Записки о большевистской революции

Ж.САДУЛЬ

(ОКТЯБРЬ 1917-ЯНВАРЬ 1919)

В «Записках» повествуется о событиях революции и гражданской войны, очевидцем и участником которых был автор. Описаны встречи и даны меткие характеристики видных деятелей партии (в том числе и Льва Троцкого, с которым Садуль был близко знаком) и Советского государства того периода.

(Ж. Садуль (фр. офицер, в сентябре 1917 - атташе при фр. воен. миссии в Петрограде, вступил в РСДРП(б), с осени 1917 года встречался с Лениным. Уч. в деят. Французской группы РКП(б), в 1918 осуществлял тайную связь между сов. правит. и фр. войсками в Одессе, в мае - августе 1919 года член Южного бюро Коминтерна, Жак Садуль, 1881-1956) (Садуль Ж. Записки о большевистской революции)

капитан Ж. Садуль

 

Жак Саду́ль (фр. Jacques Sadoul, 1881 — 21 ноября 1956, Париж) — французский офицер, деятель международного коммунистического движения. Из семьи рабочего. Учился в Сорбонне, на факультете права. Член французской социалистической партии с 1903 года. Капитан французской армии, работал в военном министерстве. В сентябре 1917 был назначен атташе при французской военной миссии в Петрограде. Сблизился с большевиками, вступил в РСДРП(б). В письмах (октябрь 1917 — июль 1918) Р. Роллану, А. Барбюсу высказывался в пользу Октябрьской революции и Советской власти. Письма опубликованы в Берне затем в Петрограде и Париже. С осени 1917 года неоднократно встречался с Лениным. Участвовал в деятельности Французской группы РКП(б).

Выполнял различные функции в советском правительстве во время гражданской войны. В 1918 осуществлял тайную связь между советским правительством и французскими войсками в Одессе. В воззвании «К французским солдатам» (ноябрь 1918) призвал их переходить на сторону русских рабочих и крестьян. Принимал участие в работе I и II конгрессов Коминтерна, некоторое время входил в Исполком Коминтерна.

3 ноября 1918 выступил на церемонии открытия в Александровском саду (у Кремля) памятника Робеспьеру, 7 ноября 1918 на церемонии открытия памятника Ж. Жоресу в тот же день заочно приговорен французским военным трибуналом к смертной казни.

В конце 1918 года издал на французском языке брошюру «Да здравствует Республика Советов!», положительно оценена Лениным. В апреле 1919 года организует в Киеве французскую коммунистическую группу. Входил в состав Иностранной коллегии. В мае — августе 1919 года член Южного бюро Коминтерна.

В 1924 вернулся на родину, где на суде был оправдан по обвинению в дезертирстве, а остальные обвинения были сняты. Работал в Коммунистической партии Франции, был корреспондентом Известий. В 1927 награждён орденом Красного Знамени.

В годы Второй мировой войны участвовал в Движении сопротивления.

Мнение Ленина о Жаке Садуле

В своей работе «Письмо к американским рабочим», написанной В. И. Лениным 20 августа 1918 года и впервые опубликованной в № 178 газеты «Правда» за 22 августа 1918 года,Ленин писал: «Французский капитан Садуль, на словах сочувствовавший большевикам, на деле служивший верой и правдой французскому империализму, привел ко мне французского офицера де Люберсака. „Я монархист, моя единственная цель — поражение Германии“,— заявил мне де Люберсак. Это само собою, ответил я (cela va sans dire). Это нисколько не помешало мне „согласиться“ с де Люберсаком насчет услуг, которые желали оказать нам специалисты подрывного дела, французские офицеры, для взрыва железнодорожных путей в интересах помехи нашествию немцев».

Труды

Notes sur la revolution bolchevique. 1919.

Quarante Lettres de Jacques Sadoul. 1922.

Naissance de l’URSS. De la nuit féodale à l’aube socialiste. 1946.

Записки о большевистской революции. Книга, 1990 г. ISBN 5-212-00283-4.

 

 

ОБ АВТОРЕ

Российский народ,
самодержец своих судеб,
верит в себя.

Жак Садуль

Выступая в июле 1918 г. на V Всероссийском съезде Советов, В. И. Ленин с сожалением заметил: «Знают за границей про нашу революцию до смешного, до ужаса мало»¹. Сведения, поступавшие из Советской России в первый год революции, были прежде всего отрывочны, противоречивы, а порой просто лживы в зависимости от личности и убеждений корреспондентов. Контакты мировой общественности с русскими демократическими слоями носили преимущественно личный и случайный характер. В период военных действий 1917—1918 гг. все источники информации жестко контролировались военной цензурой. Одним из каналов проникновения за границу, в частности во Францию, правдивой и относительно объективной информации о революционных событиях в России стали письма члена Французской военной миссии Жака Садуля, адресованные видным общественным деятелям Франции. Французский социалист Жан Лонге в связи с годовщиной Октябрьской революции отмечал особую ценность «Хорошо документированных отчетов, точных и полных, которые наш дорогой и благородный друг капитан Жак Садуль посылал нам в течение года»².

Где же истоки симпатии (а отсюда и правдивости информации) французского офицера к русской революции?

По воспоминаниям современника, М. 3. Вильдера, «Садуль был человеком очень красивым, с живым и жизнерадостным лицом. Голос у него был тихий, и все движения как бы замедленные. Но за спокойной внешностью скрывалась благородная и страстная душа революционера»³. Жак Садуль родился в Белльвиле, рабочем предместье Парижа, 22 мая 1881 г., ровно через 10 лет после падения Парижской коммуны. Родители Садуля не стояли в стороне от французского революционного движения: мать, как участница Парижской коммуны, избежала смертной казни, которая грозила ей во время тюремного заключения, только благодаря счастливой случайности. Политические воззрения отца — рабочего железнодорожных путей — были близки к идеям социалистов-прудонистов.

Рабочее происхождение и отсутствие достаточных материальных средств не помешали Садулю успешно закончить колледж и поступить в Сорбонну на факультет права. Учебу в университете приходилось сочетать с временной работой для получения дополнительного заработка. Как-то один из покровителей Жака, американский миллионер, по достоинству оценивший физические (Садуль увлекался футболом, играл в команде Регби-клуба Франции) и умственные способности молодого француза, пригласил его на работу в США.

После недолгих раздумий предложение было принято. Садуль освоил трудную профессию ковбоя, хорошо изучил своеобразную жизнь американского Запада. Но ему не суждено было навсегда затеряться среди ковбоев Монтаны: во время очередных скачек Жаку не повезло — он упал и сильно повредил ногу. Пришлось расстаться с ковбойской шляпой и вернуться на родину.

Пребывание в США в период зарождения могущественного американского империализма, близкое знакомство с жизнью и нравами «деловых людей» заметно повлияли на мировоззрение Жака Садуля. «Я вернулся во Францию, принеся в своем сердце не только любовь к американскому народу, но и ненависть и отвращение к капитализму»⁴, — писал он позднее.

В 1903 г. Ж. Садуль вступил во Французскую социалистическую партию, основанную в 1902 г. Ж. Жоресом. В Париже после сдачи специальных экзаменов Садуль получил звание адвоката. Начал вести активную работу в Народном университете. В партии Садуль придерживался центристского направления. Среди его друзей и единомышленников были Жан Жорес, Альберт Тома, Марсель Кашен⁵, Эрнст Лафон, Жан Лонге и другие видные деятели Французской социалистической партии. В 1908 г. Жорес рекомендовал Садулю вести социалистическую пропаганду среди крестьян. В местечке Вьенн, близ Лиона, где Садуля хорошо знали и где он пользовался большим авторитетом у населения, его избрали секретарем местной социалистической организации.

