Преступления печати отнесены к ведению суда присяжных. Только наименее значительные, как оскорбление частных лиц, входят в компетенцию исправительного трибунала. 2 страница

Шмалькальденская война была последним аккордом протес­тантского гимна. Аугсбургский мир 1555 г. закончил реформацию в Германии, где была, наконец, признана равноправность католиков и лютеран, с тем, однако, ограничением, что свобода избрания вероисповедания была предоставлена одним князьям, а население обязано было разделять вероисповедание своих владетелей.

Преемники Карла V, его брат Фердинанд I и сын последнего Максимилиан II, настаивали на точном соблюдении аугсбургских постановлений. Между тем в литературе того времени религиоз­ные споры не прекращались и притом же велись в самой резкой форме. Максимилиан II (1564—1576) в первые годы своего цар­ствования собрал в Эрфурте рейхстаг с целью выработать обще­имперские меры против полемической литературы. В эрфуртском решении 27 сентября 1567 г, было выражено желание «не видеть более лживых и надменных сочинителей, иначе возбудится такое недоверие и недовольство между всеми высшими и низшими со­словиями, которое может причинить непримиримое возмущение и множество непоправимого зла... в особенности же должны быть с корнем уничтожены летучие газеты (fliegenden Zeitungen) и пе­чатники и продавцы этих произведений». Ввиду этого были под­тверждены все решения по делам печати прежних съездов и поли­цейский устав 1548 г. В 1569 г. Максимилиан II обратил свое внима­ние на франкфуртский книжный рынок, главный центр книжной торговли того времени. Он потребовал от франкфуртского совета, чтобы ему в Прагу высылалось по нескольку экземпляров каждой выходящей из печати книги. В следующем году он предложил сове­ту наблюдать, чтобы книгопродавцы в точности соблюдали их при­вилегии. Тогда же им был собран съезд князей в Шпейере.

На шпейерском собрании 11 декабря 1570 г. был выработан целый цензурный устав. С этого времени дозволялось открывать типографии только в университетских городах и княжеских рези­денциях. Все другие типографии подлежали закрытию. Отдельные правительства, при разрешении открыть типографию, обязаны были собрать сведения о жизни и благонадежности типографщи­ка, а также отобрать от него присягу и торжественное обещание неуклонно выполнять все постановления по делам печати прежних княжеских рейхстагов. Под угрозою штрафа и потери права на про­мысел типографщики не должны печатать богохульственных и пас­квильных книг, сочинений, карт, стихов и т.д., ни одна рукопись не могла поступить в печать без предварительного просмотра и разрешения правительства. На каждом произведении печати долж­но было выставляться имя автора и полное имя типографщика, а также год и место издания. Решение рейхстага заканчивалось следующими знаменательными словами: «Итак, мы приказываем и желаем, чтобы каждое сословие и каждое правительство согласно данному нашему приказу поступало со всем старанием, особенно же производило неожиданные ревизии типографий. Если же они сами будут в чем-либо нарушать это решение или не примут должных мер и взысканий против посторонних нарушителей, то они впадут у нас в тяжкую немилость и смотря по обстоятельствам будут наказаны по нашему усмотрению».

Решение шпейерского съезда привело к тому, что в маленьких городах возникли тайные типографии (Winkeldruckereien), кото­рые снабжали читателей произведениями в прежнем духе. Бороть­ся с этим имперское правительство не имело сил. Тем не менее курс репрессий не терял кредита. Новая эра в этом отношении наступила с появлением в Германии иезуитов. Первый император, которого в Германии они забрали в свои руки, был Рудольф II (1576—1612). Под влиянием иезуитов во Франкфурте были аресто­ваны сочинения выдающегося историка Слейдануса и снова допу­щены после уничтожения некоторых страниц. Здесь же вышедшая книга «О блаженстве», вследствие неодобрения иезуитов, подвер­глась сожжению. Такая же судьба, по распоряжению императора, должна была постигнуть сочинение «О воплощении Христа». Но Рудольф II не ограничивался изъятием или уничтожением отдель­ных произведений печати. В 1577 г. 9 ноября он издал во Франк­фурте-на-Майне полицейский устав, в котором относительно цен­зуры он повторил шпейерское решение и полицейский устав 1548 г. Единственною оригинальностью его было запрещение кредито­рам издавать поносные сочинения на их неисправных должников, что широко практиковалось тогда в Германии. Нарушителям уста­ва Рудольф II угрожал суровыми наказаниями «на основании за­кона и смотря по обстоятельствам и роду дела», чтобы «другим было не повадно».

