2018-01-08
4652
Особенности: 1. Эпический сюжет в лирическом стихотворении. В стихотворение входит история челов.жизни, не момент, не эпизод, а биография, судьба(«Тройка», «Свадьба», «Гадающей невесте», «Школьник»). Взаимодействие личного хар-ра с данными соц.условиями. герои вмешаны в сферу сознания повествователя, открыто и неприрывно оценивающего изображаемое. Эпизоды как единицы эпич.сюжета включ-ся в сюжет лирич.,образуемый последовательностью прямо оценочных словесных единиц. Субъективность: чуткость к судьбе человека из народа, умение вжиться в его участь и рассказать о ней так, что за рассказом чувствуется мысль повествователя.. это не просто рассказ, а предвидение будущего простого человека, которое вмещено в форму прямого обращения к герою. Повествование насыщено зрительными деталями, изображением жестов и вещей.2. Драматизация повествования – создание иллюзии того, что действие происходит перед читателем(зрителем). Вещные детали- Н. не рисует весь зримо внешний мир, но использует их, чтобы дать представление об опред. бытовом укладе. Н. использует простые, традиционные слова(муж-праведник, сырая могила) – слова, которые окружены густой эмоц.атмосферой. соц.объяснение биографий и хар-ов героев обусловливает содержание сцен(герой ведет себя так, потому что..) герои показаны с сложном душевном конфликте, дается столкновение хар-ов. Биография рассказывается сжато, быстро, образы не развернуты, а намечены.(«Я посетил твое клабдище» - героиня стойкая, жизнерадостная, сильная. «Тяжелый год сломил меня недуг» - вспыльчивость, раздражительность, неуравновешенность. В ней нет жизненной силы, отчаяние проявляется даже в жесте «она молчит, ломая руки..») н. изображает своих героинь в такие моменты, когда обст-ва с наибольшей силой обнаруживают ведущее в их х-ре. 3. Монтаж (понятие эстетики, рой картин, строго отобранных и сведенных к предельной лаканике 2-3 деталей) монтаж у Н.: одно из важнейших средств введения в лирику соц.содержания, углубления объемности лирического изображения, обогащения. Н. создает новый тип лир.стихотворения: в него входят как структурные элементы единого худ.содержания- разнородные мысли, описания, портреты, чувства.. стремление к циклизации(например, стихотворение «Вино»(3ч)- объединение законченных стихотворений в более сложные арихитект.образования. в цикле выраж.более богатое содержание и могут сущ.как элементы нового единства. 4. Прямая речь – средства воспроизведения противоречивости внутр.мира лир.героя. Ср-во введения в лирику героев, отличных от основного носителя сознания. Монолог с неплавным, прерывистым развертыванием лирич.сюжета, передающим: резкие смены настроения, крутые повороты мысли. Лирич.сюжет движется толчками, сериями, перебивающими одна другую. Монолог – это ср-во драматизации(превращает лир.излияние в сцену), сред-во хар-ки героя, не совпад. с повествователем. Функции прямой речи: ср-во воссоздания внутреннего мира героя, позволяет выразить автору прямой взгляд на изображаемое, возможность представить неск.Т.З. – жизнь представляется не в плоскостно-прямолинейной, а в объемной картине. 5. Поэтическое многолосье или несобственно прямая речь- прямая речь, кот.синт.не выделяется из авт.речи. т.о. повест-ль говорит и думает за героя. Голос основного носителя речи(повествователя) осложняется голосами героев. Введение в лир.монолог множества соц.разнородных героев при помощи чужой речи было основано на реалистическом подходе к герою. Новаторство Н.(содержание,темы,подход к дейст-ти, бесстрашие реализма, правдивость) обусловило новую форму. Он обратился к языку народа, прозе, публицистике. Н. создал особую поэтич.форму, которая знаменовала преодоление ром.трад. Он вносит психологизм, его хар-ры соц.типологичны: возникаютизображ.среды, проявляют себя в жизненных обстоятельствах.. народность – выражение нац.культуры, крестьянская тематика(крестьяне без идеализации). Синтез структурных особенностей прозы и поэзии, взаимоотношение образа и мысли. Черты прозаики: точная соотнесенность слова и содержания, сюжетная организация повествования, лаконизм, любовь к точной, выразительной детали. Поэтические средства: энергичный, суровый по простоте стих, преодоление искусственной гладкости стиха, тяжесть неощутима для современного читателя, бытовая разговорность, синт.переносы за пределы стиховой строки.
