Посвящается Читателю-Другу

«Проходя протекшие времена и столетия, мы везде обретаем терзающие черты власти, везде зрим силу, возникающую на истину, иногда суеверие, ополчающееся на суеверие».

Радищев

«Путешествие из Петербурга в Москву»

 

Настоящая работа представляет дополненное издание лекций, читанных автором в Русской Высшей Школе общественных наук в Париже в конце 1904/05 академического года. Она относится к об­ласти, известной в России под устарелым названием «Полицейс­кого права». Естественно поэтому, что центром изложения являет­ся законодательство. Но, входя в подробности законодательства, автор старался сделать издание доступным для большого круга читателей, для чего потребовалось отказаться от иностранных ци­тат, постатейного изложения законов и других внешних принад­лежностей научного аппарата. Кроме того, специальное законода­тельство пришлось оживить общими историческими сведениями. Последнее казалось тем более уместным, что голый текст закона довольно бледно, а часто и совершенно неверно отражает в себе действительность.

Бумага все терпит и покорно служит официальному живописа­нию. Лучшим подтверждением сказанного может служить наше отечество. Владея ключами от всех просветительных источников: школ, библиотек, музеев, выставок, печатных станков и т.р., бю­рократия хотела великую Россию обратить в «дортуар в участке». На необъятной русской территории стремилась водворить спокой­ствие могилы. Насколько это удалось, свидетельствуют события последнего времени. Но историку пореформенного периода придет­ся преодолеть густую чащу законов, указов, временных правил, Циркуляров и других в этом роде «письменных свидетельств» преж­де, чем добраться до «естественного грунта народной жизни, ко­торый с затратой колоссальных средств застраивался «согласно видам правительства».

Беспримерный позор японской авантюры бросил яркий свет на язвы властной распорядительницы русской жизни — бюрокра­тии, со всей ясностью раскрыл заветные стремления русского об­щества. Новая Россия уже родилась. Ковачами свободной, обнов­ленной родины становятся безыменные герои серой трудовой массы.

Из прекрасного далека уже светит пантеон народного освобожде­ния, и своевременно предупредить, что высшая из свобод — это свобода слова, что вместе с другими свободами она приходит и заносится в конституционные хартии, но долго влачит тяжелое существование постоянных насилий, гонений и ограничений. При­крываясь заботами о народном благе, все, без исключения, пра­вительства — деспотические, монархические, республиканские — стремятся держать народную мысль в подначальном положении. Но культура сознания побеждает все препятствия, и, наконец, берется последний этап политического освобождения. Настоящая работа посвящается читателю-другу. И при жизни великого сатирика, незабвенного творца этого отражения, положение читателя-друга было тягостное: его мысль рвалась из тесных рамок гнетущей обыденщины и не находила выхода. Помпадуры et tutti quanti усердно оберегали всякую щель, через которую мог бы проникнуть луч света в темное царство. В удушливых губернских и уездных омутах жизнь была нестерпима и час от часу становилось не легче. С одной стороны, сгущались сумерки, с другой — читатель-друг все более перерастал власть тьмы и тем мучительнее реагировал на окружающее.

В настоящий момент мы можем констатировать не одну только духовную зрелость читателя; мы вправе уже говорить о его подав­ляющей многочисленности и безостановочно возрастающем спро­се на серьезную литературу. Но, как и раньше, духовный голод многомиллионного населения остается без удовлетворения: рабо­та писателя и ученого разбивается о средостение.

Придет время, Attalea princeps преодолеет стеклянную шнуров­ку и вырвется из казенной теплицы на широкий простор. Таков непреложный закон жизни. Пока же «над отечеством свободы про­свещенной» взойдет «прекрасная заря», история заносит на свои страницы все уродства современности.

В подкрашенной действительности и в том, как она отражается в изуродованной литературе, господствовали казенные узоры. Чи­татель-друг не находил в них знакомой ему скорбной обстановки. Он тщетно докапывался животрепещущей правды, между тем как творческое пламя вдохновения «великою скорбью народной» бес­пощадно задувалось «наваждением». В неравной борьбе погибал писатель. На смену павшему в строй становился другой и продол­жал святое дело своего предшественника. Так, тяжкий млат, дробя стекло, кует булат...

Н. Новомбергский

27 октября 1905 г.

 

 

ВВЕДЕНИЕ

Дар слова принадлежит к одной из самых драгоценных особен­ностей человека. Это становится очевидным при сравнении жизни народов с развитой речью с жизнью диких племен, язык которых исчерпывается двумя, тремя десятками слов.

Но этот божественный дар приобретает еще большую силу с изобретением различных способов передавать мысль одного чело­века другому вне личного общения.

Еще с незапамятных времен человечество владело средствами духовного общения, помимо живой речи. Конечно, первоначальные способы были несовершенны и затруднительны; но с течением вре­мени они упростились, стали более общедоступны, вышли за пре­делы тесного круга самозванных посредников между Богом и наро­дом. Высшим искусством в этом отношении нужно признать изобре­тенное Гутенбергом в половине XV столетия книгопечатание.

Как ни очевидна польза взаимного обмена мыслями, однако история знакомит нас с многообразными стремлениями ограничить или даже подавить этот обмен. Уже в древнем классическом мире существовали цензурные установления, которыми преследовались разные лица за высказанные ими мысли, считавшиеся опасными для целости государства, общественной нравственности, господству­ющих религиозных понятий и доброго имени частных лиц.

На развалинах греко-римского мира возникли новые европей­ские государства. С развитием в них христианства преследование мысли становится обычным делом представителей новой церкви. Со времени Никейского собора 325 г. высшими представителями христианской церкви издаются списки книг, предназначенных к уничтожению. Борьба духовных властей с рукописями переносит­ся впоследствии на печатные произведения.

Чрезвычайный гнет, которым обрушилось католическое духо­венство на европейские народы, вызвал освободительное движе­ние, известное под именем реформации. Чтобы задержать поток жизни, папы римские не остановились перед кровавой расправой с обличителями католического всевластия. На защиту своего гос­подства они призвали даже светскую государственную власть. Эта последняя, как увидим ниже, выступив с цензурными узаконени­ями в защиту католицизма, скоро поняла силу орудия, указанного ей папами, и направила это орудие в целях светского угнетения. Такова перспектива истории законодательства о печати.

 

I.Франция

Начало книгопечатания и отношение к нему Людовика XI, Людовика XII и Франциска I; акты по делам печати Генриха II, Карла IX; регламент Людовика XIII и политика Ришелье. Последние короли и памфлетная литература; происхождение периодической печати; декларация прав и последующие наросты; печать при Наполеоне и реставрации; июльская монархия и террор; февральская революция и усиление репрессий; полицейское безумие Наполеона III, разгром Франции, переходное время, ныне действующее законодательство

Западноевропейская культура начинается, собственно говоря, с XI в., когда Европа пришла в соприкосновение с культурами византийской и арабской. Главное орудие просвещения — книги в то время были редки и дороги, потому что материалом для них служил дорогой пергамент, а, за отсутствием способов механи­ческого воспроизведения сочинений, последние расходились в рукописных списках.

Переписка книг — старое явление. В Риме ею занимались рабы. Уже тогда раздавались многочисленные жалобы на ошибки пере­писчиков. В новых государствах переписка стала делом монахов. Не все из них были настолько образованы, чтобы правильно пони­мать оригинал и в копиях не делать ошибок. Но приготовление рукописей считалось среди монахов богоугодным делом, поэтому за него брались все, кто как-нибудь мог справиться с этой задачей.