2018-01-21
1872
Археология каменного века. Археологические исследования, проводившиеся на территории Чувашии во 2=й пол. Х1Х – нач. ХХ в., носили эпизодический характер. С началом научных исследований в 1920-х гг. перед археологами встала задача формирования представлений об археологических культурах, бытовавших на территории на разных этапах каменного века. Важнейшим открытием этого периода стали раскопки в 1927 г. П.П. Ефименко мезолитической стоянки около у с. Яндашево. На долгие десятилетия Яндашевская стоянка стала единственным памятником мезолита, изученным в Чувашии и и в Среднем Поволжье. Эти материалы дали первые представления о кремневой индустрии периода, переходного от палеолита к мезолиту[14].
Большое значение для археологии Чувашии и палеолитоведения России имели раскопки 1936 г. Улянкской палеолитической стоянки, которая являлась самой северной из всех известных к тому времени и самой восточной в Европейской части СССР. Специалисты ГИМа А.Я. Брюсов и Г.А. Бонч-Осмоловский на глубине около 6 м обнаружили следы верхнепалеолитической стоянки – кострищный слой с многочисленными обломками костей древних животных. Каменных артефактов ими обнаружено не было. На основании изучения геологических условий исследователи отнесли ее к середине верхнего палеолита.
Обнаружение Улянкской стоянки вызвало интерес в научной среде. В 1957 г. в Чувашию направляется палеолитический отряд Куйбышевской археологической экспедиции под руководством Н.О. Бадера и В. Пушкарского. Экспедицией был пройден маршрут по рекам Аль, Норваш, Сугутка, Нижарка, Кубня, обнаружены кости четвертичных животных, но памятников палеолита исследователи не нашли. Тем не менее, по мнению Н.О. Бадера «...обследованный район заслуживает большого внимания, т.к. из всех осмотренных пунктов здесь находки фауны особенно обильны и залегают в интересных стратиграфических условиях и вероятность наткнуться на остатки палеолитического времени в этом месте больше всего».[15] Вопрос обнаружения и изучения памятников палеолита оставался открытым.
Представление о каменном веке края были расширены обнаружением новых памятников сплошными археологическими разведками 1960-1990-х гг. по берегам рек Волга, Сура, Малый и Большой Цивиль[16]. Однако, эти работы носили разведочный характер. Без опорных, изученных раскопками памятников, разведочные материалы не позволяли составить научную картину этого периода. Практически все открытые археологами более 30 стоянок неолита были отнесены к балахнинской культуре. Последняя была выделена О.Н. Бадером и М.В. Воеводским в 1935 г. на основе нижнеокских материалов в окрестностях г. Балахна. А.Х. Халиков также относил средневолжские памятники к ареалу распространения балахнинской культуры[17]. Работами В.П. Третьякова был выделен средневолжский вариант памятников с ямочно-гребенчатой керамикой (в бассейне Волги, от Казани до Горького), отличающийся от балахнинских[18]. Признавая обширную территорию племен с ямочно-гребенчатой керамикой, большинство исследователей, однако, находит их культурное единство с центром в области льяловских племен в Волго-Окском междуречье[19]
С начала 2000-х гг. исследование памятников каменного века становиться целенаправленным. В 2007-2012 гг. совместной экспедицией ЧГИГН и НЦАИ ИИ АН РТ (Н.С. Березина, М.Ш. Галимова) открыто и начато исследование финальнопалеолитической стоянки-мастерской Шолма 1 на р. Цивиль. Стоянка имеет уникальный характер сохранности культурного слоя, приуроченного к погребенной почве потепления межледниковья (13–11 тыс. лет назад), в которой сохранились костяные предметы. Найдено более 12 тыс. предметов, в том числе каменные орудия, а также обломки костей лошади (основного объекта охоты), бизона, северного оленя, зайца, бобра и др. Особенности каменной индустрии стоянки и основной объект охоты её населения (лошадь) позволили исследователям предположить о схожести ее с позднепалеолитическими стоянками Среднего Дона – Северского Донца. Дальнейшая судьба этих охотников, вероятно, связана с усть-камской археологической культурой. Это позволило исследователям впервые получить достоверные сведения об эпохе первичного заселения человеком Среднего Поволжья, стратегиях и тактике его выживания и освоения природных ресурсов.
Экспедицией под руководством Н.С. Березиной ведутся раскопки Мукшумских X (2007), XIV (2001, 2008), XVIII (2003) мезолитических стоянок и археологические разведки в левобережье Волги. Большая часть памятников – однослойные, с хорошо выраженным культурным слоем. Впервые удалось изучить планиграфию и конструктивные особенности, позволяющие реконструировать устройство жилища. Получены крупные коллекции каменных орудий. По углю из раскопок Мукшумской XVIII стоянки была получена радиоуглеродная дата ВР 8240±220 лет назад (ГИН-13635обр.). Исследователем были отмечены основные характеристики каменной индустрии, отличающие ее: в технике первичного расщепления этих памятников преобладает отщеп, но высок процент орудий на пластинах, наличие серий шлифованных тесел, стамесок, долот, дублированных орудий, микроострий на пластинах с подретушевкой острия и общий микролитический облик орудий. Была высказана точка зрения о культурном единстве с памятниками мезолита Марийского Поволжья, существовавших в конце бореального – начале атлантического периодов (VII тыс. до н.э.), что было подтверждено В.В. Никитиным, объединившим эти памятники в особую мезолитическую русско-луговскую культуру, занимавшую территорию Волго-Вятско-Ветлужского междуречья[20]. Недавними исследованиями ареал русско-луговской культуры был расширен. К ней отнесли вновь выявленные памятники мезолита Среднего Посурья, в том числе типологически выделенный комплекс орудий (нуклеусы, пластины, резцы ретушные, на сломе, сечения с ретушью, скребки, острия и др.) на многослойном поселении Утюж I[21], Молебное озеро, памятники Ульяновского Поволжья (Ховринская стоянка)[22].
В исследовании мезолита Чувашского Поволжья остаются вопросы культурной интерпретации части памятников (Мукшумская XIX стоянка) с преобладанием микропластинчатого кремневого комплекса, вероятно, относящихся к камской мезолитической культуре и комплексов с геометрическими микролитами (вероятнее всего, это связано с южными импульсами). Выделенная недавно на материалах Марийско-Чувашского Поволжья, русско-луговская культура позднего мезолита требует дальнейшей разработки социально-экономических и экологических особенностей, материальной культуры, сравнительного анализа каменной индустрии, разработки внутренней хронологии. Хронологические рамки существования культуры необходимо подтвердить серией радиоуглеродных дат.
Масштабные археологические раскопки в Среднем Посурье совместной археологической экспедицией в 2006–2012 гг. позволили заложить основы культурно-хронологической характеристики неолита Чувашского Поволжья[23]. Впервые получены материалы ранненеолитического времени елшанской культуры (стоянки Вьюново озеро I, Утюж I): зафиксированы следы жилища, найдены керамика и кремневые орудия[24]. Характеристика керамических комплексов (илистые глины в качестве пластического сырья, тонкостенность, заглаженность, остродонность, s-видная профилировка, сквозные отверстиями по горловине, своеобразие кремневого инвентаря) сближают их с памятниками лесостепного Поволжья, но с отличиями (отсутствие «жемчужин», прочерченных линий и др.). Исследователями отмечено, что преемственность между позднемезолитическими и ранненеолитическими комплексами не прослеживается. По серии полученных радиоуглеродных дат отмечено, что елшанская керамическая традиция существует в Среднем Посурье с последней трети VI тыс. до середины V тыс. до н.э. Вопросы генезиса и развития елшанской традиции и связанных с ней процессов неолитизации в регионе находятся в стадии активной научной дискуссии и не решены[25]. Возможно, продолжением этой традиции являются комплексы, представленные залощенными прямостенными неорнаментированными сосудами с плоским дном, зафиксированные на ранненеолитических стоянках в Среднем Посурье и Чувашско-Марийском левобережье Волги.