Партия французских социалистов — Французская секция рабочего Интернационала — до первой мировой войны находилась в оппозиции к правительству. В парламенте, где ей. в 1914 г. принадлежало 103 мандата, или 17 % голосов, она выступала против государственного бюджета, поддерживала профсоюзы и их право на забастовку; Ж. Жорес вел активную антимилитаристскую пропаганду.

Однако с началом мировой войны лидеры партии заняли открыто шовинистические позиции. В течение всей войны парламентская группа голосовала за военные кредиты. В декабре 1915 г. пост министра вооружений во французском правительстве занял социалист Альберт Тома. Хорошо зная и ценя способности Садуля, который не попал в армию из-за поврежденной ноги, Тома пригласил его на юридическую службу в свое министерство.

Летом 1917 г., когда возникла необходимость направить в Россию надежного «политического наблюдателя», выбор пал на Жака Садуля. Его назначили атташе при Французской военной миссии в Петрограде. Политические взгляды Садуля в тот период были вполне приемлемы для выполнения поставленных перед ним задач.

Анализируя позднее политическую позицию Ж. Садуля, М. Н. Покровский называл его «добросовестным оборонцем». «Добросовестность его, или наивность, — считал советский историк, — выражалась в том, что он, во-первых, верил во французский социализм, во-вторых, думал, что это и есть настоящий социализм, а не нечто, не имеющее ничего общего с социализмом, и в-третьих, верил в освободительные цивилизаторские цели империалистической войны»⁶.

Сам Ж. Садуль признавался, что его политические взгляды в 1917 г. вполне совпадали с общественным мнением официальной Франции. В марте 1919 г., уже будучи коммунистом, Садуль писал: «Когда в сентябре 1917 г., т. е. за несколько недель до Октябрьской революции, я покидал Париж, общественное мнение Франции относилось к большевизму, как к грубой карикатуре на социализм. Руководителей большевизма считали преступниками или безумцами. Впрочем, я не могу осуждать это слишком строго, так как еще недавно сам разделял эти взгляды и, может быть, еще и сегодня был бы так же слеп, если бы не прошел здесь великой школы русского коммунизма»⁷.

В Россию Садуль попал накануне Октября. Абсолютно не зная русского языка, он тем не менее сумел очень четко уловить общую атмосферу происходящих событий. Выполняя конфиденциальную просьбу А. Тома регулярно направлять доверительную информацию о политических событиях в России для руководства французских социалистов, Садуль 2 (15) октября направляет в адрес Тома свое первое послание. Ему есть о чем писать. Он находится в центре политической жизни Петрограда; имея доступ в Смольный, присутствует на заседаниях II съезда Советов, знакомится с лидерами большевистской партии — Лениным, Троцким, Каменевым, Коллонтай, Луначарским и многими другими; встречается с Г. В. Плехановым, лидерами меньшевиков и левых эсеров — круг его встреч и знакомств необычайно широк и разнообразен. Все увиденное и услышанное ложится на бумагу.

В своих почти ежедневных записях Садуль рассматривает революционные события в России сквозь призму интересов Франции, Антанты. В одном из писем он признавался: «Никогда у меня не было иной цели, кроме как служить интересам Франции, не нанося в то же время ущерба русской демократии»⁸. По-видимому, вполне можно согласиться с мнением М. Н. Покровского, который считал, что Садуль в своих письмах «совершенно искренне старался просветить свое французское начальство по части действительного положения дел в России, чтобы оно могло вести свою оборонческую политику, опираясь не на иллюзии, а на действительное соотношение сил и вещей в России»⁹.

Честно пытаясь разобраться в происходящих событиях, Садуль постепенно проникался идеями большевиков, начинал по-иному смотреть на их революционную деятельность. В биографических справках о Ж. Садуле, изданных в нашей стране, отмечается, что он перешел на позиции коммунизма под влиянием встреч и бесед с В. И. Лениным¹⁰. Безусловно, влияние Ленина на политические взгляды Садуля было огромным. Однако, следуя за историческими фактами, правильнее было бы говорить о влиянии не только Ленина, но и Троцкого, может быть, даже Троцкого — в большей степени! В первые месяцы знакомства (Садуль познакомился с Л. Д. Троцким и В. И. Лениным 26 октября (8 ноября) 1917 г.) Ленин относился к Садулю весьма сдержанно. В последнем письме из Петрограда перед приездом в Москву Садуль признавался, что «холоднее, если не сказать враждебнее, всех остальных» большевистских лидеров к его действиям относился Ленин. Зато с Троцким, возглавлявшим в первом Советском правительстве Народный комиссариат по иностранным делам, у Садуля с первых же дней сложились теплые, дружеские отношения. Французский информатор не только многократно интервьюировал «безжалостного диктатора, властелина всея Руси» (шутливое определение самого Садуля), но и запросто бывал у него дома, был знаком с женой и детьми Троцкого. Лев Давидович прекрасно владел французским языком. Это способствовало их частым и продолжительным беседам на всевозможные политические темы.

Однако сильнее личных встреч и бесед на Садуля повлияла сама революция. Он сумел увидеть «наряду с неизбежной разрушительной и насильственной ломкой старого режима... достойные восхищения созидательные усилия правительства рабочих и крестьян России, все возрастающее доверие народных масс к Советской власти — несомненное свидетельство консолидации сил Русской Революции»¹¹. Несколько месяцев понадобилось французскому атташе, чтобы понять, что готовившаяся интервенция союзных войск в Россию — это не помощь ей в борьбе с Германией, как он убеждал себя и советское руководство в начале 1918 г., а борьба прежде всего с революцией. В письме к А. Тома от 27 июля 1918 г. Садуль признался: «Я слишком долго закрывал глаза на то, что очевидно. Против революции, и только против нее союзники направляли все свои удары в течение 9 месяцев».

Результат такого «прозрения» был весьма эффективен: в октябре 1918 г. Садуль вступил во Французскую группу РКП (б), организованную в Москве в конце августа этого же года. Инициатором создания и душой группы была Жанна Лябурб.

Став членом Французской коммунистической группы, Садуль выступал в печати, писал листовки, брошюры, обращения к французским солдатам. Объясняя истинные цели интервентов в России, излагал в доступной для понимания простых людей форме задачи и цели русской революции. Лейтмотивом всех его выступлений были слова «ни одного шага по русской земле, против русского народа! Ни одного выстрела против Революции!»¹²

Взбудораженное поведением Садуля общественное мнение Франции разделилось. Официальные круги негодовали, возмущались, называли его действия предательскими. В течение нескольких лет французское правительство неоднократно судило Садуля, трижды заочно приговаривало к смертной казни, и каждый раз парижский пролетариат выступал на его защиту.

В рабочей среде популярность французского коммуниста росла с каждым днем. Рабочие Франции видели в нем защитника русской революции и поддерживали его действия. На конгрессе Французской социалистической партии, состоявшемся 6—11 октября 1918 г. в Париже, Жан Лонге зачитал письмо Жака Садуля к Р. Ролла ну, в котором бывший французский офицер клеймил позором действия стран Антанты в России. По словам женевского корреспондента «Правды», «это письмо произвело колоссальное впечатление. Слева кричали «Да здравствует Советская республика!»¹³

Обнародованное в Париже письмо Садуля к Р. Роллану (от 14 июля) к тому времени было уже широко известно в Советской России. 24 августа 1918 г. его опубликовала правительственная газета «Известия ВЦИК», а многие другие большевистские газеты прокомментировали его на своих страницах. Это случилось помимо воли Садуля. Дело в том, что 5 августа, после обстрела союзниками Архангельска, Советское правительство арестовало в Москве часть французских офицеров. В помещениях, занимаемых Французской военной миссией, чекисты произвели обыск. Вместе с другими документами они конфисковали и папку капитана Садуля с копиями писем, которые он регулярно посылал во Францию. Чуть позже его также арестовали, но ненадолго. Одно из конфискованных писем власти по своему усмотрению опубликовали.

