Правовые формы земельных отношений

Институты наследственного права

Институты брачно-семейного права

В ДРЕВНЕМ ЕГИПТЕ

И ИМУЩЕСТВЕННЫХ ОТНОШЕНИЙ

БРАЧНО-СЕМЕЙНЫХ

ПРАВОВОЕ РЕГУЛИРОВАНИЕ

Древнеегипетское право не проводило резких различий в пра­вовом статусе мужчин и женщин. Надписи и рисунки, относящи­еся к эпохе «Старого царства», показывают активное участие жен­щины и в экономической, и в религиозной сфере жизни общества. Женщина могла приобретать и передавать имущество как само­стоятельный субъект права, вести религиозные церемонии в ка­честве жрицы. Такое положение сохранялось и в последующие пе­риоды древнеегипетской истории. Папирус, датируемый концом эпохи «Среднего царства», хранящийся ныне в Бруклинском му­зее, содержит текст документа, который давал женщине по имени Сенебтиси право собственности на 95 домашних слуг¹. Многочис­ленные случаи совершенных женщинами сделок купли-продажи, займа, сдачи в аренду имущества зафиксированы в Гермополисском правовом своде III века до н.э., вобравшем в себя материал египетского права предшествовавших столетий.

Женщины нередко становились участниками судебных про­цессов в качестве истцов, требующих для себя какое-либо иму­щество. Бруклинский папирус содержит упоминание о замужней женщине, которая вела судебную тяжбу со своим отцом¹. На нем есть также запись о споре, возникшем из-за того, что один муж­чина подарил имущество своей второй жене. Его дочь от первого брака подала иск в джаджат с требованием признать это дарение недействительным. Суд, рассмотрев дело, подтвердил правомоч­ность передачи мужчиной имущества своей второй жене².

Документы эпохи «Нового царства» и последующих эпох сви­детельствуют, что суды признавали за женщинами право дер­жать землю. Женщина вполне могла посредством сделок купли-продажи умножать свое имущество. Текст на папирусе Вильбуа³ показывает, что женщины имели такую же обязанность платить налоги и делать рентные платежи, как и мужчины. Сохранились записи судебных процессов, из которых следует, что женщины несли юридическую ответственность за заключенные ими сделки.

Многие надписи и рисунки на стенах храмов показывают, что во времена «Нового царства» роль женщин в религиозных ри­туалах заметно возросла⁴. Бывали случаи, когда женщина зани­мала высокий пост в храмовой иерархии. И это неудивительно: в иерархии египетских божеств некоторые богини занимали зна­чительно более высокое место, чем боги. Достаточно указать на Маат, о которой уже шла речь.

Равенство женщин с мужчинами в правовом статусе не означа­ло, что они занимали в обществе одинаковое с ними место. Жен­щины могли быть служительницами бога — жрицами, они ста­новились иногда верховными властителями вместо своих мужей, как это было в случае с царицей Хатшепсут. Однако государст­венное управление Древнего Египта во все эпохи обходилось без них. Случаи, когда женщина занимала пост чиновника и судьи, были очень и очень редкими. И это неудивительно: главной сфе­рой приложения сил для египетской женщины была семья. Для обозначения жены в египетском языке существовало несколько терминов: hemet, употреблявшийся со времен «Старого царства»; hebsyt¹, известный из документов «Среднего царства». Их точное значение и различие между ними не вполне ясны². Но одним из самых распространенных терминов для обозначения замужней женщины являлось в Древнем Египте со времен «Среднего цар­ства» слово из букв м.т (m.t), смысл которого был близок к слово­сочетанию «хозяйка дома»³.

Брак считался в Древнем Египте в большей степени явлени­ем личной жизни индивидов и их семей, нежели общественным институтом. По этой причине он не рассматривался сам по себе в качестве самостоятельного объекта правового регулирования, и брачно-семейного права как такового не существовало. Не имел древнеегипетский брак и религиозного характера: жрецы не уча­ствовали при его заключении. Во всяком случае, документально­го подтверждения этот факт пока не нашел. Священный характер браку придавало лишь заключение его в соответствии с вековыми обычаями.

