2018-01-08
374
Спустя какое-то время к нашей «банде моряков» подошли два старшины. Один был старшина 1-ой статьи[9], а другой старшина 2-ой статьи[10]. Сапожников (в дальнейшем Сапог) и Козьменко. Нас построили, пересчитали и повели в учебный батальон 43-тьей Дивизии Ракетных Кораблей (в дальнейшем ДРК). На правых рукавах у этих старшин были пришиты шевроны, на которых был изображён Корабль, а под ним название «Пётр Великий». Мне это название мало о чём говорило.Я его слышал только один раз от одного алкаша, когда работал на заводе – он мне рассказывал, что там у него друг служил и что там половина экипажа кавказцы. Я ещё тогда подумал: неужели их и на корабли призывают? Мой отец рассказывал, что они ведут себя как короли, ничего и никого не боятся. Ещё я думал, что этот «Пётр Великий» находится на Балтийском флоте. Почему я так думал? Сам не знаю.
***
Нас подвели к 3-х этажному зданию, облицованному голубой штукатуркой. Я не был готов оставаться там надолго. Но, так называемый «Курс молодого бойца» вместо положенных 45 дней продлился почти 3 месяца… 3 долгих месяца полнейшего дурдома. Мы поднялись на третий этаж, и первым делом я увидел дневального, стоящего «на баночке». На военном сленге так называется пост дневального. Первым делом к нам подбежали кавказцы и начали спрашивать, есть ли среди нас мусульмане. Таковых среди нас не оказалось, и они, расстроенные, ушли от нас. Мои худшие ожидания оправдались – их и на корабли призывают. В учебном батальоне было всего 380 – 400 человек из них 100 кавказцев. Меньше, чем русских, на четверть, но их все боялись, так как они стояли друг за друга. Это оказалось их единственным достоинством как нации. Русские находили разные отговорки поповоду того, что их не трогают. Но всё сходилось к одному – боязни. Я и сам боялся. Они были сильнее нас духом, а человек 60 из 100 были мастерами спорта по разным видам спорта, в основном, греко-римской борьбе. Следовательно, сильнее нас физически. Офицеры их не трогали. Из всего батальона среди русских их не боялись только 2 человека – командир батальона майор Михайлов, боевой офицер, прошедший не одну войну, и прапорщик из морской пехотыпо прозвищу «Санта».Кавказцы боялись этих «вояк» как огня,иот этого у меня в дальнейшем появилось злорадство. Хоть кого-то они боятся. Остальные офицеры, мичмана и старшины их не то, чтобы боялись, хотя…
***
Сапог и Козьменко передали нас на поруки одному контрактнику, который выглядел намного старше своих 20 лет, и куда-то удалились. Этот контрактник, в звании старшина 2-ой статьи, тоже построил и пересчитал нас. Затем повёл в спальное расположение 4 роты. Чтобы туда попасть, надо было пройтипо длинному коридору мимо ещё двух огромных спальных помещений. В то время там проходили строевые тренировки 2-ой роты, моряки которой шли на корабль «Пётр Великий». Проводил их старшина 1-ой статьи Черепанов (далее Череп), высокий и худощавый. Он орал на призывников как бешеный, лицо было краснее помидора, а волосы взъерошены. Так получилось, что мы с ним встретились взглядами и он на меня тоже разорался. Как то даже обозвал меня. При этом у меня появился испуг. Первой мыслью было: Куда я попал? А второй – «Не дай бог к нему попасть»! Но деваться было некуда, я готов был идти до конца. А это ещё были цветочки, ягодки ждали впереди. Наконец мы дошли до расположения, больше похожего на школьный класс. Моряки этой роты шли служить на эскадренные эсминцы 43 ДРК – «Адмирал Ушаков», «Гремящий» и тот самый «Безудержный» (в дальнейшем «Бизон»). Я тогда ещё подумал, что точно на «Бизон» попаду. Мы расселись на скамейки перед «шконарями», а Паша, с которым я еще на областном сборном пункте делил палку колбасы, даже прилёг, за что сразу же получил по лбу кулаком. Мы все вздрогнули. Это был первое правило, чего делать здесь нельзя. Ещё нам старшина поведал, что будут ночные подрывы. Это мне не понравилось, да и кому понравится то, что спать ночью не дают. В дальнейшем я узнал, что в общей сложности в учебном батальоне располагаются 4 роты. Первая шла на тяжёлый авианесущий крейсер «Адмирал Кузнецов», вторая рота на тяжёлый атомный ракетный крейсер «Пётр Великий», третья на ракетный крейсер «Маршал Устинов», а 4, как я уже говорил, на эскадренные эсминцы. Спустя некоторое время нас повели на медицинский осмотр. Там мы снова увидели Сапога и Козьменко. Они держали в руках 3 личных дела –моё и ещё двух пареньковиз Саратова. Одного из них звали Егор, худенький, ростом чуть выше меня и светловолосый. Мы с ним сразу подружились. Второй, Миша, был страшненьким и невысоким. Именно нас троих они забрали и повели во второе спальное расположение, где находились 2 и 3-тья рота. Двоих челябинцев забрали в первую роту, и только 7 человек попало на «Бизон» в четвёртую роту.
