Подраздел 8. Культура и общество. 10 страница

Специфика общинной организации

О. характеризуется рядом специфических особенностей. Прежде всего ее от- личает невысокий (минимальный) уровень разделения труда и специализации соци- альных ролей. Исходно значимыми являлись здесь два фактора: половой (мужчина — женщина) и возрастной (младший — старший). Мужчина занимался в основном хо- зяйственными («добытчик»), военными и общественными делами, а женщина поддерживала домашний очаг, растила и воспитывала детей. Дети в свою очередь помогали родителям — опять же в соответствии с полом и возрастом. Характер разделения труда определяет в конечном счете тип социальной соли- дарности. В случае О. солидарность складывается как нечто механическое, в отличие от общества, где она демонстрирует свою органическую определенность (термино- логия Э. Дюркгейма). Механическая солидарность О. вытекает из сходств (совпадения, похожести, общности), а не сингулярностей и различий. В ней индивидуальное полно- стью (обратная пропорциональность) подчинено коллективному. Личности, как и свободной инициативы, здесь еще нет, индивид — «вещь, которой распоряжается общество». Действительным субъектом социальных действий выступает здесь не отдельный человек, индивид, а их совокупность — сам общинный коллектив. Несамостоятельные, частичные индивиды «суммируются» в единое целое, и только его существование считается по-настоящему значимым. Механическая солидарность О. исторически соотнесена с общей собственностью на средства производства (прежде всего землю) и жизнеобеспечивающие продукты совместного труда. Она является также важным ресурсом общинного самоуправления, где все вопросы решаются по большинству голосов на общем собрании членов О. Вся социальная организация жизни в О. восходит к семье и связанным с ней кровнородственным отношениям. Супружеские, родительские и т. п. функции служат моделью для организации, или социальной институционализации, всех остальных функций общества. Семейную «матрицу» имеют в своей основе все три исторически

p`gdek III. nqmnbm{e onm“Šh“ h opnakel{ qn0hnjrk|Šrpmni `mŠpnonknchh

сменяющиеся формы О. — родовая, домашняя (домовая, большая семейная) и сосед- ская (земледельческая). Кровнородственные корни остаются крепкими даже в со- седской О., т. е. там, где историческую силу обретает уже территориальный принцип объединения людей и важную роль начинает играть культурно-языковая общность. Производительные силы О. развивались медленно, в ритме кумулятивного эво- люционизма. Отсутствовало то, что экономисты называют отложенным спросом, т. е. способностью производить не ради насущных или текущих потребностей, а ради будущего. О. брала от природы ровно столько, сколько нужно, и ничего сверх того. Ее экономику поэтому следует определить как природосберегающую. Натуральное хозяйство, столь характерное для коммуналистского общества, органически вписывалось в природные циклы и балансы. Хотя технологически О. пройден немалый путь — от каменных орудий до средневековых цехов и мануфак- тур, — ей в целом все же не хватало динамизма и того, что можно было бы назвать историческим энтузиазмом. Ведущие детерминанты О. культуро-, а не техногенны. Важным, чтобы не сказать определяющим, компонентом общинной социальности является традиция. Традиция представляет собой особый способ или механизм пере- дачи исторического опыта, обеспечения преемственности и устойчивости в индиви- дуальном и общественном развитии людей. Доверие и подражательное (готовность повторять, воспроизводить, подстраивать) отношение к составляющим данный исто- рический опыт верованиям, взглядам, знаниям, а также практическим навыкам и умениям основываются на самом факте их возникновения и существования в прош- лом. В традиции прошлое господствует (доминирует, превалирует, «приоритетствует») над настоящим. «Тогда», в прошлом, был создан этот мир; теперь, в настоящем, он просто продолжается, поддерживается, повторяется. Не только настоящее, но и бу- дущее, которым в других условиях вдохновлялось бы настоящее, подгоняется так или иначе под прошлое, предстает как его реминисценция. Данное положение вещей за- крепляется также доминированием нравственно-религиозных ценностей над цен- ностями инструментальными. Главное — не цель, пусть и сулящая немалый успех, а ценность, или некая трансцендентная идеальность, которая при этом реализуется. Строго говоря, традиция имеет дело не просто с умениями и знаниями, а с их об- разцами — образцовыми умениями и знаниями. Как образец, традиция отсекает и пресекает всякие новшества и улучшения, всякую креативную деятельность, одно- значно оценивая все эти инициативы как вредное отклонение от того, чему по опре- делению нужно только следовать. Все новое, если оно там, в О., вообще появляется, подается и воспринимается как переоткрытие старого, возвращение к истокам, «старому доброму времени». Общество коммуналистского типа характеризуется тем, что можно было бы назвать геронтократией: чем старше, тем умнее, чем древнее, тем совершеннее, чем (темпорально) глубже, тем истиннее. В мифорелигиозном сознании О. образцы восходят в конечном счете к деятель- ности богов или героев. Непочтение к образцам, а тем более дерзкая попытка пре- взойти их влекут за собой неотвратимое наказание. Авторитетом изначального, божественно-недосягаемого образца по-своему объясняется социально-охранительная функция традиции в О. Традиция индуцирует своеобразный способ принятия решений. В ее свете не нужно мучительно, через пробы и ошибки, выбирать, взвешивать все «за» и «против». Достаточно согласиться, принять, положительно или одобрительно отнестись к тому, что предлагает наследуемый опыт, что достигнуто и открыто в его самых древних границах. Остается только наложить прошлое на настоящее и, возможно, уточнить что-то в деталях, расставить какие-то акценты, приглушить слишком расходящееся с современностью. Традиция есть что-то вроде социального инстинкта, т. е. историче- ски унаследованной способности совершать действия (целесообразные и не очень) по безотчетному побуждению. Это некий автоматически работающий механизм, окруженный почетом и уважением, да к тому же религиозным или светским образом (через соответствующую идеологию) сакрализованный.

