2017-12-14
538
«Случай Отто» — так назвал Гитлер операцию по захвату Австрии. Осуществление ее было назначено на 12 марта 1938 года. В этот день германские войска должны были перейти границу с Австрией и оккупировать страну, «если, — как говорилось в приказе Гитлера, изданном накануне, — иные средства не приведут к цели». Под «иными средствами» подразумевались грубый нажим, угрозы и давление на австрийских политиков, с тем чтобы вынудить их к капитуляции.
«Случай Отто» начался с «обработки» канцлера Шушнига, которого 12 февраля 1938 года пригласили в резиденцию Гитлера Берхтесгаден вместе с его министром иностранных дел Гвидо Шмидтом. По приказу Гитлера на переговоры явились также высшие чины фашистской армии. О том, как проходили переговоры, рассказано в дневнике Йодля: «Кейтель с генералами фон Рейхенау и Шперле в Оберзальцберге. На Шушнига и Шмидта оказывают самое сильное политическое и военное давление».
В 1942 году гаулейтер Каринтии (Каринтия — часть Австрии, включенная после аншлюса в состав рейха) Фридрих Райнер красочно описал в речи перед руководителями своей области («гay»), до какого плачевного состояния Гитлер довел Шушнига: «Тогдашнее состояние Шушнига вообще трудно себе представить. Фюрер толкал его, дергал, кричал на него. Шушниг был заядлым курильщиком. Мы знали о нем буквально все,»плоть до интимных подробностей, знали стиль его жизни, знали, что он выкуривает 60 сигарет в день. Поэтому фюрер запретил ему курить. Риббентроп сказал мне, что он даже пожалел Шушнига». Шушниг стоял перед фюрером держа руки по швам и лепетал «так точно». А распоясавшийся Гитлер, упиваясь своей властью, оскорблял и запугивал его. «Я мог бы с таким же правом, как вы, и даже с гораздо большим правом, называть себя австрийцем, — вспоминал Шушниг слова Гитлера в своих мемуарах, — …и я заявляю, что намерен разрешить так называемый австрийский вопрос любым способом. Мне достаточно отдать приказ, и спектакль на границе будет закончен в два счета. Вы понимаете, надеюсь, что не сумеете задержать меня даже на полчаса. Возможно, через ночь я буду уже в Вене. Как весенний ураган. Тогда вам несдобровать».
Таков был стиль «беседы» германского канцлера с австрийским канцлером во время переговоров в Оберзальцберге. Впервые Гитлер предстал перед иностранным государственным деятелем в своем истинном обличье— до сих пор он слыл вежливым и предупредительным дипломатом. Впрочем, мир в тот период так и не узнал, что в действительности творилось за дверями гитлеровской резиденции. Через месяц после встречи с фюрером Шушниг был арестован и просидел в фашистском концлагере до окончания войны!
Вернемся, однако, к переговорам Гитлера с Шушнигом и Шмидтом 12 февраля 1938 года. Первая часть переговоров закончилась тем, что фюрер предъявил австрийскому канцлеру следующие требования: нацистский ставленник Зейсс-Инкварт должен стать министром, главой полиции и службы безопасности; все арестованные нацисты (включая убийц Дольфуса) должны быть освобождены; австрийская нацистская партия должна быть включена в правительственную коалицию «Отечественный фронт» и т, д. После короткого перерыва Шушниг объявил, что готов подписать соглашение; он просил только, чтобы австрийскому правительству дали три дня перед тем, как оно окончательно примет условия Гитлера. Но фюрер требовал, чтобы Шушниг ответил немедленно. Он распахнул дверь и заорал: «Кейтель!» И тут же грубо бросил Шушнигу: «Вас я позову потом!» Это был самый неприкрытый шантаж. Когда Кейтель в своей генеральской форме вошел в кабинет Гитлера (генеральская форма была главным средством запугивания австрийского канцлера), он не заметил и следа той бури, которая только что бушевала там. «Посидите,— спокойно сказал ему Гитлер, — пусть канцлер поговорит со своим министром. Никаких дел у меня к вам нет!»
На Нюрнбергском процессе выступил в качестве свидетеля обвинения участник этой встречи, бывший министр иностранных дел Австрии Гвидо Шмидт. Американский обвинитель Додд спросил его: «Вы помните, что Шушниг сказал вам после возвращения в Вену? Сказал он, что ему стало страшно, когда Гитлер позвал Кейтеля?» Шмидт ответил: «Да… нам было страшно. Канцлер считал, что нас, по всей вероятности, вообще не выпустят, если переговоры закончатся неудачей».
Через полчаса после того, как раздался грозный выкрик «Кейтель!», Шушниг скрепил своей подписью соглашение, которое, по сути дела, означало капитуляцию Австрии перед Гитлером.