На большинстве исследованных памятниках Посурья и Поволжья выделены ранненеолитические комплексы с накольчатым орнаментом. Получены радиоуглеродные даты (вторая половина V тыс. до н.э.)[26]. Исследователи отмечают близкие параллели в ранненеолитических комплексах как с лесостепным Подоньем (сурская культура) и Поволжьем, так и Марийским Поволжьем и Примокшаньем. Отмечены контакты с льяловскими племенами, выраженные в синкретической накольчато-ямочной орнаментации. Также отмечены немногочисленные находки фрагментов с гребенчатой орнаментацией в традиции камской археологической культуры, находящей аналогии в примокшанских древностях, орнаментальный «шахматный» мотив имеет аналогии в материалах устья Камы и верховьях Суры, что маркирует сложные процессы передвижения групп носителей гребенчатых традиций в восточном направлении с рубежа V тыс. до н.э. и до более позднего времени. Обнаружение на сосудах с гребенчатым орнаментом и так называемым «воротничком», отражает взаимодействие с населением лесостепных районов, в том числе нижнедонской культуры.
В 2000-е гг. было продолжено изучение племен с ямочно-гребенчатой керамикой льяловской культуры. На памятниках Утюжского региона (Алатырский район) было исследовано несколько поселений с остатками жилищ и представительными комплексами ямочно-гребенчатой керамики (Утюж I, Вьюново I, II, Черненькое Озеро II и III и др.). Эта керамика, характеризуется простыми орнаментальными мотивами[27] и датируется первой половиной IV тыс. до н.э.. Она находит аналогии в ранних комплексах льяловской керамики Чувашско-Марийского Поволжья и, отчасти, Примокшанья. Это указывает на исходный район ее появления в Среднем Посурье.
В период развитого неолита в Чувашском Поволжье зафиксированы миграционные импульсы носителей лесостепных энеолитических традиций, влияние которых на местное неолитическое население пока еще слабо изучено. На Утюже I исследовано самое северное на сегодняшний момент поселение хвалынской культуры, которая распространена в степном и лесостепном Поволжье в V-IV тыс. до н.э.[28] с характерным набором каменных изделий (крупные пластины усиленного отжима, типичные скребки и острия на массивных сколах, мелкие пластины-вкладыши, а также несколько наконечников кельтеминарского типа и др.) и керамики. Было доказано, что это поселение существовало до льяловского, в первой четверти IV тыс. до н.э. Возможные сосуществование и контакты этих племен маркируют сосуды с венчиками с воротничковым утолщением на льяловской керамике. Было высказано мнение исследователей, что в неолите р. Сура была своеобразным коридором, по которому шли передвижения носителей разных культурных традиций. В левобережье Волги (Мукшумская стоянка V) выделен энеолитический комплекс керамики токского типа самарской культуры (посл. треть IV тыс. до н.э.), характерный для бассейнов р. Сок Самарской области и р. Ток Оренбургской области[29]. Исследователями отмечается их влияние на более поздние энеолитические культуры Волго-Камья[30]. Вместе с тем, справедливы замечания о хронологической несостыковке культур[31].
Плохо изученным остается до сих пор финал неолита. На среднесурских памятниках (Утюж I, V, Утюжский бугор) обнаружены немногочисленные фрагменты керамики красномостовской и новоильинской культур. Красномостовская культура, выделенная В.В. Никитиным, складывается в конце IV тыс. до н.э. на базе льяловской и при участии камской культур и является основой для средневолжской волосовской культуры энеолита[32]. Новоильинская культура, распространенная в основном в Волго-Камье, имеет черты (примесь раковины в тесте и др.), свидетельствующие об устойчивых контактах с энеолитическим населением лесостепи. Обнаружение находок новоильинской культуры говорит об их возможном участии в формировании энеолитических культур.
Археология энеолита (медно-каменный век). В течение длительного времени памятники энеолита на территории Чувашского Поволжья не фиксировались. Впервые они были отмечены в 1966 г. В.Ф. Каховским на многослойном (исследованы стоянка и погребения, средневековое селище) Челкасинском (Синьял-Яушском) комплексе памятников на р. Большой Цивиль в Вурнарском районе, отнесенные им к волосовской культуре. В.В. Никитин, позднее, не подтвердил такую интерпретацию памятника. Необходим пересмотр культурно-хронологической оценки этого памятника.
В 1968, 1970, 1973 гг. марийские археологи Г.А. Архипов и В.В. Никитин исследовали Уржумкинское поселение (Мариинско-Посадский район), открытое П.П. Старостиным в ходе разведки 1960 г. Были исследованы 4 жилища, соединенные между собой переходами, получен богатый вещевой материал с выразительными следами обработки меди[33] (отнесены исследователями к позднему этапу волосовской культуры[34]).
В.В. Никитин происхождение волосовской культуры Среднего Поволжья связывал с позднебалахнинскими племенами при участии волго-камского населения и, возможно, при опосредованном участии носителей накольчатой традиции[35]. С появлением новых материалов, полученных работами археологов (О.Н Бадера, В.П. Третьякова, А.Х.Халикова, Д.А Крайнова., И.К Цветковой, В.В. Никитина и др.) в лесной полосе Восточной Европы стала вырисовываться обширная волосовская историко-культурная общность эпохи энеолита.
В начале XXI в. были открыты новые памятники энеолита в Чувашии: в левобережье Волги (селище-городище Чебоксарский городок, Мукшумские стоянки V, XXV, XXVI, XXX, Линевые стоянки II-V, Новая Деревня) и в Посурье (поселение Заячий городок, стоянки Утюж I, V, Китай Озеро, святилище Утюжский Бугор, поселение и городище Подборное озеро). На изученной раскопками в 2005 г. стоянке Новая Деревня на р. Цивиль изучены жилища и выделены керамические комплексы развитого Волосово и так называемого пережиточного Волосово выжумского типа позднеэнеолитического времени. Последняя группа имеет сосуды с высокой горловиной, выделенным внутренним ребром, пористое тесто и, вероятно, южные среднестоговские истоки. В составе каменного инвентаря стоянки входят кварцитовые орудия. Эта черта также характерна для среднестоговских и иванобугорских памятников, что отражает лестостепные компоненты в формировании энеолитических культур.
В энеолите Среднего Присурья отмечены ранневолосовские древности (Утюж I, Черненькое озеро III), имеющие сходство с средневолжскими[36] (по орнаментации) и с примокшанскими[37] (примеси раковины в тесте) материалами. Исследованы поселения развитого и позднего периодов энеолита (Утюж III (Стемасы), V, Утюжский бугор, Китай Озеро). Поселения имеют долговременный характер с выраженными остатками построек, иногда соединенные друг с другом. На памятниках позднего этапа развития волосовской традиции исследователи фиксируют черты южных лесостепных культур. Исследован крупнейший известный в Восточной Европе культовый памятник эпохи энеолита Утюжский Бугор (2010, 2011 гг.), содержащий костище и культовое сооружение, где происходило сжигание жертвенных животных (медведей). Культовые объекты с костями медведей известны на памятниках волосовской культуры, однако меньшие по размеру, числу жертвенных особей и, здесь впервые отмечено крупное наземное сооружение. На памятнике обнаружена керамика волосовской культуры, представленная ранним и развитым этапами ее существования. Вероятнее всего, жертвенный комплекс являлся культовым центром и могильником (?) большой группы родственных племен восточной части ареала волосовской культуры на протяжении нескольких столетий.
Исследования памятников энеолита Чувашского Поволжья определили общую характеристику этого периода и определили научные проблемы. Плохо исследованные памятники позднего неолита затрудняют изучение генезиса волосовской культуры. Имеющиеся материалы показывают культурную неоднородность и специфику энеолита. Отмечены контакты носителей южных лесостепных традиций самарской (чекалинский и токский типы), хвалынской и алтатинской культур с красномостовским и новоильинским населением, что, по мнению А.И. Королева, подтверждает, что в последней трети IV тыс. до н.э. на обширной территории лесостепи Волго-Камья складывается культурная общность, пока не получившая определения[38]. На финальноэнеолитических памятниках Чувашского Поволжья отмечены контакты с балановскими племенами эпохи бронзы.