С точки зрения классических древнеегипетских воззрений брак был всего лишь союзом мужчины и женщины, создававшим­ся для ведения совместного хозяйства и рождения детей. Поэтому заключением соглашения между брачующимися и их семьями и переходом женщины из семьи родителей в дом мужа брачная це­ремония, в сущности, и ограничивалась. Никаких публичных тор­жественных обрядов с участием жрецов не проводилось. Брачное соглашение, которое до I тысячелетия до н.э. заключалось, по всей видимости, преимущественно в устной форме, определяло пра­ва и обязанности супругов как по отношению друг к другу, так и относительно семейного имущества. В этом распределении вза­имных прав и обязанностей мужа и жены и состояло существо древнеегипетского брака.

Сохранившиеся тексты брачных соглашений, из которых поч­ти все относятся ко времени не ранее VII века до н.э., весьма ин­дивидуальны. По словам немецкого египтолога Шафика Аллама, «Их содержание и разделение на статьи, составляющее структуру, и их последовательность могли варьироваться от одного докумен­та к другому»¹. Более того, тексты брачных контрактов могли не включать в себя некоторых немаловажных договорных условий. Из всего этого очевидно, что брачно-семейные отношения регули­ровались в Древнем Египте в большей степени местными обычая­ми, чем какими-либо законами. Только это может объяснить, по­чему тексты брачных соглашений имели в своем содержании мало типовых формул.

Одним из главных предметов брачного соглашения, судя по сохранившимся документам, был вопрос о гарантиях материаль­ного обеспечения супруги. Вступавшие в брак договаривались -сами или через посредство родителей — о том, какое материальное содержание женщина будет иметь не только в браке, но и в случае развода. Самым распространенным средством обеспечения тако­го содержания было закрепление за вступавшей в брак женщиной какого-либо семейного имущества². ¹

Тексты дошедших до нас от Древнего Египта брачных согла­шений дают представление о том, как заключался в этой стране в I тысячелетии до н.э. брак между мужчиной и женщиной. Так, хранящийся в настоящее время в Каирском музее папирус, да­тируемый примерно 676 годом до н.э., зафиксировал следующую процедуру: в назначенный день женщина, выходящая замуж, вступила в дом к своему будущему супругу. При встрече с ним она получила от него список имущества, которое передавалось ей при заключении брака в качестве «подарка женщины». После это­го муж дал клятву, которой подтвердил, что в случае оставления своей жены он отдаст ей имущество, указанное в списке, за ис­ключением случая, если причиной его ухода от жены будет ее пре­любодеяние. Далее в сохранившемся тексте папируса шло описа­ние условий, касавшихся детей, которые его жена родит от него¹.

Текст брачного соглашения, написанный демотикой на одном из папирусов, хранящемся в настоящее время в Лувре, показывает, какая великая забота проявлялась при заключении брака в Егип­те времен Птолемея Филадельфа о материальных гарантиях для женщины в случае расторжения мужем брачных уз с ней. Данный текст начинался с указания года правления басилевса и его зва­ний. Затем сообщалось: «Патма, сын Пхелхонса, чья мать — Танет, говорит женщине Тащутем, дочери Релоу, чья мать — Танетем: я принимаю тебя в качестве жены, я дал тебе серебро, 5 шекелей, все серебро — в качестве дара женщине. Я должен дать тебе...»². Далее шло перечисление тех сумм, которые Патма обещал предо­ставлять своей жене ежемесячно и ежегодно. После этого он за­являл в контракте: «В случае, если я буду относиться к тебе с пре­небрежением, в случае, если я возьму вместо тебя другую жену, я дам тебе 20 (мер) серебра, в сто шекелей, всего 20. Все принадле­жащее мне имущество и то, которым я буду владеть, является га­рантией всех вышесказанных мною слов»³.