Но включение нацистов в австрийское правительство и подчинение полиции ставленникам Гитлера было лишь первым шагом по пути полного уничтожения австрийского государства. Нажим Гитлера на Австрию все усиливался. 13 марта австрийские политики решили провести народный референдум по вопросу о сохранении независимости Австрии. Было ясно, что подавляющее большинство австрийцев выскажется против аншлюса. Тогда Гитлер потребовал отмены референдума. Правительство Австрии, которое после капитуляции в Берхтесгадене послушно следовало указаниям немцев, согласилось. И тут Гитлер решил нанести последний удар. Он заявил, что желает видеть в канцлерском кресле не Шушнига, а оголтелого нациста Зейсс-Инкварта. «В противном случае, — гласила телеграмма, полученная в тот день Зейсс-Инквартом из Берлина, — германские войска вторгнутся в Австрию». Шушниг и на этот раз готов был сдаться.
Однако президент Австрии Миклас медлил. Австрийские правящие круги не могли не понять, что их заставляют подписать смертный приговор государственной самостоятельности Австрии. Миклас не желал назначать Зейсс-Инкварта канцлером.
Тогда все началось сначала: угрозы Гитлера, «дипломатический» нажим, провокационные вылазки нацистскои «пятой колонны», клятвенное обещание фюрера не посягать на независимость Австрии. Сперва вышел из игры Шушниг, заявив, что его правительство сложило с себя полномочия. По указанию из Берлина Зейсс-Инкварт объявил, что лично он продолжает выполнять свои функции министра и начальника полиции. 11 марта около девяти часов утра Геринг позвонил из своей резиденции специальному уполномоченному гитлеровцев в Вене Кепплеру. Запись этого разговора сохранилась в архивах министерства авиации. И она наглядно показывает, с какой наглостью фашистская Германия провела пресловутый аншлюс, который изображался как добровольное воссоединение «младших австрийских братьев» с немцами рейха.
«Геринг. …Главное сейчас, чтобы Зейсс-Инкварт овладел всем правительством, занял радиостанцию и т. д. А теперь слушайте меня внимательно… Пусть Зейсс-Инкварт пришлет сюда телеграмму следующего содержания, записывайте: «Временное австрийское правительство, которое видит свою задачу в том, чтобы восстановить в стране спокойствие и порядок, обращается к германскому правительству с настоятельной просьбой оказать ему содействие в выполнении этой задачи и помочь избегнуть кровопролития. С этой целью оно просит как можно скорее прислать немецкие войска».
Кепплер. По улицам маршируют отряды СА и СС, но в городе очень спокойно.
Геринг. Прошу внимания: Зейсс-Инкварт должен закрыть границы, чтобы никто не мог переправить из страны собственность…
Кепплер. Слушаюсь.
Геринг. …должен образовать временное правительство. И скажите ему, что в крайнем случае он может и не посылать телеграмму; пусть скажет: «Согласен!» Вот и все. А вы позвоните либо по телефону фюрера, либо по моему. Итак, всего хорошего. Хайль Гитлер!»
Телеграмма с просьбой о посылке войск так и не была отправлена. Но в официальном сообщении о переходе германскими войсками государственной границы Австрии она все равно фигурировала. В сообщении говорилось, что войска вступили в страну «в соответствии с просьбой австрийского правительства». Произошло это 11 —12 марта 1938 года. В этот день австрийское государство перестало существовать.
Австрия стала первой страной, захваченной Гитлером. Спору нет, правящие круги этой страны — набожные ханжи и реакционные политиканы, по сути дела, отдали государство на растерзание нацистам. Что же касается австрийского народа, то он пережил жестокую трагедию. Преданный своими политиками, покинутый Западом, он оказался беззащитным перед лицом агрессии.
Характерно, что в дни австрийских событий фюрера больше всего тревожила не реакция Англии и Франции — в их лояльности он был уверен, — а поведение Италии. Он еще помнил, что в 1934 году Муссолини перебросил войска к австрийской границе, дав понять, что не потерпит германского господства в соседнем с Италией государстве. На этот раз, однако, дуче вел себя совсем иначе. Италия уже не могла «бунтовать» против своего главного союзника. Теперь Муссолини сам стал членом шайки, возглавляемой Гитлером, той шайки фашистских или фашиствующих политиков, которые плели заговоры против мира. Дуче превратился в сообщника Гитлера по «Антикоминтерновскому пакту», по интервенции в Испании. И поэтому, когда новый посол Гитлера в Риме принц Филипп Гессенский известил Муссолини о намерениях Гитлера, тот выразил свое полное одобрение. И эту радостную весть поздно вечером 11 марта Филипп Гессенский сообщил Гитлеру. Фюрер был настолько потрясен, что воскликнул: «Передайте, что я по-настоящему, искренне благодарен ему и никогда, никогда этого не забуду!»
Этот возглас показывает не только тот отчаянный страх, который Гитлер испытывал, совершая первые акты агрессии, но и тот «стиль», который он ввел в мировую политику. Для него не существовало ни государственных, ни народных интересов, ни законов дипломатии и морали, ни силы традиций, для него существовало только одно — интриги и вражда или, наоборот, Дружба и сговоры отдельных личностей, которые стояли, по его мнению, над народами и могли по своему произволу вершить судьбами мира. И, следуя этому новому «стилю», Гитлер, прибыв в Австрию, послал из своего родного города Линца телеграмму дуче: «Муссолини, я никогда этого не забуду!»
