В Пешаварском университете

 

Вскоре после того, как остался позади позади Хайберский проход, вдали на равнине показался древний большой город Пешавар. Вдалеке от Пешавара, среди песчано-каменистой пустыни, справа от дороги виднелись невзрачное зданьице и вывеска:

 

«ПЕШАВАРСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ»

 

А через дорогу, напротив этого зданьица, утопал в зелени громадный архитектурный ансамбль, перед которым красовалась другая вывеска:

 

«ИСЛАМИСТСКИЙ КОЛЛЕДЖ»

 

Улучив час-другой, мы посетили университет. Его вице-канцлер (заместитель ректора) тотчас, как только мы были ему представлены, спросил:

— Мусульмане ли вы?

Удовлетворив любознательность вице-канцлера, мы высказали желание ознакомиться не с юридическим факультетом и не с факультетом теологии (богословия), о которых говорил вице-канцлер, а, если возможно, с биологическим факультетом или с какой-либо биологической кафедрой.

Вице-канцлер пригласил нас в «департамент» ботаники.

Номинально он должен соответствовать нашим кафедрам в высших учебных заведениях. Однако пока еще мало похож этот департамент на университетскую ботаническую кафедру. Это скорее нечто вроде кабинета естествознания. Тесная, бедно обставленная лаборатория. Небольшие клочки земли во дворе, на которых выращиваются главным образом лекарственные растения. Штат департамента — профессор и его ассистент. Вот и все.

Мы познакомились с заведующим ботаническим департаментом профессором Кызилбаш (N. А. Quazilbash).

И здесь неожиданно сверкнула живым светлым творческим огоньком интересная научная деятельность этого ботаника. Профессор Кызилбаш показав нам деляночки, на которых в небольшой коллекции лекарственных растений выращивались различные виды ботанического рода артемизии (полыни). Некоторые из этих видов растений, как известно, обладают замечательным свойством: в них образуется и накапливается сантонин. Это весьма ценное лекарственное (противоглистное) средство. Ученые многих стран уделяют много внимания поискам и исследованию сантониноносных растений. Поэтому большой научный, познавательный и практический интерес представляет найденный пешаварским ботаником в районе Куррам (южные отроги Гиндукуша) новый вид полыни. Этот гималайский вид (Artemisia kurramensis Quazilbash) по продукции сантонина намного превосходит известные до сих пор виды полыни.

Как выяснилось позднее, этот вид сантониноносной полыни, резко отличающийся и по морфологическим признакам от всех известных видов полыни, обитает на глинистых почвах в пустынных горных местностях (на высоте около 1 500 метров над уровнем моря и при наличии годовых осадков всего лишь около 300 мм) не только в районе Куррама, но и в прилегающих к нему районах Афганистана.

Очевидно, что открытие профессора Кызилбаша представляет не только теоретический (ботанико-систематический и ботанико-географический), но и практический интерес.

Однако, судя по размерам и состоянию лаборатории и расположенных во дворе маленьких-, как бы игрушечных, опытных деляночек, эта научная работа, очень важная по своим гуманным целям, плохо обеспечена материальными средствами.

— Как финансируется ваша работа университетом? — спросил я профессора.

— Никак,— последовал неожиданный ответ.— Это мое абсолютно частное дело. Я веду свои исследования без помощи университета.

Вот, оказывается, какова обстановка, в которой протекает ботаническая научная работа в Пешаварском университете. У этого университета не нашлось ни одной анны (мелкая пакистанская монета) для научных ботанических исследований.

Одиноко работает ботаник-профессор на микроскопических грядках, бродит по склонам Гималайских хребтов, движимый гуманным стремлением помочь своему народу находкой нового лекарственного средства.

Глядя на эти вот грядки во дворе Пешаварского университета, вспоминаешь о тысячах советских высших учебных заведений и научных лабораторий, объединяющих организованную работу десятков тысяч исследователей. Площадь их «мелкоделяночных опытов» на специальных опытных полях исчисляется сотнями тысяч гектаров, а в совместных с совхозами и колхозами производственных опытах используются миллионы гектаров. Во всех советских республиках эти учреждения ежегодно расходуют из государственного бюджета сотни миллионов рублей на ботанические работы, преследующие великую мирную цель — преобразование природы — в неразрывном единстве с кровными интересами трудящихся нашей страны.

 

Разговор в автобусе

 

У подъезда одного из отелей, в автобус, отправлявшийся на аэродром, вошел и робко остался стоять у двери худой, бедно одетый смуглый человек средних лет. Я пригласил его занять свободное место рядом со мной. Некоторые из богато одетых белых и смуглокожих пассажиров поглядели так, словно я совершил невесть какой проступок, пригласив бедного человека сесть там, где сидят «саибы» (господа).

Мой новый сосед-пакистанец говорил немного по-английски, и в пути у нас завязалась беседа.