Переломным моментом в жизни Жака Садуля в этот период стала его встреча с Лениным, состоявшаяся в 20-х числах августа 1918 г. Ленин настоятельно советовал Садулю порвать со своим правительством и социалистической партией и вступить в коммунистическую партию. Жак Садуль принял совет большевистского вождя и вступил не только в коммунистическую партию, но и в Красную Армию, так как, по его убеждению, «в этой классовой борьбе место всякого искреннего социалиста, а следовательно, и мое — в рядах пролетарской армии против армии буржуазной»¹⁴.

Начиная с осени 1918 г. Садуль целиком посвящает себя защите русской революции и пропаганде ее задач и целей. В годовщину Октябрьской революции в соответствии с планом монументальной пропаганды в Москве в торжественной обстановке были открыты памятники выдающимся деятелям мирового революционного движения. 3 ноября Садуль выступал на митинге в Александровском саду по случаю открытия памятника Робеспьеру. В своей речи, которую переводила А. Коллонтай, Садуль резко выступил против тех, кто видел в Робеспьере только вдохновителя террора и кровавого разрушителя.

7 ноября Садулю пришлось выступать на открытии памятника своему покойному другу Ж. Жоресу, павшему 31 июля 1914 г. от руки наемного убийцы. С уверенностью Садуль произнес слова: «Если бы теперь он был жив, то протянул бы руку тов. Ленину для дружной борьбы за благо всемирного пролетариата»¹⁵. Выступая на митинге. Садуль, естественно, не знал, что именно в этот день французское правительство приговорило своего «заблудшего сына» к смертной казни. Еще не зная о приговоре, Садуль отчетливо понимал, чем грозит ему революционная деятельность в Советской России. Но тем не менее он продолжал мужественно выступать в печати, на митингах, активно работал во Французской коммунистической группе. В начале 1919 г. стал председателем бюро, выбранного для руководства этой группой.

В конце 1918 г. Садуль издал в Москве на французском языке брошюру «Да здравствует Республика Советов!», получившую благодарственный отклик В. И. Ленина¹⁶. Глава Советского правительства, констатировав в ноябре 1918 г. факт присоединения Ж. Садуля к большевизму¹⁷, относился теперь к нему довольно дружелюбно. Позднее Ленин привлекал членов Французской группы РКП (б), в том числе и Садуля, в качестве переводчиков на русский язык лучших произведений французских социалистов. «Однажды, — вспоминал Садуль, — Ленин с большой радостью обнаружил у меня экземпляр книги «Новая Армия» Жореса, которого он сам считал превосходным знатоком военных вопросов. Он заставил меня перевести большие отрывки из этой книги и передал их организаторам Красной Армии. Тогда же он предложил перевести и некоторые статьи Жюля Геда»¹⁸.

Французская коммунистическая группа принимала активное участие в подготовке к открытию Первого (Учредительного) конгресса Коммунистического Интернационала. Делегатом с совещательным голосом группа направила на конгресс Ж. Садуля, который по поручению группы выступал на заседании 4 марта.

В конце марта 1919 г. Садуль вместе с тремя французскими товарищами выехал из Москвы на Юг, занятый войсками интервентов. 1 апреля он прибыл в Киев. Здесь в короткий срок по инициативе Садуля была организована французская коммунистическая группа, куда вошли около 20 коммунистов и сочувствующих. 7 апреля в Киеве торжественно отмечали основание Коммунистического Интернационала. На заседании Всеукраинского ЦИК с яркой речью выступил Ж. Садуль. Его выступление активно поддержали присутствовавшие на заседании французские солдаты, добровольно сдавшиеся в плен Красной Армии.

Популярность и авторитет Ж. Садуля среди французских солдат, направленных в Россию на борьбу с большевизмом, были весьма заметны. Даже среди офицеров находилось немало таких, кто поддерживал и оправдывал «измену» Садуля.

В своих многочисленных обращениях к солдатам Франции и французским трудящимся Садуль взывал к их патриотическим чувствам, будил их гордость за славное революционное прошлое. «Разве навсегда погас в нас революционный пламень, товарищи?.. Будем достойны нашего великого прошлого...» — читали французские матросы в апреле 1919 г. в листовке, тайно доставленной к ним на корабль из Одессы и подписанной именем мятежного капитана¹⁹.

2 апреля французское командование в Одессе получило из Парижа приказ об эвакуации. Покидая Одессу, военные суда увозили на родину большое количество нелегальной литературы, в частности, журнал «Красное знамя», издание Французской коммунистической группы. На его страницах часто встречалось имя Ж. Садуля.

В апреле Садуль переехал в Одессу. После освобождения Одесса стала своеобразным центром агитационной работы французских коммунистов. Еще не все интервенты покинули акваторию Черного моря, часть французского флота находилась неподалеку от одесских берегов. Это требовало продолжения пропагандистской работы, начатой еще зимой в условиях глубокого подполья Ж. Лябурб и ее соратниками.

Теперь эта работа велась легально, коммунисты организовали в Одессе «иностранную коллегию», куда вошли 8 коммунистических групп из разных стран, в том числе и французская группа. Президиум коллегии возглавил член Одесского губкома В. А. Деготь. Много лет спустя он вспоминал об этом времени: «Французская группа хорошо работала, особенно когда приехал тов. Садуль. По его приезде выпускалось много брошюр и прокламаций, а иногда и за его подписью, как капитана французской армии. Аэропланом вся эта литература разбрасывалась на румынской границе в Бессарабии, где стояли французские части»²⁰. В. А. Деготь вспоминал также, что в этот период неоднократно приходилось арестовывать подозрительных лиц, приходивших в Лондонскую гостиницу, где жил Садуль, — были реальные опасения, что французские правящие круги замышляли его убийство²¹.

Весной и летом 1919 г. на военных кораблях французской черноморской эскадры восстали солдаты и матросы. Они требовали вернуть корабли во Францию, категорически отказывались воевать с русскими. Это была бесспорная победа интернациональной солидарности трудящихся, означавшая конец французской интервенции.

После окончания гражданской войны Садуль еще несколько лет оставался в России. Он был участником ряда партийных и советских съездов, активно работал в Коммунистическом Интернационале, занимался адвокатской практикой. В 1922 г. Садуль выступил в качестве адвоката на процессе над партией социалистов-революционеров. Его подзащитными были эсеры Г. И. Семенов и Ф. Е. Ставская. Хорошо понимая политическое значение процесса, Садуль в своей речи отмечал, что «это более чем суд над несколькими людьми, более чем суд над партией, это суд над определенным общественным строем, один из решительных фазисов борьбы революции с контрреволюцией»^22.

За годы, проведенные в России, Садуль хорошо узнал и полюбил нашу страну. Он побывал во многих российских городах, с гордостью знакомил с ними приезжавших в Россию французских друзей и соотечественников. В 1920 г. для установления связей с III Интернационалом в Москву приехали французские социалисты Кашен и Фроссар. Огромной радостью была для Садуля встреча со старым другом Марселем Кашеном. Член парламентской группы Кашен не раз поднимал парижский пролетариат на защиту русской революции, — а вместе с тем и на защиту Ж. Садуля.

Осенью 1919 г. французские социалисты выдвинули Жака Садуля кандидатом на муниципальных выборах по второму избирательному округу Парижа. Однако Военный совет Франции 2 ноября заочно приговорил Садуля к смертной казни «за пособничество врагу»²³. Это лишало Садуля не только права баллотироваться на выборах, но и возможности вернуться во Францию.

В 1924 г. на очередных выборах французские коммунисты снова выдвинули кандидатуру Ж. Садуля, и снова правительство Франции объявило Садуля вне закона.

Марсель Кашен возглавил борьбу за возвращение Жака Садуля на родину. Он призывал трудящихся Франции написать в своих избирательных бюллетенях: «Амнистию Садулю!» «Он наш, — заявлял Кашен. — Ради его прошлого — он наш. Ради нашего будущего — он наш. Вся его сила принадлежит нам. Мы требуем, чтобы нам его вернули»²⁴.

