Окончательное присоединение Новгорода к Москве

Успехи 1471 года, создание довольно надежного заслона от набегов казанских татар, выносили на первый план главный вопрос: освобождение от татарского ига, то есть от номинального подчинения Большой Орде. Сам князь Иван Васильевич в Орде не бывал ни разу, дань туда поступала от случая к случаю и в урезанном виде. Летом 1471 года ушкуйники-вятчане во главе с Костей Юрьевым совершили дерзкий набег на Орду и захватили саму столицу Сарай. По Устюжскому летописному своду, было захвачено "полону бесчислено множество и княгинь сарайских". Московский свод дает более обстоятельную информацию о происшедшем (хотя не упоминает имени вожака и не говорит о плененных княгинях). Здесь сказано о "многом товаре", захваченном налетчиками, и объясняется, почему Сарай так легко был захвачен. Мужская часть населения кочевала на расстоянии дневного перехода от города, а услышав о случившемся, татары создали мощный заслон из судов на Волге ("всю Волгу заступиша суда своими"). Ушкуйники, однако, "пробишася сквозе их и уидоша со всем, а под Казанью тако же хотеша переняти их, и тамо проидоша мимо тех со всем в землю свою".

Из этой информации следует, что между Сараем и Казанью в это время поддерживались какие-то отношения, а Москва, очевидно, была осведомлена о смелом замысле вятчан. Во всяком случае, видимо, так считал ордынский хан Ахмед. В 1472 году он, рассчитывая на помощь короля Казимира, решил осуществить большой поход на Русь. Иван III, узнав о движении татарских войск, как обычно, выехал в Коломну, чтобы не допустить переправу татарских отрядов через Оку. Но татарские рати двинулись ближе к литовским владениям на неукрепленный Алексин, где стоял лишь незначительный воинский заслон. Город был сожжен вместе с его жителями. Однако этот заслон задержал татарское войско до прихода подкреплений, и в конечном счете ордынское войско с большими потерями откатилось на юг, неся значительный урон также от какой-то вспыхнувшей там эпидемии. Казимир, занятый противостоянием с Венгрией, не смог оказать помощи традиционному союзнику, да, видимо, после успехов московских воевод у самых рубежей Литвы, и опасался за последствия.

Реакцией на успехи Москвы явилось дальнейшее углубление раскола в самих татарских ханствах. В зиму 1474 года "приехал служити великому князю Муртоза, сын Казанского царя Мустофы". Царевич получил от великого князя "городок новой на Оце со многимы волостьми". А затем прибыл посол от Крымского хана Менгли Гирея "именем Азибаба, а прислал к великому князю с любовью и братьством". В свою очередь Иван III "с ним же вместе отпустил своего посла ко царю Менли (так в летописи. — А.К.) Гирею Микиту Беклемишева, такоже с любовью и братьством". Летописные сообщения за 1474 год вообще заполнены сведениями о различных посольствах в Москву и из Москвы, причем они обычно точно датированы. Так, "месяца иуля 7 пришел из Орды Микифор Басенков с послом царевым Ахмутом Болшиа орды с Кара Кучуком, а с ним множество татар пословых было 6 сот, коих кормили, а гостей с коньми и со иным товаром было 3 тысячи и двесте, а коней продажных было с ними боле 40 тысяч, и иного товару много". Содержание монголо-татарских "посольств", как отмечалось выше, всегда ложилось тяжелым бременем на покоренные народы. В данном случае примечательно обилие "гостей", то есть торговцев, часто продававших в другом месте награбленные товары.

Посольство было отпущено в Орду 19 июля, и с ним отправился в Орду московский посол Дмитрий Лазарев, а также посол венецианский "Иван Тривизан", попавший в Москве в темницу за какие-то "попутные" (похоже, торговые) дела. Москву уговорили дать послу возможность проехать к хану Ахмеду, дабы уговорить его выступить против турецкого султана. По просьбе венецианцев, посол был выпущен "из нятья" и князь "подмогши его всем отпустил к царю Ахмату... съ своим послом о их деле".

