2017-10-31
1004
Но он ставил себе иные цели. Он хотел проникнуть в те немецкие круги, правила жизни которых состояли в том, чтобы не считаться ни с какими правилами, нормами, обычаями, морально-нравственными предписаниями. И чем наглее представители этих кругов попирали законы, тем выше было их положение в обществе. Эти люди и составляли правящую элиту.
Что же касается политической программы самого Гитлера, то каждый немецкий буржуа достаточно хорошо знал, как ждала Германия своего фюрера с того самого дня, когда был подписан Версальский мир. Это видно даже по немецким школьным учебникам.
И для страдающих манией национального величия имело не столь уж большое значение, какое имя будет носить этот фюрер – Шикльгрубер или иное. Важным для них казалось только одно: чтобы он был покорно, фанатически предан традиционной политике грабежа и захвата и в то же время достаточно подготовлен для артистического исполнения в загородном крупповском поместье роли самозванного императора, ни при каких обстоятельствах не забывающего о том, кому именно обязан он своим стремительным возвышением.
Если бы психологическое мастерство разведчика Иоганна Вайса заключалось только в умении, притворяясь откровенным, рассказывать о себе небылицы, так же добросовестно исполнять обязанности абверовца в пределах уставных правил, возможно, он и продвигался бы постепенно по служебной лестнице, но никогда бы не сумел добиться того особого доверия начальствующих лиц, значение которого куда важнее высоких воинских званий и наград.
Однажды Вайс присутствовал при довольно откровенном разговоре между Лансдорфом и Гердом. Ротмистр Герд брюзгливо и высокомерно выражал всесильному представителю СД свое недовольство по поводу неудач на Восточном фронте.
– Мы, германские промышленники, – говорил раздраженно Герд, – секретно субсидируем почти всех наших полководцев. Под Москвой они не оправдали не столько надежды фюрера, сколько те суммы, которые мы переводим на их личные счета. Пора пойти на некоторые уступки, благоразумно договориться с США и Англией и совместно с ними решительно покончить с Россией.
– Я полагаю, – сказал уклончиво Лансдорф, – эти проблемы касаются только фюрера и партии.
– При чем здесь партия? – сердито возразил Герд. – Я и мой тесть не состоим в национал‑социалистической партии, но наша фирма такими большими деньгами кредитовала движение коричневых в самом его зародыше, что мы имеем все основания считать себя акционерами с правом решающего голоса. Я сторонник умеренности: граница – до Урала, – солидно продолжил Герд. – И о многом свидетельствует то, что фюрер внял мудрым голосам наших промышленников и проявил великолепные способности в области экономического мышления, начав наступление на Кавказ. А Кавказ – это нефть. И если генералитет не сумеет восстановить потери в живой силе, понесенные в недавних боях, то, приказав войскам вермахта наступать в направлении Кавказа, фюрер сможет восполнить наши экономические потери. Таким образом он вновь укрепит свой преестиж и восстановит доверие тех лиц, которые материально обеспечили ему возможность стать тем, кем он стал.
– Вы хотите сказать... – начал было Лансдорф.
– Но вернемся к нефти, – перебил его Герд. – Мы, германские промышленники, отвергаем критику, какой подвергли фюрера некоторые представители генералитета за то, что он не сосредоточил всех усилий на взятии Москвы, а позаботился о приобретении кавказских нефтяных ресурсов.
Лансдорф на этот раз промолчал, и Герд продолжил после паузы:
– Я бы напомнил некоторым нашим генералам о том, что приход Гитлера к власти был выгоден офицерам рейхсвера с точки зрения их профессиональных перспектив. А нам, промышленникам, заинтересованным в сырьевых придатках, Гитлер обеспечивал экономические перспективы. Генералитет должен был реализовать для этого все свои способности.
– Немецкий генералитет независим от партии, – заметил Лансдорф. – Он руководствуется только чисто военными целями.
– Еше чего! – расхохотался Герд. – Но ведь по тайной просьбе весьма значительных представителей генералитета, завидующих генералам Бломбергу и Фричу, которых фюрер слишком приблизил к себе, Гиммлер сумел замарать обоих. Сначала Бломберга, доказав, что супруга его – бывшая проститутка, а потом донес, что Фрич склонен к половым извращениям. И обоих генералов с позором сняли с постов и заменили менее способными, но в то же время и менее опасными полководцами. Ведь так? Значит, генералитет прибегает к помощи нацистской партии, когда дело касается кусков пирога пожирнее.