Лирический герой Н.А. Некрасова: Для лирики, самого субъективного рода литературы, главное — состояние души человека. Это чувства, переживания, размышления, настроения, выраженные непосредственно через образ лирического героя, выступающего как бы доверенным лицом автора. Некрасовский лирический герой, обладая многими чертами автора (гражданственность, демократизм, страстность, честность), воплощает в себе черты времени, передовые идеалы и нравственные принципы «новых людей». Если сам поэт, «ненависть в душе постыдно притая», бывал помещиком в своей деревне, то его лирический герой очищен от этих слабостей, свойственных человеку. Если Некрасов считал, что ему...борьба мешала быть поэтом, Песни... мешали быть бойцом, что он «к цели шел колеблющимся шагом,//Для нее не жертвовал собой», то лирический герой его стихов, задыхаясь вместе с народом «без счастья и воли», справедливо отвергая эти мысли. Именно лирический герой говорит нам о том, какой могучий революционный дух жил в Некрасове, делал его музу «музой мести и печали», какая жажда борьбы горела в нем, какой честности, чистоты, требовательности к себе был этот человек! В творчестве Н. А. Некрасова можно выделить определенные темы: изображение тяжелой трудовой жизни русского народа, сатирическое разоблачение всякого рода угнетателей, создание возвышенных образов «народных заступников», темы любви, природы, назначения поэта и поэзии. Лирический герой каждого из этих циклов глубоко сочувствует народу, видит жизнь его глазами, призывает к борьбе: «Ты проснешься ль, исполненный сил?» Цель его — «толпе напоминать, что бедствует народ». Даже в интимной лирике, в рассказах о трудной, горькой, порой трагической любви, не перестают звучать гражданские мотивы («Зине», «Еду ли ночью... «...Не будет гражданин достойный//К отчизне холоден душой...» Поэтому так полны боли за угнетенных и несправедливо обиженных многие стихотворения. Некрасов, «редким чутьем чуявший русскую жизнь» (Н. С. Лесков), видел везде вопиющую несправедливость, когда каждый, имеющий власть, старается обмануть мужика. И управляющий-немец из «Забытой деревни», и жестокий помещик из стихотворения «Родина», и чиновник из «Размышлений у парадного подъезда», и не только граф Клейнмихель, но и каждый «грамотей-десятник» («Железная дорога»). Поэтому всюду слышится стон мужика: «где народ — там и стон...». И народ, русские крестьяне, в которых встретишь такую удаль и находчивость при совершенном отсутствии хвастовства, такое трудолюбие, доброту, отзывчивость, остроумие и, главное, мужество, — этот народ терпит. Поэт негодует: Чем был бы хуже твой удел, Когда б ты менее терпел! Он в то же время увствует боль за это бесконечное терпение русское: Грабили нас грамотеи-десятники, Секло начальство, давила нужда... Все претерпели мы, божий ратники, Мирные дети труда!.. Лирический герой и автор едины в цикле стихотворений, посвященных Белинскому, Добролюбову, Писареву, Чернышевскому, Шевченко. Поэт преклонялся пред теми, кто шел «в огонь за честь отчизны,//За убежденье, за любовь». Образ «народного заступника» всегда вдохновлял Некрасова, его лирический герой был таким. «Учителем» для него был Белинский, который многих «гуманно мыслить научил». «Какой светильник разума угас!//Какое сердце биться перестало!» — так сказал Некрасов о Добролюбове. О «народных заступниках» поэт писал: Кто, служа великим целям века, Жизнь свою всецело отдает На борьбу за брата-человека,Только тот себя переживет... Во многих стихотворениях поэт воспел образ русской женщины и Родины...коня на скаку остановит, //В горящую избу войдет». И хотя Некрасов видел «убогую» и «забитую» Русь, он глубоко верил: Вынесет все — и широкую, ясную Грудью дорогу проложит себе. Муза Некрасова чувствовала свое кровное родство со страдающим народом («Вчерашний день, часу в шестом...»), поэтому так близка она по выражению к народным песням. Восприняв эти традиции, поэзия Некрасова нередко сливается с песней, в которой «душа русского народа». Многие свои стихотворения поэт прямо называет песнями: «Песня Еремушке», «Песни о свободном слове», «Голодная», «Соленая» (из поэмы «Кому на Руси жить хорошо»). В формировании героя — борца, гражданина, патриота — огромно активное воздействие Некрасова на современников и последующие поколения. Несомненно, что Некрасов оказал влияние на поэзию Блока, Есенина, Маяковского, Твардовского и других современных поэтов. Традиции Некрасова-лирика и эпического поэта — великая школа художественного мастерства борца и гражданина. И как завет звучат слова поэта: Сейте разумное, доброе, вечное, Сейте, спасибо вас скажет сердечное
Лирика Некрасова очень многогеройна. Это подчас целая галерея перевоплощений, своеобразных масок. Огородник и крестьянка-старуха, бедный интеллигент-разночинец и богатый ханжа-барин обрели в его поэзии свой голос. Вот такое умение Некрасова войти в мир других, многих людей, стать поэтом массы и определило своеоб- разие его многотемной, многогеройной и многоголосной лирики. Но особенно оригинален Некрасов там, где он достигает орга- ничного слияния с миром своего героя, когда уже нет образа-маски, как в «Филантропе», например, а происходит слияние героя-персона- жа с героем-автором. Таково маленькое, но удивительное стихотво- рение «Гробок»: Вот идет солдат. Под мышкою Детский гроб несет, детинушка. На глаза его суровые Слезы выжала кручинушка. А как было живо дитятко, То и дело говорилося: «Чтоб ты лопнуло, проклятое! Да зачем ты и родилося?» 152