Посольства из Москвы в данном случае имели задачей препятствовать союзу Ахмеда с Казимиром, не допустить их совместного выступления против Москвы, причем в середине 70-х годов более опасным представлялся именно Казимир. Польский король не мог примириться с утратой влияния на Северо-Западе Руси, а у Москвы вставала задача возвращения попавших под власть Литвы и Польши русских земель. Поэтому и в "докончание" с Менгли-Гиреем не было включено имя главного врага Крымского хана — Ахмеда. Но в 1475 году сам Менгли-Гирей попал в Мангупе в плен к вторгшимся на побережье Крыма туркам, и на какое-то время связи Москвы и Крыма были прерваны. С того же 1475 года Менгли-Гирей, освобожденный из заключения по распоряжению воеводы султана Мухаммеда, признал себя вассалом Турции, с чем хан Ахмад также не хотел мириться.

Осень 1475-го и зиму 1476 года Иван III провел в Новгороде. Летописец подробно описывает встречи с боярами, посадниками, старостами, тысяцкими, архиепископом; пиры и приемы, сопровождавшиеся подарками с той и другой стороны, бесчисленные разбирательства взаимных жалоб в княжеской резиденции на Городище. Князь старался не отступать от статей "грамоты", уступал просьбам архиепископа и посадников. Но в одном вопросе он оказался непреклонным: были взяты под стражу бояре, которые выступали "за короля", то есть ожидали помощи от Казимира.

Полугодовое пребывание в Новгороде не разрешило всех противоречий. Они вскоре вновь обозначились на поверхности. Под 1477 годом в Московском своде сообщается о новгородском посольстве якобы от архиепископа Феофила и "всего Великого Новгорода" с просьбой называть Ивана III и его сына Ивана "государями", а не "господинами", как было до сих пор. Но отправленным в Новгород московским послам было сказано, что "с тем есмя не посылывали". "И назвали то лжею". В Новгороде было созвано вече, на котором убили предполагаемого организатора посольства Василия Никифорова, а затем на владычном дворе и ходившего в качестве посланника вечевого дьяка Захария Овина, а также его брата. Снова звучали призывы идти "за короля", о чем московские посланники и доложили князю.

На сей раз, сборы были недолги. В октябре 1477 года многочисленные отряды разными путями двинулись на Новгород. Навстречу устремились желающие перейти на службу к московскому князю или же запастись "опасом" — охранной грамотой. Титул "государь" звучал теперь во многих обращениях. Псковичи направили грамоту "Господину государю великому князю Ивану Васильевичу царю всеа Руси". Они били челом к своему "государю", сетуя о внезапной беде: весь Псков выгорел в пожаре. Об "опасе" просили и послы от новгородского владыки.

К концу 1477 года войска московского князя и его вассалов занимали все важные центры и пути в Новгородской земле, и о военном противостоянии Новгорода многократно превосходящим силам не могло быть и речи. Но и Иван III не стремился разрубать узел противоречий военным ударом, не без оснований полагая, что угроза удара в данном случае эффективней выигранного сражения.

Переговоры с представителями Новгорода длились несколько недель и перемежались пирами-приемами. С самого начала новгородская делегация настаивала на освобождении упомянутых выше бояр и ограничивалась признанием Ивана III "государем" при сохранении структуры внутреннего управления, как это было в отношениях Москвы со Псковом. Отказывались новгородские делегаты и принимать участие в каких-либо военных акциях Москвы за границами собственно новгородских земель..

Естественно, московского князя предложения новгородской стороны не устраивали, и он тянул время, не давая окончательного ответа. Продолжение переговоров обычно последовало через несколько дней.

7 декабря та же делегация была пополнена пятью "черными" (простыми, незнатными, податными) людьми "от пяти концов". Согласно "регламенту", новгородские посланцы просят разрешения князя поговорить с московскими боярами, а затем излагают примерно те же пожелания. При этом посольство соглашалось отдать под юрисдикцию наместников разные города Новгородской земли, но оставляло за собой сам Новгород. Посадник Яков Федоров просил, чтобы князь "вывода не учинил из Новогородскые земли", чтобы "не вступался" в боярские вотчины и земли, и не вызывал новгородцев в Москву. И "все били челом", дабы новгородцев не вызывали на службу в "Низовскую землю". Посадник Фефилат внес некоторые изменения в пожелание Луки Федорова, чтобы "государь князь великы... на всяк год имал со всех волостей Новогордских дань съ сохи по полугривне новогородской", то есть по норме, установленной Ордой. Это больше, чем предложение, сделанное двумя неделями раньше, но пока Москва не освободилась от ордынской дани, это серебро должно было пройти мимо Москвы.