В мае 1924 г. во Франции состоялись парламентские выборы, принесшие победу «левому блоку». Правительство возглавил Эдуард Эррио, сторонник франко-советского сотрудничества. 28 октября 1924 г. Эррио направил в Москву ноту, в которой сообщалось о признании французским правительством Советского Союза и предлагалось установить нормальные дипломатические отношения. Нормализация франко-советских отношений давала надежду на благополучное решение судьбы Ж. Садуля. Он вернулся на родину в конце 1924 г. По возвращении — арест, тюрьма, суд.

Газета французских коммунистов «Юманите» развернула широкую кампанию протеста против необоснованных обвинений, предъявленных Ж. Садулю. Его обвиняли в измене, дезертирстве, «сношении с неприятелем». Однако Садулю с помощью адвоката, а главное благодаря активной политической поддержке французских трудящихся (был даже организован специальный Комитет защиты Садуля), удалось отвести все выдвинутые против него обвинения и убедительно доказать свою невиновность. 8 апреля 1925 г. военный трибунал оправдал французского коммуниста.

В течение всех последующих лет своей жизни Садуль остался верен коммунистическим идеалам, сохранил веру в Страну Советов, в интернациональную солидарность трудящихся. В Советском Союзе его заслуги перед революцией были отмечены орденом Красного Знамени. Эту награду вручил Ж. Садулю в 1927 г. член Реввоенсовета Республики А. Бубнов.

В годы второй мировой войны Садуль, несмотря на возраст и больное сердце, активно участвовал в движении Сопротивления. В 1941 г. его арестовали, после нескольких месяцев лагерных мучений Садулю удалось вырваться на свободу. Снова работа, но уже в подполье. Послевоенные годы целиком были отданы журналистской практике.

Умер Жак Садуль 18 ноября 1956 г. в Париже. Отдавая последний долг замечательному интернационалисту, газета «Юманите» писала: «Наша партия склоняет свои боевые знамена перед социалистом, который сумел постичь все величие Октябрьской революции, перед борцом славной Красной Армии, перед коммунистом, нерушимо верным своей партии и своему народу»²⁵.

Жак Садуль обладал весьма незаурядным талантом публициста. За годы пребывания в Советской России он опубликовал большое количество статей, очерков, брошюр. Большинство его работ издавалось на французском языке, часть переводилась на русский. С 1932 г. Ж. Садуль в течение нескольких лет работал парижским корреспондентом газеты «Известия». Его перу принадлежали острые социальные и политические публикации. В 1946 г. Садуль издал книгу воспоминаний «Рождение СССР», где рассказал французскому читателю о ходе революционных событий в России. Много работ Ж. Садуля издано во Франции и за рубежом. Однако наибольшую, можно сказать, мировую известность, несомненно, получили его «Записки о большевистской революции» — письма, написанные в России по горячим следам революции.

В Центральном государственном архиве Октябрьской революции СССР хранятся копии писем Жака Садуля с 1 октября 1917 г. по 14 июля 1918 г. Они уложены в папку со старинными застежками и все, кроме последнего рукописного экземпляра (письмо Р. Роллану), представляют собой машинописные копии разных цветов. Известная исследовательница французского интернационального движения Л. М. Зак высказала предположение, что это именно та папка, которую Садуль передал В. И. Ленину²⁶. Что заставило французского офицера отдать на прочтение главе большевистского правительства свои частные послания?

Выше уже отмечалось, что Ленин не питал особых симпатий к представителю союзнической военной миссии. 20 августа 1918 г. в «Письме к американским рабочим» он весьма резко отозвался о капитане Садуле, который, по его мнению, на словах сочувствовал большевикам, а на деле служил верой и правдой французскому империализму²⁷. Для Садуля такое заявление Ленина было равносильно пощечине — он считал Ленина своим хорошим знакомым и никогда не вел с ним двойной игры. Позднее Садуль рассказывал об этом эпизоде своей жизни одесскому соратнику В. Деготю. «Однажды утром беру «Правду», — делился воспоминаниями Ж. Садуль, — и мой секретарь мне сообщает ряд известий с фронта, а потом читает письмо Ленина к американским рабочим. В этом письме Ленин меня называет лакеем буржуазии, который никак не может порвать с ней. Меня это настолько огорчило, что все мои письма, посланные французскому правительству, копии коих у меня оставались, я послал Ленину.

Я ждал 2—3 дня. Я буквально не спал по ночам. Мне хотелось узнать, наконец, возьмет ли обратно Ленин то, что им было написано обо мне. По телефону секретариат Ленина сообщил мне, что он меня ждет. Пришел к нему. Ильич меня встретил с улыбкой и, подавши мне руку, сказал: «Вы не думайте, что я жалею о написанном. Благодаря этому я имел удовольствие прочесть ваши письма и надеюсь, что вы поняли, что вам надо порвать как с правительством, так и с вашей партией, а письма надо опубликовать»²⁸. В том же году письма Ж. Садуля были посланы в Швейцарию и изданы в Берне на французском языке под названием «Записки о большевистской революции». В последующие годы они вышли в Петрограде, Париже, Москве. Часть писем была переведена на немецкий язык и в 1919 г. отдельным изданием выпущена в Берлине. Позднее книга Ж. Садуля неоднократно переиздавалась во Франции.

В Советском Союзе на русском языке книга полностью выходит впервые. Отрывки из нее со значительными сокращениями и искажениями неоднократно печатались в различных сборниках воспоминаний. Однако вырванные из контекста, отретушированные, прошедшие строгий отбор на соответствие устоявшимся догмам и стереотипам, эти письма-записки французского офицера представляли весьма незначительный интерес для советского читателя. А немногочисленные экземпляры книги на французском языке хранились в библиотеках за таинственными дверями «спецхранов».

Чем вызвана такая секретность? Почему советский человек не мог открыто читать о большевистской революции? Виною тому — названные в книге имена некоторых деятелей революции и собственная, авторская, не всегда положительная оценка деяний большевиков.

События Октябрьской революции освещаются в книге сквозь призму личного восприятия французского социалиста, воспитанного на демократических традициях западного мира. Он прибыл в Россию как представитель Антанты, и его прежде всего интересовали вопросы, связанные с возможностью продолжения войны до победного конца. Как представителя оппозиционной социалистической партии его увлекла борьба классов и партий, охватившая всю Россию. Садуль в центре этой борьбы, но ему далеко не всегда удается в хаосе событий правильно выделить главные, отделить центральные от периферийных. Садуль, как, впрочем, и большинство очевидцев, склонен преувеличивать роль и значение тех людей, с которыми он чаще всего общался, тех событий, в которых он принимал непосредственное участие; вопросы, которые интересуют его самого, выделяются им среди прочих, без их объективного осмысления. Запискам Садуля присуще все: глубокая проницательность и легковерная наивность, скептицизм и безоглядное восхищение, открытая доброжелательность и европейское высокомерие, абсолютная достоверность и расхожие домыслы. Некоторые суждения Садуля настораживают своей безапелляционностью, удивляют откровенным хвастовством и субьективизмом.