«Вот идет солдат...» Начато как будто бы обычное повество- вание, есть взгляд на солдата со стороны. Но появилось слово «детинушка», и на нем сомкнулись два мира в некое единство. «Дети- нушка» сказано о солдате, но это такое простое, народное, мужицкое слово, что оно становится уже как бы и словом от солдата. Автор вне героя, о котором рассказывает, но и с ним. Аналогичное «кручинуш- ка» продолжит и закрепит эту интонацию. А во второй строфе, хотя там есть и собственно прямая речь, уже невозможно отделить ге- роя от рассказчика: «А как было живо дитятко, то и дело говорило- ся...» Солдат ли это сказал, подумал, почувствовал или рассказываю- щий о нем автор. В лирике, которую называют выражением внутрен- него мира, сошлись, сомкнулись и слились в единстве два мира: один в другом, один через другой. Такого единства поэт в стихотворениях 40—50-х годов достигает не так уж часто, но это путь, на котором Некрасов придет к важ- нейшим художественным достижениям в изображении народной жизни в 60-е годы. Однако это не значит, что Некрасов всегда просто растворялся в своих героях. В его лирике ясно ощущается своеобразие его собственного голоса, сливающегося с голосами других, но умею- щего оставаться самим собой. В ней есть единство идейных опреде- лений и акцентов, точно указывающих, с кем и за кого лирический герой — автор. В ней есть и единство ритмического строя своеобразного «тягучего» некрасовского стиха, который мы узнаем сразу, который как будто бы однообразен, но этим в известном смысле противо- стоит многоголосому миру его лирики и не дает ему рассыпаться. Умение проникать в мир другого человека определяло и совер- шенно новое изображение характера простого человека, мужика, в лирике никогда не имевшее места до Некрасова. Особенно ясно это видно на примере стихотворения «В дороге», в котором рас- сказывается трагическая история крестьянской девушки, воспитан- ной в барской семье и по прихоти барина отданной в мужицкую семью, на собственную гибель и на горе своему мужу-крестьянину. Стихотворение поражает правдой самого факта, и подчас кажет- ся, что сила стихотворения и суть поэтического открытия Некрасо- ва лишь в сообщении этого факта, в то время как дело не только в этом. Сам крестьянин представал в новом качестве, как человек со своей, частной судьбой, со своим индивидуальным несчастьем, кото- рое не укладывается в песню об общей беде рекрутского набора или разлуки. Общие судьбы народа выражены как частный вариант, личная судьба.
Нельзя сказать, что духовная жизнь народа была Некрасовым исследована широко и многосторонне уже в 40—50-е годы. Отсюда подчас неумение преодолеть известный натурализм в изображении жизни крестьянина, в передаче крестьянской речи. Вспомним хотя бы все эти «патрет», «врезамшись» и т. д. стихотворения «В до- роге»; ничего подобного этой исковерканной, хотя и переданной с дотошной верностью реально-бытовой речи мы не найдем в по- эзии Некрасова 60-х годов.
Сатира часто была для поэта не только средством обличения, но и сыграла важную роль в освобождении Некрасова от старых литературных канонов. Особое место в ней занимала пародия. Некрасовская пародия всегда больше, чем просто пародия. Это по существу новая литературная форма. Такова «Современная ода», та- ков позднее написанный «Секрет (Опыт современной баллады)». В «Секрете», например, где рассказывается о том, как стал миллио- нером наглый и жестокий хищник, приемы романтической баллады (баллад Жуковского, баллады Лермонтова «Воздушный корабль», стихотворным размером которой написан «Секрет») не только паро- дируются, но и заново используются в своем прямом назначении.
Некрасовская пародия, и в этом суть ее, не только не разрушает внутреннего мира стихотворения Лермонтова, но предполагает со- хранение его целостности. Она не пародирует внутренний мир лермон- товского стихотворения, но создает свой и иной мир. Внешне единая форма (не случайно имеет место точное построчное следование лер- монтовским стихам) не объединяет два мира, а служит их противо- поставлению. Там чистый мир любви, поэзии и подвига. Здесь гряз- ный мир обмана, лжи, грабежа. Отношение Некрасова не было цини- ческим отношением к миру поэзии и к идее материнства, а лишь про- тивопоставлением этому миру цинических отношений. Любопытно,- что стихотворение Некрасова довольно точно следует за лермонтов- ским в его «эпической» части, но с четвертой строфы, когда начинаются у Лермонтова собственно лирические излияния мате- ринских чувств, Некрасов покидает своего руководителя и, ни словом не обмолвившись о таких чувствах, продолжает эпический рассказ о судьбе чиновника. Подражание Некрасова — не только факт общественной борьбы, но и один из этапов снижения традиционно-поэтического и обре- тения новой поэтичности. Так, «месяц ясный» у Лермонтова ста- новится у Некрасова «месяцем медным». Здесь появляется не просто неожиданный и резкий прозаизм. В силу уже ближайших ассоциаций (медные деньги, медный пятак) он становится образом-символом, бросающим тень на всю картину и неотрывным от нее. Отдельно Некрасов напечатал в книжке 1856 года поэму «Саша», приобретшую характер если не программы, то призыва к молодому поколению. «Поэма,— писала известная революционерка Вера Фигнер,— учила, как жить, к чему стремиться. Согласовать