– Вы считаете, была допущена ошибка?
– Я считаю, что фюрер нуждается в военных исполнителях, но не в советниках, роль которых пытались взять на себя Бломберг и Фрич. И Гиммлер осадил их, только и всего. Интересы германских промышленников и генералов всегда были едины. Мы поставили на фюрера.
– На Адольфа Гитлера, когда он еще не был фюрером?
– Я повторяю: на фюрера, – веско сказал Герд. – На диктатуру личной власти. Что касается личности как таковой, то это вопрос вкуса. Крупп, например, полагает, что у Гитлера оказалось больше политических способностей, чем это нам вначале представлялось. Но их могло оказаться и меньше.
Несмотря на всю терпеливую обходительность Вайса, его спутница, которой он должен был внушить наилучшие представления о моральном облике сотрудника абвера, держала себя крайне неприязненно.
Она сидела в машине, прижавшись к спинке сиденья, и сжимала пальцами ручку дверцы так, словно вот‑вот готова была выскочить на дорогу.
Вайс спросил:
– Хотите осмотрееть Варшаву?
– Зачем?
– Может, пожелаете что‑нибудь купить в магазинах?
– На ваши деньги?
– Нет, на ваши. Командование выдало вам на путешествие порядочную сумму.
– Тогда дайте их мне.
Вайс достал из конверта пачку рейхсмарок.
Девушка взяла их, спросила:
– Это действительно большая сумма?
– Да, и очень.
Девушка решительно опустила боковое стекло и выбросила деньги.
Вайс не затормозил и даже не снизил скорости.
Через несколько минут она встревоженно спросила:
– Вы видели, я выбросила ваши деньги?
– Да, – сказал Вайс, – но они не мои, а ваши.
Помедлив, она предложила:
– Вы можете вернуться и взять их себе.
– Благодарю, – сказал Вайс. – Но я привык давать женщинам деньги, а не брать у них. Может, это не принято в России? – Он успел схватить ее руку и отвести от своего лица. Потом сказал, не отпуская ее руки: – Давайте договоримся – вы мне не нравитесь ни с какой стороны, я вам тоже. Я вынужден сопровождать вас, вы вынуждены быть моей спутницей. Вы будете слушаться меня, и за это в пределах мне дозволенного я буду считаться с вашими желаниями. Договорились?
Она ничего не ответила. Но рука ее, стиснутая пальцами Вайса, ослабела.
В Варшаве, в одном из лучших отелей, для них был отведен двухкомнатный номер.
Девушка, не сняв пальто, демонстративно уселась на стул посреди комнаты и молчала, настороженно следя за Вайсом.
Через некоторое время он предложил:
– Давайте спутимся вниз, в ресторан, и поужинаем.
– Я никуда не пойду.
– Вы согласились сотрудничать с нами, – строго сказал Вайс, – а ведете себя с немецким офицером в высшей степени странно.
– Разве вы офицер? Вы ведь только унтер...
– Я сотрудник абвера и в курсе всех ваших дел.
– Ах так! – воскликнула она. – Значит, вам разрешили болтать о том, что я согласилась стать вашей разведчицей?
– Не кричите, – попросил Вайс, – вас могут услышать.
– Неужели командование не нашло офицера, чтобы составить компанию дочери начальника штаба армии?
– Советского, – напомнил Вайс.
– Да, репрессированного советского полковника, – гордо заявила девушка. Дернула плечом, приказала: – Пошли!
– Куда?
– В ресторан.
Вайс встал и покорно пошел вслед за девушкой, пытаясь предугадать, что она еще такое может выкинуть.
В ресторане она вела себя нескромно. Держа бокал у губ, так пристально смотрела в глаза пожилому полковнику, сидящему за соседним столиком, что у того маслено заблестели глаза. Через официанта полковник прислал им бутылку старого «иоганнесбургского», а вслед за тем и сам подошел к их столу.
Девушка плохо знала немецкий и не совсем точно понимала, что говорит ей полклвник. А тот принял ее за польку. И стал восхвалять красоту польских женщин в лице их прекраснейшей, как он выразился представительницы.
Девушка сказала полковнику обещающе:
– Я бы очень хотела убедить вас в том, что вы правы.