p`gdek III. nqmnbm{e onm“Šh“ h opnakel{ qn0hnjrk|Šrpmni `mŠpnonknchh

Как социальный инстинкт, традиция представляет собой особую взаимосвязь индивида и общества. Ее отличают внутренняя недифференцированность, слитность, сращенность. И «бездистанционность», если воспользоваться удачным термином В.С. Барулина. Здесь нет простора или зазора для маневров ни со стороны индивида, ни со стороны общества. Со стороны индивида понятно — это полный социальный контроль, прямая зависимость от общества. Но, оказывается, есть и обратное движе- ние — приватизация социальных институтов, индивидуальный (не должностной, не служебный) окрас власти, прав, полномочий. Итак, общинность как «мир без соци- альной дистанции» живет «непосредственным тождеством социально-всеобщего и частно-индивидуального»1518. Эффективность работы традиции находится в обратной зависимости от течения времени, хода истории: чем сложнее и продуктивнее становится жизнь, тем чаще традиция оказывается недостаточной, дает ощутимые сбои. На помощь приходит ритуал. С его помощью традиция упрощается, формализуется и стилизуется. Специально подобранными, торжественно впечатляющими словами, жестами и действиями ее непомерно нагружают смыслом. Как результат, традиция становится все более и более символической, отвлеченной, номинальной. На этом пути она окон- чательно и изживает себя. От традиционализма остается один символизм, историче- ская эффективность сменяется историческим впечатлением, т. е. инерционной тор- жественностью эффекта. По-другому — церемониями, которые уже стесняют, мешают, не позволяют индивидам быть адекватными реально складывающейся (ме- няющейся) ситуации. Как социально-исторический феномен, традиция накладывает свою печать на все, с чем соприкасается, что попадает в орбиту ее влияния. На человека — превращая его в социально-типажное лицо, не давая ему развиваться как индивидуально- личностному существу. На свободу — изменяя ее до неузнаваемости коллективной волей в форме ответственности всех за каждого и каждого за всех. На общество — блокируя социальные изменения, замедляя историческое развитие (непрерывно возобновляемый статус-кво, только санкционированные инновации). К традиции в О. восходит также легитимность — понятность, приемлемость и справедливость власти и устанавливаемых ею порядков. Иначе говоря, общинная легитимность основывается на уважении к «далекому прошлому», его обычаям, об- рядам, культурным верованиям. Общинная традиционность задает статусно-центрированный образ жизни. Это означает, что не личность определяет статус, а, наоборот, статус — личность, что функции или роли, выполняемые людьми, находятся в зависимости от таких аскрип- тивных, т. е. предписанных, критериев, как возраст, пол, принадлежность к тому или иному социальному слою. Усилия, направленные на исправление этой ситуации, к успеху, как правило, не приводят. Чаще всего они и не предпринимаются. Люди при- нимают как должное сложившийся общественный порядок. Социально-статусная предопределенность жизненного пути человека сводит на нет все его инициативы и индивидуальные самоопределения. Традиция, традиционность обеспечивает известную комфортность (сам этот термин — из других, постобщинных времен) бытия. Правда, без «соли», без тех острых ощущений, которые может принести с собой только контраст изменений. Лишая общинную систему внутренних и внешних инноваций, традиция достаточно успеш- но защищает ее от потрясений, нестабильности, риска. За счет лишения людей само- деятельности, творчества и свободы, но это уже другой вопрос. Он не может пере- весить простого, но очень значимого пожелания «не дай вам Бог жить во время пе- ремен». Прочное, надежное и, главное, долгое историческое существование традиции отнюдь не бесконечно. Расширение круга знаний, рост общей культуры, накопление, пусть и медленное, производственного опыта, рост населения, геополитические из-