Археология бронзового века. Курганы – памятники эпохи бронзы - с давних пор всегда привлекали внимание людей. Появление курганов чуваши связывали с легендарным великаном Улыпом, иногда – с реальными историческими событиями – походами Ивана Грозного, восстаниями С. Разина и Е. Пугачёва. Поэтому курганы начали фиксироваться еще с середины – второй половины XIX в. Первооткрывателями множества курганов и отдельных находок были В.К. Магницкий и Н.А. Архангельский. Особенно много находок эпохи бронзы оказалось в коллекции казанского предпринимателя В.И. Заусайлова, ныне хранящейся в Музейном Ведомстве Финляндии. До 1917 г. курганы раскапывались только кладоискателями[39].
Новый этап в исследованиях начался с 1921, 1925 гг., когда были проведены первые научные исследования курганов у с. Абашево Чебоксарского уезда (ныне Чебоксарский район) экспедицией под руководством В.Ф. Смолина. Была открыта новая страница в изучении не известной до этого яркой культуры бронзового века, получившей затем название абашевской (1925 г.). В.Ф. Смолину удалось увидеть оригинальность материалов исследованного могильника и верно датировать его II тыс. до н.э., отметив, что, абашевская археологическая культура формировалась под влиянием юга, а именно Кавказа[40]. Подробнее охарактеризовать памятники типа Абашево позволили масштабные раскопки П.П. Ефименко в 1926-1927 гг.[41]. К выделенной абашевской культуре были отнесены и другие курганы, исследованные в эти годы В.Ф. Смолиным. В 1940-1950-е гг. абашевские курганные древности изучались О.А. Кривцовой-Граковой и М.С. Акимовой. На данном этапе абашевские материалы были известны только в Чувашской АССР, и О.А. Кривцова-Гракова делала вывод об их сложении в Среднем Поволжье на балановской (фатьяновской) основе[42].
Раскопки П.Н. Третьяковым (1930 г.) кургана у д. Атликасы (Ядринский район) впервые выявили материалы, отнесенные к фатьяновской культуре. Атликасинский курган был определен как более ранний, чем абашевские Верхнеолгашинские (Алгашинские) курганы и установлена близость кургана у д. Атликасы фатьяновским памятникам[43]. Позднее, рассматривая соотношение фатьяновских и абашевских памятников, П.П. Ефименко и П.Н. Третьяков писали, что непродолжительно сосуществуя, одна культура сменяется другой. Одновременными абашевской культуре они считали срубную и поздняковскую, памятники сейминского типа, отмечая и близость катакомбной культуры.
В 1934–1950-е гг. под руководством О.Н. Бадера проведены раскопки Балановского грунтового могильника (Козловской район), выявившие богатство и своеобразие материалов некрополя, что позволило О.Н. Бадеру описать новую балановскую культуру, родственную фатьяновской, известной к западу, в окском междуречье[44]. Позднее в обобщающей работе культура датирована концом III – началом II тыс. до н.э., отмечен ее пришлый характер, антропологическое отличие от фатьяновского населения и близость состава металла с культурами Центральной и Южной Европы[45]. Однако, на этом этапе не все исследователи признавали ее выделение. Так, О.А. Кривцова-Гракова рассматривала отдельную чувашскую группу единой фатьяновской культуры (наряду с московской и ярославской), отметив, что она наиболее поздняя[46]. В 1940-1950-е гг. многое для изучения балановской культуры сделал П.Д. Степанов. Под наслоениями городищ I тыс. до н.э. – I тыс. н.э. ему удалось открыть поселенческие памятники. Были найдены и однослойные поселения. Это позволило опровергнуть точку зрения о кочевом быте балановского населения. Знаковыми стали раскопки П.Д. Степанова на Изванкинском городище «Хула Сюч», а также на городище Ош-Пандо в Мордовском Посурье на границе с Чувашией, что позволило выявить оригинальный позднебалановский культурный комплекс. Уникальным представляется и обнаруженное им же культовое (жертвенное) место или могильник со следами трупосожжения фатьяновской (балановской) культуры Хонки Сёт у д. Тури = Выла[47].
Уже раскопки П.П. Ефименко (1927 г.) в южных степных районах у с. Новое Байбатырево (Яльчикский район) двух курганов и поселения впервые выявили материалы иного культурного круга. Исследователь подчеркнул их своеобразие, отличие от курганов севера Чувашии в погребальном обряде, инвентаре и отнес к «срубным погребениям юга»[48] (срубная культура уже была выделена В.А. Городцовым в 1905 г.). М.С. Акимова в 1950 г. раскопала 4 погребения на Татарско=Тимяшском грунтовом (?) могильнике (Батыревский район) срубной культуры. Результаты работ по исследованиям срубных древностей были подведены О.А. Кривцовой-Граковой, которая наметила периодизацию развития культуры (срубный этап (XVI-XIII вв. до н.э.) и хвалынский (XIII-VIII вв. до н.э.)). Она отметила, что территорией ее формирования является Нижнее Заволжье, откуда срубные племена двигались в западном направлении[49].
Следующий этап в изучении культур бронзового века Чувашского Поволжья начался с образования ЧАЭ в 1956 г. Исследованиями курганов и поселений эпохи бронзы занялся отряд под руководством Н.Я. Мерперта. Большую роль на этом этапе сыграли работы О.Н. Бадера, В.Ф. Каховского и Б.В. Каховского.
Исследования абашевских курганов в 1957–1958 гг. под руководством Н.Я. Мерперта позволили значительно уточнить сведения об абашевском погребальном обряде: зафиксированы сложные деревянные сооружения, ограды, жертвенники, отмечена большая роль огня в обряде[50]. Подтверждены наблюдения Н.Ф. Калинина о неодновременности насыпей курганов над погребениям и неоднократной подсыпке насыпей[51]. Н.Я. Мерперт синхронизировал могильник Пикшик с Сейминским могильником (сер. XVI – сер. XV вв. до н. э.), наметив перспективное направление работы в выяснении хронологического соотношения с памятниками типа Сеймино-Турбино. Н.Я. Мерперт и В.Ф. Каховский считали, что абашевская культура образовалась благодаря контактам срубных и фатьяновских племен. В то же время, была отмечена близость абашевской и среднеднепровской культур[52]. В конце 1950-х – начале 1960-х гг. ареал средневолжской абашевской культуры расширился за счет памятников Татарии и Марийской АССР. Период значительного накопления источниковой базы относится к 1980-м гг., когда Б.В. Каховским было раскопано несколько абашевских курганных могильников. Работы А.Х. Халикова, К.В. Сальникова, А.Д. Пряхина, В.С. Горбунова, С.В. Большова, О.В. Кузьминой и др. выявили памятники абашевской культуры за пределами средневолжского региона. В результате, все они были объединены в культурно-историческую область (общность), состоящую из трех локальных вариантов: доно-волжской, средневолжской и южно-уральской культур. Это позволило по-новому взглянуть на их генезис: появились концепции, связывающие их с ямной культурой и культурой шнуровой керамики. Особо следует отметить изучение абашевского металла Е.Н. Черных, который отметил его близость к турбинскому и баланбашскому. Абсолютные даты абашевской культуры в широких рамках были обозначены от XVII в. до н.э. и даже до начала I тыс. до н.э. Причем, у разных исследователей сильно отличается и диапазон их бытования в регионе. В свете открытия других локальных вариантов абашевской КИО встал вопрос об их соотношении. Для средневолжского Абашево были высказаны мнения об их как более ранней и поздней хронологической позиции, так и об одновременном существовании абашевских памятников в разных регионах. На данном этапе были высказаны предположения о широком участии абашевского населения в этнокультурных процессах эпохи бронзы[†] в Волго-Камье, хотя отдельные исследователи считали его пребывание в Среднем Поволжье кратковременным[53].
