2017-11-01
467
Хотелось бы обратить внимание на качественную сторону наёма иностранцев в конце XVI - начале XVII вв. Кроме авантюристов типа Генриха Штадена среди служилых иноземцев увеличился процент людей одаренных, образованных, энергичных, которые составляли по гамбургскому счету элиту западноевропейского человеческого капитала раннего Нового времени.
3.1. Конрад Буссов
Таков, без сомнения, был много цитируемый нами Конрад Буссов. В свое время М.А. Алпатов в книге «Русская историческая мысль и Западная Европа» назвал его «типичным кондотьером», «немцем, проведшим за пределами Германии 43 года, служившим «при дворах государей и владетельных особ»[25]. Эта оценка, безусловно, диктовалась установками времени (1976) и вряд ли с ней можно согласиться. Буссов не являлся «рядовым ландскнехтом», круг интересов которого в XVII в. ограничивался войной и платой за неё. Буссов был талантливым и начитанным человеком, который в силу обстоятельств вынужден был вести образ жизни наёмника, что, впрочем, не помешало ему реализовать его истинное призвание историка. «Простой наёмник» за 10 лет (1601–1611 гг.) пребывания в России успел подробно изучить её прошлое, особенно царствование Грозного, попытаться связать некоторые особенности страны и народа с её природой и климатом. Описывая Смуту, Буссов придерживался русской хронологии (Юлианского стиля) и практически не ошибался в датах, что говорит о том, что он каждодневно вёл дневник событий. При этом факты интересовали его не сами по себе. Буссов стремился везде проследить причинно-следственную связь, которая, с его точки зрения, доказывает божественную предопределенность бытия как отдельных людей, так и целых народов. Надо сказать, что к такому же философскому выводу пришёл в свое время Вильям Шекспир, и вывод этот прошел через все его трагедии. Сцены из эпохи Годунова у Буссова — это тоже грандиозная трагедия великого человека, чья «совесть нечиста», а оттого его титаническое стремление к благу обречено.
Также трактует судьбу Бориса Годунова и автор записок о путешествии в Россию английского посла Томаса Смита: «Власть и правление… (Бориса Годунова), подобно театральной пьесе, заканчивающейся катастрофой, завершается ныне ужасной и жалостной трагедией, достойной стоять в одном ряду с «Гамлетом»… наконец справедливое возмездие наступило, извлекши свой меч…»[26]. По мнению британских ученых, «Путешествие» написал со слов дипломатов знаменитый английский драматург Джорж Уилкинс, но его сочинение как исторический труд уступает «Хронике» Буссова.
«Хроника» Буссова, вопреки утверждению Алпатова, мало напоминает «откровенно поповскую форму, как это было во времена Средневековья»[27]. «Хроника» Буссова была столь совершенна, что и на Западе современники не могли поверить, что её автор - «обычный солдат». С легкой руки Петрея, который завладел рукописью, так и не напечатанной до смерти Буссова в 1617 г., создателем «Хроники» до середины XIX в. считали Мартина Бера, лютеранского пастора Немецкой слободы. Поэтому и Н.М. Карамзин в «Истории государства Российского», и Н.Г. Устрялов в «Сказаниях современников о Дмитрии Самозванце» считали «Хронику» трудом Бера. Однако уже в 1849 г. немецкий историк Б. Херман (В. Herrmann) доказал авторство Буссова[28].
3.2. Жак Маржерет
Ещё более образованным человеком являлся капитан Жак Маржерет. Этот француз был сподвижником короля-гугенота Генриха IV. После коронации своего сеньора он сражался на стороне трансильванцев и венгров против турок. Потом находился на службе в Речи Посполитой и Германии. С 1600 по 1606 г. являлся офицером в России. Его рассказ о Московии произвел на короля Генриха IV такое впечатление, что тот поручил Маржерету написать книгу о самом «памятном» и «трагическом» (de plus mémorable et tragique) в России во времена правления четырех «императоров» (“Empereurs”) с 1590 по 1606 г. Выполнив поручение короля, Маржерет вернулся в Россию. Сначала он оказался у Лжедмитрия II, но служба явному самозванцу не прельстила Маржерета. Его воспитание шевалье, воспитанного на принципах гуманизма, требовали вести себя достойно, то есть служить властям законным. В итоге в 1611 г. он стал командовать немецким отрядом в составе московского гарнизона полковника Александра Гонсевского. К несчастью для москвичей, во многом именно благодаря профессионализму Маржерета их антипольское восстание 19 марта 1611 г. закончилось поражением. Заслуги француза не остались незамеченными польским королем, который (по прибытии Маржерета под Смоленск) сделал его членом Королевского совета. Но Маржерета всегда интересовало нечто большее, чем деньги и карьера (и то, и другое он имел ещё у себя на родине). Офицер быстро понял бесперспективность колонизационных планов Сигизмунда III в отношении России. Поэтому он отъехал в Германию и оттуда предложил свои услуги воеводе Второго ополчения князю Дмитрию Пожарскому. Князь не пригласил Маржерета на службу. Скорее всего из-за отсутствия средств на оплату, а может быть из чувства обиды (авангард Первого ополчения под командой Пожарского был разгромлен в Москве 19 марта 1611 г. именно Маржеретом). Свою роль сыграли и нарастающие «антинемецкие» настроения русского общества, которые, к примеру, не позволили Пожарскому реализовать его планы о выдвижении кандидатом на московский престол младшего брата шведского короля. В любом случае отказ Маржерету не принес выгоды Второму ополчению. Присутствие опытного офицера-космополита во главе отряда иностранных наемников усилило бы позиции Минина и Пожарского перед лицом бывших тушинцев, казаков Дмитрия Трубецкого, после стихийного соединения с ними ополченцев в августе 1612.