***
Когда я увидел Черепа, мне стало нехорошо. Он оказался не единственным старшиной в нашей роте. Всего их было 7. Двое из старшин, Вадим и Кайрат, оказались родом с Магнитогорска, то есть, моими земляками. Только поэтому мне, по-видимому, было немножко легче, чем другим. Особенно по ночам. Старшины из других рот напивались и ходили по спальням, поднимали, поджигали «пушок» на головах зажигалками, а также избивали и прокачивали призывников. Меня не трогали. Все старшины были с «Петра Великого». Череп и Кайрат служили в БЧ-2 (боевая часть 2) по контракту; Макар был из БЧ-7, Вадим из БЧ-4, они были «срочниками»;Селезнёв – «контрактник» с комендантской службы. Комендантская служба нашего крейсера относилась к подразделению морской пехоты, поэтому матросы и старшины, служившие в ней, носили зелёную сухопутную форму, чёрные береты и берцы[11]. Причём,чёрный берет они надевали только тогда, когда разбивали бутылку об свою голову. Сапог был из химической службы, а Козьменко из БЧ-5 – тоже «контрактники» Из всех старшин самыми жестокими по отношению к призывникам были старшина 1-ой статьи Кайрат истаршина 1-ой статьи Селезнёв. Селезнёв так вообще оказался редкостным ублюдком. О боевых частях более подробно я узнаю, когда попаду на корабль, но об этом гораздо позднее.А вот о личностных качествах каждого из старшин я узнаю в скором времени. У каждой из 4-х рот был свой командир, обязательно офицер. Командир нашей роты старший лейтенант Ахметов, оказался родом из Сатки, что в Челябинской области, но я об этом узнал только на корабле.
***
Вадим и Кайрат встретили меня как своего земляка – вежливо и радостно. Отвели меня в класс, где сидела наша рота. Кто-то готовил форму одежды, кто-то просто трепался. Уже в учебном отряде мне выдали шевроны с изображением нашего крейсера и матросские погоны. Я их начал пришивать, честно сказать, первый раз занималсяподобного рода занятием. Параллельно с этим я начал знакомиться со своей ротой. Всего на «Пётр Великий» шло около 60 человек. Но в классе сидели не все. Тут же я увидел парней в зелёной сухопутной форме–Бисеров (далее Бисер) и Стёпа.Только вместо пилотки на головах у них были надеты кепки цвета формы, а на ногах вместо берц, сапоги. Они шли в комендантскую службу, это было понятно. Бисер был весьма весёлым и жизнерадостным, говорящим плохо по-русски парнем татарской национальности. Стёпа же показался мне очень хитрым и очень подлым человеком. И в дальнейшем я оказался прав в этом плане: он станет заставлять более слабых призывников стирать себе носки, а также приносить ему сигареты. Закончив подготовку формы одежды после отбоя, в тот день мой земляк Вадим стоял дежурным по роте и разрешил мне шить до победного, я отправился спать около 22:30.Отбой происходил в 22:00, а подъём в 6:00, то есть, по сухопутному распорядку дня. Спал первую ночь очень плохо, так как всё время кто-то ходил, повсюду скрипели «шконки», а часа в 3 ночи проснулся оттого, что кто-то рядом со мной матерится. Я приоткрыл глаза и увидел, что один из наших старшин – Кайрат, сидит пьяный на «шконке» и кого-то зовёт матом, понятно было, что призывника. Я и не заметил, что лёг на соседнюю с ним «шконку». Призывник смиренно подошёл, Кайрат заставил его присесть на корточки, тот присел. И тут призывник получил ногой по лицу. Раздался приличный шлепок, мне стало страшно, я закрыл уши подушкой, а сердце начало биться, как бешеное. Кошмар! – подумал я… Уснуть после этого мне так и не удалось. Переваривал увиденное.