В 1959 г. Н.Я. Мерперт исследовал также три кургана срубной культуры у д. Уразмаметево (Яльчикский район), датировав их XVI – началом XV вв. до н.э. Именно Н.Я. Мерперт заложил основы нового подхода к курганным древностям Среднего Поволжья, рассматривая детальную характеристику погребального обряда и инвентаря. Он же является автором концепции срубной культурно-исторической области[54]. Свою периодизацию срубной культуры предложил А.Х. Халиков (1969): XV-XIV вв. до н.э.; XIII-XII вв. до н.э. На первом этапе, по его мнению, срубные племена достигли рек Алатырь и Кубня – самых северо-западных территорий своего распространения, на втором происходят их взаимодействие с поздняковским и приказанским населением[55].
В 1956–1980-е гг. было исследовано множество балановских древностей. Особо можно отметить исследование В.Ф. Каховским Чурачикского кургана (Цивильский район), с захоронением литейщика с литейными формами для отливки топора, самими топорами и другим инвентарем. По мнению исследователей, эти материалы близки фатьяновскому погребению из Волосово-Даниловского и абашевского Пепкинского кургана, что отражает стадиальный характер распространения захоронения литейщиков в культурах бронзы Евразии[56]. Выделение новой балановской культуры вызвало научную дискуссию. Часть исследователей поддержала выделение самостоятельной культуры (А.Х. Халиков), другие относили ее к единой фатьяновско-балановской общности (О.В. Гадзяцкая), третьи – к локальному варианту фатьяновской КИО (сурско-свияжская группа) (Д.А. Крайнов). Важным на этом этапе стали работы О.Н. Бадера, А.X. Халикова, Д.А. Крайнова, которыми были разработаны вопросы происхождения, хронологии и периодизации балановской культуры. Было выделено четыре этапа существования культуры: балановский (первая пол. II тыс. до н.э.), атликасинский (XV-XIV вв. до н.э.), ошпандинский (XIII-XII вв. до н.э.), хуласючский (XI-IX вв. до н.э.)[57]. Определены направления миграций культуры боевых топоров и шаровидных амфор, к которым отнесли балановскую – с юго-запада к Среднему Поволжью, высказано предположение о ее связи со среднеднепровской культурой. Были поставлены вопросы о немирных контактах балановского населения с абашевским (с этим О.Н. Бадер связывал миграцию Баланово на запад к Оке и переселение балановцев на труднодоступные мысы в конце балановского этапа)[58].
Исследования конца 1950-х гг. выявили на территории Марийской АССР оригинальные древности, названные чирковско-сейминскими (А.Х. Халиков) и представляющие собой, процесс смешения поздневолосовских, балановских и западно-сибирских групп с «валиковой» посудой, связанных с сейминско-турбинскими традициями. Отнесение А.Х. Халиковым к данному культурному образованию некоторых опорных сейминских памятников не было принято другими исследователями. Был прослежен процесс складывания культуры от первых контактов до полного смешения традиций. Время существования вновь выделенной культуры опиралось на хронологию балановской и было определено с XVI по IX вв. до н.э. Мнение об этнической принадлежности чирковско-сейминского населения зависело от того, какой компонент считался в ней преобладающим: волосовский (финноязычный) или балановский (индоевропейский?). Было также высказано предположение о принадлежности чирковско-сейминских поселений абашевским, встретившее острую критику. Относительно исторической судьбы культуры высказывались предположения об участии чирковско-сейминского населения в культурогенезе Западной Сибири и Северного Приуралья[59].
Важным является исследование поселения «Саушкино» у д. Никитино (Ядринский район) на левом берегу Суры. В ходе работ Чебоксарской экспедиции (1969-1970 гг.) выявило два полуземляночных жилища эпохи бронзы с керамикой, близкой к срубной культуре, в которой отмечены и местные волосовские и балановские (хуласючские) черты. Предположено, что поселение оставлено группой срубных племён, проникших на север по Суре и смешавшихся с местным населением. Здесь впервые на территории Чувашии отмечена керамика поздняковской культуры[60].
Во время раскопок Н.В. Трубниковой (1955–1957 гг.) на Криушинской дюне (Козловский район) в нижних слоях отмечены находки, отнесенные ею к приказанской культуре[61], выделенной накануне Н.Ф. Калининым и А.Х. Халиковым в Казанском Поволжье (1954). Позже А.Х. Халиков отнес к этой культуре Яндашевские поселения 1 и 11(Чебоксарский район) и еще 10 памятников, расположенных на нижнем Цивиле и вдоль волжского правобережья Чувашии. Находки очковидной подвески и височного кольца на Криушинской дюне он связывал с позднеприказанским могильником[62]. Сформулированные им основные положения характеристики позднебронзового века в Среднем Поволжье были актуальны до конца 1980-х гг. Время ее существования было определено XVI-IX вв. и разделено на четыре периода. Генезис культуры связывался с восточными группами волосовской КИО при влиянии абашевско-покровских племен. Этническая принадлежность носителей приказанской культуры определялась как финноязычная[63].
Одним из сложных вопросов является интерпретация комплексов позднего бронзового века с текстильной и смешанной текстильно-приказанской керамикой. А.Х. Халиков, считал, что последние относятся к приказанской культуре, которая на западе своего ареала испытывала влияние поздняковского населения. В.С. Патрушев отнес их? к формирующейся ахмыловской культуре, С.В. Кузьминых и некоторые другие исследователи к двум самостоятельным культурам – позднеприказанской (маклашеевской) и культуре текстильной керамики (КТК). На данном этапе появление текстильной керамики в крае датировалось рубежом II-I тыс. до н.э. Признавалось влияние приказанских и текстильных древностей на формирование ананьинской КИО[64].
Современный этап характеризуется критическим пересмотром взглядов 1960-1980-х гг. на процессы культурогенеза эпохи бронзы в Волго-Камье. Одна из наиболее сложных проблем – абашевская. Из современных проблем абашеведения центральное место занимает хронологическая, намечается тенденция удревнения абашевской общности в досейминское время (XVIII-XVII вв. до н.э.). Все более распространяется взгляд на нее как часть шнурового мира. Актуальными и неразработанными остаются вопросы хронологии и периодизации (вариант внутренней периодизации был предложен С.В. Большовым) как всей абашевской КИО в целом, так и соотношения ее локальных вариантов. Существует несколько взаимоисключающих гипотез относительно роли абашевцев в культурогенетических процессах Волго-Камья – их достаточно длительном пребывании в регионе и участии в движении на Оку вместе с носителями сейминско-турбинских традиций и культурогенезе на Южном Урале или их небольшого влияния и кратковременного присутствия[65]. Помочь в решении этих проблем могло бы полное введение в научный оборот материалов раскопок абашевских памятников Чувашии на современном уровне, что помогло бы разрешить давний спор о соотношении (Правобережного и Волго-Вятского Абашево). Актуальной проблемой остается и поиск абашевских поселений в Среднем Поволжье.
Важный этап наступил в изучении балановских древностей. В 2004 г. П.М. Кожин[66] выделил атликасинский этап Баланово в самостоятельную культуру, синхронную балановской, обосновав это существенными различиями в погребальном обряде и керамике. Это предложение поддержали Б.С. Соловьев[67], С.В. Большов[68] и др. В этой связи интерес представляют последние исследования синкретических памятников атликасинско-балановского облика типа Аблязовского кургана (М.И. Федулов, 2011 г.). На это этапе были получены калиброванные даты для балановских памятников Средней Оки (XXIII-XXI вв. до н.э.), подтвердившие общую тенденцию удревнения памятников средней бронзы лесной полосы Восточной Европы. В связи с этим актуальным вопросом является уточнение периодизации балановской культуры О.Н. Бадера, А.Х. Халикова, в частности абсолютной хронологии первых этапов. Нуждается в дополнительном исследовании вопрос о соотношении раннебалановских/атликасинских материалов и поздних ошпандинских/хуласючских. Вообще, позднее Баланово является отдельной недостаточно изученной исследовательской темой, напрямую связанной с территорией Чувашского Поволжья. Остаются актуальными вопросы взаимосвязи балановского и местного позднеэнеолитического населения, а также их вероятные контакты с носителями абашевской культуры на раннем этапе (Галанкина Гора). Памятники типа Галанкиной Горы отмечены и в Чувашском Заволжье (Чебоксарский городок, Линевое 11 и111), в которых присутствует поздневолосовская и балановская керамика в чистом, не смешанном виде. Ключевым памятником для выяснения проблем балановской культуры является публикация старых материалов эталонных памятников по погребальным комплексам на современном уровне (Балановский могильник, Атликасинские курганы и др.).