Вначале Гитлер предполагал, что после присоединения Австрии придется выжидать довольно долгое время, прежде чем можно будет приступить к следующему акту агрессии — захвату Чехословакии. Как явствует из дневника Йодля, фюрер говорил ему, что с подготовкой вторжения в Чехословакию не следует спешить, сперва надо, мол, «переварить» Австрию. Но уже через несколько недель, увидев, что захват Австрии прошел более чем безнаказанно и не вызвал у правящих кругов Англии и Франции даже малейшего сопротивления, он изменил свое мнение. В такой обстановке медлить не стоило. Через два с половиной месяца после аншлюса Гитлер подписал «Зеленый план», наметив захват Чехословакии на 1 октября 1938 года.
О чем думал Гитлер, когда писал в преамбуле «Зеленого плана» о необходимости создания «благоприятной ситуации» для захвата Чехословакии нацистской Германией? Свет на это проливает беседа между фюрером и Кейтелем в апреле 1938 года. Результаты беседы были зафиксированы в специальной инструкции: «Основные предпосылки «Зеленого плана». В разделе «политические предпосылки» рассматривались три возможных варианта: вариант первый — «внезапное военное нападение» без всякого повода и юридического обоснования. Он отвергался, поскольку грозил вызвать возмущение мировой общественности. Вариант второй — «острый дипломатический конфликт», в результате которого возникнет война. Вариант третий — «молниеносные действия в связи с каким-либо инцидентом» (например, с убийством немецкого посла и враждебной антигерманской демонстрацией). Гитлер утвердил два последних варианта.
План его действий был ясен: обострение дипломатических отношений и попытки спровоцировать инциденты, которые могли бы считаться поводом для войны. Исходя из этого плана, служба безопасности (СД) начала готовить соответствующий инцидент — убийство немецкого посла в Праге. Одновременно Берлин дал указание активизироваться «пятой колонне» — партии судетских немцев, возглавляемой Генлейном. Гитлер лично проинструктировал Генлейна, приказав все время увеличивать свои требования, отвергать всякие компромиссы и стараться создать невыносимую обстановку в Судетской области. Эта обстановка и должна была оправдать «вмешательство рейха». В то же время во всей Германии была развернута яростная античешская кампания. С каждым днем страсти накалялись. Гитлер стянул войска к германо-чехословацкой границе.
Но и на этот раз дело не дошло до военного вторжения. Политика умиротворения Гитлера и подталкивания его агрессии на Восток, в направлении Советского Союза, дала фюреру возможность одержать еще один бескровный триумф — захватить сперва Судеты, а потом и всю Чехословакию.
Вот как развертывались события: в мае 1938 года состоялась встреча Генлейна с Гитлером и Риббентропом; после нее положение в Судетской области настолько обострилось, что в Лондоне решили вмешаться. 12 мая Генлейна пригласили в Лондон, но по пути в английскую столицу он сделал остановку в Берлине и получил инструкции от Риббентропа: «Господин Генлейн будет отрицать, что он действует по указанию Берлина… чтобы ослабить те английские круги, которые еще сегодня считают необходимым поддерживать это государственное образование (т. е. Чехословакию. — Авт.)», — говорилось в протоколе переговоров между Генлейном и Риббентропом.
14 мая, возвращаясь из Лондона, Генлейн снова оказался в Германии, уже в Берхтесгадене — резиденции Гитлера. Фюрер приказал Генлейну форсировать события в Судетской области, где дело и так дошло до вооруженных столкновений между нацистами-генлейновцами и чехословацкой армией. Казалось, вот-вот в Судеты вступят немецкие войска.
Однако на сей раз фюреру пришлось пойти на попятную. 20 мая чехословацкое правительство объявило о частичной мобилизации. Было ясно, что оно окажет вооруженное сопротивление агрессору и что Англии и Франции не удастся отговорить его от решительных действий. «Майский кризис» грозил перерасти в войну в невыгодных для Гитлера условиях. Фюрер забил отбой. По его указанию Риббентроп заверил чехословацкого посла в Берлине в том, что Германия не имеет никаких агрессивных намерений в отношении Чехословакии. Кризис был ликвидирован.
Но Гитлер сумел извлечь из него один важный урок: он понял, что Англия не прочь предать чехословацкое государство. Немецкий посол в Лондоне Дирксен сообщил, что британское правительство, хотя и знало о намерении Франции прийти в мае на помощь Чехословакии, «тщательно избегало всякого намека на то, что Великобритания будет действовать таким же образом». От позиции Англии зависела судьба Чехословакии и мира в Европе*.
*Уильям Ширер, имевший возможность следить за всеми событиями в самом их эпицентре, в Берлине, пишет в своей книге: «Находясь в Берлине, я с этого момента не мог уже избавиться от впечатления, что, если Чемберлен ясно и недвусмысленно сказал бы тогда, что Англия вмешается, т. е. поступит так, как она в конце концов поступила, когда дело коснулось Польши, Гитлер никогда не пошел бы на авантюру, вызвавшую вторую мировую войну. Изучение германских секретных документов неопровержимо подтвердило, что мое впечатление было правильным».
После майских событий фюрер несколько дней просидел взаперти в Берхтесгадене. Когда он вновь появился в Берлине, его решение созрело: провести акцию против Чехословакии, не считаясь больше с возможностью вмешательства Англии и Фракции.