Утром я услышал крик дневального «Подъём!», вскочил и начал в бешеном темпе одеваться, думал, что и здесь на время одеваются. Но заметив, что все медленно встают и протирают глаза, остепенился. В этот день предстояла большая приборка или как её ещё называли парко-хозяйственный день (ПХД), меня об этом заранее предупредили. До этого я и понятия не имел, что это такое. Но перед ПХД нас повели на завтрак, который начинался в 7 утра. Дневальный кричал: «Построение!», кто-то из наших повторял, и мы быстро шли одеваться. Так было всегда на протяжении всех 3-х месяцев. Чтобы не спутать свою шинель с чьей-нибудь другой, мы её «клеймили» белым штрихом в виде таблицы, в которой указывались номер военного билета и фамилия. Так поступали со всеми вещами.Были и кражи, которые не сразу обнаруживались,– что стоили взять чужую шинель: надел да пошёл. Уже одетые мы строились в 2 ряда в длинном коридоре, каждое подразделение на своём месте. Я быстро нашёл своих и встал рядышком с Кириллом – пареньком из нашей роты. Вчера я его не видел. Мы тихонько разговорились и познакомились. По мере того как мы строились, старшины проверяли нас по списку роты. Военнослужащий, услышав свою фамилию, громко и чётко кричал: Я! У некоторых не получалось громко кричать, и за это они получали по кадыку от Черепа, Кайрата, Макара или Селезнёва. Вадим же и пальцем никого не трогал. А одного матроса Череп пнул в грудь, да так, что тот пошатнулся и упал. В общем, относились к нам как к скоту, и от этого становилось обидно и в то же время жутко.
После того как мы все построились, нас проверили по списку и с нами поздоровался начальник штаба учебного батальона капитан-лейтенант Руденко. Смешной, маленького роста человечек. Но выглядел он очень важно. Поэтому мы его боялись, офицер, как-никак. Командира батальона мы пока не видели, у него в тот день был выходной. Начальник штаба скомандовал: «Напра-Во!», все повернулись и потихоньку начали продвигаться к выходу. Выходили не спеша, но «добрые» старшины то и дело нас подгоняли подбадривающими фразами нецензурного характера. Да и офицеры от них недалеко уходили. На улице строились в 3-4 ряда, а когда нам в очередной раз давали команду «Напра-Во», получалось 3-4 колонны. Между ротами было расстояние шагов в десять. Шли строевым шагом, который не сразу у меня получался. В основном, командовал нами Череп, так как у него голос громче, чем у всех остальных старшин оказался. «Раз, раз – раз, два, три…!»
Каждая рота пела свою песню. Матросы из первой роты пели песню просвой «Адмирал Кузнецов»:
«Андреевский флаг [12] над солёной волной
Великой России оплот,
Зовёт нас как прежде дорогой морской
В багровые дали зовёт,
И время прорвав, словно плотный туман
Как символ победы отцов,
Терзая винтами седой океан
Идёт «Адмирал Кузнецов»…»
Наша вторая рота впоследствии выучит песню, предложенную Сапогом, однаждымы её спели ровно 20 раз подряд, при этом шагая чётким строевым шагом:
«Золотые якоря за плечами горят,
Ветер ленты матросские вьёт,
А про нас говорят штормовые моря
И волна голубая поёт,
А про нас говорят штормовые моря
И волна голубая поёт.
Вот на базу придём и на берег сойдём
Там любимая девушка ждёт,
А про нас говорят штормовые моря
И волна голубая поёт,
А про нас говорят штормовые моря
И волна голубая поёт…»
Третья и четвёртая рота тоже пели песни, но слова их песен я, к сожалению, не запомнил.