В целом, произошло утверждение термина «чирковская культура», хотя С.В. Большов продолжает связывать ее с сейминско-турбинскими древностями и отрицает связь с Баланово[69]. Не решены вопросы происхождения, развития и финала чирковской культуры, складывавшейся и развивавшейся и на территории Чувашского Поволжья (обнаружено поселение Заячий Городок в Алатырском Посурье). В последнее время указанные древности выявлены также в Примокшанье, и было высказано предположение об их связи с иванобугорскими[70], что позволяет уйти от взгляда на чирковскую культуру как на локальное явление Марийско-Казанского Поволжья. Вероятно, взаимодействие волосовского и балановского/фатьяновского населения на разных территориях имело свою специфику. Неясна связь чирковской культуры с древностями раннего железного века РЖВ, хотя исследователями обосновывается ее существование до рубежа II и I тыс. до н.э.
Современный этап изучения срубных древностей предполагает ревизию их единства. Идет разработка концепции отдельных культур и ареалов в рамках срубной культурно-исторической общности КИО. Так, согласно В.В. Оторощенко и др. памятники Среднего Поволжья могут быть отнесены к покровской или «покровско-мосоловской»срубной культуре (в частности, ко второму периоду развития (XVI-XV вв. до н.э.) относится Уразмаметевский курган), а Э.С. Шарафутдинова выделила северо-восточный ареал общности, характеризующийся северной ориентацией костяков и гребенчатой орнаментацией острорёберных сосудов, куда входят и памятники Среднего Поволжья. Генезис срубной общности связывается с территориями восточноевропейской степи и лесостепи (Дон, Приуралье), а культурно с абашевскими, покровскими, иногда синташтинскими и другими компонентами. Загадочным выглядит финал срубных древностей северо-восточного ареала, где исследователи констатируют необъяснимый факт резкого сокращения численности памятников на рубеже XV-XIV вв. (возможно связанный с перенаселением и экологическим кризисом) и проникновения на их территорию племен приказанской, федоровской и черкаскульской культур[71]. Очень важны вопросы взаимосвязи срубных племен с местным населением. В материалах некоторых памятников Чувашии (Тигашевский курган, Малотугаевский курган[72]) заметны как срубные, так и поздняковские, и приказанские (луговские) черты. В этой связи необходимы пересмотр датировок и этнокультурных особенностей срубных памятников Чувашского Поволжья, уточнение времени их появления.
Вопросы генезиса и развития приказанских древностей в современной науке являются предметом острых дискуссий. Происходит пересмотр концепции приказанской культуры А.Х. Халикова. Из общего массива выделены несколько самостоятельных культур. Памятники балымско-карташихинского этапа с лесостепными памятниками Заволжья так называемой сусканской группы объединены в луговскую культуру (XIV-XIII вв. до н.э.)[73]. Памятники финальной бронзы атабаевского и маклашеевского этапов выделены в единую маклашеевскую культуру с одноименными этапами (в целом XIV-IX вв. до н.э.)[74]. Однако, это не решило вопрос интерпретации материалов займищенского этапа приказанской культуры (XVI-XV вв. до н.э.)[75]. Материалы Криушинской дюны А.Х. Халиковым были отнесены к займищенскому этапу, и, соответственно в новых исследованиях они отнесены к займищенскому типу. Впрочем, остаются исследователи, не признавшие ревизию приказанской культуры и отмечающие «полную неразбериху» на этнокультурной карте Волго-Камья эпохи поздней бронзы (Б.С. Соловьев). Продолжается дискуссия относительно принадлежности и датировки комплексов с «текстильной» керамикой (выделение КТК и «ахмыловской культуры»)[76]. Тем не менее, представления о памятниках поздней и финальной бронзы в последнее время изменились, однако, материалы Чувашского Поволжья не были пересмотрены и проанализированы на современном уровне знаний.
Памятники раннего железного века и I тыс. н.э. Древности Чувашского края раннего железного века РЖВ и I тыс. н.э. (до конца эпохи Великого Переселения Народов (VII в.) регулярно становились объектом более или менее подробного изучения местными краеведами и учеными из Москвы, Казани, Симбирска с середины XIX в[77]. Работа исследователей на этом периоде этапе сводилась к учету и описанию внешних признаков памятников, в первую очередь городищ, так как они выделялись на местности и были хорошо известны местным жителям. Интерпретация и датировка большинства памятников основывалась на легендарных сведениях или данных поздних письменных источников, что заставляло относить их к позднему Средневековью и даже Новому времени.
С рубежа XIX–ХХ вв. древности региона привлекли внимание профессиональных столичных археологов, которые включали их в обширную область распространения городищ «дьякова типа» (VI–VIII вв. н.э.)[78]. Важным стало выделение В.А. Городцовым из массы памятников данного типа городецкой культуры в 1900 г. на окских материалах[79]. На смежной территории Нижегородского Посурья были изучены Сергачские могильники, датированные исследователями в пределах V-VI – VII-VIII вв.[80] и отнесённые к памятникам «кошибеева типа»[81]. На Каме и Вятке выделяют так называемые «костеносные» городища, которые благодаря исследованиям П.А. Пономарева, Д.Н. Анучина, А.А. Спицына начали соотносить с могильниками «ананьинского» типа, а А.М. Тальгрен и М.Г. Худяков с 1920-х гг. уже использовали термин «ананьинская культура» [82].
Новый этап исследований относится к 1920-1930-м гг., когда на территории Чувашского края были проведены широкомасштабные исследования силами нескольких крупных комплексных экспедиций под руководством ведущих столичных ученых П.П. Ефименко (1926-1927) и П.Н. Третьякова (1930). Были исследованы важнейшие памятники раннего железного века региона, такие как городище и селище «Малахай», Криушинская дюна, Иваньковский могильник[83]. Впервые на территории Чувашского Поволжья были зафиксированы поселения ананьинского типа. Так, П.П. Ефименко отметил близость материалов исследованного им селища «Малахай» к кругу «костеносных» памятников Заволжья, отметив на городище иную керамику - с сетчатыми отпечатками[84]. Кроме Малахайского селища, с ананьинскими племенами Прикамья П.Н. Третьяков связывал находки бронзовых кельтов и наконечников копий и других предметов в Чебоксарах, около Цивильска, Курбашей, Карамышева, на Криушской дюне, по Цивилю и Суре[85]. Отмечалось, что на территории ЧАССР присутствуют пьяноборские материалы начала нашей эры (Яндашевский могильник), с миграцией которых связывалось формирование могильников типа Сергачского и Кошибеевского[86]. Культура населения, оставившего Иваньковский могильник, признавалась близкой к рязано-окским финнам, при наличии этноопределяющих «древнемордовских» украшений, и датировалась серединой I тыс. н.э.[87]
С середины 1930-х гг. полевые работы прекратились, а в интерпретации материала археологам были навязаны позиции эволюционизма, в рамках теории стадиальности и крайнего автохтонизма (марризм)[88]. Не без этого воздействия П.Н. Третьяковым, П.П. Ефименко, А.П. Смирновым и Н.В. Трубниковой были сформулированы новые концепции развития археологических культур Западного и Среднего Поволжья в эпоху железа. К концу второго этапа (с 1940-х гг.) территорию Сурско=Свияжского междуречья (ССМ) включали в область городищ с сетчатой и рогожной керамикой или памятников «городецкого типа» (VII-VI вв. до н.э. – IV - 5 вв. н.э.) местного генезиса[89].