Лето 1938- года прошло в лихорадочной подготовке к задуманной операции. К сентябрю германские войска сосредоточились у границ Чехословакии: всего Гитлер мобилизовал 39 дивизий. В то же время на западных границах рейха стояло только лишь 5 дивизий. Гитлер был твердо уверен, что воевать на Западе ему не придется.
Закончив военные приготовления, фюрер дал сигнал к новым провокациям. Генлейну было приказано прервать всякие переговоры с чехословацким правительством о мирном урегулировании в Судетской области. Генлейновские головорезы перешли в наступление: организовали вооруженный путч. Тогда чехословацкое правительство объявило чрезвычайное положение и ввело в Судетскую область войска. Уже через два дня все пришло в норму, ибо оказалось, что подавляющее большинство населения к путчу непричастно. Генлейну пришлось удирать за границу. Он обосновался в Баварии, близ города Байрейта, и организовал так называемый «Судето-германский легион», состоявший из судетских эсэсовцев, уголовников и прочего сброда. Задача легиона состояла в том, чтобы провоцировать пограничные инциденты. Во время одного из таких инцидентов генлейновцы ворвались на чехословацкую территорию и даже заняли два города.
Взоры всего мира были обращены к Лондону и Парижу — поддержат ли они своего чехословацкого партнера в столь критический момент? Но английский премьер уже принял решение: Чехословакию принесли в жертву антисоветским планам английских «умиротворителей». В разгар сентябрьского кризиса в газете «Тайме» появилась печально знаменитая статья, в которой чехословацкому правительству рекомендовалось отказаться от Судетской области, чтобы стать «однородным в национальном отношении государством». Гитлер знал, что статья отражает настроения английского премьера. А неделю спустя он получил подтверждение и от самого Чемберлена. 14 сентября в Берлин пришла телеграмма британского премьер-министра, которая повергла в удивление весь мир: «В связи с критическим положением, — писал Чемберлен,—-я готов немедленно приехать к вам, чтобы попытаться найти мирное решение. Согласен прибыть самолетом и готов к выезду завтра же».
Позднее Гитлер сказал, что он был «совершенно ошеломлен» такой телеграммой.
Чемберлен прилетел в Мюнхен 15 сентября и проследовал оттуда поездом в Берхтесгаден. Поездка и встреча английского премьера была продумана до мельчайших деталей. За те три часа, что Чемберлен ехал из Мюнхена в Берхтесгаден, он увидел из окна вагона десятки длинных эшелонов с военными грузами, специально сформированных для устрашения английского премьер-министра. На вокзал Гитлер не явился — он ждал английского премьера у входа в свою резиденцию, причем на верхней ступеньке лестницы. Принял он его в том же огромном кабинете, в каком за несколько месяцев до этого напуганный до смерти Шушниг подписал фактическую капитуляцию Австрии.
С первых же слов Гитлер перешел в наступление. В записи беседы, которую вел переводчик Гитлера Шмидт, говорится: «Он сказал, что ему 49 лет и что ом хочет, если Германии суждено быть вовлеченной в мировую войну из-за Чехословакии, провести страну через этот кризис, будучи еще в расцвете сил… Он готов взять на себя риск войны любого масштаба -л даже риск мировой войны».
Тон Гитлера был так резок и ультимативен, что Чемберлен почувствовал себя вынужденным прервать его. Но по существу высказываемых Гитлером требований у Чемберлена возражений не было. «Что касается меня лично, — сказал он Гитлеру, — я могу лишь заявить, что признаю принцип отделения Судетской области от Чехословакии». Под конец британский премьер попросил у Гитлера несколько дней отсрочки — он хотел согласовать условия сговора с Францией и заставить Чехословакию принять их. Гитлер милостиво согласился.
В последующую неделю требования Гитлера обсуждались с Прагой и Парижем. С Парижем у Чемберлена трудностей не возникло. Даладье и Бонне (министр иностранных дел) проявили не меньше усердия в деле расчленения Чехословакии, чем Чемберлен и Галифакс. 18 сентября в Лондоне было состряпано совместное англо-французское предложение отторгнуть от Чехословакии Судетскую область. Ни Чемберлен, ни Даладье и не подумали привлечь к переговорам представителей чехословацкого правительства.
Куда труднее было заставить Чехословакию подписать документ, согласно которому часть ее территории отдавалась Гитлеру. Вначале чехословацкое правительство отвергло «предложение» Англии и Франции. Но тогда правительства этих стран проявили твердость, которой им так недоставало в разговорах с Гитлером: английский посол в Праге Ньютон и французский посол де Лакруа глубокой ночью 20 сентября прибыли в президентский дворец, подняли с постели президента Бенеша и передали ему заявление правительств двух стран о том, что они отказываются от всякой поддержки Чехословакии в случае войны с Германией, если Чехословакия не примет условий Гитлера.