Другой образец брачного соглашения, записанного демотикой, относится к девятнадцатому году правления Птолемея V Эпифана (186 г. до н.э.). В его основном тексте зафиксированы следующие

слова мужа:

«Я сделал тебя своей женой. Я дал тебе серебряные монеты, 4 ките, равноценные 2 статерам, равноценным серебряным моне­там, 4 ките еше, как невестин дар. Твой старший сын — мой стар­ший сын, владелец всего и всей собственности, которая принад­лежит мне и которую я приобрету в поле, храме, городе. Если я покину тебя как жену и предпочту тебе другую женщину в каче­стве жены, я дам тебе деньги, 5 (дебен), равноценные 25 статерам, равноценным 5 (дебенам). Здесь список невестиного имущества, которое ты принесла в мой дом с собой: один (название на еги­петском языке) одежды, в серебряной монете 6 ките, одно (назва­ние на египетском языке) ожерелье, в серебряной монете 2 ките, одно кольцо, в серебряной монете 2 ките, твой невестин дар, выше указанный, который я (в действительности) тебе не отдал, сере­бряная монета, 4 ките. Общая стоимость твоего невестиного иму­щества, которое ты принесла с собой, серебряная монета, в разме­ре 1 дебен, 4 ките, равноценных 7 статерам, равноценным сереб­ряной монете, в размере 1 дебен и еще 4 ките. Если ты внутри (т. е. в доме мужа. — В. Т.), они внутри с тобой; если ты снаружи (т. е. вне дома мужа. — В. Т.), они снаружи с тобой. В назначенное то­бой время, в которое ты пожелаешь уйти, я, будучи его управляю­щим, дам тебе подобное твоему невестиному имуществу, которое ты принесла с собой в мой дом, или его стоимость в деньгах»¹.

По некоторым сведениям, в ряде областей Египта существовал обычай, доживший до птолемеевских времен, согласно которому будущий муж должен был до вступления в брак передать в дар что-либо родителям своей будущей супруги — для того, чтобы разорвать узы, связывающие ее с прежней, кровнородственной семьей. Родители женщины, выходившей замуж, должны были, в свою очередь, дать ее приданое.

Обычаи различались от местности к местности. Поэтому большая роль обычаев в регулировании брачно-семейных от­ношений в Древнем Египте порождала региональные различия в семейных порядках. Брак и семья у египтян в Фивах были во многом не такими, какими являлись брак и семья у египтян в Мемфисе. Собрание документов одной из фиванских семей, от­носящихся ко II веку до н.э., которое хранится в настоящее вре­мя в Туринском музее, показывает, что в фиванском типе семей­ных отношений брачное соглашение между мужчиной и женщи­ной, вступающими в брак, было только первым в цепи договоров, скреплявших юридическими узами семейный союз. Так, египтя­нин, чье имя писалось на египетском языке словом из букв, зву­чавших как «Уси-М-Р», заключил в 152 году до н.э. брачное согла­шение с женщиной по имени «Та-Нфр», дав ей десять частей сере­бра и получив от нее в управление личное ее имущество, которое она принесла с собой в его дом¹. В 143 году до н.э. он заключил со своей супругой договор купли-продажи, по которому передал ей все свое недвижимое имущество вместе с доходами от него². Оче­видно, что договор был в данном случае фиктивным: все в семье осталось таким, каким было прежде. В 134 году до н.э. этот же египтянин составил документ о передаче своему сыну части иму­щества в размере причитавшейся ему доли в наследстве³. Позд­нее, когда у него родился еще один сын, он сделал то же самое, то есть отписал и ему часть имущества в размере доли в наслед­стве.