«Ну и ну!» – подумал Вайс. И, нежно положив свою руку на руку девушки, поспешно предупредил полковника:
– Это моя невеста, с разрешения оберштурмбанфюрера гестапо Вилли Шварцкопфа. – И добавил: – Я осмелился вам об этом доложить, чтобы не возникло никаких неясностей между сотрудниками службы гестапо и доблестным представителем вермахта в вашем лице.
Вайс пошел на этот отчаянный шаг после того, как девушка изъявила согласие прокатиться с полковником по городу.
Он знал, армейцы предпочитали не связываться с сотрудниками спецслужб. Полковник благоразумно отказался от своего приглашения. И это спасло Вайса. Ибо иначе девица, несомненно, использовала бы ситуацию, чтобы ускользнуть из‑под его опеки.
Когда полковник, вежливо раскланявшись с девушкой, удалился, она долго смотрела в глаза Вайсу, потом спросила с гримасой отвращения:
– Чего вы боитесь? Если вы меня потеряете, вас что, за это растреляют или на фронт отправят?
Люди за соседним столом с любопытством смотрели на них. Иоганн забыл, что рядом с ним сидит молодая и красивая девушка, которая вызывает к себе это внимание. Он попросил ее жалобно:
– Если вы уже сыты, может, пойдем?
– Куда?
– Я бы предложил пойти в варьете «Коломбина» – там отличная программа.
– Ну вот еще! – презрительно ответила девушка. – Стану я таскаться по кабакам.
– Это не кабак, это вроде эстрады, – торопливо объяснил Вайс и поспешно добавил: – Там выступает одна гимнастка. Я был бы вам очень признателен: нам с ней так редко удается видеться.
– Ладно, – поморщившись, согласилась девушка. Спросила: – Она немка?
– К сожалению, фольксдойч.
– А ваши знают об этом?
– Нет. Но я надеюсь на вашу порядочность.
– Вы даже по отношению к своей возлюбленной ведете себя как трус.
– Вот видите, я искренен с вами, хотя это и может грозить мне потом неприятностями.
Досадуя на себя, Иоганн думал о том, как трудно добиться доверия этой девушки. По‑видимому, она неврастеничка, способная на любую крайность. Но кто довел ее до такого состояния – немцы или несчастье, постигшее ее отца? А насколько ее несчастье предопределило ее решение стать изменницей, сейчас трудно установить.
– И, пожалуйста, – попросил Вайс, – не глядите на меня так злобно, а то все подумают, что вы моя любовница и за что‑то сердитесь на меня.
Девушка покраснела, закусила губу и больше не задирала Вайса, очевидно решив, что оскорблять хладнокровного абверовца, которого все ее оскорбления, в сущности, совершенно не задеевают, ниже ее достоинства.
В варьете она почти не смотрела на сцену. Лицо ее как‑то сразу осунулось, обрело утомленное выражение скуки и безразличия. Откинувшись на спинку стула, она, казалось, дремала.
Искоса поглядывая на девушку, Иоганн впервые увидел ее лицо не искаженным гримасами ненависти, презрения, злобы. Печальное и спокойное, оно вдруг поразило его – столько в нем было застывшего страдания. Глядя на нее украдкой, Иоганн отказался от первоначального своего намерения свести ее с Эльзой и Зубовым, чтобы они выяснили, кто она, эта девушка, и почему она так странно ведет себя.
И он решился на опасный эксперимент. Осторожно коснувшись ее руки, сказал просто и задушевно:
– Знаете, Ольга, ну его к черту, весь этот балаган! Идемте.
Она изумленно глянула на него и с торопливой покорностью последовала за ним. Иоганн привел ее в локаль пана Полонского.
Поставив перед ними две кружки, в которых было больше пены, чем пива Полонский сказал:
– Это красиво, как кудри блондинки. – Смахнув щеткой в совок очистки соленого гороха со стола, добавил наставительно:
– Хорошим людям пиво кружит голову, плохим только пучит живот.
Ольга сказала Вайсу:
– После такого предупреждения я бы на вашем месте попросила воды.
– Для вас? – рассердился Иоганн.
– А вы не утратили еще способности обижаться!
– Ну, хватит задирать меня.
– Вы слишком хорошо для немца говорите по‑русски.
– Я из Прибалтики.
Она поднесла кружку к лицу и, глядя поверх нее в глаза Вайсу, спросила:
– И часто вы выполняете подобные поручения?
– Какие?