22 сентября Чемберлен вновь сел в самолет и с вестью о капитуляции Чехословакии прибыл в Бад-Годесберг, где состоялась его вторая встреча с Гитлером. Беседа началась с пространного монолога Чемберлена: английский премьер долго разъяснял Гитлеру, какие трудности ему пришлось преодолеть, чтобы получить согласие на немецкие требования. Было ясно, что он ждал похвал фюрера. Но похвал не последовало. Это объяснялось вот чем: Гитлер, как он признавался позднее в разговорах со своими приближенными, был крайне удивлен покладистостью Англии и Франции и пассивностью Чехословакии. Выслушав Чемберлене, он даже переспросил: «Правильно ли я понял, правительства Англии, Франции и Чехословакии согласны уступить Судетскую область Германии?» Чемберлен с улыбкой ответил: «Да!»
И тут Гитлер, что называется, перестроился на ходу, благо ему не требовалось ни с кем ничего согласовывать, и разыграл сцену, которая вызвала у английского премьера чуть ли не нервный шок. В момент, когда, казалось, торг закончен и соглашение уже достигнуто, Гитлер объявил сделанные уступки недостаточными. Фюрер как бы испытывал, до каких пределов может дойти терпение западных держав, их готовность оказать поддержку агрессивным требованиям Германии. «Ввиду нового развития событий, — холодно сказал Гитлер Чемберлену, — я уже больше не могу согласиться с предложенным решением».
Гитлер правильно рассчитал: Чемберлен оказался в западне — пути назад у него не было, ведь он уже предал своего партнера Чехословакию и дважды совершил унизительное паломничество в резиденцию фюрера. Не мог же он вернуться в Лондон с пустыми руками. Это-то британский премьер и попытался объяснить Гитлеру, уже в тоне мольбы. «Его лицо, — повествует Шмидт, — стало багрово-красным от обиды и досады». И далее в протоколе Шмидта говорится: «Он (Чемберлен. — Авт.) с полным правом может заявить, что фюрер получил от него все, что требовал. Для того чтобы добиться этого, он поставил на карту свою политическую карьеру… Уже теперь его обвиняют в Англии в том, что он продал и предал Чехословакию, капитулировав перед диктатором: сегодня утром, когда он уезжал из Лондона, его буквально освистали».
Но эти «жалкие слова» премьера страны, которую когда-то называли «гордым Альбионом», не разжалобили Гитлера. Они лишь показали, что его удар был рассчитан правильно и попал в цель. Гитлер остался тверд и потребовал, чтобы Англия и Франция согласились на немедленную оккупацию Судетской области Чехословакии немецкими войсками, после чего передал английскому премьеру карту с нанесенными на ней Районами, о которых раньше вообще не шла речь. Чемберлен покинул Гитлера в глубоком унынии.
На следующий день, однако, он явился к нему вновь получил от фашистского диктатора меморандум, в котором были сформулированы новые нацистские требования. В документе говорилось, что отход чехословацких войск должен начаться 26 сентября в 6 часов утра и закончиться 28 сентября. «Так ведь это ультиматум!» — воскликнул Чемберлен. Гитлер ответил: «Почему? На документе не написано «ультиматум», там написано «меморандум».
В конце концов английский премьер и нацистский диктатор все же договорились; Гитлер изменил только дату ввода немецких войск на чехословацкую территорию — вместо 28 сентября поставил 1 октября. Мы знаем, что именно это число фигурировало в «Зеленом плане». Первоначальную дату 28 сентября Гитлер наметил, так сказать, с запасом, заранее рассчитав, что он изменит ее, создав видимость уступки. И Чемберлен вновь капитулировал: согласился с еще более наглыми требованиями. Осталось только оформить сделку в виде международного соглашения.
Вернувшись в Лондон, Чемберлен начал согласовывать с Чехословакией условия нового годесбергского сговора. Это оказалось не так уж просто, Чехословацкое правительство не решилось вслед за первой капитуляцией объявлять о новом поражении. Тем более, что по условиям годесбергской сделки Чехословакия должна была столь поспешно увести свои войска, что это походило на позорное бегство. Срок гитлеровского ультиматума — 1 октября —- оказался под угрозой. В Чехословакии прошла мобилизация. В армию был призван один миллион человек. К тому же, как мы увидим далее, твердая позиция Советского Союза являлась гарантией того, что гитлеровская военная авантюра потерпела бы провал.
Словом, международно-политические обстоятельства не способствовали осуществлению планов Гитлера. И Гитлер почувствовал это. 27 сентября он направил послание Чемберлену, в котором предложил провести новые переговоры для уточнения «деталей соглашения». Это было явным отступлением. Фюрер уже не настаивал на дате, указанной в меморандуме. Радость Чемберлена не знала границ. Он ответил, что готов немедленно прибыть в Берлин и вести переговоры с Гитлером и представителями Чехословакии, а если фюрер пожелает, то и с представителями Франции и Италии. Одновременно британский премьер направил телеграмму Муссолини, в которой просил поддержать английские предложения и принять участие в предполагаемой конференции.
Маневр Гитлера полностью удался. 28 сентября Муссолини позвонил послу Италии в Берлине Аттолико и велел срочно связаться с Гитлером. «Передайте фюреру, — говорилось в записи этого телефонного разговора, — что британское правительство просило меня посредничать в судетском вопросе. Разногласия минимальные… Конечно, он будет решать сам, но скажите ему, что я за то, чтобы принять предложение англичан».
