешней политики Гитлера в эти первые годы, довольно скудны: фюрер был тогда еще слишком робок, чтобы выкладывать без стеснения даже в узком кругу свои намерения; он еще не вкусил по-настоящему от плода безграничной власти и чувство безнаказанности еще не полностью овладело им.

Тем большую ценность представляют собой некоторые протоколы заседаний гитлеровского кабинета от 1933 года, заседаний, на которых фюрер был более откровенен, чем обычно. Так, например, на заседании в апреле были даны установки, которые во многом объясняют поведение нацистов в первые два года их правления. Доклад на этом заседании сделал министр иностранных дел Нейрат; кабинет лишь «принял к сведению» его довольно откровенную декларацию, которая, несомненно, была заранее согласована с Гитлером. Говоря о линии поведения на ближайшие месяцы, Нейрат заявил: «Территориальные ревизии границ мы можем поставить в порядок дня лишь после того, как окрепнем в военном, политическом и финансовом отношениях. До тех пор мы должны довольствоваться эффективной пропагандой, в основу которой следует положить 14 пунктов Вильсона… Нашей главной целью остается изменение границ на Востоке. Речь может идти лишь о тотальном решении этого вопроса, промежуточные и частичные решения следует исключить»

Итак, лозунг гитлеровцев гласил: с территориальными требованиями необходимо повременить, пока не будет создана военная сила, а тогда уже следует приступить к «тотальному» решению — главным образом на Востоке. Что касается времени выжидания, то его рекомендовалось заполнить мирной болтовней в вильсоновском духе. Памятуя о программе, изложенной в «Майн кампф», Нейрат подчеркивал, что правительство должно взять курс на союз с Англией и Италией. Заканчивал он свой доклад следующими словами: «Наш конечный вывод сводится к тому, что следует избегать внешнеполитических конфликтов до тех пор, пока мы полностью не окрепли. На первых порах мы сосредоточим свои усилия на экономических вопросах (имеется в виду создание военной экономики. — Авт.), с тем чтобы любой ценой избежать военных осложнений, с которыми мы сейчас не в состоянии справиться… Нам следует поэтому не допускать каких-либо провокационных акций и добиваться тесного сотрудничества с Англией и Италией».

Другое важное заседание кабинета, посвященное внешнеполитическим вопросам, состоялось уже в октябре 1933 года, за два дня до выхода Германии из Лиги наций. Эта первая крупная внешнеполитическая акция фюрера, предпринятая еще с одобрения Гинденбурга, имела целью развязать руки нацистскому правительству в деле перевооружения Германии. Гитлер довольно ловко избрал время для своего шага: полный тупик в переговорах о разоружении, которые велись тогда в Женеве. Объявив о том,, что в создавшихся условиях Германия не может больше возлагать надежды на успех женевских переговоров, Гитлер сообщил о решении германского правительства действовать на свой страх и риск. И далее он потребовал признания «равноправия» Германии в области внешней политики.

Заседания, на которых обсуждался вопрос о выходе Германии из Лиги наций, продолжались много часов вечером 13 и утром 14 октября. Дело в том, что Гитлер затеял первую серьезную авантюру и приступил к ней не без робости — он явно боялся решительных контрдействий со стороны Франции и Англии. Дальнейшее участие в переговорах по разоружению, а тем более подписание конвенции, предложенной Англией, объявил он своему кабинету, ограничило бы свободу действий Германии. Особенно пугало Гитлера то, что конвенция предусматривала контроль над вооружениями. «Германия не может позволить себе роскошь подписать такой договор, — заявил он.—-Поэтому необходимо провалить проект и взорвать тем самым всю конференцию по разоружению. При создавшихся обстоятельствах мы должны решиться на какие-то действия. Путь переговоров сейчас закрыт». Гитлер предложил покинуть конференцию и выйти из Лиги наций. «В нынешнем положении,— продолжал он, — каша позиция может быть усилена тем, что мы одновременно… распустим рейхстаг, назначим новые выборы и призовем народ путем референдума высказаться за миролюбивую политику правительства. Этими мерами мы лишим остальной мир возможности обвинить Германию в проведении агрессивной политики. Такое поведение даст нам, кроме того, возможность привлечь внимание мира к совершенно иным событиям». К этому Гитлер добавил фразу, которая в его устах звучала весьма странно и которую в дальнейшем ему уже не приходилось повторять. «Имперский канцлер просит (!) членов имперского правительства согласиться с предложенными мерами».

Конечно, в приведенном отрывке язык фюрера еще не столь откровенен. Ведь карьера Гитлера как диктатора только-только началась! Но ход мыслей, направленность политики, мотивы действий проступают и здесь уже достаточно отчетливо. Цель предложенной акции по взрыву конференции и по выходу из Лиги наций ясна: неограниченное и быстрое перевооружение Германии. Предельно ясны и мотивы первого большого спектакля — референдума, организованного после прихода к власти: отвлечь внимание мировой общественности от подготовки к агрессивной войне и от кровавых расправ внутри страны. Единственное, чего боялся Гитлер, это того, что западные страны разгадают его довольно нехитрую тактику и призовут Германию к порядку. На заседании кабинета он предупреждал, что следует ожидать санкций со стороны Англии и Франции, и призывал членов кабинета «не терять головы» (сам он, по-видимому, все же порядочно струсил), Фюрер боялся, что его акция не пройдет гладко. Только так можно объяснить отданный Бломбергом по указанию Гитлера приказ армии. В приказе говорилось: «В первую очередь следует ждать оккупации некоторых немецких территорий». «Имперское правительство… — было написано далее, — независимо от шансов на успех окажет вооруженное сопротивление местного масштаба».

Уже значительно позже, в ноябре 1939 года, Гитлер вспоминал в кругу своих генералов: «В ходе внутренней реорганизации (рейха. — Авт.) я поставил перед собой еще одну задачу: освободить Германию от международных обязательств. При этом должны быть особенно выделены два события: выход из Лиги наций и срыв конференции по разоружению. Принять эти решения оказалось тяжело. Число пророков, предсказывавших, что они приведут к оккупации Рейнской области, было велико, число верующих — очень незначительно. Я провел свои решения, опираясь на народ, который весь непоколебимо стоял за меня. После этого последовал приказ о перевооружении».

Уступчивость Запада объяснялась, конечно, отнюдь не только его легковерностью. Поистине олимпийское спокойствие, которое проявили в это время западноевропейские политики, было вызвано их желанием руками Гитлера расправиться с коммунизмом, натравить нацистов на Советский Союз. Англию и Францию привлекал антикоммунизм фюрера, и, надо сказать, Гитлер ловко использовал эту ахиллесову пяту своих весьма коварных, умудренных опытом противников. И все же легкость, с какой западные державы фактически санкционировали агрессивные акции гитлеровского правительства, неизменно вызывала удивление Гитлера и рождала в нем нечто вроде чувства презрения к государственным мужам западноевропейских стран. Ведь он-то хорошо знал, что создание вермахта было обращено не только против Востока, но и против Запада. В порыве откровенности Гитлер сказал в кругу видных военных еще в феврале 1933 года: «Самым опасным для нас временем будет период создания вермахта. Вот когда мы узнаем, есть ли во Франции государственные деятели. Если есть, они не дадут нам времени и нападут на нас сами…»

Увы, опыт показал, что государственных деятелей, понимавших всю меру фашистской опасности, не оказалось ни во Франции, ни в Англии. Ослепленные антикоммунизмом, они предоставили Гитлеру «карт-бланш». Перевооружение Германии фюрер осуществил без всякого сопротивления со стороны Запада.