Развод считался в Древнем Египте вполне нормальным явле­нием, но не одобрялся. Птаххотеп в своих поучениях призывал мужчин не оставлять своих жен. Тексты сохранившихся брачных соглашений показывают, что при заключении брака будущие су­пруги договаривались и об условиях развода, то есть о разделе имущества, о содержании женщины, если случится, что ее оста­вит муж, и по другим вопросам. Жена имела такое же право на развод, какое имел муж. На это указывают часто встречающие­ся в сохранивших текстах древнеегипетских брачных соглаше­ний такие фразы, как, например: «Если я покину тебя как жену и буду тебя ненавидеть и женюсь на другой женщине, то я...»; «Если я покину тебя как мужа и буду тебя ненавидеть и вый­ду замуж за другого мужчину, то я...». Основанием для развода могло являться бесплодие или прелюбодеяние. Для удостовере­ния развода по древнеегипетским обычаям требовалось четыре свидетеля.

Формула развода, произносившаяся мужем, гласила: «Я поки­даю тебя как жену, я удаляюсь от тебя, я не имею никакого при­тязания к тебе на этой земле, я сказал тебе: "Создай себе мужа в каком-либо месте, чтобы ты могла пойти к нему"».

Документальные материалы показывают, что в древнеегипет­ском обществе нередким явлением были повторные браки. Муж­чина мог жениться вторично после расторжения своего первого брака или после смерти первой супруги. О том, что происходило в последнем случае, дает понять текст на одном из иератических папирусов, хранившемся в 20-е годы XX века в Туринском музее. Он описывает процедуру подготовки брачного соглашения между жрецом по имени Аменкхау и женщиной, которую звали Анок-сунозем. Данное событие происходило в последние годы правле­ния XX династии. Первая жена Аменкхоу по имени Татхари умер­ла, оставив нескольких детей. У женщины, на которой жрец хотел жениться, детей не было. Очевидно, что его вступление во вто­рой брак порождало ряд проблем имущественного характера, ко­торые необходимо было разрешить, прежде чем заключать новое брачное соглашение. Упомянутый текст на папирусе из Туринско­го музея содержал описание того, как эти проблемы были разре­шены.

Из-за повреждения папируса сохранилось менее половины начертанного на нем текста¹, но оставшаяся его часть позволя­ет вполне ясно представить, что происходило перед вступлением Аменкхау во второй брак.

Он был вызван или сам пришел к тжати. Вместе с ним при­шла его новая, будущая супруга и два старших сына из детей от первого брака. От имущества, которое Аменкхау нажил в первом браке, ему после смерти Татхари досталось две трети. Будущая его супруга получила от своих родителей одну восьмую часть их иму­щества. Аменкхау предложил на этой встрече передать принад­лежавший ему дом отца Татхари и девятерых рабов из его иму­щества своим детям от первого брака. А четырех рабов из свое­го имущества дать новой своей жене. Выслушав Аменкхау, тжати задал вопрос его сыновьям, действительно ли ему принадлежит то имущество, которым он распоряжается. Сыновья ответили утвердительно. Решение, вынесенное по этому делу тжати, скорее всего, утверждало высказанное жрецом предложение о разделе­нии имущества. Текст данного решения был помещен на хранение в храм Рамсеса III. Так были сняты все препятствия для вступле­ния Аменкхау во второй брак.

Данный пример показывает, что государственная власть не оставляла без своего внимания процесс заключения брачного со­юза в том случае, если при этом затрагивались имущественные интересы многих лиц и появлялась угроза возникновения остро­го конфликта, который не в состоянии был урегулировать обы­чай.

Письмо, написанное Хеканакхте, слугой тжати Ментухотпа I по имени Ипи, своему сыну Мерису примерно в 2002 году до н.э., показывает, что одной из форм брака в древнеегипетском обще­стве того времени выступал конкубинат. Давая советы сыну о том, как вести хозяйственные дела, Хеканакхте наряду с этим про­являл заботу о своей наложнице. «Заметь, — обращался он к Ме­рису, — это моя наложница. Известно, ведь, что надо делать с на­ложницей мужчины. А что касается кого бы то ни было, кто сдела­ет для нее то же самое, что делаю я... (здесь в оригинальном тексте стоит слово, которое невозможно прочесть) найдется ли среди вас хоть один, кто будет терпелив, когда его жена будет осуждать его? В этом случае я буду терпеливым. Как я могу сидеть с тобой за одним столом? Нет, ты не хочешь уважать мою наложницу»¹. Из этих фраз видно, что конкубинат регулировался обычаем: именно поэтому Хеканакхте заявлял сыну: «Известно, ведь, что надо де­лать с наложницей мужчины».