– Ну, внушать таким, как я, будто среди таких, как вы, водятся существа, похожие на людей, а потом использовать нашу доверчивость нам во зло.
– Вы находите, я гожусь для такой роли?
– Она подлая! – Ольга поставила кружку на стол, открыв вдруг снова ненавидящее лицо, заявила гневно: – Мне больше нравятся гестаповцы: они покрайней мере честнее вас.
– Чем?
– Они не притворяются другими, чем они есть. Бравые парни, знают, чего хотят.
– Я вас не понимаю. Вы ведь согласились сотрудничать с нами?
– Совсем не потому, что гестаповцы меня пытали физически.
– А почему же?
– Просто надоело валять дурака с ними. Они лучше вас. Никогда не сердятся. Знают свое дело – и только. Вашему обществу я предпочла бы компанию любого из них. Ребята грубые, но зато не выдают себя ни за кого другого, работают с полной откровенностью.
– Но я же сказал вам о своем задании
– Оно носит очень ограниченный характер: заниматься психологическим обыском.
Вайс помедлил, потом сказал спокойно:
– Допустим. А вы что же, полагали, ваше решение настолько неоригинально, что ваша персона не вызовет к себе никакого интереса со стороны нашего командования?
– Это правильно, – согласилась девушка.
– Ну вот. Значит договорились, – сказал Вайс. – Теперь все ясно. – Спросил требовательно: – Ведь вы хотели ясности?
– Да, именно этого, – сказала девушка. Похвалила Вайса: – Умница. Наконец‑то вы поняли, чего я от вас хотела.
– Вы тоже будьте умницей, – посоветовал Вайс, – и перестаньте задирать меня. Так будет лучше для нас обоих.
Вошла Эльза, села у окна спиной к нему и, вынув зеркальце из сумки, стала красить губы.
Это был знак Вайсу, чтобы он не подходил к ней. Одновременно она наблюдала за его спутницей.
Через несколько минут появился Зубов. Тот прямо направился к Вайсу, добродушно, по‑приятельски улыбаясь. Иоганн познакомил его с Ольгой.
Зубов заговорил с ней по‑польски, с ходу осыпав ее витиевато‑напыщеенными комлиментами.
Вайс, извинившись, встал и, пройдя за стойку, вышел запасным ходом во двор. Здесь его ждала Эльза.
Она сказала, не здороваясь:
– Центр сообщил, что Ольга, дочь репрессированного полковника, сейчас в Свердловске, учится в институте. После ареста отца ее взял в свою семью старший батальонный комиссар Александров, у которого дочь – Нина – одного с Ольгой возраста. Нина, служившая санинструктором, пропала без вести на Западном фронте под Вязьмой.
– Так, – сказал Вайс. – Любопытно.
Эльза предупредила:
– Берегитесь, Белов. Я полагаю, с помощью этой девицы немцы хотят устроить вам ловушку.
– Ладно. Как Зубов?
Эльза сказала брезгливо:
– Связался с немкой. Она нужна нам.
– Кто она?
– Вдова полковника СС.
– Неплохо!
– Отвратительная баба!
– Почтенная матрона?
– Какое это имеет значение?.. Молоденькая.
– Ну, это – другое дело.
– Пристала к нему, как блудливая кошка.
– А он?
– Вначале бегал от нее.
– А теперь?
– Врет, будто она хорошая.
– Почему же врет? Может, и на самом деле так? – лицо Эльзы стало несчастным, но она быстро справилась с собой и снова настойчиво повторила:
– Берегитесь, Белов. Мы за вас очень боимся.
– Кто это «мы»?
– Ну, я и Зубов.
– А о себе он не беспокоится?
– Из‑за этой немки он стал совсем отчаянным.
– То есть.
– Она познакомила его с приятелями своего мужа. Нагло соврала всем, что он ее кузен. Зубов ездил с ней в Краков, на прием в резиденцию Ганса Франка. Во время концерта ушел с офицерами в спортивный зал и там ввязался в какое‑то зверское состязание.
– Ну и как?
– Хвастал мне, что обрштурмфюрер СС Отто Скорцени, опытнейший диверсант и убийца, любимец фюрера – он состоял в карательной команде эсэсовской дивизии «Дас Рейх», а здесь проездом, едет лечиться после Восточного фронта, – публично пожал ему руку. Ну, мне пора идти. Так прошу вас... – в третий раз напомнила Эльза.