3.3. Джильс Флетчер и Джером Горсей
Один из западных авторов конца XVI в. сумел не только предсказать Смуту, но и правильно определить ее суть: внутренняя гражданская война. Опережая своё время лет на 200, он правильно связал глубинные причины Смуты с кризисным положением русского общества к середине 1580-х гг., которое во многом было следствием политики Ивана Грозного. Речь идет о, мягко скажем, недружелюбном в отношении России английском ученом юристе Джильсе Флетчере. Однако русофобия Флетчера не исключает понимания им русских проблем. «Низкая политика и варварские поступки (хотя и прекратившиеся теперь) так потрясли всё государство и до того возбудили всеобщий ропот и непримиримую ненависть, — заключает Флетчер, — что (по-видимому) это должно окончиться не иначе, как гражданской войной (civil flame)»[29].
Как мы видим, люди, подобные Флетчеру, Маржерету или Буссову, в жестокое для Европы время, когда везде шла «война всех против всех», находили способ проявить себя. Неудивительно, что многие такие «немцы» в Московии оказывались не статистами, а действующими лицами, особенно когда оказывались приближенными ко двору. Таков был и посланец английской королевы, агент Английской (Лондонской) Московской компании и уже не раз цитированный нами сэр Джером Горсей.
В 1584 г. Горсей и часть стоящих за ним английских купцов сразу сделали ставку на Бориса Годунова. Уже в день смерти Ивана Грозного мы видим Горсея предлагающим царскому шурину «людей и военные припасы». Борис принял Горсея «в число своих близких и слуг»[30]. По версии Горсея, Годунов обсуждал с ним план своего возможного бегства в Англию и эвакуации туда спрятанных в Соловецком монастыре личных богатств[31]. Это относится к октябрю 1585 г. В ходе закулисных переговоров, которые вел от лица Бориса Годунова Горсей в Лондоне, был поднят еще один деликатный вопрос. Царица Ирина, жена царя Фёдора I, часто беременела, но либо не могла выносить плод, либо рожала детей, не способных к жизни. Борис просил помощи у английских врачей, при этом желал обойтись без лишней огласки и не обсуждал вопрос в Боярской думе. Не ведая о том, королева Елизавета написала письмо царю Фёдору, где сообщала, что пошлёт с началом навигации в Россию опытную повивальную бабку и доктора. Это известие вызвало настоящий переполох в Боярской думе: врач-еретик будет помогать рождению православного царевича?! В итоге прибывшая «дохторица» год провела в Вологде, но так и не была доставлена в столицу. А сам вызов её Борисом принес ему немало неприятностей[32].
Выполняя секретные поручения Бориса Годунова, Горсей пытался поддерживать связи и с другими русскими «партиями». Расторопный англичанин наладил доверительный контакт с семьей Никиты Романовича Захарьина-Юрьева. Для его старшего сына Федора Никитича Романова Горсей «написал латинскую грамматику, как смог, славянскими буквами, она доставила ему много удовольствия…»[33] Инсульт, очевидно постигший главу рода Романовых боярина Никиту Романовича, Горсей трактует как дело рук Бориса, «который теперь не хотел терпеть никаких соперников у власти и… извел двух других высоких князей»[34]. (Имеются в виду И.В. Шуйский и И.Ф. Мстиславский.) «Никита Романович, — сообщает Горсей, — солидный и храбрый князь, почитаемый и любимый всеми, был околдован, внезапно лишился речи и рассудка, хотя и жил еще некоторое время. Но правитель мне сказал, что он долго не протянет»[35].
Горсей исполнил ряд важных официальных поручений Годунова. В числе их Горсей отмечает, что его «похвалили … за исполнение воли царя относительно королевы (Марии Владимировны), жены Магнуса, которая благополучно была доставлена в Москву»[36].