— Я,— сказал пакистанец,— служу носильщиком в авиационной компании. Мой заработок составляет 34 рупии в месяц. Из них восемь рупий в месяц отдаю за ночлег. Остальное — на питание. Конечно, семью свою содержать в городе не могу, жена и четверо детей живут далеко в деревне. Один раз в год мне разрешают навестить их... Моя семья живет еще сравнительно хорошо и не умирает с голоду благодаря моему заработку. Многие в той деревне уже умерли. Урожай был плохой, а у крестьян нет никаких заработков...

Потом я убедился, что ничтожная сумма в 25—35 рупий здесь и в самом деле представляет собой показатель относительно высокой обеспеченности. О таком заработке мечтают не только рабочие, но и очень многие представители мелкой буржуазии.

В Пешаваре, большом и красивом городе, богатые кварталы в роскошной зелени огромных субтропических тенистых деревьев и кустарников, нарядные особняки и дворцы буржуазии являют разительный контраст с ужасающей скученностью бесчисленных лачуг и лавчонок в районах, где живет беднота.

 

 

стр. 57:

 

РАВАЛПИНДИ — ЛАХОР

 

В Пакистане, по пути из Пешавара в Лахор, мы сделали только одну остановку в городе Равалпинди.

Ничем, казалось, не примечательный при беглом осмотре, город этот, когда мы приближались к нему, вызвал вопрос одного из членов делегации, который, как и все мы, был впервые в этих краях:

— Ра-вал-пин-ди... Почему-то знакомо это название, с ним связано что-то важное...

— Ну, как же,— отозвался другой,— это ведь тот самый, можно сказать, знаменитый Равалпинди. Знаменит он тем, что именно в этом городе империалистическая Англия в 1919 году расписалась в своем позорном военном и политическом поражении. В этом городе был подписан мирный договор между Афганистаном и Англией, положивший конец «третьей англо-афганской войне».

Как и во множестве других случаев, империалисты просчитались, затевая эту захватническую войну; не учли того, что Великая Октябрьская социалистическая революция и самый факт существования Советского государства — государства совершенно нового типа — повлекли за собой небывалый подъем национально-освободительного движения в странах Азии. В сложившейся обстановке Англия была вынуждена вскоре прекратить начатую ею войну, подписать с Афганистаном мирный договор в Равалпинди и особой нотой признать независимость Афганистана.

В свете этих исторических событий Равалпинди, этот сравнительно небольшой город в Пакистане, предстал как своеобразный памятник бесславной авантюры империалистов в недалеком прошлом.

 

 

стр. 62-63:

 

«Великая житница»

 

Наш путь пролегал через знаменитое «пятиречье» — Пенджаб («пять рек» или «пять потоков»). Это равнина между реками Сатледж, Инд, Чинаб, Джелам, Рави. Только на севере и северо-востоке расположена узкая полоса предгорья.

«Пять рек» во время муссонов становятся бурными потоками, которые приносят массу ила и песка и, разливаясь, отлагают их на равнине. Мощность наносного слоя местами доходит до 60 метров. Такие равнины носят название «доаб». Пологий уклон равнины (450 — 150 метров над уровнем моря) создает благоприятные условия для ирригации, и здесь в значительной мере развито поливное земледелие, при этом посев производят два раза в году. Осенняя жатва носит название «хариф», весенняя — «раби». При посеве на неполивных, богарных землях урожай собирают только один раз в году.

Это исконная житница страны. Здесь, в Пенджабе, главным образом возделывается пшеница, которая занимает около 3 миллионов гектаров (73% всех посевов пшеницы в Пакистане). Второе место занимает хлопчатник — около 800 тысяч га; 750 тысяч га занято под просо «баджра» и крупнозерное «джавар». В Пенджабе возделывается также кукуруза, табак и масличные культуры. Большое место отведено и плодовым культурам. Среди важнейших культур первое место по объему экспортной части продукции занимает пшеница.

Почти вся орошаемая земля Пенджаба, составляющая около трети орошаемой площади всего Индостана (до его разделения на собственно Индию и Пакистан), находится во владении князей (на территории Пенджаба насчитывается 34 княжества), помещиков (земиндаров) и крупных арендаторов- откупщиков. Крестьяне (хари) в большинстве случаев (75% всех хозяйств) владеют только мелкими участками не более 4 гектаров.

На неорошаемых землях, подавляющая часть которых также является собственностью буржуазно-помещичьей верхушки, арендаторы-крестьяне возделывают крупяные злаки (просо, разновидности сорго и др.), а также зерно-бобовые культуры.

Под все возрастающим бременем арендной платы, налогов на воду, долгов и процентов за долги крестьяне Пенджаба становятся «наследственными должниками» земиндаров и крупных арендаторов.

Не только за землю, но и за пользование водой крестьянину надо платить, причем плата за пользование водой устанавливается самими владельцами оросительной системы и никем не контролируется. Поэтому владелец сможет регулировать расширение посевов той или иной культуры, в которой он заинтересован: повышая плату за пользование водой, чтобы сократить посев не выгодной для него культуры, или, понизив плату за воду, поощрить посев другой.