– Ладно, – согласился Вайс и попросил: – Все‑таки не расстраивайтесь, Эльза. Алексей – хороший человек и чистый, к нему плохое не пристанет.
Эльза грустно усмехнулась и, не ответив, ушла.
Зубов увлечено играл в карты с Полонским.
Ольга сидела за столом мрачная. Возможно, ее обижало, что Зубов перестал обращать на нее внимание.
Эльза предупредила Зубова об опасности, угрожающей Вайсу со стороны этой девицы, но запретила ему делать какие‑либо попытки выяснить, кто она.
Зубов выполнил указание Эльзы с удивительной для него послушностью. Он почти не разговаривал с Ольгой, и только когда она попыталась встать, чтобы уйти, без улыбки попросил не покидать его и даже взял ее за руку. Потом пересадил девушку в угол, придвинул стол и объявил, уже с улыбкой, что она может считать себя узницей.
Пан Полонский, улучив момент, шепнул девушке, что из всех немцев герр Николь самый приличный, другие поступают более решительно и грубо.
Зубов не мог скрыть свою неприязнь к этой девице. До сих пор ему не приходилось сталкиваться с изменниками родины.
К Бригитте фон Вейнтлинг, вдове эсэсовского полковника, он с самого начала относился снисходительно, как к поклоннице его атлетического дарования.
Она заказывала себе в варьете всегда одно и то же место в первом ряду и приходила только на выход «два Николь два», а потом немедля исчезала.
Но однажды, стыдясь и волнуясь, она пришла в артистическую. По выражению лица Эльзы Зубов понял, что должен быть более чем любезен с этой дамой. Он так и вел себя с ней.
Через неделю, докладывая Эльзе о выполнении задания, он с такой обстоятельностью изложил все подробности, что она воскликнула негодующе.
– Ты забываешь, я все‑таки девушка!
Зубов недоуменно пожал плечами:
– Я же тебе как старшему товарищу...
Тоненькая, миниатюрная Бригитта Вейнтлинг с тех пор, как она призналась ему, что тосковала в одиночестве после смерти мужа и, повинуясь какому‑то чисто мистическому влечению, первый раз одна пошла в варьете, казалась Зубову просто смешным и любопытным созданием.
Ее покойный муж, полковник. обер‑фюрер СС, был чиновником расового политического управления партии. Уже вдовцом он вознамерился жениться на Бригитте, не имея удовольствия знать ее лично, но получив от сотрудника управления справку о ее расовой безупречности. Родители настояли на браке дочери. К сожалению, солидный возраст и пошатнувшееся здоровье не дали полковнику возможности доблестно содействовать продолжению столь расово чистого рода.
Бригитта сказала Зубову, что всреча с ним – первый в ее жизни рискованный шаг.
Держала она себя с ним со смешной застенчивостью, но всем знакомым отважно объявила, что это ее дальний родственник, беспечный юноша, со странностями (поссорившись с семьей, стал акробатом), которому она намерена оказывать покровительство.
В ее обществе на лице Зубова всегда блуждала улыбка, которую Бригитта приписывала радости свидания с нею.
Зубов никак не мог отделаться от ощущения, что ему вдруг дали роль в пьессе иностранного автора. Но он справлялся с этой ролью, справлялся потому, что, оставаясь самим собой, со спокойным достоинством вел себя со знакомыми фрау Вейнтлинг. А его искреннее любопытство ко всему окружающему они воспринимали как налет провинциализма, как свидетельство некоей интеллектуальной ограниченности, свойственной спортсменам.
Отто Скорцени, гигант, верзила, с лицом, иссеченным шрамами, тоже считал себя спортсменом. Он слыл в Третьей империи великим мастером по части тайных убийств и всегда действовал собственноручно.
Но в августе, еще под Ельней, эсэсовская дивизия «Дас Рейх» потеряла почти опловину личного состава. А после поражения под Москвой Скорцени панически записал в своем дневнике:
Поскольку похоронить своих убитых в насквозь промерзшей земле было невозможно, мы сложили трупы у церкви. Просто страшно было смотреть. Мороз сковал их руки и ноги, принявшие в агонии самые невероятные положения. Чтобы придать мертвецам столь часто описываемое выражение умиротворенности и покоя, якобы присущее им, пришлось выламывать суставы. Глаза мертвецов остекленело уставились в серое небо. Взорвав заряд тола, мы положили в образовавшуюся яму трупы погибших за последние день‑два.