1518 Барулин В.С. Российский человек в ХХ веке. Потери и обретения себя. СПб., 2000. С. 244.

p`gdek III. nqmnbm{e onm“Šh“ h opnakel{ qn0hnjrk|Šrpmni `mŠpnonknchh

менения — словом, усложнение жизнедеятельности людей подтачивает со временем и традиционалистские бастионы бытия. Они устают отвечать на вызовы времени, исчерпывают свой продуктивный ресурс, становятся исторически неадекватными. Исчезновение многих древних народов, некогда цветущих государств и цивилизаций является тому убедительнейшим подтверждением. Общинная социальность носит «закрытый» характер. Отсутствие или резкое ограничение социальной мобильности — пожалуй, самая яркая форма этой закрыто- сти. Человек в коммуналистски устроенном обществе не имеет возможности активно перемещаться в рамках сложившейся социальной структуры, подниматься по соци- альной лестнице, менять (повышать) свой социальный статус, расти в зависимости от личных успехов и достижений. Яркие свидетельства такого положения вещей — ка- стовая и сословная системы стратификации и исходно связанная с ней религиозная легитимация: у каждого своя судьба, свой удел, свой угол на этой земле; оставайся там, куда поместил тебя Бог, возвышение — проявление гордыни, одного из семи (по средневековой классификации) смертных грехов. «Закрытым» в условиях О. является и мировоззрение. Оно насквозь циклично и, исторически позднее, эсхатологично. Древний грек, например, жил с сознанием того, что все лучшее уже позади. В этом его убеждал миф о золотом веке. Миф о том, что когда-то, в самом начале мира, люди жили в радости, равенстве и братстве, не знали ни изнурительной работы, ни болезней, ни другой какой печали. За золотым веком, однако, с необходимостью следовал серебряный, затем медный и железный. Это фактически скольжение по наклонной плоскости к злу и пороку. «Железный» конец есть подведение черты под этой циклически неизбежной деградацией. Он обычно представлялся в виде мирового пожара или потопа (иногда последовательно того и другого), после которого все начиналось сначала, время вступало в новый цикл. Эсхатология разрывает мифологический цикл и вытягивает его в линию, одно- значно направленную в будущее. Но она тоже имеет свои пределы и в этом смысле замкнута, закрыта. С одной стороны, ее ограничивает четко определенное начало, т. е. творение мира, а с другой — столь же четко определенный (предопределенный) конец — судный день. Закрытость инновациям и движению вперед, или прогрессу, объясняет неспеш- ность, если не дремотность, исторического бытия О. И действительно — к чему спе- шить, зачем торопиться, если все усилия непременно сгибаются в круг, оборачива- ются повторением или идут к неизбежному концу? Границы между историческими стадиями общинного развития едва различимы, отсутствуют резкие сдвиги и ради- кальные толчки. Аграрный, естественно-циклический уклад жизни, слабое развитие института частной собственности к этой неторопливости вполне располагали. Историческое существование общества на коммуналистской стадии его развития было достаточно изолированным, во всяком смысле более изолированным, чем в по- следующие века. В нем локальное и региональное преобладало над универсальным. И это тоже можно рассматривать как некую его «закрытость». Закрытость (для более широких отношений и связей) уплотняла отношения между людьми до личной преданности и зависимости. Что вполне понятно: при низ- ком уровне технологического развития (во всех областях общественной жизни) только непосредственные контакты, личная причастность, индивидуальная вовлечен- ность могли обеспечить движение знаний, навыков, умений от учителя к ученику, от мастера к подмастерью, от поколения к поколению. Движение это имело форму передачи рецептов, секретов, тайн, заветов. Решалась тем самым и определенная социальная задача. Так, присяга, которой в Средние века ритуально скреплялись отношения между вассалами и сеньорами, по-своему уравни- вала участвующие стороны, придавая их взаимосвязи оттенок простого покровитель- ства отца сыну. Пропитанные личным (лицом к лицу) началом, отношения между людьми в О. устойчивы, неизменны и продолжительны: люди знают друг друга поколениями. Вы- рабатываемые в рамках данных отношений стереотипы восприятия друг друга не