слово с делом — вот чему учила поэма, требовать этого согласова- ния от себя и других учила она. И это стало девизом моей жизни»7. Наконец, большое место в сборнике заняла лирика в собствен- ном смысле слова, лирика интимная. Было бы неверно, однако, в ряду гражданских стихов рассматривать любовную лирику Некра- сова только как дань, которую отдал поэт традиционной «вечной» теме. И здесь в полной мере проявилось его художественное нова- торство. «Когда из мрака заблужденья..., Давно — отвергнутый тобою..., Я посетил твое кладбище..., Ах, ты, страсть роковая, бесплодная... и т. п. буквально заставляют меня рыдать»8,— писал Некрасову Чернышевский. Уже отмечалось, что своеобразие лирики Некрасова заключается в том, что в ней как бы разрушается лирическая замкнутость, преодолевается лирический эгоцентризм. И любовные стихи Некрасо- ва открыты для героини, для нее. Она входит в стихотворение со всем богатством и сложностью своего внутреннего мира. Некрасов шел новым и непростым путем. Так появляется в его поэзии «проза любви». Эта область противоречивых чувств и отношений потре- бовала новых форм для своего выражения. В поэзии Некрасова создается нечто вроде психологического лирического романа, кото- рый образует группу стихов так называемого «панаевского цикла». Стихи этого цикла имеют определенную автобиографическую основу, не сводясь, естественно, к ней,— длительный, подчас мучительный ро- ман Некрасова и А. Я. Панаевой, которая в дальнейшем стала его гражданской женой. Некрасов вступал здесь в бесконечно более сложную психологически и высокую область постижения че- ловеческой натуры, чем та, что была доступна «натуральной школе» и ему самому в начале сороковых годов («Чиновник», «Говорун» и др.) и которая исчерпывалась, собственно, «социальной психо- логией», обусловливалась и объяснялась непосредственно бытом, сре- дой. Он постигал натуру уже совсем не в духе «натуральной шко- лы», а скорее в духе Достоевского. В этом смысле любовный цикл «панаевских» стихов был важен для будущей работы Некра- сова над характерами и в лирике,' и в поэмах. Сама их социаль- ность и корректировалась, и приобретала в пятидесятые — шестиде- сятые годы углубленный смысл. Не просто создается характер героини в лирическом цикле, что уже само по себе ново, но и создается новый характер, в развитии, в разных, неожиданных даже, его проявлениях, самоотвержен- ный и жестокий, любящий и ревнивый. «Я не люблю иронии тво- ей...» — уже в одной этой первой фразе вступления есть характеры двух людей и бесконечная сложность их отношений. Блок восполь- зуется началом этого стихотворения как эпиграфом к драматиче- ской своей статье «Ирония». Вообще же некрасовские вступления — это продолжения вновь и вновь начинаемого спора, ссоры, диалога: «Я не люблю иронии твоей...», «Да, наша жизнь текла мятежно...», «Так это шутка? Милая моя...». Обратим внимание здесь и на многоточия. Ими заканчиваются почти все произведения его интимной лирики. Это указание на фрагментарность, на неисчерпанность ситуации, на неразрешенность ее, своеобразное — «продолжение следует». Целый ряд сквозных примет объединяет стихи в единства: такова доминанта мятежности. «Если мучимый страстью мятежной...» переходит в «Да, наша жизнь текла мятежно...». Вступление «Тяже- лый год — сломил меня недуг...» и «Тяжелый крест достался ей на до- лю...» тоже сводят эти стихи в некое единство. Устойчивость сообщают и постоянные эпитеты: «роковой» — один из самых люби- мых; «прости» соотносимо с «прощанием». Все эти стихи следуют как бы корректирующими парами, ко- торые поддерживают «сюжет» лирического романа. Мотив писем («Письма») углубляет перспективу, расширяет «роман» во времени. А какой высокий взлет человечности заключает в себе драмати- ческий диалог стихотворения «Тяжелый крест достался ей на долю...». Еще Чернышевский называл это некрасовское стихотворение луч- шим лирическим произведением на русском языке. Стихотворение — одно из самых трагичных у Некрасова,— стихотворение высокого строя, который определен прежде всего удивительным единством основного образа, осеняющего все стихотворение,— образа креста. Он соответствует высокости страдания и окончательного перед ликом близящейся смерти разговора. «Тяжелый крест достался ей на долю...» — начало стихотворения. Здесь, в первой строке, это еще только отвлеченное обозна- чение тягот, едва обновленный житейский оборот («нести крест»). Но он в этом качестве не остается, находит продолжение, на наших глазах материализуется, прямо вызывает уже образ надмогильного креста, получает, так сказать, поддержку в наглядности, развиваясв в мрачном, повторенном в четырех подряд сурофах рефрене: «Близка моя могила... Близка моя могила... Холодный мрак могилы... Близка моя могила...». Слова последней строфы: «Как статуя прекрасна и бледна, Она молчит...» — располагаются в ряду тех же ассоциаций. То, что началось почти бытовым разговорным оборотом, завершилось скульптурным образом, памятником ей и ее страданию. Как глубоки в своей неразрешимости конфликт героев и признание правоты каж- дого из них! Гармоническим, подлинно пушкинским аккордом заканчивается вся эта история нелегкой, проходившей в борениях любви,— стихо- творением «Прости»: Прости! Не помни дней паденья, Тоски, унынья, озлобленья,— Не помни бурь, не помни слез, Не помни ревности угроз! Но дни, когда любви светило Над нами ласково всходило И бодро мы свершали путь,— Благослови и не забудь! Некрасов не только прозаизировал поэзию любви, но и поэтизи- ровал ее прозу. Сколько светлого и гуманного сказал Некрасов в стихах о так называемой падшей женщине, предупреждая во многом картины и образы Достоевского. Прежде всего здесь должно быть названо «Еду ли ночью...», после которого Чернышевский зая- вил, что Россия приобретает великого поэта, а Тургенев, даже в пору близости Некрасову довольно сдержанно относившийся к стихам поэта, писал Белинскому: «Скажите от меня Некрасову, что его стихотворение в 9-й книжке («Современника».