Красный от возбуждения, Аттолико помчался в резиденцию канцлера. В нарушение всякого протокола он крикнул Гитлеру уже издалека: «Важная весть от дуче!» Гитлер выслушал посла и, не задумываясь, ответил: «Передайте дуче, что я принимаю его совет».
Мюнхенская конференция, проходившая 29—30 сентября в баварской столице, должна была всего-навсего скрепить условия сговора, достигнутого ранее. Из немецкой протокольной записи конференции явствует, что Чемберлен и Даладье безоговорочно соглашались со всеми требованиями Гитлера.
30 сентября в час ночи мюнхенское соглашение подписали Гитлер, Чемберлен, Муссолини и Даладье. Представители Чехословакии находились в соседней комнате — по настоянию Гитлера их не допустили на конференцию. Когда все было кончено, Чемберлен и Даладье просто в порядке информации сообщили им результаты сделки.
В исторической литературе на Западе до сих пор распространяется легенда, будто мюнхенский сговор 1938 года об отторжении Судетской области от Чехословакии был законным соглашением, неким компромиссом, достигнутым на международно-правовой основе между четырьмя крупнейшими европейскими державами: Англией, Францией, Германией и Италией. Согласно этой легенде, посредническую роль при достижении компромисса принял на себя Муссолини. Мол, именно он обратился к правительствам трех держав с предложением созвать международную конференцию для Решения «чехословацкого спора» мирным путем.
В действительности мюнхенское соглашение предъявляло собой не что иное, как противозаконный сговор, был сговор между двумя главными действующими лицами: Гитлером и Чемберленом, Посредническая роль Муссолини — миф. Предложение Муссолини организовать совещание четырех держав в Мюнхене последовало лишь после того, как состоялся обмен телеграммами между Гитлером и английским премьер-министром, предрешавший созыв конференции. 27 сентября 1938 года Гитлер телеграфировал Чемберлену, что предлагает переговоры с целью «уточнить» сделку, заключенную между ними за пять дней до этого в Годесберге, сделку о присоединении Судетской области к гитлеровскому рейху. А на следующий день английский премьер ответил, что готов прибыть в Германию и провести совещание по вопросу об окончательном оформлении годесбергской сделки на четырехсторонней основе, т. е. с участием не только Англии и Германии, но также Франции и Италии.
Что же касается «посреднического плана» Муссолини, который был представлен конференции как рабочий документ и положен в основу переговоров, то он был заранее составлен в Берлине. Как стало известно из воспоминаний все того же Шмидта, поздно вечером 28 сентября 1938 года по указанию фюрера «план Муссолини» был составлен Герингом, Нейратом и Вейцзеккером. Затем Шмидт перевел его на французский язык и передал итальянскому послу в Берлине Аттолико. Тот, в свою очередь, продиктовал французский текст по телефону в Рим. И за несколько минут до того, как Муссолини сел в поезд, направлявшийся в Мюнхен, ему вручили текст этого плана…
Итак, не международное соглашение, а сговор. Для истории четкое разделение этих двух понятий имеет немалое значение. Конференция никаких «рабочих функций» не выполняла. Она лишь оформила тайную сделку, достигнутую ранее. Актеры этой драмы даже не сочли нужным соблюсти элементарные правила камуфляжа. Чешские представители, которых поздно ночью 30 сентября пригласили в зал заседаний, чтобы ознакомить со сделкой, сообщили в Прагу:
«Чемберлен непрерывно зевал и не обнаруживал никаких признаков смущения… Господин Даладье явно находился в состоянии растерянности… Леже (генеральный секретарь МИДа Франции. — Авт.) заметил, что четыре государственных мужа не располагают временем, и определенно заявил, что никакого нашего ответа они не ждут, ибо считают план принятым».
Описанной сцене предшествовал эпизод, смахивавший на фарс. Когда участники сговора сели за стол, чтобы подписать соглашение, в чернильнице не оказалось чернил. Все происходило в такой спешке, что забыли не только о соблюдении протокола, но даже о чернилах…
Неблаговидную роль в эти поистине трагические не только для чехословацкого народа, но и для всей Европы дни сыграло и правительство Эдуарда Бенеша. Дважды в стране объявлялась мобилизация и дважды отменялась. Между тем сопротивление Чехословакии отнюдь не было бы безнадежным, как уверяли ее мнимые друзья. Ведь на неоднократные запросы чехословацкого правительства о позиции Советского Союза в создавшейся ситуации Советское правительство неизменно отвечало, что готово выполнить свой союзнический долг при любых, условиях. Сомнений в намерениях СССР ни у кого не могло быть. В этой связи следует вспомнить личное обращение Бенеша к Советскому правительству 19 сентября. В нем были поставлены следующие вопросы:
1. Окажет ли СССР, согласно договору, немедленную и действенную помощь Чехословакии, если Франция будет ей верной и также окажет помощь? 2. Поможет ли Советский Союз Чехословакии как член Лиги наций на основании статей 16 и 17, предусматривавших военные санкции против агрессора?