p`gdek III. nqmnbm{e onm“Šh“ h opnakel{ qn0hnjrk|Šrpmni `mŠpnonknchh

акцентируют и тем принижают, сводят на нет творчески девиантные нюансы пове- дения. Общинный образ жизни исключает выделенную (автономную) персональность, действительно индивидуальную субъективность. Это не значит, что там нет заметных, ярких, выдающихся среди других индивидуумов. Они, несомненно, есть, но их со- циальная роль ограничена умением ярко и убедительно выражать коллективные устремления, верования и представления. В отличие от О., в обществе отношения между людьми носят анонимный, более формальный и официальный (опосредованный богатством, властью и престижем) характер. В них меньше чувств и эмоций, человеческой близости и теплоты, но зато больше социальной упорядоченности, продуктивности и эффективности. В обществе ассоцианистского типа личная зависимость сменяется вещной, а та, в свою очередь, уже в условиях постиндустриального развития, начинает постепенно трансформироваться в коммуникативно-личностную (свободное развитие Другого как условие свободного развития меня самого). Общинность как социальность глубоко холистична. Она выстроена или органи- зована как жесткое целое. И не просто как целое, а как явно превалирующее, доми- нирующее (по отношению к своим частям) целое. Человек в нем живет сочетанием, сложением, дополнением, а не дифференциацией, выделением, обособлением. Он значим постольку и настолько, поскольку и насколько функционален, т. е. вносит свой вклад в целое, обслуживает его интересы, реализует его цели. Бытийно не самостоятельные, частичные индивиды сливаются в единое целое, и только его существование считается по-настоящему значимым. Холистическим это целое называется еще и потому, что индивид в нем представляет собой хоть и частич- ное, но нечто, а вне его он сущее ничто, или нечто бесхарактерное и безвольное. В контексте или перспективе смыслового своего восприятия холизм принимает форму общего блага. Общее благо естественным образом завершает ценностно- нормативную систему О. Оно не только общее, но и непременно высшее. Впрочем, высота здесь бывает разной — и в теории, и на практике. На метафизических крыльях философской рефлексии общее благо может уноситься далеко за пределы реального, практического бытия человека. Так получилось, например, у Платона. Общее благо в виде умопостигаемой идеи совершенства (совершенного общества) оказалось гипостазированным и поселенным в особом мире, где-то «над небесами». Оттуда, из занебесья, эта идея через философов- правителей, ее созерцающих и принимающих, изливает свой свет в качестве при- чины «правильного образа действий», силы, связующей общество и способствующей его единству, упорядочивающей «и государство, и частных лиц». Но у общего блага в той же Античности была и другая — полисная высота. Это значит, что оно располагалось по горизонтам практического бытия людей, пронизы- вая своими силовыми линиями все его фактуально-событийное содержание. Полис- ный горизонт грека, равно как и римлянина, был одновременно и политическим и этическим. За его пределами ничего интересного уже не предполагалось — одно варварство. Грек, гражданин полиса, воспринимал государственные цели (мы бы теперь сказали: национальные интересы) как свои собственные, видел в благе госу- дарства (общем благе) собственное благо. В Средние века в качестве общего и высшего блага (summum bonum) выступает Бог. Он — источник всего благого, ценного и достойного в этом мире. По образу и подобию его создан сам человек. Бог есть конечная цель всех человеческих устрем- лений. Высшее благо, на которое способен по-земному грешный человек, — любовь к Богу, служение Христу. Христианская любовь — любовь особая: богобоязненная, страдательная, аскетически-смиренная. В ее самозабвении много презрения к самому себе (личному «Я»), к мирским радостям и удобствам, достижениям и успехам. Сама по себе земная жизнь в религиозной ее интерпретации лишена всякого смысла, всякой ценности и цели. Собственное, внутреннее содержание всего человеческого не может не пред-