— Н. С.) меня совер- шенно с ума свело; денно и нощно твержу я это удивительное произведение — и уже наизусть выучил»9. И здесь мало указать на то, что стихотворение описывает жизнь социальных низов, что здесь вводятся элементы социальной биографии, что оно связано с тематикой и поэтикой «натуральной школы» и т. п. Уже первая фраза «Еду ли ночью по улице темной...» как бы возвращает к известному пушкинскому вступлению «Брожу ли я вдоль улиц шумных...», но одновременно отталкивается от него и ему противостоит. Если пушкинские мысль и чувство по мере движения стихов все более и далее удаляются от конкретности, восходят к всеобщему, к жизни и к смерти в их почти космическом значении, то Некрасов уг- лубляется в воспоминания, в конкретный, такой исключительный и в то же время такой обычный случай из жизни бедняков. Мотив соци- альности поддержан краткой биографической «справкой» о героине. Но этот мотив, случай из социальной жизни, социальная биография вставлены в рамку романтическую. Реальная история оказывается романтически воспринятой и рассказанной. Первые строки сти- хотворения создают мрачный романтический колорит: Еду ли ночью по улице темной, Бури заслушаюсь в пасмурный день... И на его фоне возникает мотив воспоминания: Друг беззащитный, больной и бездомный, Вдруг предо мной промелькнет твоя тень! В самом рассказе есть недомолвки и оборванность, почти таин- ственная; нет ни концов, ни начал: «Где ты теперь?» Создается ощущение странной заброшенности героев в мире, мо- тив судьбы открывает стихотворение и закрывает его, соединяясь с мотивом беззащитности: Друг беззащитный, больной и бездомный... С детства судьба невзлюбила тебя...10 — это из начала стихотворения. А вот конец: И роковая свершится судьба? Кто защитит тебя? Зло, не переставая быть социальным, воспринято и как более универсальное. Всеобщий характер определений (горемычная нищета, злая борьба, роковая судьба) как бы преодолевает исклю- чительность ситуации, не давая ей остаться случаем, казусом, вовлекая ее в общее движение жизненных стихий. Реалистическое начало совместилось с романтическим. В тесных, казалось бы, рамках лирического стихотворения, в необычай- но концентрированном виде Некрасов предсказывает некоторые открытия Достоевско- го-романиста. Это, в частности, характер социального изгоя, в котором шеве- лятся проклятия миру, бесполезно замирающие. Сама ситуация повторится в «Прес- туплении и наказании», где во имя спасения семьи от голодной смерти Соня Марме- ладова пойдет на улицу: история «вечной» Сонечки Мармеладовой восходит к не- красовскому «Еду ли ночью...». И дело не только в сюжете, но и в поэтизации ее поступка; ее физическое падение не только объясняется и оправдывается, оно геро- ично, ибо за ним страдание и самоотверженность. Кстати, цензор Е. Волков возмущался именно безнравственностью стихов: «Нельзя без содрогания и отвращения читать этой ужасной повести! В ней так много безнравственного, так много ужасающей нищеты!.. И нет ни одной отрадной мысли!., нет и тени того упования на благость провидения, которое всегда, постоянно подкрепляет злополучного нищего и удерживает его от преступления. Неужели, по мнению г. Некрасова, человечество упало уже так низко, что может решиться на один из этих поступков, который описан им в помянутом стихотворении? Не может быть этого!» Так нравственная «безнравственность» стихотворения столкнулась с безнравствен- ной «нравственностью» доноса. icg
Сборник 1856 года вышел в пору, когда в стране наступал новый общественный подъем. В конце 50-х годов в жизни России соверша- ются значительные события, последовавшие за Крымской войной, ко- торая обнажила гнилость самодержавно-крепостнических устоев. Страна жила ожиданием перемен. Одни ждали реформ, другие надея- лись на революцию. В связи с этим особенно остро вставал вопрос о народе, его месте, значении, о сути народной жизни. В 1857 году Некрасов в одном из задушевнейших своих лирических созданий — в поэме «Тишина» сделал попытку рассказать о подвиге народа в Крымской войне. Но вопрос о том, что такое народ, в поэме, еще не был решен. Отсюда постоянные мучительные раздумья, подобные тем, что содержатся в стихотворении «В столицах шум, гремят витии...» или в произведении, так и названном — размышле- ниями, с Размышления у парадного подъезда» под заглавием «У па- радного крыльца» впервые поместил в «Колоколе» Герцен с при- мечанием: «Мы очень редко помещаем стихи, но такого рода стихот- ворение нет возможности не поместить»11. Не часто даже у Некрасова в эту пору сводились в таком противостоянии «верхи» и «низы», народ и его враги. Несмотря на сравнительно небольшой объем, стихотворение представляет слож- ную композицию, нечто вроде поэмы. В центре ее — народ. Речь идет не просто и не только о нескольких