При таком тяжелом положении пенджабский крестьянин не может применить на своем крохотном участке улучшенные методы обработки земли.

Вот как охарактеризовал индийский экономист Сур (National resources of India) положение мелкого крестьянского хозяйства: «Рабочей силой является крестьянин и его семья, что. касается орудий и тягловой силы, то волы и соха, какими пользовались 1 000 лет тому назад его предки, господствуют еще в сельском хозяйстве. Его труд мало производителен, а хозяйство мало продуктивно, что приводит к низкой урожайности».

Удивительно ли, что при таких условиях здесь малы урожаи и вследствие этого не только резко сократился экспорт пшеницы из Пенджаба, но и в урожайные годы не хватает продовольствия даже для местного населения. Неурожай влечет за собой массовый голод, последствия которого особенно тяжки для сельского населения. А оно составляет около 70% всех жителей Пенджаба.

В Западном Пенджабе в значительной мере развито скотоводство: крупного рогатого скота по переписи 1949 г. насчитывалось около 20 тыс. голов, коз — 10 тыс., овец — 6 тыс. В качестве рабочего и вьючного скота используются буйволы, верблюды, ослы, мулы. Молоко буйволиц отличается высоким содержанием жира. Славится Западный Пенджаб и своими лошадьми белуджской и дханнской пород.

При разделе Индии на два доминиона — собственно Индию и Пакистан — западные районы Пенджаба, рассеченного на две части, оказались в Пакистане, а восточные районы той же провинции были включены в состав Индии. Английские империалисты с коварным расчетом разграничили Индию и Пакистан не где-либо в другом месте, а именно в зоне Пенджаба, создав тем самым повод для споров между Индией и Пакистаном еще из-за... воды!

Ведь здесь сохраняет все свое значение древняя восточная поговорка:

«Солнце — отец, а вода — мать урожая».

Так снова под империалистическим лозунгом «разделяй и властвуй» была создана проблема «режима каналов Пенджаба».

 

 

стр. 64-67:

 

В ИНДИИ

 

«Хозяйка» индийского самолета и кодекс ее качеств

 

Из Лахора в Индию мы отправились воздушным путем. В индийском самолете встретила нас хостесса, т. е. одна из тех «хозяек», которые авиационными компаниями Индии рекламируются как «лучистое воплощение женственности», созданное в результате многотрудной «селекции, испытания и воспитания».

Из добродушно-шутливых проспектов на столиках в самолете можно было узнать также, что хостесса оказывается должна не только «ухаживать за пассажирами, как мать за детьми, кормить их, одевать их, улыбаться им» (и притом «натуральной улыбкой!»), но и — о, верх авиационного сервиса! — она должна, сочувствуя настроению пассажира, «нежно вздыхать, если пассажир печален»!

Благодаря «материнским» заботам одной из таких хостесс мы вскоре после старта в Лахоре прочли в очередном бюллетене; что летим уже над территорией Индии.

Так же, как и в оставшихся позади районах Пакистана, здесь, в северо-западной Индии, простиралась бескрайняя равнина, изрезанная довольно многочисленными и, повидимому, хорошо устроенными шоссейными, а изредка и железными дорогами. Встречались здесь и большие оросительные каналы. Они, насколько хватал глаз, тянулись, как гигантские светлые стальные спицы. Концы их, казалось, воткнутые в голубоватую вату, терялись в густой дымке, скрывавшей горизонт.

В этой части Индии довольно много садов. Видны были и многочисленные, но небольшие зеленые поля пшеницы и буро-каштановые участки, подготовленные к посеву или засеянные лишь недавно. Время от времени ослепительно вспыхивали под солнцем «водные зеркала»— небольшие водоемы и поля, орошенные методами временного затопления.

Очередной бюллетень, розданный хостессой. пояснил пассажирам, что через десять минут самолет будет над столицей Индии — Нью Дели.

Здесь заканчивалась первая часть нашего пути, протянувшегося на многие тысячи километров через РСФСР к юго-восточные республики Союза, через Афганистан, Пакистан и северо-западную Индию. Хотелось поскорее увидеть статичный город этой страны, поближе познакомиться с сельскохозяйственными и биологическими учреждениями и учеными, работающими в области биологии и растениеводства.

Наша научная общественность знает и ценит многих индийских ученых и, в частности, таких исследователей, какими являются известные специалисты по защите растений от болезней и вредителей — доктора: Прути, Мундкур, Рао, Васуева. Биологи и особенно ботаники СССР с большим интересом следят за эмбриологическими исследованиями выдающегося индийского ученого, профессора Махешвари, за исследованиям, выполняемыми под руководством доктора Бисуас — директора Индийского ботанического сада близ Калькутты. Хотелось, чтобы посещение биологических и сельскохозяйственных научных учреждений дало возможность в последующем познакомить советскую научную общественность с направлением, методами и достижениями биологических и сельскохозяйственных исследований и с их практическим использованием в Индии

Но вот, наконец, прошли и эти, особенно длинные, последние десять минут, завершающие наш многодневный путь.