p`gdek III. nqmnbm{e onm“Šh“ h opnakel{ qn0hnjrk|Šrpmni `mŠpnonknchh

ставляться ничтожностью и пустотой. «Прах ты и в прах превратишься» — так очер- чивается в Библии круг земного существования человека. «...Все — суета и томление духа!» — это о тщете и смысложизненной пустоте всех его земных дел, стремлений, забот. Субъектным аналогом общего блага выступает Мы-единство, Мы-идентичность. Мы приобретает самодовлеющий характер, вступающий в явное противоречие с самостоятельностью и инициативностью «Я». Общинность, однако, действует таким образом, что данное противоречие как бы и не замечается. Для большинства, во вся- ком случае, здесь нет особой проблемы. Не беспокоит и совесть с ее индивидуальной ответственностью, так как она без остатка растворяется в общинной круговой по- руке. На пике общинного энтузиазма может звучать и такое: «Я не хочу быть Я, я хочу быть Мы». Мы-единство имеет достаточное историческое оправдание: целое когда-то могло развиваться только за счет частей, составляющих его членов. О., общинность неравнодушна к равенству. Обычно ее и представляют как си- стему равенства. Но это равенство, во всяком случае — в развитой своей форме, не эгалитарное. Всеобщая уравнительность не выступает здесь принципом организации социальной жизни. Коммуналистское общество устроено вертикально, сверху вниз. Равенство в нем поэтому тоже вертикально. Вертикальное равенство — это когда все равны, но при этом есть «более равные», те, которые «равнее», перед ними-то и положено склонять голову. Положено не кем-то или чем-то, а традицией — органично, мягко, незаметно. Все прекрасно понимают: «Что положено Юпитеру, то не положено быку». Верти- кальное равенство есть равенство людей перед законом субординации — всеобщего подчинения «младших» «старшим», последние при этом безусловно и всегда правы. Исключения не допускаются, в том числе и для того, кто возглавляет общинную вер- тикаль. Как «смертный Бог», он должен подчиняться «бессмертному Богу». Общинное равенство есть равенство иерархическое. Иерархия выступает в ка- честве глубочайшей связующей и животворящей силы в коммуналистски устроенном обществе. Коммунализм — это одновременно и иерархизм. Для архаически общинного мышления семья, род, другие человеческие общности оказываются устроенными подобно друг другу. Социальный мир складывается в своеобразную матрешку, в которой более широкая общность охватывает, включает в себя более узкую. Охватывает, защищает, управляет — все это одна функциональ- ная цепочка. Она однозначна в формировании убеждения, что более низкое обязано своим существованием более высокому. По-матерински теплая матрешечная иерар- хия дает ощущение прочности (существующих общественных порядков) и полной жизненной защищенности (индивида, группы). Убедительнейший пример иерархической социальной матрешки являет нам средневековый вассалитет. У вассалитета две фигуры — собственно вассал (под- чиненный) и сеньор (господин). Вассал — это рыцарь, который получил от другого рыцаря, сеньора, землю в наследственное владение (лен или феод) и был обязан нести за нее военную службу, участвовать в курии, т. е. совете, при сеньоре, исполнять другие обязанности. В своих владениях феодал-рыцарь был сюзереном, т. е. имел все права государя. Вассальные взаимосвязи пронизывали собой все средневековое общество, начиная с простого рыцаря и кончая королем — верховным сюзереном всех феодалов. Один феодал был вассалом более крупного феодала, своего сеньора, тот в свою очередь — вассалом еще более крупного феодала, и далее вверх по феодально-социальной лест- нице бытия. Иерархия снимает или смягчает диаметральные противоположности и крайности. Она эти крайности методически, т. е. последовательно, шаг за шагом, опосредствует, завязывает друг на друга. Иерархия, в частности, делает менее напряженными и со- циально взрывными жизненные притязания, сравнения-противопоставления отдель- ного человека, так как ограничивает, умеряет их этическим горизонтом и социальным воображением «своего» окружения, «своей» группы. Не надо претендовать на очень