Приведенный пример конкубината далеко не единственный случай, зафиксированный в древнеегипетских документах¹. Сле­дует, однако, признать, что сколько-нибудь большого распростра­нения такая форма брака не имела.

Древнеегипетский брак являлся, по правилу, моногамным. Но допускалась и полигамия. Профессор египтологии в Макарийском университете (Macquarie University) города Сиднея Нагиб Канава-ти изучил шестнадцать надписей в погребениях эпохи «Старого царства», зафиксировавших состав семей, в которых у мужа было несколько жен, и пришел к следующим выводам:

- полигамия была редким явлением в египетском обществе этого времени, она «если практиковалась, кажется скорее исключением, чем правилом»²;

- иметь несколько жен могли себе позволить только состоя­тельные египтяне, занимавшие высокие посты в государ­ственном управлении³;

в большинстве случаев египтяне брали в жены других жен­щин, в дополнение к первой жене, для того, чтобы иметь сыновей или вообще детей, которых не могла родить по каким-то причинам первая жена⁴

Наиболее ярким примером такой ситуации является брак над­зирателя над жрецами из Дендеры, жившего или в самом конце эпохи «Старого царства», или в последовавший за ней период по­литической раздробленности Египта. У него было три жены: пер­вая — бездетная, вторая — мать двух дочерей, третья — мать, по меньшей мере, одного сына¹.

Американский египтолог Уильям Келли Симпсон изучил три­надцать надписей в погребениях эпохи «Среднего царства», пока­зывающих семьи высоких должностных лиц, у которых было две, три, четыре, пять и даже шесть жен. Результатом его исследования был следующий вывод: «Нам следует признать ограниченное су­ществование полигамии в классах чиновников Среднего царства. Она была сравнительно редкой, но ее публичное признание над­писями на стеле, статуе и в могильном рельефе предполагает, что она не была запрещенной»².

Приведенные У К. Симпсоном надписи о составе полигамных семей показывают, что статус жен не был одинаковым. Он разли­чался в соответствии со статусом отцов жен и, вероятно, также в зависимости от того, рождали они детей или нет.

Подобным же образом обстояло дело с полигамией и в эпоху «Нового царства»³, и в последующие времена древнеегипетской истории. В семьях фараонов также бывали случаи, когда глава имел несколько жен. Но в них такие браки носили явный полити­ческий характер. Особенно ярко это проявилось в случае с брака­ми Птолемея I Сотера. В 321 году до н.э. он женился на дочери ма­кедонского правителя Антипатра Эвридике. Данный брак укрепил его позиции в Египте. В 321 году Птолемей взял в жены Беренику, внучатую племянницу Антипатра. Целью этого брака было ско­рее всего рождение наследника египетского трона, который Пто­лемей в то время еще не занимал, но имел стремление занять. Но еще одной силой, побудившей его взять в жены Беренику, была любовь. Феокрит, древнегреческий поэт и современник первых двух Птолемеев, писал о новой супруге Птолемея I: «Какой выдаю­щейся среди женщин чувства была известная Береника, великий дар ее родителям. Контролер Кипра, могущественная дочь Диона, приложила свои деликатные руки на благоухающую грудь Бере-ники; так, она сказала, что никогда еще ни одна женщина не была столь приятна своему мужу, как Птолемею его любимая жена»¹.

Любопытно, что при этом брак с Эвридикой, прежней своей супругой, Птолемей не расторг — во всяком случае, никаких све­дений об этом не сохранилось.