Период 1950-1980-х гг. является наиболее значимым по масштабам полевых исследований. Под руководством таких археологов, как П.Д. Степанов, Н.В. Трубникова В.Ф. Каховский, П.Н. Старостин и др., были открыты сотни новых археологических памятников раннего железного века РЖВ и I тыс. н.э., а десятки из них раскопаны широкими площадями[90]. Наиболее важными явились исследования на городище и селище «Малахай», городищах «Пичке Сарче» и «Ножа Вар», Убеевском, Чурачикском, Таутовском и Иваньковском могильниках. Накопленный материал позволил А.П. Смирнову и Н.В. Трубниковой выделить северо-восточный вариант городецкой культуры[91]. Авторы относили к этой культуре и ряд ананьинских могильников типа Акозинского и Чурачикского, отмечая их смешанный городецко-ананьинский облик[92]. Так, Б.В. Каховский, соглашаясь с А.П. Смирновым, пишет о «довольно сильном процессе ассимиляции» между городецкими и ананьинскими племенами по материалам Убеевского могильника. При этом отмечалось, что данный некрополь имеет более «выраженный» ананьинский облик, несмотря на отсутствие кельтов ананьинского типа[93]. Канонизация концепции «большой» (от Оки до Саратовского Поволжья) и «длительной» (от VIII-VII вв. до н.э. и по сути до прихода болгар) городецкой культуры породила историографическую традицию, просуществовавшую, несмотря на отдельные попытки её пересмотра, до 1990-х гг. Одновременно была сформулирована и обобщенная характеристика ананьинской культуры[94].
В то же время, новый археологический материал вступил в противоречие с концепцией развития культур Волго-Камья А.П. Смирнова и А.В. Збруевой. Новое поколение археологов (В.Ф. Генинг, П.Н. Старостин, С.В. Кузьминых и др.) приступило к разработке альтернативных концепций культурного развития региона. Появляются точки зрения о многокомпонентности ананьинской культуры, которая стала рассматриваться как культурно-историческая общность (КИО)[95]. Из массива «городецких» памятников была выделена именьковская культура, П.Д. Степановым открыта и идентифицирована ее сурская группа[96], который выделял на территории Чувашии также пьяноборские и древнемордовские памятники. На протяжении рассматриваемого этапа именьковская культура связывалась с буртасами, финнами, уграми (мадьярами) либо тюрками и датировалась в диапазоне от III до IX вв. н.э. (в конце концов, утвердилась дата IV-VII вв. н.э.)[97]. Развивается гипотеза о неоднородности «позднегородецких» памятников, положено начало изучению писеральско-андреевских древностей (Андреевский курган, Староардатовский курган, Писеральский курганный могильник). Последние были датированы от времени рубежа эр до I–III вв. н.э., а в культуре населения, оставившего их, П.Д. Степанов выделял сарматский, пьяноборский и городецкий элементы[98]. А.Х. Халиков считал, что Писеральские курганы оставлены носителями пьяноборской культуры. Он отметил близость материалов курганов и городища «Пичке Сӑрчĕ» и выделил целый ряд местонахождений того же типа от Суры до Казанского поворота Волги[99].
С 1990-х гг. произошло некоторое сокращение полевой исследовательской работы и усилением кабинетно-аналитической. Важнейшими исследованиями являются раскопки на Чурачикском (2001-2005), Сендимиркинском могильниках (2012–2015).
Суть взглядов Б.В. Каховского на памятники ананьинского и городецкого типа в Чувашском Поволжье осталась неизменной. По его мнению, ананьинские памятники Чувашии являются свидетельствами отдельных, хотя и довольно многочисленных, проникновений на территорию, заселенную населением городецкой культуры, отношения с которой были как воинственными, так и мирными, приводившими к ассимиляции ананьинцев. Потомками последних в Чувашском Поволжье были оставлены клады и некоторые поселения первых веков н.э. (Тиханкино, Янмурзино), городище «Пичке Сăрчĕ, имеющие городецко-пьяноборский облик. Это не изменило общего городецкого состава населения правобережья Волги, которое связывается с поволжскими финнами (марийцами и мордвой), оно сохраняется здесь до прихода болгар (X–XIII вв.)[100].
В трудах других исследователей многие старые материалы, касающиеся рассматриваемых вопросов, получили новое звучание. Это в первую очередь касается ананьинской проблемы. Идея о многокомпонентности ананьинской культуры получает дальнейшее развитие. В работах С.В. Кузьминых, В.Н. Маркова, А.А. Чижевского, Б.С. Соловьева, В.А. Иванова и др. были выделены волго-камский (постмаклашеевский), средневолжский (акозинский), камско-уральский (шнуровой, грубенчато-шнуровой) компоненты (культуры) в рамках ананьинской КИО культурно-исторической области. В.С. Патрушев обосновал выделение своеобразной ахмыловской культуры[101]. Несмотря на многокомпонентность, в целом ананьинская КИО рассматривается как общая подоснова прибалтийских, поволжских и камских финнов. Именно с ней связывается начало освоения железа в регионе, которое началось по современным данным еще в IX–VIII вв. до н.э. [102]
Памятники, однозначно связываемые с ананьинской КИО, пока немногочисленны на территории Чувашии, но можно однозначно говорить, что это не были однокультурные памятники. Так, Убеевский грунтовый могильник А.А. Чижевский включает в акозинскую культуру, причем пока это единственный «чистый» памятник, на котором не представлены кельты ананьинского типа[103]. Вообще Чувашско-Марийское Поволжье считается основным ареалом акозинской культуры. При этом, ситуация, осложнялась присутствием в регионе и других компонентов ананьинской КИО, что видно как по материалам некрополей на территории Марий Эл (Старший Ахмыловский, Акозинский, Козьмодемьянский могильники), так и по поселенческим памятникам. Так, на Криушинской дюне и на городище «Малахай» зафиксированы отдельные находки постмаклашеевской керамики[104]. Малахайские городище и селище, Ельниковское, Карабашское (Звениговское), и, вероятно, Демешкинское городище, судя по орнаменту керамики, в котором сочетаются зубчатый штамп и шнур, содержало материалы ананьинской культуры грубенчато-шнуровой керамики, однако на Малахайском и Карабашском (Звениговском) городищах есть и текстильная керамика[105], что подтверждает точку зрения о чересполосном расположении памятников указанных культурных традиций[106]. В.С. Патрушев относит указанные памятники к выделенной им ахмыловской культуре, генезис которой, на его взгляд, связан со смешением восточных и западных финно-угорских племен[107]. В.Ф. Каховский и Б.В. Каховский к числу позднеананьинских (IV–III вв. до н.э.) отнесли впускные могилы Чурачикского курганного могильника[108], однако последний отличается большим своеобразием на фоне других позднеананьинских могильников, и некоторыми специалистами вообще исключается из их числа[109]. Памятник уникален в силу отсутствия в обширном регионе Среднего Поволжья, Нижнего и Среднего Прикамья других могильников этого времени. Анализ Чурачикского могильника с современных позиций, в том числе правильное определение керамического материала и погребальных традиций, является крайне актуальным. Отдельная проблема состоит в интерпретации ряда городищ и селищ, которые могут быть датированы IV–III вв. до н.э. В Чувашском Поволжье есть множество многослойных памятников, содержащих напластования I тыс. до н.э. Материал очень невыразителен и фрагментарен, однако выделяются фрагменты толстостенной лепной керамики с примесью шамота с текстильными отпечатками на поверхности, в т.ч. и с плоскими днищами. Комплексов практически не исследовано (для примера, можно вспомнить прямоугольную землянку с Тиханкинского городища I [110]). Датирующих находок почти нет, однако синяя бусина с глазчатым орнаментом IV-III вв. до н.э. с городища «Укся Сют» указывает на позднеананьинское время. Вопрос, имеет ли эта керамика отношение к акозинской (ахмыловской?) или к городецкой культуре, остается открытым[111]. Отсутствие в регионе явных комплексов городецкой культуры с рогожной керамикой[112] и большое количество вещей ананьинского облика скорее говорит в пользу первого варианта, но тогда в воздухе подвисает вопрос о запустевании региона после VI в. до н.э.[113]
Сильно усложняет ситуацию хиатус II–I вв. до н.э. – начала I в. н.э. В Чувашии пока не выявлено древностей этого периода. Это может быть объяснено как какими-то локальными миграционными процессами, так и политическим или экологическим кризисом. Данных для решения пока нет. Однако, следует отметить здесь во многом общую для лесной зоны Восточной Европы проблему генезиса культур первых веков н.э. и их связи с предшествующими (поздне- и раннедьяковская, культура рязано-окских могильников / древнемордовская и городецкая, ананьинская и пьяноборская)[114].