В 1579 г. император назначил во Франкфурт-на-Майне особую цензурную комиссию, члены которой в сопровождении вооружен­ного солдата ходили из магазина в магазин и рылись в книгах. Ко­миссия имела право преследовать не только за неразрешенные и запрещенные сочинения, но могла производить изъятие книг, уже пропущенных цензурой. Кроме того, городской совет был вынуж­ден принять целый ряд мер против печати вплоть до преследова­ния авторов рыночных сообщений о событиях дня в промежутке времени между рынками. Вся масса принятых мер убила оконча­тельно книгопечатный промысел, и знаменитая франкфуртская книжная торговля перешла в Лейпциг. К концу царствования Ру­дольфа II преследование печати еще более усилилось; даже отчеты о решениях каммергерихта не могли появляться без особого разре­шения. Положение печати ухудшилось в зависимости от обостре­ния вражды между католиками и протестантами. Первые образова­ли лигу, вторые — унию. И те и другие друг друга преследовали в печати. В 1608 г. Рудольф II восстановил Книжный Комиссариат, с течением времени пришедший в упадок. В рескрипте 15 марта 1608 г. он сетовал, что ревизии книг не производятся с прежней энерги­ей, и снова взывал к усердию правительственных агентов. Он опо­вещал отдельные правительства, что «должны быть совершенно искоренены настоятельно запрещенные известные сочинения, вра­щающиеся в большом количестве на всех ярмарках, что впредь ни одна книга не должна быть напечатана или распространяема в пре­делах Священной Империи без предварительного просмотра, дозволения и одобрения правительства, под властью которого живет типографщик, а также на каждой книге должны обозначаться, без обмана и вымысла, имена автора и типографщика и место изда­ния». Для достижения намеченных требований типографщики были обязаны представлять правительству списки печатаемых ими книг и обязательные экземпляры по выходе сочинений из печати. Было также обращено внимание на то, что на некоторых изданиях с целью обмануть публику помечается «cum gratia et privilégio» ^{[89] [9]}, но пропускается дальнейшее слово «Caesareo» ^{[90] [10]}, указывающее на пра­вительственный пропуск книги. Император не упустил из виду и того, что из книжных каталогов были исключены многие католи­ческие сочинения.

Спустя 6 лет после смерти Рудольфа II, а именно в 1618 г. возгорелась в Германии религиозная тридцатилетняя война, кото­рая закончилась провозглашением равноправности католицизма, протестантства и кальвинизма, а также отменой обязательной при­надлежности населения к религии его государя. Война привела к раздроблению и ослаблению Германии: международное значение страны, хозяйственная жизнь и просвещение были подорваны на многие десятилетия. Из тридцатилетней войны вышло обновлен­ным и окрепшим одно только княжество — Бранденбург. Это кня­жество возникло из духовно-рыцарской общины. В половине XV столетия община лишилась значительной части своих владений, которые были отняты Польшей. Не имея сил бороться с Польшей, начальник общины Альбрехт Бранденбургский признал наконец свою зависимость от польского короля Сигизмунда I, и духовная община превратилась в светское герцогство Прусское (1525). При заключении Вестфальского мира Бранденбург увеличился боль­шей частью Померании и Магдебургом. В 1660 г. герцогство Прус­ское освободилось от зависимости от Польши. В 1701 г. герцогство превратилось в королевство Пруссию, которому почти непрерыв­но суждено было возрастать. В дальнейшем изложении мы будем иметь в виду главным образом Германский Союз и Пруссию, ко­торая со временем станет во главе Германской Империи.