Дорога в столовую была недолгая. В середине здания, в котором располагался наш учебный батальон, была арка, пройдя которую, мы выходили на неширокую автомобильную дорогу. Через дорогу находилась «Дубовка» - так называли учебный центр, где старшины учатся на мичманов. Там же располагалась и наша столовая, вмещающая около 500 человек. За раз нас ходило есть около 350. Мы поротно строились в столовой, и каждая рота ждала своей очереди. Это был утомительно-долгий процесс. Кавказцы всегда шли первыми, как короли. Ну что поделать, если большинство русских парней трусишки. Это не оправдание, это констатация факта. Если кто-то садился с ними за один стол, а стол вмещал 10 человек, то они могли забрать всё масло себе. Кашу-то не трогали, она была противная. На обед давали «жаркое по-домашнему», так называлось это блюдо в меню. Было вкусно, но, тем не менее, до домашней стряпни было далеко. Давали ещё яблочный сок, так вот кавказцы его отбирали, поэтому первым делом, не дойдя ещё до стола, мы его выпивали. За стол садились уже с пустыми кружками, те злились из-за этого, а я злорадствовал. После каждого приёма пищи мы также с песней возвращались в батальон.
***
Особенно хорошо я и запомнил второй день пребывания в батальоне: до обеда нас ожидала большая приборка, и я понял, что это такое. В тот день я узнал, что железный тазик, в котором «наводится мыло», на военно-морском сленге называется «обрез», тряпки – «ветошь», веник – «голяк». Подмести обозначало «проголячить». Весь процесс приборки проходил в несколько этапов. Одни сначала «голячили» (т.е. подметали), другие, не теряя времени, наводили мыло: кусок мыла истирали о край «обреза», затем резкими движениями рук бултыхали воду, в результате чего образовывалась пена, пену раскидывали, третьи этупену по полу растирали, четвёртые собирали её тряпками. Весь этот «удивительный» процесс контролировали старшины, то и делоругаясь на нас матом. Они устанавливали определённые временные рамки, если мы не успевали, то приборка производилась заново. Если мы успевали, то они искали «косяки», если они их находили, то приборка всё равно начиналась заново. А «косяков» всегда хватало…Ну так вот, старшины меня послали делать приборку к старшине 1-ой статьи Селезнёву, который былиз комендантской службы нашего крейсера. Тут ко мне присоединился ещё один паренёк, который в дальнейшем сам попадёт служить в эту комендантскую службу. Мы взяли «обрез» с водой, «ветошь», кусок мыла и пошли к ним в спальное расположение. В тотмомент там находился сам Селезнёв и ещё один старшина-кавказец с ракетного крейсера «Маршал Устинов» - онбыл старшиной в 3-ей роте. Я поставил обрез на пол, сел на корточки и стал тереть мыло о край обреза. Селезнёв достал нож, забрал у меня искромсанный кусок мыла со словами: «А ну-ка, давай его сюда!» и сам стал его тереть, мне же приказал наводить мыло. Я не умел этого делать так ловко, как те призывники, которые торчали в батальоне уже 2 недели. Я стал бултыхать воду круговыми движениями правой руки, то есть, попросту мешать её. Селезнёв, видя всё это, приставил нож к моему горлу, да так сильно, что у меня потом след остался, и сказал со злобным видом, что с удовольствием бы резанул мне горло. В его глазах я видел безразличность, а в моих глазах он увидел первобытный страх, и ему это, по-видимому, понравилось. Да, я тогда испугался, как никогда раньше. У меня был шок. Мой напарник увидел эту картину и сам принялся «наводить мыло», научив и меня этой процедуре. Весь тот день я ходил очень бледный и ни с кем не разговаривал. Егор и Кирилл, мои новые друзья, меня поддерживали, как только могли. Дурдом, думал я… Но это всё было ничего по сравнению с первым месяцем жизни на самом корабле. Но об этом тоже позже. Вообще, весь процесс большой приборки проходил всегда очень шумно. Двигали «шконари» и выносили вытряхивать одеяла на улицу. А в спальных расположениях «наводилось мыло», много мыла. Приборку делалитолько русские призывники, а все «нерусские» ходили с важным видом или же прятались по разным закоулкам. Офицеры им и слова не говорили. Они не хотели портить себе настроение, а те могли и по роже дать. Вот так у нас было весело. Кавказцев ненавидели все русские. Как-то один призывник очень жестоко пошутил над ними: «чёрные» не пользовались туалетной бумагой, а подмывали свои задницы водой из бутылок. Бутылки с водой грели возле батарей. Так вот, этот призывник добавил уксус, по-видимому, взятый из столовой, в несколько таких бутылок. Уж чего-чего, а уксуса он не пожалел… Когда те сходили «по большому» и начали подмываться, крики были слышны на весь батальон! Те кричали от боли, а мы смеялись. Жестоко, но зато справедливо. Справедливость когда-нибудь должна торжествовать. Их положили в больницу с химическими ожогами. Командир батальона и начальник штаба долго мурыжили всех русских за этот поступок, но никто так и не сознался. А «чёрные» стали нас побаиваться. Вот как один человек хитро, подло и справедливо проучил весь их род!