Все же, несмотря на свое сугубо личностное восприятие Октябрьской революции, Садуль увидел в ней главное: «быть с большевиками — это быть с громадной частью русского народа». Не все действия большевиков оправдывает Садуль. «Я вижу, сколь велико зло, принесенное России демагогической пропагандой большевиков», — заявляет он в письме 27 октября (9 ноября) 1917 г. Многие их ошибки Садуль прямо называет преступлениями. В одном из первых писем он подробно излагает антибольшевистские взгляды Г. В. Плеханова, не пытаясь полемизировать с ним. И все же его симпатии явно на стороне Советского правительства — решительного и сильного. По мнению французского посла Нуланса, которому Садуль в своих письмах дает совершенно убийственные характеристики, военный атташе — Садуль — находится в «неизлечимом ослеплении». Однако в первые месяцы пребывания в России это «ослепление» не мешало ему быть верным сторонником Антанты. Вольно или невольно Садуль играл в большевистских кругах, где он вращался, роль провокатора. Рефрен большинства его писем: не допустить русско-германского мира, заставить большевиков воевать вместе с Антантой до полной победы над Германией. И это при том, что одним из первых выводов, сделанных Садулем в России, был вывод: «Стремление к миру, немедленному и любой ценой, здесь всеобщее». Садуль считает вполне возможной и даже желательной интервенцию союзнических войск в Россию с целью помочь ей противостоять притязаниям германского империализма. Он не задумывается об истинных целях интервенции, и только 30 апреля 1918 г. в его письме впервые проскальзывает мысль: «Возможно, мы намереваемся осуществить интервенцию в Россию без Советов, т. е. против них?»

В письмах Садуля много места отводится рассуждениям на тему, что было бы, если бы удалось свергнуть правительство большевиков и т. п. Эти рассуждения интересны тем, что передают логику мышления современника, не принадлежащего к лагерю большевиков. Особую ценность для советского читателя представляют публицистические зарисовки отдельных личностей. Чаще других в книге встречается фамилия Л. Д. Троцкого, подробно излагаются его взгляды по отдельным вопросам внешней и внутренней политики. Садуль с первых дней знакомства попал в сферу притяжения этого человека и находился под воздействием его революционного энтузиазма и личного обаяния. Отсюда в книге безудержное восхваление Троцкого, гипертрофия его личности и деяний. Субъективизм Садуля проявился и в оценке ряда других революционных деятелей и событий.

В целом же «Записки» Ж. Садуля — это уникальный документ эпохи, отразивший не только громадное историческое событие, но и запечатлевший благотворное влияние этого события на развитие человеческой личности — автора «Записок».

Г. М. Иванова,

канд. ист. наук

Примечания:

¹ Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 36. С. 512.

² Виллар Клод. Первое знакомство французского рабочего класса с Октябрьской революцией (1918—1919)//Французский ежегодник, 1977. М., 1979. С.11.

³ Вильдер М. 3. Французские интернационалисты в защиту Великой Октябрьской социалистической революции: Воспоминания // Французский ежегодник, 1977. М., 1979. С. 40.

⁴ Вопр. истории. 1967. № 9. С. 126.

⁵ М. Кашен в 1924 г. издал в Париже отдельной брошюрой биографию Ж. Садуля.

⁶ Покровский М. Н. Октябрьская революция и Антанта. М.; Л., 1927. С. 16—17.

⁷ Цит. по: ЗакЛ.М. Они представляли народ Франции. М., 1977. С. 40—41.

⁸ Письмо от 15 мая 1918 г.

⁹ Покровский М. Н. Указ. соч. С. 17.

¹⁰ См.: Гражданская война и военная интервенция в СССР: Энциклопедия. М., 1983. С. 520.

¹¹ Садуль Ж. Против интервенции в России // Новая и новейшая история. 1967. № 5. С. 108.

¹² Цит. по: ЗакЛ.М. Указ. соч. С. 173.

¹³ Правда. 1918. 13 окт.

¹⁴ Коммунистический Интернационал. 1919, № 7/8. С. 1118.

¹⁵ Изв. ВЦИК. 1918. 9 нояб.

¹⁶ См.: Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 50. С. 253.

¹⁷ См.: Там же. Т. 37. С. 226.

¹⁸ Цит. по: ЗакЛ.М. Указ. соч. С. 60.

¹⁹ Ист. архив. 1958. № 1. С. 37.

²⁰ Деготь В. Под знаменем большевизма: Записи подпольщика. 3-е изд., перераб. и доп. М., 1933. С. 305.

²¹ Там же. С. 307.

²² Процесс П. С.-Р. М., 1922. Вып. 2. С. 146.

²³ За рубежом. 1988. № 45. С. 8.

²⁴ Цит. по: ЗакЛ.М. Указ. соч. С. 249.

²⁵ Цит. по: Там же. С. 254.

²⁶ Зак. Л. М. Указ. соч. С. 264.

²⁷ См.: Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 37. С. 55.

²⁸ Деготь В. Указ. соч. С. 307.

 

Г.

Петроград. 2 (15) нояб.

Г-ну Альберу Тома¹, депутату
(Шампиньи-сюр-Марн)*

Дорогой друг,

В Петроград я прибыл 1 октября, пять дней спустя был направлен по службе в Архангельск и вернулся обратно третьего дня. Не пробыв в России и полмесяца, дерзнул все ж таки поспешить написать вам эти строки, сугубо частные, и в которых не буду даже обещать, что предложу вам какое-нибудь сенсационное интервью. До сего дня ни с кем из политических деятелей, с которыми я должен встретиться, не виделся.

Но в дороге, в Архангельске, в Петрограде, где сам, где через переводчика я смог поговорить с полсотней солдат, офицеров, рабочих, с торговыми людьми и прочими. И главное — уже две недели я дышу воздухом России. На улице, в трамвае, в семье русских, в доме у которых я квартирую, я получаю прекрасную возможность для наблюдений. Эти наблюдения позволяют мне, человеку, чье восприятие действительности еще не притуплено слишком долгим пребыванием в данном месте, сделать немало открытий.

Основной вывод из первых наблюдений — надеюсь, что дальнейший мой опыт не опровергнет его правильность, — таков: стремление к миру, — немедленному и любой ценой, — здесь всеобщее.

В этом отношении все без исключения русские, с которыми я встречался, согласны с большевиками; разница лишь в четкости, а вернее сказать, в степени искренности при выражении этого стремления — конец войне во что бы то ни стало.

То, что русский народ в большинстве своем с отвращением и ненавистью относится к войне, что он страстно жаждет мира, каким бы он ни был, что люди увидели в Революции наиболее верное средство добиться этого мира, ныне не вызывает у меня никаких сомнений. Я знаю, что у представителей союзников совершенно другое мнение. Но то, что они не понимают положения вещей, говорит о том, что они не желают его понимать. Они предпочитают мрачной и безотрадной реальности приятные иллюзии, коими их любезно и, возможно, искренне убаюкивают сентиментальные политики, которые еще, может быть, и Правительство, но уже не Революция.

Наше же дело связано с Русской революцией, и только с ней. Только на нее мы можем рассчитывать в том, чтобы активизировать действия на фронте.

Нужно, чтобы правительства Антанты, не слушая лживо-оптимистичные донесения своих агентов, решились, наконец, повернуться лицом к русскому народу, вглядеться в него, понять его, если они хотят избежать катастрофы.

Может быть, вы назовете меня пессимистом или же упрекнете в том, что я поздновато открываю Америку. Но я пишу, что есть и как оно есть.

Итак, констатировав факт, попытаюсь изложить по порядку основные аргументы — об эмоциях я и не говорю, — которыми большинство из тех, с кем я говорил, подкрепляли свой следующий вывод: мир нужен немедленно.

1. Победа Антанты невозможна.

Время не изменит в лучшую сторону военное положение Антанты. Затягивание войны, таким образом, обернется бессмысленными потерями людей и средств.

На Западном фронте союзники топчутся на одном месте. О своих грандиозных успехах на подступах к Ленеу и на Шеман де Дам они трубят в своих коммюнике уже больше двух лет. Их неспособность оттеснить фронт противника очевидна. Что касается американской армии — положим, что она будет создана, — то когда еще она будет подготовлена, и где фрахтовать суда, необходимые для перевозки людей и боеприпасов?