В новом государстве с самого начала утвердился абсолютизм. Уже при втором прусском короле Фридрихе-Вильгельме (17IS-1740) 14 августа 1715 г. был издан замечательный эдикт по делам печати. Немецкие университеты, пришедшие в упадок после трид­цатилетней войны, стали оживать со времени Томазиуса и Лейб­ница. Это оживление умственных центров привлекло внимание императора. Августовский эдикт имел целью «предупредить несча­стия, могущие произойти из сочинений о государственных и пра­вительственных делах, каковые сочинения издаются с целью раз­рушения Империи членами академии и университета, в особен­ности же некоторыми профессорами гражданского и публичного права». Эдикт дает следующую характеристику положения печати: «Ежедневный опыт учит, что эти столь часто издававшиеся полез­ные распоряжения и имперские постановления не выполнялись, напротив, вопреки этим правилам, злословные книги, писания и картины то там, то здесь, в различных местах Империи тайно при­готовлялись, выделывались, печатались или привозились из-за границы, а также в публичных университетах появилось несколь­ко не менее извращенных новых учений, книг, тезисов или трак­татов по гражданскому и публичному праву, очень вредных и разрушительных для законов и порядков Священной Римской Импе­рии и этим самым в немецкие основные законы вносятся многие недопустимые и глубоко вредные новшества, а в Германскую Империю — беспорядки».

В 1740 г. на престол Пруссии вступил Фридрих II Великий (1740-1786), который получил серьезное литературное образование и сам был довольно плодовитым писателем. Патентом 10 февраля 1746 г. он объединил все немецкое законодательство о печати по образцу французского регламента 1723 г. Патент касался «книжного дела в Священной Римской Империи и всемилостивейше поставленной над ним королевской Комиссии». Король высказывал в нем свое «особенное неудовольствие» по поводу постоянных нарушений имперских постановлений о печати, причем были подтверждены «все в Империи изданные предшественниками патенты, мандаты и рескрипты». Регламентация коснулась даже чистоты бумаги и качества шрифта. В 1749 г. Фридрих Великий издал цензурный указ, который, подвергнувшись переработке в 1772 г., оставался в силе до конца царствования его творца.

Цензурный циркуляр 1 июля 1772 г. начинался сетованием по поводу того, что, в нарушение эдикта 11 мая 1749 г., снова появ­ляются книги, противные добрым нравам и религии. Затем были подтверждены эдикт 11 мая 1749 г. и другие, насколько они не противоречили новому порядку. Для наблюдения за книжным про­мыслом были назначены три цензора по юридическим, теологи­ческим и философским сочинениям. Вновь возобновлена книжная цензурная комиссия (Bücher-Censur Kommission). Все книги долж­ны были отдаваться на предварительную цензуру. От цензуры ос­вобождались только сочинения членов Академии наук и медико-хирургической коллегии. Университетские издания должны были цензироваться факультетами, за исключением сочинений полити­ческого содержания, которые на общем основании представля­лись департаменту иностранных дел. Все остальные издания, не богословского, не юридического, не философского и не историчес­кого содержания, подлежали в провинциальных центрах цензуре местного земского управления, в других местах — цензуре магист­рата. Еще на основании распоряжения 6 марта 1709 г. медицинские сочинения должны были подлежать цензуре медицинской обер-коллегии, но это касалось главным образом книг, выходящих в Берлине. По циркуляру же 1772 г. цензуре этого учреждения пре­доставлены все издания, выходящие и в провинции, за исключени­ем Силезии и Померании. Изъятие было допущено лишь в пользу изданий членов университетов и медицинской обер-коллегии.

Что касается немецких и французских газет, выходивших в Бер­лине, то еще по указу 12 августа 1755 г., цензура их была возложена на дирекцию департамента иностранных дел. За напечатание без цен­зуры или вопреки ей издатели подвергались в первый раз штрафу в 50 талеров, а во второй раз лишались привилегии на издание. Провинциальных периодических изданий циркуляр 1772 г. не коснулся. По отношению к ним остался в силе эдикт 1722 г., на основании которого провинциальные издания были подчинены цензуре мест­ных земских управлений и юстиц-коллегий. За цензуру был установлен сбор в 2 гроша с печатного листа. В последнем, 10-м параграфе выражено было, что цензурные предписания не имеют целью вос­препятствовать приличному и серьезному исследованию истины, но направлены против сочинений, противных основам религии, нрав­ственному и гражданскому порядку. Вообще, нужно заметить, что при Фридрихе Великом цензура была значительно ослаблена. Об этом можно судить уж потому, например, что умершие цензоры очень продолжительное время не замещались новыми лицами.