***
После месяца, проведённого в учебном батальоне, призывники стали заболевать различными видами болезней. Что только не было: и ветрянка, и корь, туберкулёз, чесотка, хотя мылись, как и положено во всех войсках – 1 раз в неделю, в той же самой бане у того же самого ефрейтора-контрактника. Болели и гриппом – без гриппа так вообще ни один призыв не проходил…Мне повезло, что ветрянкой я переболел в детстве, а вот мой сосед по «шконке», он же мой «боевой товарищ» Егор, подхватил еёочень легко. Он ею не болел ранее. Остальные болезни и недуги, слава Богу, меня миновали. В результате общей эпидемии оставшиеся 2 месяца курса молодого бойца большую приборку производили каждый день. Это стало в своём роде наваждением.
Помимо мыла мы всё вымывали ещё и с хлоркой. Наши рабочие платья превратились, в буквальном смысле, в лохмотья. Теперь мы походили не на моряков, а на заключённых каторги – худые, бледные и вечно голодные. Одни кавказцы у нас ходили чистенькие, ещё бы – они ничего не делали. И со стороны можно было подумать, будто они наши начальники. Строили из себя правоверных мусульман, говорили, что им религия не позволяет приборку делать. Это всё враки были, дома они всё делали. Но здесь они были королями. Офицеры их даже поставили тогда приборками руководить. Это было полнейшим абсурдом.
Кроме приборки и издевательств со стороны старшин и кавказцев, мы также изучали корабельные правила, обязанности дневальногои матроса. Немножко изучили автомат Калашникова, из которого во время службы я выстрелил всего лишь 5 патронов.Не густо. Но смысл службы на кораблях заключался не в этом, поэтому надобности в данном виде оружия у нас не было. Только комендантская служба занималась оружием. Да и то, это подразделение было не на всех кораблях, а только на больших, вроде нашего «Петра Великого» и авианесущегокрейсера «Адмирал Кузнецов», на который шла первая рота нашего учебного батальона, и поэтому у них тоже были «зелёные» - так мы их называли.
В учебном батальоне было место и культурно-массовым мероприятиям. В свободное время, а его у нас было немало, мы смотрели фильмы по телевизору, был даже видеомагнитофон и много-много видеокассет, и выходили в город за денежными переводами от родителей. Водили нас контрактники, в основном, Сапог. Половину денег, что нам присылали, он забирал себе – зарплаты, наверное, не хватало! Но мы особо не обижались – ладно хоть выходили в город, в цивилизацию.
Комната для просмотров видеофильмов была самой дальней на нашем 200-метровом в длину этаже. Примерно через 2 недели обучения нашу вторую роту вместе с третьей перевели в самое дальнее спальное расположение на этом же этаже, как раз возле комнаты для просмотров. Первая рота начала увеличиваться засчёт новых призывников, места им стало мало, поэтому нас перевели подальше от них. У них, к тому же, был свой телевизор и видеомагнитофон.