На Восточном фронте русские долго не продержатся. Армия вконец дезорганизована. По вине командования, говорят большевики. По вине большевиков, отвечает командование. По вине и тех, и других, считают люди. Действительно, армия находится в состоянии неслыханного упадка. Жестокость, непонимание, нехватка офицеров, отсутствие подготовленных специалистов, презрение к военачальникам, антиправительственные настроения. Дисциплина падает. Солдаты справедливо не доверяют офицерам.

Ежедневные убийства офицеров. 43 тысячи из них изгнаны из войск своими же солдатами и бродяжничают по стране. Солдаты не доверяют теперь и ими же избранным комитетам, отказываются им подчиняться. Массовое дезертирство. Отказы идти в бой. Как за несколько месяцев, в разгар войны, под немецкими снарядами вернуть к жизни эту плоть без души, все части которой поражены болезнью?

Да кроме того, что может сделать даже многочисленная армия без поддержки тыла?

Но если дисциплина на фронте продолжает падать, то в тылу уже царит анархия.

Последние полгода Правительство страной не правит, Милюковы, Керенские — неэнергичные, непоследовательные и неспособные чего-либо добиться идеологи- краснобаи. Административный и экономический механизм рассыпается в прах. Воровство, грабежи, убийства происходят, следует признать, среди всеобщего спокойствия, безразличия. Новая Россия, рожденная революцией, хрупка воистину, как новорожденный.

Чтобы победить Германию или хотя бы оказать ей сопротивление, нужна промышленность, равная по мощи немецкой. Откуда взяться этому чуду? Советы, деньги, специалисты, на которые расщедриваются союзники, не могут заменить пушки, снаряды, вагоны, рельсы и т. д., чего не хватает. Даже англичане и американцы не смогут в необходимое время сделать столь колоссальные усилия.

Республика не пойдет на те чудовищные человеческие жертвы, которыми только и был обеспечен относительный успех наступлений Брусилова². Она не будет наступать по своим трупам. Из-за нехватки своих пушек русские отступят, чтобы избежать резни — когда немцы сосредоточат на каком-нибудь участке фронта имеющуюся у них значительную артиллерию.

Вопрос еще, продержатся ли солдаты до начала наступления? Самые слабые уже дезертировали. Оставшимся не хватает продовольствия и теплых вещей. Две армии, не получившие приличных сапог, угрожают оставить позиции с первыми холодами.

Итак, на Западном фронте не приходится ждать решительно ничего. На Восточном — немцы, как бы измотаны они ни были (а они измотаны, это заметно), сохраняют такое материальное, организационное и командное преимущество, что прорвут фронт, когда и где им будет угодно.

2. Новая Россия сложится лишь в условиях мира

Я знал, сколь велика национальная гордость американцев, англичан, немцев, французов, но не подозревал, признаюсь, что национальная гордость у русских столь же развита.

Хотя их концепция патриотизма ощутимо отличается от нашей (их патриотизм менее «территориальный» и более «идеологический», чем наш), почти все русские, с кем я беседовал, говорили мне с таким энтузиазмом о прекрасном будущем, уготованном Великой России, что невозможно отрицать, что ими владеет очень сильное национальное чувство.

Они убеждены, что их страна — самая богатая природой и людьми, самая прогрессивная и она должна вскоре занять первое место среди цивилизованных наций. Но они добавляют, что для того, чтобы она проявила себя интеллектуально и экономически, чтобы организовать ее политически, — мир необходим (может быть, также — использование немецких методов и немецких специалистов).

Мир, какой бы он ни был, — уточнял коммерсант умеренных взглядов, опасавшийся, что немцы могут войти в Петроград до начала весны, и излагавший с тем свойственным для русских чрезмерным обилием доводов (как его пораженчество ложится в основу империализма), и почему немедленный, даже пораженческий мир нанес бы меньше ущерба интересам его родины, чем война, пусть и победная, но затянувшаяся на долгие месяцы.

Что для огромной России потеря нескольких волостей... Мир, — призывают революционеры, — и мы установим республику. Мир, — шепчет буржуазия, — и мы уничтожим революцию. Никакие наши аргументы не смогут убедить ни одних, ни других в выгодах, которые несется для мира и для России энергично продолжаемая война.

3. Солдат хочет мира, чтобы воспользоваться завоеваниями революции.

Русский человек, рабочий и крестьянин, до войны не был счастлив. Попав в солдаты, он стал несчастен еще больше. Никакая армия, говорят здесь, не вынесла бы таких страданий и жертв, которые выпали за три года на долю русской армии. И этим рабам, бесправным в своем несчастье, этим полуживым солдатам революция внезапно обещает свободу, мир, землю — то есть все, что необходимо, чтобы жить и быть счастливым. Сказочные блага, которыми воспользуются только живые и освободившиеся от военного ярма... Кровная заинтересованность, эгоизм толкают солдата к миру, который только и даст страстно желанные блага. И ничто не удержит его более в войсках. Он не верит более в «царя-батюшку», не верит командирам, не верит больше в родину, понятие о которой, благодаря большевистской пропаганде и сепаратистским движениям, становится все более туманным. Все идолы повергнуты. Все звезды погасли. А тех, кто зажигает вместо них фонари, не хватает на Востоке точно так же, как на Западе.

Не будем забывать также, что этот крепкий и одновременно сонный, грубый и мягкий народ инстинктивно ненавидит войну.

Итак, жажда немедленного мира, любой ценой, кажется почти единодушной. Она выражается и косвенно, и что ни на есть впрямую.

Но вы лучше меня знаете, какая вечность может отделять в России желание и его исполнение, как Россия колеблется, раскачивается, отступает, прежде чем на что-либо решиться, то есть перед ответственностью. И это этническое безволие, похоже, тем сильнее, чем образованнее, развитее человек, чем больше стирались его волевые способности к принятию решений под заостренным ножом критического сомнения.

Вот почему русские, которые достаточно хорошо знают себя, ничуть не верят, что правительство, каким бы оно ни было:

- окажет достаточное давление на союзников, чтобы принудить их к немедленному миру;

- осмелится подписать сепаратный мир.

Очевидно, что люди, стоящие у власти, несмотря на их горячие заверения в святости нашего союза, бесконечно ближе пацифизму российских масс и не думают серьезно идти против их настроений. Они не понимают, что социальная анархия — следствие их собственной анархии, и взваливают всю вину за нее на войну. Вот почему они склонны думать, что только мир позволит организовать новую жизнь. Вместе с тем, кроме привычки соблюдать приличия, которая могла бы остановить руку министров в момент подписания — без нас — договора с противником, они — русские, и мы должны желать, чтобы здесь они были ими еще больше. Они будут хотеть мира, но не смогут его организовать. И это должно позволять нам не падать духом. Противопоставим силе русской инертности силу нашей собственной инертности. Без нажима, легко, не пытаясь их принудить к очень активной войне, продлим месяц за месяцем, неделю за неделей, каким бы малоудовлетворительным оно ни было, нынешнее положение вещей, пытаясь одновременно его улучшить.

Задача сложная. Но, кажется, осуществимая. Зиму русский фронт еще просуществует и притянет, несмотря на свою слабость, кое-какие дивизии противника. В тылу русский генеральный штаб должен предпринять попытку быстрой организации маневренной армии, состоящей из наиболее молодых и здоровых сил. Действия Французской миссии вместе с русским командованием могут принести значительный успех. Правительство, полагаю, будет этому способствовать.

Однако необходимо, чтобы миссия, руководимая человеком³, которого его давние сотрудники считают решительным, неконсервативным и гибким, выполняя директивы правительства, имела бы широкие возможности и владела всей инициативой. Эффективно она сможет работать лишь при этих условиях.

Здесь восхищаются и любят Францию, вы это знаете, но в основном по причинам, разумом едва ли постижимым, любовью почти исключительно чувственной. С другой стороны, здесь сильное впечатление, особенно в кругах интеллигенции, производит немецкая сила; помощь же со стороны Франции по достоинству не оценивается (я попросил Роже Пикара выслать мне отчет о нашей помощи союзникам: артиллерия, боеприпасы, авиация, снабжение, инструкторы, специалисты и т. д. Эти таблицы можно с пользой опубликовать здесь).