Советское правительство дало положительный ответ на оба эти вопроса. Более того, через руководителя Коммунистической партии Чехословакии Клемента Готвальда президенту Бенешу было передано, что Советский Союз готов оказать военную помощь и без Франции, если чехословацкое правительство этого пожелает. Итак, Советский Союз был готов оказать помощь, даже если Франция не захочет вступиться за Чехословакию. Но, конечно, при условии, что сама Чехословакия будет защищаться и попросит помощи. Этот факт признал и Бенеш в 1939 году в беседе с дочерью Томаса Манна.
Не ограничившись устными заверениями, Советский Союз продвинул к своей западной границе 30 стрелковых дивизий, привел в боевую готовность авиацию и танковые части. Только в двух военных округах — Бело-русском и Киевском — было сосредоточено 296 бомбардировщиков и 302 истребителя. Аналогичные мероприятия были проведены в системе противовоздушной обороны. Позднее в боевую готовность были приведены еще десятки стрелковых и кавалерийских дивизий, другие соединения и части. Однако правительство Бенеша — Годжи так и не обратилось к СССР за помощью. Оно предпочло капитулировать, а не сопротивляться.
Знали ли руководители западных стран, на что идут, подписывая мюнхенское соглашение? В своих секретных высказываниях они совершенно недвусмысленно отзывались об агрессивных целях Гитлера, но народам преподносилось иное. Так, французский премьер Даладье, подготовляя Мюнхен, уверял французскую общественность, будто он «умиротворит» фюрера и направит его на путь мира. Одновременно в доверительном разговоре с дипломатами 25 сентября 1938 года Даладье признал, что целью Гитлера является «захват Чехословакии силой, ее порабощение, а впоследствии установление своего господства в Европе». Однако, вернувшись в Париж после подписания соглашения, Даладье выступил в роли «миротворца» и сумел одурачить немалую часть обывателей. В Париже ему устроили триумфальную встречу. Но, как свидетельствует французская журналистка Женевьева Табуи, увидев ликующую толпу, Даладье пробормотал: «Глупцы, они не знают, чему аплодируют…»
Один из самых ярых английских «мюнхенцев», Сэмю-эль Хор, в своих послевоенных воспоминаниях пишет: «Было бы неверно утверждать, будто наша слабость в военном отношении явилась главной причиной мюнхенского соглашения». Да, это поистине так. Легенда о военной слабости западных стран должна была служить лишь прикрытием для коварных политических целей мюнхенской политики. В действительности армии двух стран-союзниц — Франции и Чехословакии — превосходили вдвое по численности немецкие войска того времени. А ведь этим странам была обеспечена поддержка Советского Союза и многих других миролюбивых государств!
В августе 1938 года из-за несогласия с установками Гитлера подал в отставку начальник генерального штаба армии Бек. Вокруг Бека сгруппировалась сильная оппозиция, считавшая, что немецкая военная каста должна бороться с авантюристической политикой Гитлера любыми средствами, вплоть до государственного переворота. Эта позиция профессиональных военных объяснялась, разумеется, не их пацифизмом, а просто трезвой оценкой обстановки, Оппозиция связалась с английским правительством. Проинформировав его о намерениях Гитлера и сообщив об оперативных планах нацистского руководства, она заверила британский кабинет в том, что если Англия останется твердой, Гитлер отступит. И это было действительно так! Однако британский кабинет не внял советам Бека. Он остался «твердым». Но не в отпоре Гитлеру, а в проведении мюнхенской политики, имевшей лишь одну цель — натравить Гитлера на Советский Союз.
Американский посол в Москве Дэвис сообщил секретарю президента Рузвельта: «Россия может сыграть значительную роль в деле защиты международного мира. Однако создается впечатление, что демократические страны Европы преднамеренно помогают фашистам в их попытках полностью изолировать эту великую державу от остального мира, и в особенности от Франции и Англии. Печально, но факт».
Этой же точки зрения придерживался видный английский историк Уилер-Беннет, находившийся в сентябре 1938 года в Чехословакии. Он писал: «За всеобщим желанием мира и за «приспособлением» к Гитлеру скрывалась в те дни •—• если не в мыслях самого Чемберлена, то по крайней мере в мыслях некоторых его советников — тайная надежда на то, что германскую экспансию удастся направить на Восток, где она со временем столкнется с Советской Россией»
Вот почему неправильно называть мюнхенскую сделку политикой «умиротворения» Гитлера. Это была политика поощрения разбойничьих планов нацистского фюрера. Речь шла о сознательном сговоре, в котором разменной монетой служили территория и население одной из культурнейших европейских стран. Договаривающиеся стороны прекрасно знали, каков объект сделки- Империалистические державы хотели преодолеть собственные противоречия за счет Советского Союза, за счет организации агрессии против него. Невдомек тогда было ни Чемберлену, ни Даладье, что эта политика коварных интриг и предательства станет одновременно политикой крушения европейского мира, политикой национальной катастрофы для западных стран.