По субботам у нас был час письма – то время, когда мы имели возможность написать домой. Я тогда очень много писем отправлял домой – родителям и друзьям. Конверты выдавали нам постоянно. Ходили также слухи, что письма призывников перед почтой проверяются, поэтому страшного ничего не упоминали, да и особо страшного не было – мы же не на войне были, что может быть ещё страшней войны?Иногда получалось взять у старшин телефон и позвонить домой, правда, они разрешали только дозвон делать, а родители уже сами перезванивали. За это просили родителей на номер, с которого звонили положить 50 рублей.
***
В учебном батальоне я первый раз встретил Новый Год вне дома. В столовойу нас был праздничный ужин, неплохой, кстати. А после столовой, мы накрыли столы и в батальоне.Государство нам тогда выделило вкусные пирожные, немного шоколадных конфет и много сладкой газированной воды. Мы и этому были очень рады. На следующий день нам разрешили поспать почти до обеда, а в последующие праздничные дни подъём был на 2 часа позже. Я хоть особо и не грустил по дому, но, тем не менее, настроение заметно поднялось.
Были ималоприятные моменты. После отбоя мы постоянно играли в «3 скрипа». Сапог (один из наших старшин, служивший на «Петре» в химической службе) любил эту игру особенно, всем сердцем. После подачи команды: «Играем в 3 скрипа», все замирали,старались не шевелиться и даже не дышать. Он ходил между «шконок» и напрягал слух. Раз скрип... Два скрипа... Три скрипа – РОТА ПОДЪЁМ!!!. Только наша рота играла в эту замечательную игру, могла играть часов до 2-х ночи. Самое интересное, что мы не скрипели, а вот «нерусские» специально это делали за нас ради смеха. Но как это докажешь...??? Так вот, после этой команды наша рота вскакивала со своих «шконарей» и строилась вдоль центрального коридора. Заспанные, злые... После построения, Сапог давал команду: «ОТБОЙ!!!» и считалдо 5 секунд. Мы, буквально, срывались с места построения обратно на свои спальные места. Не успевали, строились снова. И так много-много раз. Несомненно, это были детские забавы. Через неделю таких «тренировок» нам стало смешно. Но самая жестокость старшин проходила во время построений личного состава, когда они могли позволить себе пинать нас в грудь или бить ребром ладони по кадыку просто за то, что тихо отзываемся на свою фамилию. В основном, так делали Кайрат, Макаренко и Селезнёв.
На утренних осмотрах, если кто-то из призывников был плохо побрит, Селезнёв огнём зажигалки быстро всё это поправлял. Я до сих пор удивляюсь, откуда в людях столько жестокости и неприязни? Кайрат, бывало, ночью пьяный нас поднимал, и за малейший «косяк» бил табуретом(он у нас назывался «баночка») по голове, груди. Это было не воспитание личности, это был беспредел. Как-то даже Кайрат сам получил от кавказского старшины с 3-тьей роты за то, что нас ночью поднял. В чём-то и «не- русские» были справедливы – надо наказывать по существу.
***
Ещё одно самое главное «увлекательное занятие», которое будет меня преследовать на протяжении не меньше полутора лет службы – это «ПРОКАЧКА». Я призвался в то время, когда нас били меньше, чем предыдущие призывы. Поверьте мне, намного меньше. Страшно представить, что творилось на кораблях и в учебных отрядах лет так за 5-10 до того, как я призвался служить... Нам об этом все старшины говорили. Моё личное мнение: много битья или мало, всё равно неприятно, согласитесь? Поэтому в промежутках между построениями мы прокачивались все дружно, обнявшись при этом. Бывало 50 раз, а бывало и 200. Вообще, весь процесс прокачки состояли из трёх положений тела: на раз - сели; на два - встали. Но было ещё так называемое «полтора», это промежуточное положение тела между полным приседанием и положением стоя. Ноги после этого «полтора» так и гудели. Простоишь так 10 мин, даже после 50-ти приседаний, а потом просто падаешь с ног, они ватные становятся. Ну, бывало, отжимались от пола по такой же схеме. В общем, развлечений хватало. И единственным способом увильнуть от таких «тренировок»являласьчистка картошки (сокращённо «ЧК») на камбузе (кухне по-морскому), той самой столовой, куда нас водили есть. Лишь бы подальше от батальона... Нас назначали туда после ужина, около 18:30, поначалу насильно, а потом по желанию. Эх, жалел тот, кто не ходил чистить картошку! Там после ужина оставалось ещё много «жаркого по-домашнему», масла с хлебом, вкусного кофейного напитка со сгущенным молоком (напиток давали только на ужин). И мы первым делом садились доедать остатки из огромной кастрюли.После этого покорно шли чистить картошку. Бывало, чистили в тёплом помещении, а бывало в каком-то холоднющем сарае, это при минус 30ºС!!! Вот откуда грипп-то появлялся! Мы как-то 900 кг картошки почистили вдесятером. Это был наш собственный рекорд. Недостаток «ЧК» был только в том, что мы работали там по принципу: как сделали, так ушли. Так что всё этоделозатягивалосьнадолго. Мы приходили на 2 часа после отбоя, бывало, и позже. Ещё было удивительно то, какое мясо нам готовили на этом камбузе. Попадалось мясо со штампами 1949 года. Стратегический запас. Это мясо плохо готовилось и было как резина. Я частенько об этом задумывался, но понятия не имел, что мы едим мясо, которому 56 лет, пока сам не увидел.