При следующем прусском короле Фридрихе-Вильгельме II (1786—1797) просвещение не пользовалось покровительством. Ма­лообразованный, сладострастный ханжа был неспособен продол­жать курс своего великого дяди. В эту пору в министерских циркулярах появились нарекания на то, что свобода печати выродилась в распущенность, что печатные произведения открыто призывают к возмущению и т.д. Вполне характерным для данной эпохи явля­ется эдикт 19/25 декабря 1788 г. Эдикту предшествовало длинное вступление, в котором разъяснялось, в силу каких причин он по­явился. Здесь говорилось, между прочим: «Итак опыт показал, ка­кие вредные последствия приносит полная свобода печати... Как часто неблагомыслящими и злонамеренными писателями печать направляется к распространению вредных заблуждений относи­тельно важнейших предметов человеческой жизни и к порче нра­вов посредством соблазнительных картин, двусмысленного изоб­ражения порока, коварных насмешек и злой хулы на публичные учреждения и распоряжения, благодаря чему в недостаточно про­свещенных слоях населения питается и поддерживается печаль и неудовлетворенность и т.д.».

При помощи 11 статей декабрьского эдикта Фридрих-Виль­гельм II поставил печать в очень тяжкие условия. Подтвердив эдикт 11 мая 1749 г. и циркуляр 1 июня 1772 г., король указал в первой же статье, что все печатные произведения должны подвергаться предварительной цензуре и без просмотра установленными учреж­дениями не могут ни поступать в печать, ни продаваться. Что каса­ется цензурных учреждений, то последние создавались не с целью препятствовать исследованию истины, а лишь с целью предупре­дить появление таких произведений печати, которые противны общим основам религии, государству, гражданскому и нравствен­ному порядку, а также личной чести и доброму имени третьих лиц. В семи пунктах четвертой статьи и в следующей пятой подробно излагалась организация цензурных органов. Просмотр богословс­ких и философских сочинений в Курмарке был предоставлен мес­тной Обер-Консистории, а в других провинциях — провинциаль­ным консисториям. Сочинения юридического содержания должны были цензироваться частью берлинским каммергерихтом, частью Юстиц-Коллегиями по принадлежности. В местностях, где были медико-хирургические коллегии, последним была поручена цен­зура медицинских книг; во всех остальных местах эти сочинения передавались в Обер-Медицинскую Коллегию Берлина. Сочине­ния политического и исторического содержания просматривались департаментом иностранных дел. Ежемесячные и еженедельные издания, ученые газеты, экономические сочинения, романы и театральные пьесы, поскольку они не подходили к перечислен­ным выше категориям, подлежали цензуре университетов, а где не было последних, цензуре местных Юстиц-Коллегий. Случай­ные издания, школьные программы, летучие листки и т.д. либо просматривались университетами, либо местными магистратами. Политические газеты в Берлине просматривались департаментом иностранных дел, а в провинциях — местными Коллегиями. Из указанного порядка специализации цензуры было допущено два исключения: во-первых, издания академии наук и медико-хирур­гической коллегии были изъяты из общей цензуры; во-вторых, все сочинения профессоров, за исключением политических и ис­торических, просматривались соответственными факультетами.

Многочисленные цензурные учреждения действовали под не­посредственным контролем высших инстанций. Писатели и изда­тели могли приносить жалобы на низшие цензурные учреждения. Так, на местные Юстиц-Коллегии и консистории подавались жалобы в соединенный юстиц-департамент; на провинциальные ме­дицинские коллегии — берлинской обер-коллегии, а на эту пос­леднюю — главной дирекции; на цензоров исторических и поли­тических произведений — департаменту иностранных дел; на магистры — местному земскому управлению.

Издатель, получивший от соответственного цензурного уста­новления разрешение на напечатание какого-либо произведения, освобождался от всякой дальнейшей ответственности за содержа­ние напечатанного. Наоборот, всякий издавший что-либо без установленного разрешения, хотя бы по содержанию своему изда­ние было вполне допустимо, подвергался штрафу от 5 до 50 тале­ров. Наказание усиливалось, если находили, что издание не могло бы быть разрешено при представлении на предварительный просмотр. При повторении преступления издатель и типографщик ли­шались привилегии на дальнейшее ведение промысла. Если из пе­чати выходило произведение, бывшее на предварительном цен­зурном просмотре, но без соблюдения всех сделанных цензором исправлений и указаний, то такое издание рассматривалось как вышедшее без предварительной цензуры. Иностранные издания подлежали общей местной цензуре. Никто не имел права торговать неодобренными иностранными изданиями. Даже осмелившиеся недозволенное произведение издать за границей подвергались на­казанию наравне с тем, как если бы это сочинение было выпуще­но без разрешения цензуры в самой Германии.