В исторической литературе весьма оживленно обсуждается вопрос о существовании в Древнем Египте практики заключения браков между кровными родственниками -- например, братом и сестрой. Интерес к данной теме порождает, очевидно, история Птолемеевской династии, в рамках которой такие браки были не­редкостью².

Историки дают различные объяснения странному поведению Птолемеев, допускавших браки между близкими родственниками, которые с давних пор относятся к категории строгих табу. На мой взгляд, проблема в данном случае не так проста, как это представ­ляется на первый взгляд. Можно много говорить о генетическом вырождении династии Птолемеев из-за таких браков, но никуда не деться от факта: правление династии Птолемеев в Египте было самым продолжительным среди правлений всех династий, кото­рые когда-либо существовали в этой стране на протяжении трех с лишним тысяч лет. И из монархических династий эллинистиче­ских государств Птолемеи были самой успешной династией и пра­вили дольше всех. Необходимо внимательно посмотреть на браки между братьями и сестрами в династии Птолемеев: не были ли они просто политической игрой и не скрывались ли за этими браками нормальные, не табуированные брачно-семейные отношения?

Брент Шоу, исследовавший вопрос о браках между кровными родственниками в Древнем Египте, пришел к выводу о том, что «нет ни одного солидного исторического свидетельства, демон­стрирующего, что браки между братом и сестрой были или из­вестны, или обыкновенно практиковались "обычными" египтяна­ми в фараонский период, то есть до наступления греко-римского правления»¹.

Ярослав Черни приводил в свое время в качестве примера еди­нокровного брака зафиксированный на стеле XXII династии, сто­явшей в Серапеуме, брак между братом и сестрой в семье коман­дира ливийских наемников, которая в конце правления указанной династии жила в Египте. При этом чешский египтолог отмечал, что «он не составляет какого-либо доказательства тому, что такие браки были частыми или даже возможными в более ранние вре­мена и среди других классов общества»².

Данный вывод подтверждается документальными материала­ми, отражающими дух древнеегипетской семьи. Ее самой большой ценностью во все времена считались дети. Сохранились тексты, в которых женщина, описывая свое отношение к своим детям, за­являет: «Я только тень для детей»³. Эти слова выражали довольно распространенное среди древних египтян настроение. Оно в пол­ной мере соответствовало характеру древнеегипетского мировоз­зрения. Диодор Сицилийский писал в своей «Исторической биб­лиотеке»: «Что касается египтян, то жрецы женились только на одной женщине, но другие граждане могли выбрать себе женщин столько, сколько хотели. Родители были обязаны кормить всех своих детей, чтобы увеличивалось население, которое считалось более всего способствующим процветанию государства. Ни один ребенок не считался незаконнорожденным, даже когда он рож­дался матерью рабыней; ибо, согласно общей вере, отец являлся единственным творцом ребенка, для которого мать была только пищей и кровом» (Diodor. I. 80)⁴.

Наследование имущества в эпоху «Старого царства» стояло и тесной связи с исполнением погребальных церемоний и обря­дов. На это указывают многие древнеегипетские тексты. «Будь так добра моя душа, мой брат, чтобы стать моим наследником, кото­рый будет совершать жертвоприношения и стоять у могилы в день погребения, и кто сможет приготовить ложе для некрополя»¹, — говорится в произведении, созданном в период между эпохами «Старого» и «Среднего» царств. Среди египтологов оно известно под разными названиями², но по жанру это просто размышления человека, уставшего от жизни.

Наследство не открывалось до тех пор, пока умерший роди­тель не был погребен. Тот из детей, кому отец поручал ведать ор­ганизацией его погребения и осуществлять последующие погре­бальные церемонии и обряды, по обычаю и становился главным наследником отцовского имущества.