p`gdek III. nqmnbm{e onm“Šh“ h opnakel{ qn0hnjrk|Šrpmni `mŠpnonknchh

многое, тянуться слишком высоко, будь самим собой, а значит — в «своем» круге, среди себе подобных. До короля и Бога далеко, лучше обратить внимание на тех, кто живет и работает рядом, составляет ближайшее окружение. И силы экономятся, и расстройства мень- ше. Иными словами, иерархия значительно повышает порог терпимости и готовности безропотно страдать, сносить несправедливость, унижения, обиды. Она примиряет человека с жизнью, какой бы она ни была. При всем том иерархия невозможна без дуализма, дихотомического деления- противопоставления. И в каждом своем звене, и на уровне целого — того же Мы- единства. У него два прямо противоположных вектора: внутренний и внешний. Внутренний указывает на «своих», «наших», собственно «Мы», внешний — на «чу- жих», «врагов», подозрительно-безликое «Они». Мораль и поведение среди «своих» имеют одну (гостеприимную, «теплую») определенность, среди или в направленности на «чужих» — другую (равнодушную, отстраненно «холодную»). По отношению к «чужим» допустимо и то, что однозначно нетерпимо в своей среде, по отношению к «своим». О. не знает человека в родовой, или универсальной, его определенности, она всецело ориентирована на видовые его определенности: расовую, этническую, конфессиональную, территориально-политическую. И это — не произвол или невежество, а свидетельство исторической неразвитости самого человеческого индивида, отражение трудного пути восхождения на вершину под на- званием «Человек». Интересно в данном плане наблюдение К. Лоренца: «В очень многих туземных языках собственное племя обозначается попросту словом “человек”. Тем самым ли- шение жизни члена соседнего племени не рассматривается как настоящее убийство»1519.

Община сегодня

В исторической перспективе, открывающейся как переход от простого к слож- ному, от гомогенности к гетерогенности, от синкретизма к дифференциации и спе- циализации, от природно-стихийного к человечески-конструктивному и т. д., О. как коммуналистский тип общества принадлежит прошлому, т. е. доиндустриальноиму этапу в развитии человечества. Эта перспектива, однако, имеет прямое отношение только к исторически продвинутым, в полном смысле современным обществам. Со- временным не в календарном или астрономическом, а в социально-историческом смысле. В действительности темпоральная структура нынешнего человечества много- слойна. Социально-историческое время течет по-разному в разных обществах. Совре- менный (в календарном смысле) мир представляет собой развернутую в пространстве настоящего всю историю человечества — от первобытной до постиндустриальной его эпох. О. и общинность поэтому продолжают существовать и в наши дни. В самых разных формах и проявлениях: как по-прежнему коммуналистски, общинно устро- енное общество, как отдельный уклад в целом ассоцианистского общества, как кла- ны — замкнутые группировки этнического, религиозного, политического и др. харак- тера в составе вполне современных обществ, как «голос архетипа» в национальном менталитете, как фольклорные традиции и обряды, и так далее. Короче, немало людей и в современном мире продолжают жить О., исповедуют общинный образ жизни. Комьюнити — современный тип общинности. Постепенное, но неуклонное вы- теснение О. — лишь одна сторона общеисторического процесса. Его другая сторона несет в себе прямо противоположное содержание — заботу о возрождении и рас- цвете О., движение в сторону коммуналистских установлений, коммунализма. Раз- умеется, на качественно новой основе, с творческим принятием достижений, в том числе и технических, предшествующих исторических эпох, с сохранением всего по-