Благоразумно придумав себе болезнь желчного пузыря, этот гигант рейха отправился в тыл на излечение.
Ганс Франк усроил прием в честь возвращающегося с фронта опасного гитлеровского любимца.
После выпивки, забыв, что он опасно болен, Скорцени решил изумить благоговеющих перед ним тыловиков мощью мускулатуры. И, пройдя в спортивный зал, стал демонстрировать свои таланты. Но каждый раз его взгляд натыкался на снисходительно и лениво ухмыляющуюся физиономию Зубова.
Скорцени высоко подбрасывал обеими руками тяжелый пустотелый медный шар и потом ловил его. И вдруг кинул шар над головой Зубова и, отступив, крикнул:
– Вы! Берегитесь!
Зубов, не вынимая рук из карманов. чуть склонился и, приседая, мягко принял удар на шею. Сронив шар на руку, подбросил его и небрежно заметил:
– Детский мячик.
Скорцени яростно спросил:
– Вы кто?
Зубов невозмутимо ответил:
– Как видите, ваш поклонник. – И склонил голову так, будто снова готовился принять шар.
Скорцени несколько мгновений пребывал в нерешительности. Потом, обрадовавшись, объявил:
– Вот с такими бесстрашными, крепкими парнями мы подхватим на свои плечи всю планету!
Бригитта была чрезвычайно польщена тем, что ее «кузен» произвел такое прекрасное впечатление на знаменитого Отто Скорцени. И Скорцени был в восторге от польстивших ему слов Зубова, когда на вопрос, почему он не на фронте, тот ответил, обаятельно улыбаясь:
– Как только вы меня пригласите, я с радостью составлю вам компанию.
Скорцени подарил Зубову свою фотографию с автографом, заметив, что она ему пригодится, в чем тот и не сомневался.
Вернувшись из Кракова в Варшаву, Бригтта вступила в деловую переписку с живущими в Берлине влиятельными родственниками покойного мужа. Речь шла о наследстве. Она изъявляла теперь готовность пойти на ряд уступок, если взамен будет оказано высокое покровительство ее предполаглемому супругу.
Бригитта вызывала у Зубова чувство какого‑то жалостливого удивления. Он никогда не думал, что в этой среде могут быть люди столь несчастные. издерганные от постоянного ощущения страха перед чем‑то неведомым. Она была суеверна до смешного, мнительна. Не могла уснуть без снотворного. Часто бесрпичинно плакала. Вспоминать любила лишь свое детство.
Зубова раздражала ее навязчивость и то, что она тайно пользовалась наркотиками, к которым привыкла после тяжелой операции. У нее было красивое лицо со строгими и тонкими чертами, но, когда она говорила не о себе и о своих знакомых, а о каких-нибудь отвлеченных вопросах, она несла такую удручающую чушь, что лицо ее казалось ему глупым, как у красотки на обертке мыла. Он тяготился ею, жаловался Эльзе. Но та, хотя и с брезгливой усмешкой, приказывала ему не терять связь с Бригиттой, так как это давало возможность общаться с эсэсовскими кругами.
Зубов, вздыхая, покорялся,с огорчением замечая, что Эльза с каждым днем держится с ним все более официально, как с подчиненным. и глаза ее, когда она смотрит на него, теперь уже не теплеют, не светятся радостью, а остаются холодными.
Возможно, именно в связи с этим обстоятельством Зубов был так невнимателен к Ольге, буквально и равнодушно выполняя приказание Эльзы.
И когда Вайс вернулся в локаль, Зубов встал и заявил девушке с облегчением:
– Ну вот, пришел ваш кавалер, разрешите сдать вас ему в целости и сохранности. – И, небрежно кивнув Иоганну, удалился, считая, что выполнил все требующееся от него на этот раз.
Сообщение Центра об Ольге, переданное Эльзой, смутило Иоганна. Предположение о том, что гестаповцы вымучали у этой девушки согласие, теперь отпадало так же, как и версия мести за отца. И он готов был склониться к тому, что Ольга либо авантюристка, ловко набивающая себе цену у гитлеровцев, либо агентка. выполняющая в отношении него новую проверочную комбинацию, к которой мог иметь прямое касательство и Дитрих, тяготившийся своей тайной зависимостью от Вайса.
Иоганн решил нанести вместе с Ольгой визит баронессе в ее поместье. Если эта девица – авантюристка, то знакомство с баронессой польстит ей, и это в чем‑нибудь да проявится.