мужиках, подошедших к подъ- езду важного начальника и грубо отогнанных. При всей реалисти- ческой достоверности характеристик в мужиках символизировано русское крестьянство в целом. Отсюда те обобщения, которые появляются с самого начала. Сколько уже в первых строках определений, как будто фор- мально ненужных, но сообщивших подлинную эпичность образу. В литературе о Некрасове поэта нередко сравнивают с художниками, обычно с так называемыми передвижниками, с Репиным, с Перовым, которые принесли в живопись новую тематику из народной жизни, изображали эту жизнь очень конкретно и точно. И сцену с мужиками в «Размышлениях у парадного подъезда» иной раз сопоставляют с прозаическими произведениями, с «физиологическим» очерком, опять-таки имея в виду конкретность и точность изображения. Но в поэзии, в стихах есть своя, особая конкретность и точность, совсем иная, чем в живописи или даже в прозе. Когда-то сам Некрасов сказал: «Дело прозы — анализ, дело поэзии — синтезис». «Синте- зис» — синтез — означает прежде всего обобщение, поэтическое обобщение. Особенности поэтического изображения заключаются не только в собственно стихотворном размере или в рифмах. Можно ли представить в прозе это — «мужики, деревенские русские люди»? В стихах Некрасова («...мужики, деревенские русские люди») появляется интонация высокого, эпического, поэмного склада. И сами конкретные мужики, подошедшие к данному подъезду, в таком поэти- ческом изображении уже теряют конкретность и единичность, а при- обретают некую символическую всеобщность русского деревенского люда. За ними или, вернее, в них уже предстает как бы вся деревенская Русь, за которую они представительствуют, от лица ко- торой они явились. И если вначале к подъезду подъезжал целый го- род холопский, то здесь к нему подошла как бы целая страна, крестьянская. Реальные приметы «загорелые лица и руки», «армя- чишка худой на плечах, по котомке на спинах согнутых» характеризу- ют их всех, любое определение приложимо к каждому. Ни один из группы не выделен. Мужиков несколько, но они сливаются в образ од- ного человека. Скажем, у всех «русые головы». Можно ли пред- ставить такое в живописи? Заключительные слова вне всякой быто- вой достоверности: «Крест на шее и кровь на ногах...» Поэт уже не может сказать о крестах на шеях, как о котомках на спинах. Крест один на всех. «Крест на шее и кровь на ногах» — последняя примета, собравшая всю группу в один образ и придавшая образу почти символическую обобщенность страдания и подвижничества. В то же время символ этот совсем не отвлеченный, не бесплотный. Му- жики не перестают быть и реальными мужиками в лаптях, при- бредшими «из каких-нибудь дальних губерний». Но поэтичность Некрасова чаще всего такова, что она одновре- менно оказывается нравственной характеристикой, моральным при- говором; и здесь нравственность облечена в те формы, в которые народное сознание чаще всего ее тогда облекало, а именно в рели- гиозные. У Некрасова нет «чистой» религии. У него она скорее синоним народных или даже национальных черт: подвижничества, самоотвер- жения, способности к высокому страданию и социальному протесту. Вообще, и особенно в пятидесятые годы, отношение Некрасова к религии при совершенно бесспорном его мировоззренческом атеиз- ме сложно. «Религия,— писал Маркс,— это вздох угнетенной твари, сердце бессердечного мира, подобно тому как она — дух бездушных порядков. Религия есть опиум народа»12. Некрасов не может не при- слушаться к вздоху угнетенных, где бы он ни рождался. Отсюда сгущенность таких образов и в сцене с мужиками в «Размышлениях у парадного подъезда». Потому они и «помолились на церковь», потому у них и «крест на шее» — как бы символ муче- нического креста, который мужик в этой жизни нес (слово «мука» по- этом тоже здесь названо). Само дело, с которым пришли ходоки, оха- рактеризовано таким религиозно-истовым к нему отношением. То, что «некрасиво на взгляд», красиво по сути, красиво внутренней кра- сотой и содержательностью. Как будто бы некрасивое и низкое (недаром оговорено, что «на взгляд» швейцара) оказывается пре- красным и высоким. И далее поэтическое повествование о мужиках продолжается в таком же и еще более высоком стиле:...Постояв, Развязали кошли пилигримы, Но швейцар не пустил, скудной лепты не взяв, И пошли они, солнцем палимы, Повторяя: суди его бог! Разводя безнадежно руками, И, покуда я видеть их мог, С непокрытыми шли головами... 6 Заказ 539 161
Убогие крестьянские сумки и котомки названы — «кошли», скром- ное задабривание — швейцарские чаевые — «скудная лепта». Нако- нец, сами мужики названы «пилигримы», то есть религиозные путе- шественники, взявшие обет на служение; названы, может быть, чуть- чуть иронически. Впрочем, ирония почти незаметна и снята в даль- нейшем развитии образа, ибо определение «пилигримы» находит продолжение, развертывается. Потому-то и появилось палящее солнце. Сохранился рассказ жены Некрасова А. Я. Панаевой о том, как создавалось это некрасовское произведение. Однажды Некра- • сов увидел из окна своей квартиры, как крестьян, подошедших к дому напротив, отгоняли от подъезда дворники и полицейские. Крестьяне выглядели озябшими и промокшими: было осеннее петербургское ут- ро, холодное и дождливое. У Некрасова же речь идет о палящем солнце. И не случайно. «Пилигримы» рифмуется с «солнцем па- лимы» не только внешним образом. Здесь есть внутренняя