За последний период изменились представления и о городецкой культуре. Ее верхняя граница на современном этапе исследований определяется началом нашей эры. Участие в сложении «древнемарийской» и «древнемордовской» культур, по мнению большинства исследователей, нуждается в дополнительном обосновании. Некоторые «городецкие» памятники получили иную культурную атрибуцию[115].
Сейчас из общего массива «позднегородецких» памятников Чувашии стало возможно выделить памятники именьковской культуры, единично зафиксированные в Алатырском Посурье в лесостепной зоне (селища Стемасы V и VII, Иваньково-Ленинские городище «Шолм» и селища). Вероятно их обнаружение в юго-восточной лесостепной части края (Комсомольский, Батыревский, Яльчикский, Шемуршинский районы). Важно отметить, что на соседних территориях в последнее время открываются «позднескифские», позднезарубинецкие и киевские древности[116]. Вполне вероятно их открытие и в Чувашии.
Памятники лесной зоны Чувашии рассматриваемого периода пока представляют собой достаточно монолитный культурный массив. Анализ материалов опорных памятников убедительно продемонстрировал постепенную эволюцию материальной культуры населения этого региона в период с сер. I по V вв. н.э.[117].
Все большее количество памятников на близлежащей территории археологи относят к писеральско-андреевскому культурно-хронологическому горизонту, датировку которого сужают до сер. I – сер. II вв. н.э. С них начинается новый период в истории региона. Открываются и исследуются новые памятники этого типа (Климкинский, Пильнинские могильники)[118]. Вероятно, территория Чувашии и прилегающие территории Марий Эл и Нижегородской области (конкретно – Нижнее Посурье) представляются своеобразным центром этой традиции. Появились концепции, выделяющие в генезисе культуры данного населения пьяноборские, городецкие, сарматские, пшеворо-зарубинецкие, южно-сибирские или саргатские компоненты. На наш взгляд, нельзя исключать вероятность местных (волго-камских) постананьинских истоков в культуре этих памятников. Погребальный обряд и наличие импортных вещей являются свидетельством инокультурного участия в генезисе рассматриваемого населения, а вероятные его истоки, скорее всего, следует искать на юго-западе от Среднего Поволжья, хотя данных для решения этого вопроса пока явно мало. Все более утверждается точка зрения, что на базе памятников типа Андреевка-Писералы с III в. н.э. формируются культура рязано-окских могильников и «древнемордовская» культура[119].По современным представлениям, на территории Сурско-Сурского междуречья ССМ существовал один из локальных вариантов последней (Сергачский «Святой ключ», Иваньковский, Волчихинский могильники), и именно здесь фиксируются древности переходного типа, связанные с памятниками писеральско-андреевского круга (Сергачский «Кожина Слобода», Таутовский, Сендимиркинский могильники)[120]. Для последних было предложено наименование типа «Сендимиркино-Таутово» по опорным могильникам с датировкой 2=я половина II – первая 1=я половина III в. н.э. В это время распространяется обряд погребения в грунтовых могильниках с рядовой планировкой. Материальная культура демонстрирует как сохранение и дальнейшее развитие андреевско-писеральских традиций, так и появление новых форм керамической посуды и вещей, связанных с южным («позднескифские» памятники, позднезарубинецкая/киевская и позднесарматская культуры) и северо-восточным (позднепьяноборские-раннеазелинские памятники, в первую очередь, Вятского бассейна) влиянием. Наибольшую близость рассматриваемая группа памятников демонстрирует с материальной культурой «древнемордовских» могильников раннего этапа «селиксенского» типа на Верхней Суре и Мокше, при определенном локальном своеобразии некоторых типов вещей (особенно височных подвесок) и погребальной обрядности.
Окончательное оформление «древнемордовской» культуры в регионе отражено в древностях типа городища «Ножа Вар» и Иваньковского могильника. В целом культура формируется к середине – второй 2=й половиной III в. н.э. и существует в регионе, судя по материалам поздних погребений Иваньковского могильника, до VII-VIII вв. Керамика и вещевые комплексы убедительно демонстрируют принадлежность памятников к указанной культурной традиции, а наличие своеобразных типов височных привесок, отсутствие важных культуродиагностирующих находок (нагрудные бляхи, бляхи в составе накосников, венчики), высокий процент кремаций свидетельствуют в пользу локального своеобразия ее нижнесурского варианта. Вопрос о существовании памятников этой культуры после VIII в. остается открытым. Исследователи отмечают в последующее время отход древнемордовского населения к западу от Суры, а его возвращение, судя по погребальным памятникам, относится уже к золотоордынскому времени[121].
Отдельные вещи свидетельствуют о связи «древнемордовского» населения III–VII вв. Нижнего Посурья с именьковскими и позднесарматскими древностями, прикамским миром, с культурой рязано-окских могильников. Возможно, с последней связано погребение на Криушской дюне IV в., а с V в. н.э. прямые миграции фиксируются и в устье Ветлуги по материалам Мл. Ахмыловского могильника. Именно с окскими финнами связывается формирование «древнемарийской» культуры в V–VII вв. н.э. (памятники типа Безводное-Ахмылово) [122]. Их распространение и время бытования на территории Чувашии покажут дальнейшие исследования.
Большинство памятников региона, пока достаточно условно отнесённые в основном к «позднегородецким» древностям I тыс. н.э.[123], нуждается в дополнительном полевом изучении для более точной интерпретации. Предварительные исследования говорят о возможности выделить в будущем из комплекса памятников, особенно в лесостепной зоне, и другие культурные традиции. Это, в частности, показали работы 2013–2015 гг. в Алатырском Посурье[124].
Археология Средневековья. Археологические памятники эпохи Средневековья (VII-VIII – XV-XVI вв.) начали отмечаться в регионе исследователями с середины XIX в.[125] В дореволюционный период происходил сбор сведений о городищах, укреплениях, могильниках и каменных надгробиях, их полевая фиксация. При отсутствии археологических раскопок, интерпретация памятников происходила по их внешним признакам, этимологии местных названий, легендарным сведениям. Часто они относились к более поздним временам и связывались с восстаниями С. Разина и Е. Пугачева, однако уже С.М. Шпилевский многие из них относил к Средневековью и, в частности, к «болгаро-татарским» памятникам[126]. В этот период был сформулирован и вопрос о западных границах Волжской Болгарии – отдельные авторы доводили их до Свияги, Суры и Оки[127].
С 1920-х гг., с началом первых научных археологических раскопок и масштабных экспедиций В.Ф. Смолина, П.П. Ефименко и П.Н. Третьякова появилась необходимая источниковая база для интерпретации археологических памятников Чувашии. Правда, работы 1920-х гг. в отношении средневековых древностей носили скорее разведочный характер. П.П. Ефименко на основании небольших раскопок отнес Большетаябинское городище и «иные сходные с ним городища данного района» к периоду Казанского ханства и связал их с татарами, как и надгробные камни с арабографичными надписями. С этим же временем был связан вал по р. Кубня, известный со слов местных жителей, и до сих пор не обнаруженный[128].
Позже П.Н. Третьяков на основании материалов 1926–1927 гг. уже уверенно относил Большетаябинское городище к болгарским памятникам, как и Тигашевское городище, хотя на последнем еще не проводились раскопки. Он также отмечал несколько болгарских селищ, одновременных городищам (у сел Бол. Яльчики, Новое Байбатырево, Байдеряково и Арабузи =Первомайское) [129]. Исследователь считал, что только юго-восточные черноземные районы Чувашии, связанные с бассейном р. Свияга (Кубня, Була), входили в территорию Волжской Болгарии. В северной же части Чувашского Поволжья П.Н. Третьяков отмечал кроме болгарского (уже выделялись болгарские древности в г. Чебоксары) также более явный местный культурный компонент, который он выделял по круглодонной лепной посуде с веревочным орнаментом (селище на Криушинской дюне, датированное им X-XIV вв.), считая, что она бытует в регионе с ананьинского времени[130]. С болгарской эпохой (конец I – начало II тыс. н.э.) связывал П.Н. Третьяков и мысовидные городища в северной части Чувашии (типа Изванкинского, Новинских, Досаевского, Калугинского[131] и др.), считая их «твердями» местного населения[132]. На этом основании делался вывод о двухкомпонентом составе чувашского народа (местном и «гунно-болгарском») и разнице в генезисе двух его этнографических групп – верховых и низовых чувашей (болгарский признавался основным у чувашей анатри)[133]. В целом в 1948 г. соглашался с этой концепцией и А.П. Смирнов[134].