Остается сожалеть, что в России можно слышать рассуждения вроде этого, и слышать часто: «Французы хотят нам помочь. Спасибо. Но чего они добились за три года? Что они сумели нам сделать? Представьте, чего бы достигли немцы, будь у них в распоряжении, как у вас, этот замечательный источник людей, ресурсов, умов. Они-то нас бы уже организовали. А может быть, завтра они нас и организуют».

Это письмо придет, очевидно, после международной конференции в Париже⁴, где передовую часть русских должен представлять Скобелев⁵. Он, как мне сказали, должен будет изложить Антанте действительное положение — материальное и моральное — в России и сообщить:

1. Что Россия поддерживая формулировку «без аннексий и репараций», требует обнародования — в конкретной форме — целей союзников в войне.

2. Что Россия не может продолжать войну, если союзники не выделят к определенному сроку столько- то пушек, боеприпасов, вагонов, локомотивов, денег и т.д...

3. Что если эта помощь не будет своевременно оказана, Россия будет вынуждена заключить мир.

4. Что Россия, в этом случае, согласится принести определенные жертвы, чтобы позволить союзникам добиться удовлетворительных условий мира.

5. Что Россия хочет скорейшего созыва Стокгольмской конференции.

Проездом через Стокгольм (29 сентября) я виделся с Брантингом⁶, который изложил мне общее положение в Европе и подробнее — положение у него в стране. Он верит в возможность формирования либерального кабинета, куда он, может быть, войдет — без портфеля, не желая возглавлять правительство, которое может прекрасно проводить либеральную политику, но не умеет вести социальную.

По его словам, нет никакой опасности войны между Россией и Швецией, поскольку 85 % шведов — сторонники Антанты. Единственные наши противники собрались в королевском дворце.

Он просил передать, что восхищен вами. Он надеется, что вы сумеете и впредь оставаться интернационалистом, добьетесь выдачи паспортов и приедете в Стокгольм, чтобы закрепить победу социалистических секций союзников, которая, как он утверждает, сегодня уже обеспечена.

Также я встречался с Гюйсмансом⁷. В Стокгольме союзники считают его человеком подозрительным, он решительно протестует против выдвигаемых обвинений.

Как и Брантинг, он также надеется видеть вас в Стокгольме, но, должен сказать, верит в это меньше. Так же как Брантинг, он считает, что если бы вы больше уделили внимания международным вопросам, вы бы вместе с Вильсоном⁸ смогли заложить основы великого мира.

«Нужно, чтобы А. Тома был чуть меньше мэром Шампиньи-ла-Батай и чуть больше руководителем Французской секции Рабочего Интернационала!..»⁹ Эта фраза достаточно точно резюмирует наш разговор.

Гюйсманс рассказал о проекте письма социалистам воюющих и нейтральных сторон, которое сейчас готовится и будет опубликовано в конце месяца Голландско-скандинавской комиссией. Вот что, по сути, представлено на рассмотрение, вот главная мысль: обе воюющие стороны добились равновесия. Они могут и дальше истощать свои силы, но победить не могут. Бесполезно поэтому строить пустые гипотезы, возводить на песке химерические проекты мира. Коль факт равновесия сил налицо, требуется единственно выяснить: какой мир следует считать для всех и приемлемым, и долговременным.

Общие условия: учреждение Лиги Нации¹⁰. Арбитражные договоры. Постепенное разоружение. Свободный товарообмен, также постепенно наращиваемый с тем, чтобы война не была заменена экономическим сражением, которое, в свою очередь, породит новую войну. Ни аннексий, ни репараций — только возвращение несправедливо изъятых реквизиций и возмещение ущерба, нанесенного в нарушение Гаагской конвенции¹¹. Восстановление разрушенных территорий (кроме Бельгии) за счет средств общего международного фонда, в котором каждая нация будет участвовать пропорционально своему национальному доходу.

Право народов на самоопределение. Следовательно — плебисцит.

Для Эльзаса-Лотарингии — плебисцит по трем округам: Мец, Страсбург, Мюлуз. Участие в нем не принимают жители, эмигрировавшие во Францию после 1871 г., а также немцы, эмигрировавшие в Эльзас-Лотарингию после 19....

...Русская Польша — независимая. Прусская и австрийская — решение плебисцитом. Ирредентистские¹²итальянские земли — плебисцит.

Полное восстановление территории Бельгии и репарации за счет одной Германии.

Восстановление Сербии с морским портом.

К Болгарии прирастает Македония.

Федерация русских народов в рамках республики. Объединение австро-венгерских югославов в автономное государство в рамках империи.

Обеспечение международного статуса Константинополя и проливов.

Гюйсманс основывает «Русский бюллетень». Для французского раздела собирается пригласить Лонге¹³ и Лафона¹⁴. В ближайшее время отправится в Петроград.

Он просил меня телеграфировать вам до начала съезда в Бордо содержание вышеозначенных предложений. По прибытии сюда я говорил об этом с Пати¹⁵, который, увы, кажется, очень занят и редко показывается на людях.

Пати сообщил, что накануне связь между Министерством вооружений и Петроградом прервалась, и единственно, как можно теперь связаться с вами — официальным путем (Посольство и Министерство иностранных дел) либо почтой (почтовый контроль).

Настаивать я не стал — Гюйсманс сказал, что он, со своей стороны, попытается сам передать вам письмо, текст которого пока еще обсуждается.

Отсутствие прямой связи с русской секцией министерства принуждает меня к определенной сдержанности в оценке деятельности некоторых французских должностных лиц, работающих здесь.

Генерал Ниссель крайне любезен со мной. Мы договорились, что он предоставит мне достаточную свободу, чтобы я мог поближе наблюдать за событиями и его информировать.

Мне вменяется ряд обязанностей. Вместе с полковником Гибером я занимаюсь паспортами, поставками спирта и платины. Я слишком занят в настоящее время этими поручениями, чтобы с пользой работать вне миссии.

Сегодня вечером встречаюсь с Жоржем Вейлем¹⁶. В тот момент, когда Германия и ее агенты пытаются представить дело так, будто вопрос об Эльзас-Лотарингии по-прежнему является главным препятствием на пути немедленного мира, наш товарищ со своей точкой зрения рискует быть неправильно понятым и истолкованным здесь. Следует быть в величайшей степени осмотрительным. Я даже думаю, что он будет достаточно благоразумен и, по крайней мере на время, пока находится в Петрограде, замнет эту проблему на фоне комплекса вопросов, возникающих в связи с угнетенными народностями. Здесь у нас, к счастью, есть для пропаганды более благоприятные области.

Искренне ваш.

* Далее адрес писем и адресат опускаются — все последующие письма, ныне публикуемые, направлены Альберу Тома. В скобках приводится дата нового стиля, декретом СНК введенного с 14 февр. 1918 г. (Примеч. ред.)

 

Петроград. 18 (31) окт.

Дорогой друг,

Вчера я был у Плеханова в Царском Селе. Как вам известно, он очень болен. Он принял меня лежа в постели. Беседа была долгой. Попытаюсь точно изложить то, что он говорил.

Внутренняя политика

«Уезжая из Петрограда, Альбер Тома говорил мне: «Оставляю Россию в состоянии тихой анархии». Напишите Альберу Тома, что анархия обострилась, что она уже более не тихая, что завтра она станет жестокой, потом кровавой».

Плеханов считает, что «выступление» (по-русски в тексте. — Примеч. пер.), провозглашенное большевиками, начнется в ближайшее время. Очевидно, что не между 20 (2) и 25 (7) октября, как объявляется, но в какой-то другой момент, предположительно до конца ноября (открытие Учредительного собрания).