На сей раз, Иван III ясно определил свои требования, передав их через занятых на переговорах бояр: "Хотим государьства на своей отчине Великом Новегороде такова, как нашо государьство в Низовской земли на Москве, и вы нынеча сами указываете мне, а чинити урок нашему государьству быти, ино то, которое государьство мое". То есть князь прямо бросает упрек делегации Новгорода в попытках указывать "государю", как ему "государствовать".

Новгородская делегация оправдывалась тем, что новгородцы не знают, как "держиться государьство" в "Низовской земле", и никаких указаний князю не дают. На это последовало заключение князя, переданное новгородцам князем Иваном Юрьевичем Патрикеевым: "Князь великы тебе своему богомолцу, владыце, и вам, посадником и житиим и черным людем так глаголеть: что есте били мне челом, великому князю, что бы яз явил вам, как нашему государьству быти в нашей отчине, ино наше государьство великих князей таково: вечю колоколу в отчине нашей в Новегороде не быти, посаднику не быти, а государьство нам свое держати, ино на чем великым княземь быти в своей отчине, волостемь быти, селом быти, как у нас в Низовской земле, а которые земли наших великых князей за вами, а то бо было наше. А что есте били мне челом великому князю, что бы вывода из Новгородскые земли не было, да у боар у новогородскых в вотчины в их земле нам, великым княэем, не вступатися, и мы тем свою отчину жалуем, вывода бы не паслися (не опасались. — А.К.), а в вотчины их не вступаемся, а суду быти в нашей отчине по старине, как в земле суд стоит".

О настроениях в стане осажденных рассказывают и псковские летописи. В городе бурлили разногласия. Одни хотели стоять до конца, другие — подчиниться воле великого князя. Надежды на то, что московская рать постоит у города и уйдет, явно не оправдывались. А после того, как находившийся вместе с новгородцами в осаде их воевода суздальский князь Василий Васильевич Шуйский "бил челом" великому князю, надежд на успешную оборону и вовсе не оставалось. 14 декабря, в очередную "неделю" (воскресение), послы явились с уведомлением о принятии московского ультиматума. "Государя" просили целовать на обговоренных условиях крест. Но князь "отрече то: не быти моему целованию". Не позволил он целовать крест также своим боярам и наместнику и отказал послам в выдаче "опасной грамоты".

Далее на протяжении нескольких недель продолжался своеобразный торг. Новгородцы надеялись откупиться двумя волостями — Луками Великами и расположенной северо-западнее Ржевой Пустой. Но князь отказался от такой подачки. Тогда ему предложили 10 волостей. Великий князь снова отказался и передал через своих бояр: "Взяти ми половину всех волостей владычних да и монастырьскых да Новоторжьскые, чии ни буди".

Покушение на половину монастырских сел великого князя, видимо, связано с намечавшимися вскоре спорами о монастырском землевладении, в которых Иван III будет поддерживать "нестяжателей". Новгородские посланники согласились с требованием, но готовы были отдать князю половину владений только шести монастырей, "а иные бо монастыри государь пожаловал, земель у них не имал, поне же те убоги, земль у них мало". Князь распорядился провести опись обозначенных волостей, предупредив, что все утаенное — "то земли великих князей". Хотя у владыки князь половины волостей забирать не стал, (взял лишь 10 волостей, в коих значилось около 300 "сох", дань с которых должна бы была составить 150 гривен), само требование выявляет недоверие к нему Ивана III. Примерно вдвое больше составили половины владений шести монастырей (остальным князь оставил их земли). Посольство новгородское, выторговывая уступки, жаловалось на "тесноту в граде и мор на люди и глад". Князь же уточнял, что составляет новгородская "соха" ("3 обжи соха, а обжа один человек на одной лошади ореть, а хто на 3-х лошадех и сам третей ореть, ино то соха"), и платят ли с "сохи" по полугривне или 7 денег. Князь "захотел взяти с обжи по полугривне", но владыка умолил брать по полугривне с трех обж и собирать дань один раз в году. Князь согласился, оговорив, что единая плата будет взиматься с собственников всех категорий. Согласился он и с просьбой не посылать своих писцов и данщиков, оставив это на усмотрение новгородцев.