переклич- ка. Так на миг мелькнула перед нами картина жарких пустынь и бредущих под палящим солнцем паломников. Со строгостью и цельностью почти скульптурной группы пред- ставшие в первой части произведения мужики — не только страдаль- цы, но и подвижники, они не только забиты, но и нравственно высоки. Это особенно явственно обнаруживается в контрасте с образом вель- можи, нарисованным в тоже высокой, но уже сатирико-одической манере, восходящей к Державину и показывающей лишний раз, как широк творческий диапазон Некрасова, как углублен он в рус- скую поэтическую культуру. Поэт вводит нас в иной и противоположный мир: в самих стихах эта, другая часть, отделена. Отделенность подчеркнута и резко изме- нившейся парной рифмовкой, которая появилась в стихотворении впервые: А владелец роскошных палат Еще сном был глубоким объят... Ты, считающий жизнью завидною Упоение лестью бесстыдною... За образом владельца роскошных палат стоит образ реального человека, или как говорят, прототип. О нем сообщил Черны- шевский в одном из писем: «Могу сказать, что картина: Созерцая, как солнце пурпурное Погружается в море лазурное и т. д.— живое воспоминанье о том, как дряхлый русский грелся в коляске на солнце «под пленительным небом» Южной Италии (не Сицилии). Фамилия этого старика — граф Чернышев»13. Граф Чернышев, который здесь упомянут, очевидно, князь А. И. Чернышев, более двадцати лет бывший николаевским военным министром, позднее — председателем Государственного совета. Сво- ей головокружительной карьерой он был прежде всего обязан жесто- кому и подлому поведению в пору декабрьского восстания 1825 года и после него. Некрасов, видимо, недаром обронил презрительное — 162
«герой». На счету Чернышева было и такое «геройское» дело, как руководство казнью декабристов. Сейчас установлено и еще одно обстоятельство. В то время, когда было написано стихотворение, в «роскошных палатах», в до- ме, находившемся почти напротив петербургской квартиры Некрасо- ва, из окон которой поэт наблюдал сцену у «парадного подъезда», жил министр государственных имуществ М. Н. Муравьев, буду- щий кровавый усмиритель польского восстания; оно произойдет через четыре года после создания стихотворения, в 1863 году. Поэт выступил в роли своеобразного пророка, заклеймив не только веша- теля прошлого, но и вешателя будущего: кличка «вешатель» после 1863 года прочно прикрепилась к Муравьеву. Однако образ, созданный в стихотворении, много шире своих ре- альных прототипов да во многом иной и по сути. Это уж никак не фигура николаевского чиновника. Это скорее барин, сибарит, погру- женный в роскошь и негу. Недаром обычно и называют его вельможа, хотя самим Некрасовым он так нигде не назван. И именно этот образ не случаен. Такой образ не только противостоит контрастному об- разу крестьян, но, хотя совершенно в другом роде, ему соответствует. В нем тоже есть предельное обобщение, грандиозность. Нравствен- ной высокости крестьян не только противостоит, но и соответствует глубина нравственного падения вельможи. Здесь есть единство меры, уравнявший эти образы масштаб. Что же помогло Некрасову создать такой характер вельможи? В русской истории был период, который еще Белинский определял как век «вельможества». Это XVIII век, точнее, век Екатерины. И была литература, которая это время разнообразно и полно выразила. Некрасов очень тонко рестав- рирует такую литературу и ее главную форму — оду, вызывая тем самым к жизни образ целой эпохи — XVIII век. И образом этой эпо- хи, масштабом ее характеризует своего вельможу. Есть в стихотворении и еще одна поэтическая традиция — песенная, скорбная. Она определяет звучание третьей части. Отры- вок стихотворения со слов «Назови мне такую обитель...» недаром стал одной из любимых песен революционной, демократической, особенно студенческой, молодежи. Здесь музыкален весь его строй, проникнутый песенным лиризмом. Уже в первом стихе этой последней части задана ее тема, и не только идейно-смысловая, но и музыкаль- ная— «Родная земля!». Сразу возникшая тема — «Родная земля» — как бы покрывает собой, вбирает в себя весь последующий, казалось бы, чисто эмпирический материал: поля, дороги, тюрьмы, рудники, овины, телеги и домишки, подъезды судов и палат (здесь и подъезд, о котором было рассказано, стал одним из сотен). Тема эта — «Родная земля» — не дает такому материалу рассыпаться, остаться простым перечислением. Реализованная в нем, она его осеняет и сообщает ему значительность. Мотивы песни, чисто рус- ской, народной, национальной, подчас очень ощутимо вторгаются в авторское повествование. Есть здесь и обычно отличающие народную поэзию повторы («стонет он... стонет он») и внутренние рифмы, тоже очень характерные для народной поэзии («по полям... по тюрьмам»). 6* 163