1519 Лоренц К. Оборотная сторона зеркала. М., 1998. С. 38.

p`gdek III. nqmnbm{e onm“Šh“ h opnakel{ qn0hnjrk|Šrpmni `mŠpnonknchh

ложительного, что принесла и несет людям модернизация и урбанизация, но глав- ное — с утверждением и развитием индивидуально-личностных начал общественной жизни. Для терминологически адекватного выражения данной заботы и тех процессов, которые ее предметно удостоверяют, лучше всего пользоваться русской калькой английского community — комьюнити. Тем самым отдается дань западной цивилиза- ции, где тенденция к формированию новой общинности наиболее ярко представлена, и обходится методологическая трудность, связанная с необходимостью называть прежним именем (О.) то, что наполнено уже иным содержанием. Под комьюнити в современных условиях принято понимать сравнительно не- большой (локальный) популяционный кластер, складывающийся вокруг семьи, до- мовладения, района проживания, места работы и базирующийся на повседневных паттернах (моделях) социального взаимодействия — таких как совершение покупок в магазине, так называемый shopping, хождение в школу, посещение церкви, отдых, деятельность по благоустройству района проживания, местное самоуправление, раз- личные гражданские акции и т. д. Будучи «малым» обществом, комьюнити живет в основном повседневными, кон- кретными временем и местом, определяемыми делами и заботами. Остальные, более широкие интересы и потребности удовлетворяются уже в рамках более широкого — «большого» общества. Комьюнити — это взаимопомощь, вовлеченность в локальные социальные про- граммы, местный или территориальный (округ, графство, кантон и т. д.) патриотизм, гражданская ангажированность. Социальный капитал в виде «чувства комьюнити» дает индивиду («локальному человеку») чувство защищенности и приобщенности, с его помощью обретают понимание и значимость индивидуально-частные аспекты человеческого бытия. Комьюнити служит эффективным каналом обратной связи, т. е. доведения до «широкой общественности» локальных озабоченностей, жизненных смыслов, устремлений и надежд людей. Комьюнити лучше других социальных струк- тур удовлетворяет базовую потребность человека в общении, в принадлежности или привязанности к коллективу. Комьюнити — особый, или синтетический, тип социальности, в нем удачно со- прягаются коммуналистские и ассоцианистские устои жизни. Система общественной жизни людей имманентно поверяется здесь жизненным миром человека и наоборот. Комьюнити выступает в качестве своеобразного медиума, снимая (до известной сте- пени, разумеется) отчуждение и насилие с процессов экстериоризации (перехода индивидуального в социальное) и интериоризации (перехода социального в индиви- дуальное) в истории. Собирая, объединяя и сплачивая людей, комьюнити оказывается действенной альтернативой массовому, социально атомизированному обществу. Она помогает также довести до логического конца, т. е. до конкретных мест, ту субсидиарную де- мократию (ее принцип: принятие решений на самом низком из возможных уровней), которая складывается в наши дни в постиндустриальных обществах. Кроме того, закрепляя и умножая локальную самобытность, различая терри- ториальные идентичности и культурные сингулярности, комьюнити эффективно противостоит унифицирующей силе глобализации. Современные информационно- компьютерные технологии с их мобильностью и коммуникативностью поверх гео- графических границ и социальных барьеров значительно расширяют террито- риальный (локальный), а вместе с этим и социально-исторический горизонт комью- нити. См. также статьи: Культура повседневности; Народ; Общество; Племя; Обще- ство; Социальная структура.

Лит.: Tönnies F. Gemeinshaft und Gesellshaft. B., 1920; Etzioni A. The Spirit of Community: Rights, Responsibilities, and the Communitarian Agenda. N.Y., 1993; Newbrough J.R. & Lorion R.P. (Ed.) Sense of Community: A Theory’s Evolution over a Decade // Journal of