Как видно из приведенного содержания эдикта, печать была совершенно подавлена, особенно же в области вопросов обще­ственных и государственных. И горькой насмешкой звучало положение Общего земского права, введенного в 1797 г., согласно которому «каждый хороший подданный указывает недостатки пуб­личной сущности правительства, но при этом не вызывает шума в публике».

Когда престол Пруссии перешел к Фридриху-Вильгельму III (1797-1840), то последнему указывали на необходимость строгих мер против печати, но король отклонил их. Больше того! В 1803 г. он высказал, что «подавление свободы прессы влечет за собой всеобщие неблагоприятные последствия». В следующем году он выс­казался еще решительнее: «Пристойная гласность, — говорил он, — для населения и подданных есть самая верная порука против рас­пущенности и злоупотреблений подчиненных правительственных агентов и заслуживает во всяком случае поощрения и защиты». Впрочем, и в мелких германских государствах условия складыва­лись благоприятно для печати. Бавария, например, уничтожила цензуру книг еще в 1803 г.

После поражения при Иене в 1806 г. Пруссия потеряла почти половину своей территории и надолго утратила свою военную ре­путацию. В то время как в Рейнском союзе князей, под влиянием Наполеона, отменялись привилегии дворянства и духовенства, уничтожалось крепостное право и вводились различные внутрен­ние реформы, Пруссия коснела при средневековых порядках. Мысль о необходимости коренных внутренних преобразований начинала овладевать широкими кругами населения, но придворная клика старалась погасить вспыхнувшее сознание. Распоряжением 18 но­ября 1810 г. король подчинил строгой цензуре газеты и летучие листки, чтобы «воспрепятствовать незрелым (unreife Urtheile) суж­дениям о новом государственном устройстве». Вместо разбитой после Иены Священной Римской Империи Венский конгресс 1815 г. создал Германию из 38 государств, а именно: Австрийской импе­рии, королевств — Пруссии, Саксонии, Баварии и Вюртемберга, 28 княжеств и четырех независимых городов — Гамбурга, Любека, Бремена и Франкфурта-на-Майне. Все эти государства образовали Германский Союз с союзным сеймом во Франкфурте-на-Майне. Первенствующее положение было предоставлено Австрии, кото­рая стремилась удержать сложившееся положение. В силу § 18 со­юзного акта 8 июня 1815 г. первое же союзное собрание должно было заняться «выработкой однообразных постановлений относи­тельно свободы печати и обеспечения прав писателей и издателей со стороны перепечатки».

В это время цензурные учреждения существовали в Австрии, Саксонии, Бадене и Пруссии. Свобода прессы была в Баварии, Вюртемберге, Ганновере, Великом герцогстве Гессенском, обоих Мекленбургах и Нассау. В собрании 26 марта 1817 г. ольденбургским посланником Ф. Бергом, человеком большого теоретического образования и либерального образа мыслей, был сделан доклад о положении печати в отдельных немецких государствах. Ему была выражена единогласная благодарность за исчерпывающее изложение вопроса (Sic!), но заключения о печати не последовало и обе­щание, занесенное в § 18 союзного акта, осталось не выполнен­ным. Напротив того, союзным постановлением от 20 сентября 1819 г. было утверждено заключение карлсбадской конференции министров, в силу которого вся периодическая печать и сочинения до 20 печатных листов были подчинены цензуре. Постановлением 15 января 1824 г. Союз установил цензуру отчетов о заявлениях и записках, поданных в союзный совет. В том же году 5 февраля последовало запрещение вообще что-либо писать о союзных собрани­ях, кроме того, что опубликовывалось в официальных протоколах. Все эти мероприятия в основании своем имели известные уже Карлсбадские постановления, введенные в действие на 5 лет, которым истекал срок. Чтобы не лишиться таких чрезвычайных пол­номочий держать страну, по крайней мере, с внешней стороны, в полном неведении и застое, на заседании 16 августа 1824 г. была поднята речь о том, что обстоятельства, вызвавшие постановле­ние 1819 г., не изменились и по-прежнему существуют в Герма­нии. Ввиду подобного соображения было постановлено, чтобы «вре­менный закон о печати, теряющий силу 20 сентября текущего года, оставался в действии до тех пор, пока не будет достигнуто согла­шение относительно окончательного закона о печати». Окончатель­ного соглашения не последовало до 1848 г. и карлсбадские поста­новления продержались до этого времени.