Вайс полагал, что его абверовский мундир позволяет ему рассчитывать на благосклонность баронессы. Он считал ее хотя и вздорной, но неглупой старухой, привыкшей независимо, по‑своему судить о многом.
Иоганн, когда они приехали в поместье, попросил Ольгу побыть в машине и один вошел в дом.
Как он и предполагал, его мундир произвел на старуху должное впечатление. Забыв о том, что она, в сущности, ничего не сделала для служебной карьеры Вайса, баронесса уже готова была считать его визит выражением благодарности за будто бы оказанное ему содействие и отнеслась к гостю более чем милостливо.
Иоганн, смущенно улыбаясь, сообщил, что приехал не один, а с военнопленной, дочерью русского полковника. Он покорнейше просит баронессу принять ее и побеседовать с ней. Впоследствии девушка эта может оказаться чрезвычайно полезной рейху...
– Ну, еще бы! – сказала ядовито баронесса. – Теперь, когда русские дали вам пинок под Москвой, вы предусмотрительно начинаете ухаживать за дочерьми их полковников.
Вайс в ответ лишь развел руками, давая понять, что он только исполнитель воли старших начальников.
– Зовите! – приказала баронесса. Она ретиво взялась выполнять роль гостеприимной хозяйки.
Высокопоставленная пленница произвела на нее наилучшее впечатление своей неприязненной, настороженной угрюмостью, которую баронесса посчитала выражением гордости.
Баронесса шепнула Ольге:
– Пусть ваш солдафон проваливает, если вы, конечно не возражаете. А мы с вами придумаем что‑нибудь такое, не очень скучное. – Оглянувшись на Вайса, сказала: – У вас, наверное есть дела в городе? Считайте себя на некоторое время свободным.
Иоганн решил использовать оказавшееся в его распоряжении время, чтобы побывать в «штабе Вали». По пути он заехал на базовый склад трофейных кинофильмов и здесь узнал, что в его отсутствие майор Штейнглиц отобрал несколько коробок хроникальных фильмов, снятых в разное время на Челябинском тракторном заводе, ныне выпускающем танки. Теперь стало ясно, на что нацеливалась новая особо засекреченная группа.
Доложив ротмистру Герду, что он заехал в штаб только для того, чтобы взять личные вещи, необходимые на время путешествия с агенткой, Вайс услыхал от него, что Гвоздь, выполнив задание благополучно вернулся, и проверкой установлено, что он действовал безукоризненно. И теперь его готовят к новому, более важному заданию.
Вайс атметил осторожно, наугад, что для подобного задания лучше бы подобрать тех, кто знаком с тракторным производством. Одно дело – взрывать эшелоны, мосты, а другое – крупнейшее в мире машиностроительное предприятие. Герд парировал, прекращая разговор:
– Ничего, обучим.
За те два‑три часа, которыми располагал Вайс, он едва ли мог добыть какую‑либо дополнительную информацию. А ведь необходимо было еще встретиться с Гвоздем. И действовать нужно очень осторожно.
Рассчитывая на то, что сейчас время обеда и в цейхгаузе никого нет, Иоганн решил вызвать туда Гвоздя. Свою машину он поставил рядом с цейхгаузом. Пошел в пустую канцелярию и напечатал на листке бумаги:
Курсанту Гвоздю немедленно явиться в вещевой склад.
Старшина лагеря обедал отдельно, за перегородкой, и обычно приходил в столовую последним. Вайс положил возле его прибора листок с вызовом, взял ключ в проходной и направился в цейхгауз.
Почти вслед за ним вошел Гвоздь, остановился. После уличного света он плохо видел в сумерках помещения.
Вайс позвал его в тесный проход между штабелями обмундирования.
– Здрасьте! – Гвоздь протянул руку.
– Ну? Докладывай! Задание выполнил?
– В точности.
Докладывал Гвоздь скупо:
– Ну, полагалось прыгать первым. Ну, подошел к люку, швырнул аккуратно в хвостовой отсек гранату и выбросился. При взрыве самолета ударной волной смяло купол парашюта. Стал падать камнем. Думал, насмерть. Обошлось. Почти у самой земли вздулся парашют – приземлился как на пружинке. Как по плану было намечено, так и получилось. Приземлился в намеченной точке. Ну, ваши чекисты меня и взяли.