Помимо «ЧК» мы иногда мылипосуду – 300-400 тарелок, а может, и больше. Руки потом разбухали от воды, а кожа трескалась. Почему иногда? В эту столовую наразногорода работы прикомандировывали моряков-срочников с других кораблей за различные проступки. Каждый раз были новые работники. И каждый раз они присматривали себе наши шинели, шапки и даже 3-х палые рукавицы. У некоторых из наших так шинели и ушли: вешали на вешалку перед столовой красивую двурядную шинель, а после «ЧК» там появлялась страшная однорядная шинель образца 70-х годов 20 века. Да ещё и большая, это в лучшем случае. В худшем она просто не налазила, а если её и умудрялись натянуть на себя, то конец рукавов на локтях был. Так что везде и во всём есть свои плюсы, но и минусов хватает. Вроде и сытый, и не «прокаченный», и не побитый... Зато мог уйти из столовой без шинели или шапки.
После двух месяцев, проведённых в учебном батальоне 43 ДРК, мы предстали перед присягой на верность своей «небезгрешной» Родине. Это была торжественная обстановка, мы достали из своих «рундуков» парадные «тройки», и начали приводить их в порядок: чистить, гладить и пришивать шевроны. Присягу мы принимали 17 февраля, а через 11 дней нас повели на корабль.
За все3 месяца «учебки» случилось несколько различных происшествий. С первой роты нашего батальона убежал призывник, поймали его через 2 дня недалеко от Североморска. За побег командир нашего учебного батальона вручил ему одну старую лыжу, с которой он ходил на все приёмы пищи, причём отдельно от всех остальных призывников, на помывку, и даже спал рядом с ней. Таких призывников называли «лыжниками». А какой лыжник, да без лыж? Другой призывник проглотил иголку, якобы неспециально. А кто-то даже из окна выброситься хотел...В причинах, почему так поступают призывники, никто не разбирался. Они становились посмешищем для всех. После «учебки» их отправляли домой с «жёлтым» военным билетом. В результате этого они не могли устроиться на нормальную работу. «Что посеешь, то и пожнёшь»
Наш командир батальона, майор Михайлов, был очень суровым, но справедливым человеком. Его боялись все без исключений. На тот момент он являлся начальником комендантской службы нашего крейсера. После окончания нашего КМБ он перевёлся на авианосец «Адмирал Кузнецов», а вместо него пост начальника занял старший лейтенант Романенков, ранее он был его заместителем. Высоченный, здоровый мужик, весь на «понтах». Но на самом деле очень трусливый. Правильно говорят: «Чем больше шкаф, тем громче падает». Это как раз-таки про него было. Он «пальцы гнул» только перед матросами.
Таким образом прошёл мой первый и последний курс молодого бойца. Я много чего узнал о людях, идущих служить на корабли. Раньше я возвышал всех тех, кто служил на кораблях. Думал, туда только нормальных парней берут по специальному отбору. Оказалось, что не только. Какихморальныхуродов я только там не повидал... Все мы разные, судить не мне. Но человек должен оставаться человеком, а не превращаться в зверя. То, с чем мне придётся столкнуться в дальнейшем на корабле, покажется мне самым серьёзным и трудным жизненным испытанием.