Всю тяжесть Карлсбадских постановлений испытала на себе пе­риодическая печать, это неизменное пугало абсолютизма. Много раз выше упоминалось о летучих листках и газетах. Когда же этого рода произведения появились в Германии? Первое упоминание о летучем листке относится к 1488 г. Самый же древнейший экземп­ляр листка, помеченный 1493 г., сохранился в библиотеке Лейпцигского университета. С 1504 г. появились в Германии газеты. В то время как листки отличались памфлетным характером, первона­чальные газеты имели вид деловых известий для торговых людей. Лишь впоследствии их содержание расширилось, к торговым из­вестиям прибавились сообщения о других событиях. Особую изве­стность приобрели газетные издания фирмы Фуггеров. Их издания с 1568 по 1604 г. в 28 томах вместе с библиотекой фирмы находятся в венской библиотеке. Первый еженедельный журнал начал изда­ваться с 1615 г. во Франкфурте-на-Майне. Затем возникли разного рода «Postreuter», «Merkure», «Kuriere», «Korrespondenten» и т.д. С 1798 г. в Тюбингене стал выходить «Allgemeine Zeitung», в котором неоднократно проводились взгляды Меттерниха, вдохновителя по­литики Союзного совета. В двадцатых годах прошлого столетия в Берлине возник «Preussische Staatszeitung».

Когда над Европой вихрем пронеслась весть об июльских днях в Париже, правительства насторожились, так как почва для рево­люции, в сущности, была готова повсюду. Предвидя опасность, Союзный совет 21 октября 1830 г. установил самую строгую цензу­ру известий об иностранных событиях. Вскоре в этот фильтр попа­ли и отголоски внутренних движений. В следующем году начался разгром периодической прессы. Постановлением 19 ноября 1831 г. были прекращены «Современный Листок» и «Конституционная Германия». Постановлением 2 марта 1832 г. были закрыты «Немец­кая Трибуна», «Западный Вестник» и «Новые веяния времени», а редакторы этих изданий лишены права на издание других органов. Постановлением 9 июля того же года в Бадене запрещены «Рейн­ский Страж» и «Свободомыслящий». Менее, чем через месяц, а именно 16 августа было постановлено закрыть «Общую Полити­ческую Летопись», а через три недели (6 сентября) той же участи был подвергнут «Друг Народа». В 1833 г. были закрыты 12 марта — «Пчела»; 14 ноября — «Неккарская газета»; 5 декабря — «Наблю­датель в Гессене-на-Рейне» и «Новый Гессенский Народный Лис­ток». В последующее время мартиролог все увеличивался, но этого оказалось мало и были подвергнуты опале определенные писатели и книгоиздательские фирмы. Так, издатель Гофман в Гамбурге, усиленно распространявший сочинения кружка писателей, извес­тного под названием «Молодой Германии», получил предупреж­дение о воспрещении его изданий. Совет посмотрел на «Молодую Германию» как на школу, произведения которой направлены «к нападкам на христианскую религию, к ниспровержению существу­ющих социальных отношений и разрушению нравственности и приличия». Постановлением совета 20 декабря 1835 г. произведе­ния членов «Молодой Германии» были воспрещены. А между тем эти писатели — Генрих Гейне, Карл Гутцков, Генрих Лаубе, Адольф Виндарг и Федор Вунд в своих произведениях проводили идеи свободы совести, женщин, евреев и т.д.