Это вооруженное восстание будет иметь целью свержение Временного правительства и взятие власти большевиками, первым шагом которых станет, вероятно, заключение мира. Руководство большевистского движения разделилось по вопросу о своевременности этой акции. Ленин и Троцкий требуют выступления. Каменев, Зиновьев, Рязанов и большинство других лидеров хотели бы избежать его, опасаясь неудачи и еще больше, может быть, успеха. Они понимают, что слишком многое обещали, чтобы суметь все выполнить. Приход к власти продемонстрирует бессилие большевиков и разом приведет их к краху. Однако множество рядовых большевиков идут за Лениным и Троцким ко второй революции. Похоже, задержать взрыв уже невозможно. Плеханов убежден в его неизбежности и желает его страстно, настолько, что дал понять — и это он, чья щепетильная демократичность вам известна — что если выступление не начнется самопроизвольно, его следовало бы спровоцировать. Он, в частности, думает, что положение в стране будет ухудшаться впредь до тех пор, пока пропаганда большевистских банд — чудовищной смеси из утопических идеалистов, глупцов, нечестивцев, предателей и анархистов-провокаторов — будет продолжать отравлять фронт и тыл.

«Нужно не просто обуздать, но раздавить эту нечисть, потопить ее в крови. Вот цена спасению России».

Временное же правительство никогда не возьмет на себя почин в этом необходимом кровопролитии. Керенский более расположен к уступкам, чем к борьбе. Как Барту¹⁷, ему не хватает того, чем обладал Дантон¹⁸, и когда ему предлагают в пример Робеспьера¹⁹, он только и знает, что улыбаться, — настолько устаревшей находит он параллель. Ни за что не возьмет он на себя ответственность за жестокие репрессии, если только не будет принужден пойти на это ради защиты самого себя. Его коллеги, за исключением министра продовольствия Прокоповича, страдают, кажется, тем же болезненным страхом перед мужественным поступком: «Духовные преемники ваших республиканцев 48-го, они — мечтатели, бунтовщики-говоруны, подручные Ламартина²⁰, впавшие в оппортунизм».

Вокруг них, во фракциях социалистов, социалистов- революционеров и социалистов-демократов, у кадетов, среди политических деятелей, стоящих на переднем плане, нет ни одного человека сильной воли. Ловкачи вроде Церетели²¹, на которого крупно рассчитывали, предусмотрительно попрятались, чуть почувствовали приближение грозы.

Единственная надежда — Савинков²², скомпрометировавший себя в деле Корнилова, политически рассорившийся с Керенским, но к которому министр-председатель сохраняет большую симпатию. Он один способен осуществить прекрасными якобинскими средствами дело очищения (не забывает ли Плеханов, что Савинкова финансирует Путилов?).

Не говоря о новых людях, которых завтра там и здесь поднимет на щит акт насилия, Савинков представляется многим — социалистам, кадетам, октябристам — спасителем, который либо придет на помощь Керенскому по просьбе последнего, либо займет место Керенского, если тот будет не способен организовать сопротивление большевикам, либо, в случае победы большевиков, возьмет на себя руководство единым движением против их партии. Таковы три гипотезы, к которым Плеханов приходит, анализируя факты, гипотезы, которые, разумеется, события могут опровергнуть.

Каковы материальные силы, на которые могут рассчитывать противоборствующие группы?

Большевизм всесилен — муниципальные выборы это доказали — лишь в Петрограде, Москве и в промышленных районах. Здесь, где начнется восстание, рабочий класс и большая часть гарнизона на его стороне. Однако сколько таких, кто видит в большевизме лишь предлог для отлынивания от работы, ослабления дисциплины, бегства с фронта, беспорядков, грабежа, саботажа «буржуа» или офицеров, и сколько их согласится выйти на улицы, рисковать своей жизнью? Немного, утверждает Плеханов.

Керенский — или если Керенский проявит малодушие, то кто-то вместо него — сплотит вокруг себя один-два гарнизонных полка, курсантов пехотной и артиллерийской школ и, наконец, несколько специально направленных в Петроград казачьих полков, то есть силу, много большую, чем та, которая необходима для разгона большевистских отрядов и уничтожения их руководителей.

Кроме того, если чудом большевики одержат победу, их триумф будет скоротечен. Разочарование масс проявляется уже повсюду. Измученные, изверившиеся, они требуют мира, но только потому, что большевики внушили им, будто мир, как по волшебству, обеспечит в стране порядок, вернет к нормальным условиям жизни, даст населению, умирающему от голода, хлеб. Но большевики не принесут мира, потому что Германия не может пойти с ними на мир, ибо Вильгельм II не может поставить свою подпись рядом с подписью Ленина, или же это будет карикатура на мир. Они не обеспечат продовольствием в отсутствие порядка, а порядок они не создадут потому, что их энергичная, но анархическая деятельность порождает беспорядок.

Народ быстро поймет свою ошибку и повернется к тому человеку, который властно восстановит порядок. То будет реакция — необходимая и неизбежная. К чему она приведет?

Вокруг лидера, подобного Савинкову, уже готовы объединиться социалисты-патриоты, кадеты, октябристы, все элементы — от левых плехановцев до правых гучковцев. Все рассчитывают на поддержку казаков, уставших от анархии, лояльных к режиму, не социалистов, но республиканцев и демократов.

По сути, это, вероятно, будет повторением корниловской авантюры без Корнилова — может быть — и, главное, без сомнительных элементов, окружавших Корнилова; на это, по крайней мере, надеется Плеханов. Однако он предвидит, что на фоне такой встряски вновь перейдут в наступление реакционные партии, которые, усилив напор, уже добились в провинции таких результатов, что в некоторых деревнях крестьяне молят о возвращении Николая, а в городах публично сожалеют о благотворной дисциплине старого режима, о его варварской, но эффективной полиции и т. д... Монархическая опасность еще не слишком велика, но если анархия будет продолжаться, она быстро возрастет. Вот почему нужно скорее покончить с большевизмом, под прикрытием которого плетут заговор монархисты.

Внешняя политика. — Война

Сначала Плеханов рассказывает мне о наказах Совета Скобелеву, в которых он узнает «программу-минимум» германского империализма. Однако нужно, чтобы союзники, все союзники скорейшим образом обнародовали свои предварительно пересмотренные цели в войне. Их молчание играет на руку большевикам, которые убеждают русский народ, что союзнический империализм ничуть не менее опасен, чем австро-германский. Союзники смогут затем действовать с большей энергией и правом, поскольку добьются от русского правительства не просто слов и обещаний. Без нажима, щадя столь обостренную чувствительность русских, они должны твердо изложить, сколь опасна и позорна затянувшаяся военная бездеятельность, и взяться активно поддерживать движение обновления России.

Каким бы ни было правительство у власти, сепаратный мир подписан не будет: «Если вести войну нам трудно, то заключить мир — невозможно!»

В случае победы большевиков их мир останется пустым звуком.

Приход же к власти (после подавления большевиков) сильного правительства очень быстро обеспечил бы восстановление относительного порядка внутри страны, способствовал бы преодолению голода, худо-бедно вернул спокойствие, необходимое для возобновления активных военных действий.

Несмотря на требование немедленного мира любой ценой, повсеместно выражаемое огромным большинством русских всех сословий, Плеханов утверждает, что сильное правительство — то, которое возникнет завтра на трупах большевиков, — должно заставить всю нацию, армию в том числе, продолжать войну; при этом оборона отечества останется главной его целью.

Армия голодает, лишена командиров, глубоко поражена большевистской пропагандой. Плеханов считает, что восстановить ее возможно. Около 28 процентов из десяти миллионов мобилизованных легко могут быть вновь приведены в боевую готовность в течение зимы. От остальных можно с пользой отказаться. Более всего армии, офицерам и солдатам не хватает военной подготовки. Единственные по-настоящему подготовленные категории были отданы в