Следующий период в изучении средневековых памятников Чувашского Поволжья начался с 1956 г., с создания ЧАЭЧувашской археологической экспедиции. Масштабные археологические исследования 1956–1980-х гг., со специальным изучением средневековых памятников (работы Г.А. Федорова-Давыдова, А.П. Смирнова, Н.В.Трубниковой, В.Ф. Каховского, П.Н. Старостина, Р.Г. Фахрутдинова) позволили совершить качественный скачок в накоплении источниковой базы и преступить к переосмыслению поставленных ранее вопросов.
Однозначно ранним железным веком были датированы небольшие мысовидные городища в лесной части Чувашии, которые раннее относились к средним векам. На основании нового материала уже в 1961 г. А.П. Смирнов высказывался за освоение вынужденных уходить от феодального гнета болгарами и лесных северных пространств Чувашии не позднее X в. и отмечал, что «деление Чувашии на два культурных района… в последних исследованиях не подтвердилось»[135]. В северной и центральной Чувашии к болгарским были отнесены новые памятники, наиболее важными (опорными) из которых стали раскопанные достаточно большими площадями в 1950-е – 1980-е гг. Таутовское, Янмурзинское (Кирегасьское) «Палаху»[136], Челкасинское[137], Большеянгильдинское, Убеевское селища[138]. Тем не менее, если южная часть Чувашии признавалась коренной территорией Волжской Болгарии[139], то на севере отмечалось, что пришлые болгары ассимилировали местное финно-угорское (марийское) население, что дало начало чувашскому народу[140]. Определенная специфика в лесной части Чувашского Поволжья связывалась не только с иноэтничным населением, но и с удаленностью от городских центров и торговых путей[141]. По мнению В.Ф. Каховского и А.П. Смирнова, после прихода болгар в археологических памятниках северной части Чувашии широко распространились плужное земледелие, развитое ремесло, в частности кузнечное дело, гончарный круг и посуда болгарского типа, появились глинобитные дома, новый погребальный обряд и новые типы украшений[142].
Южные памятники дали весьма ценный материал для реконструкции процессов феодализации и мусульманизации в болгарском обществе (разрушение языческого святилища и строительство замка на Тигашевском городище)[143]. Большетаябинское городище было датировано XIII – началом XIV вв., при существовании на этом месте неукрепленного селища в домонгольское время. Удалось изучить каменный дом с системой подпольного отопления, принадлежащий очевидно хозяину замка. Судя по местным легендам, особенностям находок и времени существования памятника, было высказано предположение, что это мог быть баскак[144]. Недалеко от городища было выявлено мусульманское кладбище, отнесенное к золотоордынскому времени[145].
В 1970-е гг. были открыты средневековые памятники третьей территориальной группы – Алатырского и Порецкого Посурья (в первую очередь Устиновское, Стемасское селища) также отнесенные к болгарским домонгольского периода[146]. Это позволило В.Ф. Каховскому считать, что вся территория Чувашии входила в состав Волжской Болгарии уже в IX-X вв.[147].
Огромное значение в средневековой археологии края имели раскопки в г. Чебоксары в 1968-1972, 1979-1980 гг., которые выявили остатки жилых строений, хозяйственные и производственные сооружения городского облика, датированные с конца XIII-XIV вв. При этом были обнаружены находки, свидетельствующие о том, что уже в конце XII – нач. XIII вв. на месте Чебоксар появилось болгарское поселение[148].
Многие из указанных положений, в частности о датировке и культурной принадлежности памятников северной части Чувашии, не были приняты рядом исследователей в Казани и Москве, что породило бурную дискуссию на страницах местной и центральной печати, особенно активную в первой половине 1970-х гг., но не оконченную до сих пор[149].
Так, вполне справедливо было указано на то, что, как индивидуальные находки, так и керамический материал средневековых селищ северной и центральной Чувашии указывают на XIII-XIV вв.[150] При этом отдельные оппоненты отметили, что эти памятники неправомерно считать болгарскими, и что на них лишь чувствуется влияние культуры Болгарского государства[151]. Интересно, что и сами В.Ф. Каховский и А.П. Смирнов признавали, что, скажем, в памятниках бассейна реках Большой Цивиль и Малый Цивиль «удельный вес материальных остатков болгарской культуры не является… преобладающим», а основным является позднегородецкий элемент[152]. Принципиальным, по их мнению, являлся факт интеграции двух компонентов, а не просто влияние болгарского на позднегородецкий.
Наиболее компромиссную и взвешенную позицию в этом вопросе занял Ю.А. Краснов, который, можно сказать, подвел определенную черту под дискуссией о культурно-хронологической интерпретации этих памятников в 1974 г. С одной стороны, он более четко обосновал факт более поздней даты исследованных средневековых поселений лесной части Чувашии (не ранее XIII в.), а с другой, показал, что в культуре указанных памятников «органически сочетаются» болгарские и местные финно-угорские элементы (при определенном влиянии русского компонента), что говорит об их синтезе, а не просто о внешнем заимствовании и влиянии. Причем, для решения этих вопросов Ю.А. Красновым были привлечены и материалы наиболее ранних чувашских языческих погребений XIV–XV вв. (Новоядринский могильник) и ранних слоев г. Чебоксары, руководителем исследований которых он являлся[153]. Чебоксарские материалы в этом плане оказались особенно важными и в определенной степени уникальными (по сохранности и характеру накопления культурного слоя) и позволили проследить складывание синкретичной культуры «древнечувашского» облика (по Ю.А. Краснову) по массовому керамическому материалу, особенностям построек и их планировке, отдельным бытовым предметам и деталям одежды[154]. Эта культура, по мнению Ю.А. Краснова, сложилась из местного финно-угорского субстрата и болгарского суперстрата, который не являлся преобладающим. Датировку этих процессов подтверждают также клады джучидских монет на территории Чувашии и наиболее ранние надгробные камни с арабографичными надписями, также относящиеся к золотоордынскому времени.
Современный период исследований можно отсчитывать с конца 1990-х – начала 2000-х гг., когда масштаб раскопок средневековых памятников Чувашии уменьшился (отметим раскопки Порецкого и Утюжского селищ в Посурье), к работе приступили новые исследователи, произошло переосмысление взглядов предшественников. Мнение о юго-востоке Чувашии как части основной территории Волжской Болгарии, заселенной болгарами еще в домонгольское время, признается всеми исследователями. Отдельным регионом признается Чувашское Посурье. Датировка средневековых памятников центральной и северной Чувашии типа Большеянгльдинского селища золотоордынским временем, как и оценка этнокультурной ситуации по археологическим данным в регионе в интерпретации Ю.А. Краснова, в целом была принята чувашскими исследователями в последующее время[155], однако мнение некоторых казанских археологов скорее ближе к взглядам Р.Г. Фахрутдинова[156].
Говоря о перспективах дальнейших исследований отметим, что учитывая позднее время существования большей части памятников северной и центральной частей Чувашии (XIII-XV вв.), на сегодняшний день снова встает вопрос о памятниках домонгольского времени. Кроме некоторых отдельных находок с территории Чебоксар и Криушей (включая Дятлинские находки), в распоряжении исследователей ничего не было. Однако, после недавних открытий Анаткасинского могильника и погребения в Девлетгильдино, ситуация начинает проясняться[157]. Эти погребальные памятники, по предварительным данным, обнаруживают сходство с древнемарийскими могильниками IX–XI вв., что подтверждает известное мн