В первой же строке словом «застонет» задан музыкально-эмоцио- нальный тон всей этой части — песни-стона. Слово «стонет» поддер- живает его, многократно и ритмично повторяясь. Как бы самый стон, много раз возникая, нарастает на одной томительной ноте: Стонет он по полям, по дорогам, Стонет он по тюрьмам, по острогам, В рудниках, на железной цепи; Стонет он под овином, под стогом, Под телегой, ночуя в степи; Стонет в собственном бедном домишке, Свету божьего солнца не рад; Стонет в каждом глухом городишке, У подъезда судов и палат. т Наконец, сразу и мощно вступает как бы целый оркестр, или, точнее, хор: Выдь на Волгу... Не «пойди» и не «выйди». Призывное: «Выдь на Волгу» — дости- гает эффекта музыкального взрыва: Выдь на Волгу: чей стон раздается Над великою русской рекой? Этот стон у нас песней зовется — То бурлаки идут бечевой!.. Стон мужика подхвачен песней-стоном бурлацкого хора. И дело не только в том, что сказано о бурлаках, но и в том, как о них сказано. Слово «выдь» не выдумано Некрасовым, оно отражает особенности живой речи, характерной для жителей ярославского, «бурлацкого» края, который Некрасов — сам ярославец — хорошо знал. То же и слово «бурлаки» с типичным для этого говора ударе- нием — как видим, Некрасов поставил такое ударение совсем не для того, чтобы соблюсти стихотворный размер: появились интонации самой бурлацкой речи. Песенная мелодия льется могуче и широко. Недаром в конце вступает тема Волги — извечной героини русских народных песен. Поет уже как бы вся Русь: Волга!. Волга!.. Весной многоводной Ты не так заливаешь поля, Как великою скорбью народной Переполнилась наша земля,— Где народ, там и стон... Тем не менее не песня-стон заканчивает это произведение, на- званное размышлениями, а именно размышления,— и по поводу песни-стона тоже — раздумья о судьбах целого народа. Размышле- ния, раздумья рождают мучительный вопрос — обращение к народу: Эх, сердечный! Что же значит твой стон бесконечный? Ты проснешься ль, исполненный сил, Иль, судеб повинуясь закону, Все, что мог, ты уже совершил,— Создал песню, подобную стону, И духовно навеки почил?.. 164
Заканчивается произведение мучительными раздумьями о народной судьбе. Если учесть, что стихотворение написано в 1858 году (а может быть, даже в 1859 году), станет ясным, насколько далек был Некрасов от оптимизма в ту пору. Даже горячий призыв к револю- ционному подвигу, содержащийся в тогда же написанной «Песне Еремушке», вряд ли можно рассматривать в качестве обращения к крестьянству, к крестьянской молодежи. Очевидно, судя по стили- стике песни, по смело введенной, хотя и несколько искаженной из цензурных соображений знаменитой формуле французской револю- ции: братство, равенство, свобода (в подцензурном варианте было: братство, истина, свобода), адресат песни — прежде всего разночин- ная молодежь. Известно, что в числе групп населения, для которых революционеры предназначали свои воззвания (крестьяне, солдаты), особо была представлена молодежь. «План,— писал революционер А. А. Слепцов,— был составлен очень удачно, имелось в виду обра- титься последовательно, но в сравнительно короткое время ко всем трем группам, которые должны были реагировать на обманувшую народ реформу 19 февраля. Крестьяне, солдаты, раскольники... здесь три страдающих группы. Четвертая — молодежь, их друг, помощник, вдохновитель и учитель. Соответственно с этим роли были распределены следующим образом... молодое поколение взяли Шел- гунов и Михайлов»14. «Надежду России составляет народная партия из молодого поколения всех сословий»,— говорилось в прокламации15. Думается, что в этой связи некрасовская песня-воззвание обретает дополни- тельный революционный смысл. Если бы мы попытались остаться только в рамках литературы, нам пришлось бы сказать, что за несколько лет до появления романа Чернышевского «Что делать?» Некрасов лирически пред- угадывал, предчувствовал и вызывал к жизни образ Рахметова, образ необыкновенного человека, призванного к подвигу, может быть, единственному: Будешь редкое явление, Чудо родины своей; Не холопское терпение Принесешь ты в жертву ей: Необузданную, дикую К угнетателям вражду И доверенность великую К бескорыстному труду. За идеалом гражданского служения, вдохновляющего произведе- ние, стояли реальные образы соратников Некрасова, прежде всего Добролюбова, на квартире которого, кстати, и создавалась «Песня Еремушке». «Помни и люби эти стихи,— писал одному из друзей Добролю- бов,— они дидактичны, если хочешь, но идут прямо к молодому сердцу, не совсем еще погрязшему в тине пошлости»16. И молодость поняла и приняла «Песню». 165
«Песня Еремушке»,— вспоминает современница,— оглашала то и дело рекреационные залы новой женской школы; это стихотворение заключало в такой доступной форме правила новой житейской мудрости. «Жизни вольным впечатлениям душу вольную отдай»,— начинала, бывало, одна, самая бойкая из нас, и тотчас находились другие, которые продолжали: «Человеческим стремлениям в ней проснуться не мешай». «Необузданную, дикую к лютой подлости вражду»,— декламировали несколько, дружно обнявшихся между собою, девочек. «И доверенность великую к бескорыстному труду»,— как-то особенно кротко и нежно продолжали другие. И вскоре собира1 лась целая толпа... толпа, соединенная «Песнью Еремушке», которая была в полном смысле слова нашею ходячею песнью! Когда старшие заставляли нас подчиняться стариной освященным обычаям, которые приходились нам не по вкусу, мы отвечали словами из «Песни Еремушке»: «Будь он проклят, растлевающий пошлый опыт — ум глупцов!» — и говорили самим себе: «Силу новую животворных новых дней в форму старую, готовую необдуманно не лей!» Я, конечно, не могу утверждать, что под влиянием «Песни Еремушке» возникла описанная Тургеневым в «Отцах и детях» рознь между двумя поколениями, но эта песнь, во всяком случае, служила первым воплощением — формулировкой этой появившейся тогда розни. В Некрасове подраставшее поколение видело мощного защитника всех возникавших в то время новых стремлений».