Надо сказать, что не ко всем сообщением Горсея стоит относиться с полным доверием. Писал он на склоне лет и многое путал. К примеру, он неверно излагает историю опалы сыновей Никиты Романовича. По версии Горсея, после пострижения в монахи старшего Фёдора его брат Александр Никитович (вместе с Богданом Бельским?!) бежит в Польшу, где они и начинают интригу с самозванцем. Это полный вымысел. Однако намёк на некую связь первого самозванца с семьёй Романовых уже давно не кажется исследователям абсурдным. Это допускали В.О. Ключевский и В.Б. Кобрин.
Находясь в окружении Годунова, Горсей позволял себе быть весьма самостоятельным в выборе круга общения. Он сохранял дружественные связи с явными противниками Годунова — семьей опального царевича Дмитрия, сидевшего на уделе в Угличе, а на деле находящегося там в ссылке под надзором верных Годунову людей. В своих «Записках» Горсей передал явно антигодуновскую версию Нагих о гибели царевича Дмитрия.
В паутине интриг Джером Горсей, да и его соотечественник, конкурент и враг Джером Баус (Боус), так запутались, что чуть не поплатились жизнью. Если верить Горсею, его пытались убить, его повар и дворецкий умерли от яда, а другой слуга, уроженец Данцига А. Даскер едва не скончался от отравления, весь покрылся нарывами и болячками[37]. К удаче Горсея, осторожный Годунов поспешил «спрятать» много знавшего англичанина в Ярославле. Уезжавшему в ярославскую ссылку-убежище Горсею Борис «шепнул на прощание», чтобы он «ничего там не боялся». Горсей сидел в Ярославле в обществе 15-ти слуг и большого запаса оружия. Однажды в полночь его посетил бывший любимец Ивана Грозного Афанасий Нагой, также сосланный в Ярославль. Он сообщил, что царевича Дмитрия зарезали по наущению Бориса, а царица Мария Нагая отравлена. Англичанин не осмелился впустить Афанасия, но передал ему через забор для спасения царицы Марии «небольшую склянку с бальзамом», которую дала ему в своё время сама королева Елизавета. Версия о последовавшем вскоре московском пожаре тоже носила антигодуновскую направленность. Горсей был осведомлен, что в Москве сгорело 12 тысяч домов, но неверно приводил время пожара. По его версии, пожар случился за четыре дня до гибели царевича по тайному распоряжению Бориса, который желал отвести внимание людей от якобы подстроенного им убийства царевича, переключив их на собственное горе. Официальной версии пожара[38], полученной на следствии, о том, что поджигателей направили Нагие, Горсей не верил.
Судьба оказалась милостивой к Горсею. Он благополучно выбрался из России. Московский пристав сопроводил его из Ярославля по Северной Двине и посадил на корабль. В своих записках сэр Джером сетует об имуществе, оставленном в Москве, о неоплаченных ему долгах, в том числе о «порядочной сумме денег за Борисом», хотя последний в письмах, которые Горсей хранит, писал, что будет стараться, как и раньше, заботиться о благополучии Горсея, пришлет ему, если нужно, денег из собственной казны.
Конрад Буссов, будучи одним из телохранителей царя Бориса Годунова, был неравнодушен к тем тайным планам, которые строили враги первого избранного монарха. По мнению Буссова, «злоумышляли против царя» сыновья умершего боярина Никиты Романовича во главе с Фёдором Никитичем Романовым. Буссов сообщает, что Романовы «душевно скорбели о том, как поступили с Богданом Бельским». Вспомним, что и Горсей отмечал связь Романовых с Бельским после 1598 г. Буссов считал, что Романовы и Бельский составили заговор с целью отравить Годунова, но, поскольку это оказалось невозможным ввиду осторожности царя и бдительности его охраны, бояре придумали «ожившего царевича Дмитрия». Кстати, версия Буссова о «боярском следе» логично подкрепляется реакцией самого Бориса Годунова на первое известие о самозванце. «Это ваших рук дело!» — бросил он боярам. Вскоре царские манифесты объявили «царевича» вором, беглым монахом Гришкой Отрепьевым, который в юности был слугой и жил в доме одного из братьев Никитичей и вынужден был постричься в монахи, когда опала обрушилась на Романовых.
Однако, в отличие от Бориса Годунова, Буссов называет Отрепьева лишь одним из действующих лиц заговора. По его словам, именно Отрепьев в Речи Посполитой отыскал храброго, умного и решительного незаконнорожденного сына бывшего польского короля Стефана Батория и подучил его сказаться царевичем. Буссов рассказывает, что Борис Годунов тайно посылал к Адаму Вишневецкому с просьбой «выдать ему вора», обещая за это Вишневецкому «в потомственное владение несколько московских крепостей и городов, расположенных на рубеже, и, кроме того, большую сумму денег», чем только убедил магната, что открывшийся ему юноша — «действительно сын Грозного» [39].