Так западные державы выдали Гитлеру Чехословакию, и фюрер не преминул воспользоваться возможностями, которые предоставило ему мюнхенское соглашение. Уже спустя три недели после Мюнхена он подписал план оккупации всей Чехии. 21 октября 1938 года Гитлер велел подготовить немецкую армию для «ликвидации остатка Чехии и занятия Мемельской области» (района литовского города Клайпеды, граничившего с бывшей Восточной Пруссией). В приказе говорилось, что «организация, эшелонирование и степень готовности войск должны быть рассчитаны на нападение, с тем чтобы предотвратить всякую возможность отпора. Целью является быстрая оккупация Чехии и изоляция ее от Словакии».
После отторжения Судетской области в Чехословакии было создано профашистское марионеточное правительство во главе с президентом Гахой. Страну ослабляло и словацкое сепаратистское движение, субсидируемое из Берлина. В переговорах со словацкими сепаратистами (Дурчански и Мах), которые состоялись в резиденции Геринга, гитлеровский рейхсмаршал прямо заявил: «Стремление Словакии отделиться надо всячески приветствовать. Чехия без Словакии будет отдана нам на милость».
В начале 1939 года Гитлер решил, что время для «поглощения» Чехии созрело. Эту операцию он намеревался провести по «австрийскому образцу» — путем «соглашения» с правительством.
Чехословацких лидеров вызвали в Берлин. Вечером 15 марта должна была состояться встреча с Гитлером. Но фюрер принял их лишь ночью — в 1.15. Кроме него, во встрече принимали участие Геринг и Кейтель. Президент Гаха пролепетал, что правительство, мол, просит оставить чехам «право на национальное существование». В ответ на это Гитлер сухо сообщил, что он приказал войскам перейти границу Чехословакии днем 16 марта и что после оккупации намерен включить страну в состав германского рейха. Монолог фюрера перевел все тот же неутомимый Шмидт, он же рассказал о реакции «гостей»: «Гаха и Хвалковский (министр иностранных дел), — записал Шмидт, — буквально окаменели в своих креслах. Только по глазам было видно, что они — живые существа».
Опомнившись, Гаха заявил, что считает в создавшейся ситуации сопротивление безнадежным, но не знает, как довести это до сведения чехословацкой армии. Гитлер только и ждал подобного заявления. Он сказал, что единственный выход — подписать соглашение, в котором говорилось бы, что чехословацкое правительство вручает судьбу страны фюреру. «В противном случае, — добавил он, — я вижу лишь один исход — уничтожение Чехословакии».
После этого Гаха и Хвалковский поступили в распоряжение Геринга и Риббентропа, которые должны были заставить их подписать заранее подготовленные документы. Эту сцену, ссылаясь на свидетельства очевидцев, описал французский посол в Берлине Кулондр: «Геринг и Риббентроп были безжалостны. Они в буквальном смысле слова гоняли Гаху и Хвалковского вокруг стола, на котором лежали документы, вкладывая им в руки перо, и беспрерывно повторяли, что если те откажутся поставить свою подпись, Прага через полчаса будет лежать в развалинах».
Но этим дело не ограничилось. Воспользовавшись тем, что Гаха пожаловался на сердечную слабость, Геринг вызвал лейб-медика Гитлера Морелля и велел тому сделать инъекцию чехословацкому президенту. Иозеф Климент, бывший политический референт Гахи, дал после войны письменные показания о своем разговоре с Гахой в отеле «Адлон» после его возвращения от Гитлера: «Гаха подтвердил, что во время переговоров с Гитлером ему была сделана инъекция, хотя он и протестовал…»
«Дипломатические» методы Гитлера принесли свои плоды. В 3 часа 55 минут Гаха и Хвалковский подписали требуемые документы. Чехословакия была расчленена и на ее территории были созданы так называемый «протекторат Богемия и Моравия» и сепаратное «Словацкое государство».
Хотелось бы закончить эту главу описанием эпизода, происшедшего уже в 1942 году. Он очень ярко показывает «стиль» дипломатии Гитлера и одновременно цену предательства и капитуляции. В июне 1942 года, после убийства в Праге Гейдриха (бывшего начальника тайной полиции и службы безопасности — СД, а с 1942 года имперского наместника Богемии и Моравии), Гитлер вновь имел разговор с Гахой. Он сказал, что, если в Чехии будут продолжаться выступления против немцев, он распорядится выселить всех чехов из страны. «Для нас, уже переселивших миллионы немцев*, — добавил он цинично, — такая мера не представляет никаких трудностей». Это не было пустой угрозой. По указанию Гитлера Гиммлер уже начал подготавливать поголовную высылку чехов. Остолбеневший Гаха спросил Гитлера, может ли он использовать это сообщение для того, чтобы воздействовать на чехов. Гитлер разрешил. «Чешские господа, — сказал он, вспоминая в ставке свой разговор с Гахой, — настолько хорошо поняли меня, что свою политику они с тех пор полностью подчинили принципу истребления всех бенешевских элементов и пресечения бенешевских интриг. Они поняли, что в борьбе за сохранение самого существования чешского народа не может быть нейтральных и что необходимо избавиться от всех, кто занимает позицию «ни да, ни нет».
*Речь идет о так называемых «фольксдойче» — гражданах «немецкой национальности, переселенных в Германию из других стран.
ГЛАВА VII
В БОРЬБЕ ЗА МИРОВОЕ ГОСПОДСТВО