Как ни старались отдельные правительства Германского Союза задержать развитие народа, им это не удалось, и не удалось пото­му именно, что стремление вперед не «бессмысленные мечтания» нескольких горячих голов, а законное право и естественная необ­ходимость. Освободительное движение 1848 г. заставило Германс­кий союз пойти на уступки, что сказалось также в области законодательства о печати в отдельных германских государствах и во всем союзе, как целом. Решением Союзного Совета от 3 марта 1848 г. было постановлено: «Каждому немецкому государству Союза предоставляется право уничтожить цензуру и ввести свободу печати, но под гарантией, которая обеспечивала бы, по возможности, другие союзные государства, а также самый Союз от злоупотреб­ления свободой печати». В Основных же немецких правах от 21 декабря 1848 г. находим следующее распространительное изложение вышеприведенного принципа: «Ни при каких обстоятельствах и никаким образом свобода печати не может быть отменена, унич­тожена или ограничена предупредительными мерами, а именно: цензурой, концессиями, полицейскими мерами безопасности, государственными налогами, ограничениями типографий, книж­ной торговли, пересылки по почте или иными стеснениями сво­боды оборота. Преступления печати, преследуемые правительствен­ными агентами, подлежат суду присяжных. Закон о печати будет издан Империей».

Союзный Совет не замедлил выработкою общеимперского зако­на о печати, но только в нем не нашли себе места принципы, про­возглашенные в Основных правах. В самом деле, 6 июля 1854 г. были изданы «Общие Союзные определения, касающиеся злоупотреб­ления прессы». Сущность этого реакционного закона сводилась к следующим немногим положениям. Для всех отраслей печатного промысла устанавливалась концессия, которая по усмотрению администрации могла быть взята обратно. Вводилась система пре­достережений, заимствованная из французского декрета 17 фев­раля 1852 г. На всех произведениях печати непременно должны были обозначаться фамилия и место жительства типографщика, издателя или автора. Один экземпляр печатаемого произведения должен был представляться властям до выхода в свет и другой экземпляр — при выходе из типографии. Во главе периодических изданий должен был стоять ответственный редактор, полноправ­ный гражданин, проживающий в месте издания. От издателей со­циально-политических органов требовался залог до 5000 талеров. Процессы по делам печати большей частью велись вне суда при­сяжных и публичности.

Правила 1854 г. были введены в Брауншвейге (1855), в обоих Липпе (1855-1857), в Вальдеке (1855), Ольденбурге (1856), Шварцбурге-Рудольштате (1858) и Гессене (1862). Отступления от этих правил были допущены новыми законами Саксен-Кобурга (1865), Саксен-Мейнингена (1867), Великого герцогства Саксонского и Саксен-Альтенбурга (1868), Любека, Королевства Саксонского, Бремена, Мекленбург-Шверина, Мекленбург-Стрелица и Бадена (1870). Старое законодательство осталось нетронутым правилами Союза в Баварии, Гамбурге, Ангальте, Пруссии, Шварцбурге-Зандерсгаузене, Саксен-Готе, Вюртемберге и Лауенберге. В 1865 г. Кобург первым разорвал цепи, наложенные Союзом на печать, а вско­ре его примеру последовали другие государства Союза.

Теперь остановимся на законодательстве о печати собственно в Пруссии. После падения Наполеона Пруссия значительно измени­лась: в ней была уничтожена крепостная зависимость крестьян, отменены цехи, введена всеобщая воинская повинность и подго­товлялось уже городское и областное самоуправление и народное представительство. Во всех областях внутреннего управления по­веяло освежающим пробуждением; но австрийский министр князь Меттерних не хотел допустить возвышения Пруссии. Он отлично понимал, что, свободно развиваясь, Пруссия перерастет Австрию и лишит ее господствующего положения, как в средней Европе, так и в Германском Союзе. Ввиду этого он внушал союзным пра­вительствам всевозможные ограничительные предприятия. Одним из результатов австрийской политики и были постановления Со­юза по делам печати. После этих постановлений Германия погрузилась в застой. Передовые государственные деятели, вроде прус­ских В. Гумбольда Гарденберга и других, были заменены прислуж­никами реакции. Началось преследование отдельных лиц, указанных из Вены, как опасных для Союза. Так пострадали патриоты Аридт, Геррес и др. Цензурные строгости были доведены до того, что не пропускались выражения «протестант» и «протестантское вероис­поведание».