Разрешив еще ряд спорных вопросов, в частности, о взаимоотношениях Новгорода и Пскова и перебазировании княжеской резиденции из Городища на "двор Ярослава", князь отправил 20 января посла в Москву с уведомлением о результатах похода, и тот через неделю (столько обычно занимала дорога), прибыл в Москву. 2 февраля князь повелел "поимати боярыню Новогородскую Марфу Исакову, да внука ее Васильа Федорова сына". На следующий день по его распоряжению, наместник Иван Васильевич Стрига "поимал" "грамоты докончальные" новгородские с литовскими князьями и королем, и доставил их князю. 7 февраля в Москву были отправлены Марфа Борецкая с ближайшим ее окружением. 17 февраля князь выехал из Новгорода. Вслед за ним выехал владыка "проводити его", и на "первом стане" "явил бочку вина да жребец, а боаре новогордскые являли мехи вина и меду, да ели у него вси, пили с ним". С подобными остановками князь доехал до Москвы лишь 5 марта, и вскоре после этого в Москву был доставлен вечевой колокол. Однако память о вечевых традициях долго будет жить в Новгороде, и позднее к ней не раз будут обращаться в лихие для Земли и Власти времена.

Пока же Новгород продолжал бурлить, и осенью 1479 года Ивану III пришлось снова направиться в Новгород "миром", но в сопровождении значительного отряда с пушками. В летописях этот визит князя излагается отрывочно и глухо, а в иных не упоминается вовсе, хотя предшествующий поход был описан почти по дням на протяжении нескольких месяцев. О причинах поездки великого князя в Новгород наиболее обстоятельно сообщается в "Истории Российской" Татищева. Здесь пересказываются некоторые нерусские источники (в том числе неизвестные до сих пор) о намерении Ахмеда и Казимира организовать большой поход на Русь, используя и Орден, и оппозиционное Москве новгородское боярство. По Татищеву, "князь великий Иоанн (выше по тексту он, в соответствии с летописями и традиционно русским произношением — "Иван"; форма "Иоанн" обычно употреблялась по отношению к церковным деятелям или же в иностранных источниках. — А.К.) Васильевич уведав тайне, яко новогородцы, забывше свое крестное целование, мнози начашеся тайне колебатися и королем ляцким и князьям литовским ссылатися, зовуще его с воинствы в землю Новогородскую". В результате похода, великий князь повелел арестовать зачинщиков заговора и архиепископа Феофила.

Татищев обычно обозначал события в соответствии с источником. Предшествующий год у него датировался мартовским стилем, а продолжение открывается январским 1480 годом. Это явное указание на соединение разных источников, причем январским годом мог датироваться какой-то западный (возможно, польский) источник. Дата "поимания" архиепископа Феофила 19 января имеется и в некоторых других летописях (в Московском своде явная ошибка: "тое же зимы сентября в 9"), но открывается этим сообщением новый год только у Татищева. Сам текст его также отличается от других летописей. У него отмечается, что князь "новогородцев больших крамольников более 100 казни и вся имения их взя. Иных же с 1000 семей детей боярских и купцов разосла по городам низовым в Володимере, Муроме, Нижнем, Переяславле, Юрьеве, Ростове, на Костроме и в иных городех; тамо даде им поместья. Много же купцов и черных людей, до 7000 семей, по городам на посады и в тюрьмы разосла и в Новгороде казни, а на их место жаловал поместьями их детей боярских с иных же городов и многих холопей боярских, много же и купцов в Новгород приведе. И тако конечне укроти Великий Новгород".

"Вывод" новгородцев и перемещение на их места служилых людей и купцов из "Низовской земли" осуществлялся не один год. Под 1489 годом у Татищева (очевидно, из другого источника) повторяется упоминание о тысяче выселенных. Потомки переселенцев долго помнили и передавали потомкам рассказы об этих событиях. (На севере Рязанской области вынужденные переселенцы оставили заметный след и в антропологическом облике края).

Великому князю предстояло решить и еще одну проблему. "Немцы" из Ливонии нарушили заключенное в 1474 году на 30 лет перемирие и начали нападения на псковские "пригороды". По просьбе псковичей московский князь направил в помощь им воеводу князя Андрея Оболенского, который вместе с псковичами совершил успешный поход к Юрьеву, но вскоре ушел из Пскова: очевидно, был отозван Иваном III. Но псковичи, похоже, не поняли, в чем дело, и, решив, что воевода на них обиделся, догнали его и упрашивали вернуться. Отношение к собственному князю, московскому наместнику Василию Васильевичу Шуйскому, выразил псковский летописец: "Бяше тогда въ граде Пскове князь невоиск и грубый, токмо прилежаше многому питию и граблению, и много всей земли грубости учини". Уход отряда воеводы Андрея Оболенского осложнил положение города, и хотя ливонцам не удалось захватить его, урон предместьям и окрестностям был нанесен огромный.