Когда сформировался этот обычай, трудно сказать с точно­стью, однако надо признать, что культ предков — самый древний общественный культ: его возникновение, собственно, и ознаме­новало собой появление общества как особой формы совместно­го существования людей, при которой опыт их производитель­ной и духовной деятельности не утрачивается в результате ухода из жизни людских поколений, но сберегается и копится. Почита­ние предков позволяло сохранять память о них, а значит, и об их делах и нормах поведения, о добытых ими знаниях об окружающем мире и обществе. С утверждением в людской жизни культи предков мир человека стал намного богаче: он начал мыслить себя в соединении не только с живущими вокруг него людьми, но и с теми, которые жили до него и будут жить после него. Культ пред­ков создал основу для появления такого регулятора людских от ношений, как обычай, и пространство для развития из совокуп­ности проистекавших от предков норм поведения традиционного или обычного права.

Культ предков сам по себе был первым обычаем среди людей, возникшим из инстинктов не природной их сущности, а социаль­ной. Позднее он стал основополагающей нормой наследственно­го обычного права, обеспеченной общественным и государствен­ным принуждением. Краткая и емкая формулировка этой нормы сохранилась в древнеегипетских документах. «Пусть имущество отдается тому, кто хоронит», -- гласит она. Данная формули­ровка упоминается, например, в датируемой концом правления XIX - началом правления XX династии (примерно XII в. до н.э.) записи судебного спора о наследстве, которая была зафиксиро­вана на одном из папирусов, хранящихся ныне в Египетском му­зее в Каире¹. При этом отмечается, что так «говорит закон фарао­на», но имя царя не называется². Египетский фараон вполне мог издать закон с таким правилом. Однако содержание и формули­ровка этого наследственного правила явно свидетельствуют о его традиционности — о том, что когда-то оно существовало в виде устной нормы действовавшего среди египтян обычного наслед­ственного права.

В одном из текстов времен «Среднего царства» или переход­ного периода от него к «Новому царству» рассказывается о человеке по имени Мениупу, который по каким-то причинам вынуж­ден был покинуть свое селение и переместиться в другую мест­ность, остановившись в доме у своей родственницы. Пожилой и слабый здоровьем, он вскоре умер. И муж женщины, у которой он проживал, сказал ей: «Похорони его и действуй по отношению к нему как наследница»¹. У нас нет серьезных оснований расце­нивать эти слова как призыв к супруге предъявить свои права на наследство умершего человека, да и вряд ли было у него какое-либо наследство. Сказанное мужем более похоже всего лишь на совет жене исполнить после погребения ее родственника все це­ремонии или обряды, которые совершили бы его дети. Но как бы то ни было, в этих словах выражалось ясное сознание тесной вза­имосвязи между статусом наследника и исполнением погребаль­ных церемоний.

По существовавшему правилу, распорядителем наследствен­ного имущества становился старший по возрасту сын. Однако родитель мог назначить на эту роль не его, а другого сына, более младшего. В этом случае главный наследник все равно считался «старшим сыном», но уже не по возрасту, а по званию.

Подобный порядок наследования не только соответствовал интересам обеспечения культа предков, на котором держалась вся духовная культура древнеегипетского общества, но и спо­собствовал поддержанию в надлежащем состоянии земледелия, составлявшего основу экономики Древнего Египта во все эпохи его исторического развития. Хозяйства египетских земледельцев не раздроблялись на мелкие осколки, но сохранялись как единые производственные комплексы. И при этом у них всегда был глава, объединявший под своим началом всех членов семьи, а нередко и нескольких семей в рамках одного большого хозяйства. Им стано­вился, естественно, «старший сын». Таким образом, не прибегая к майорату, но обеспечивая всех детей долями в наследстве, егип­тяне достигали тех целей, которые в других странах считали воз­можным достичь только жестоким по отношению ко всем млад­шим детям порядком наследования в пользу исключительно стар­шего сына.

Это обстоятельство объясняет, почему сложившийся в Егип­те в эпоху «Старого царства» порядок наследования оказался на редкость живучим и продолжал существовать во все последую­щие эпохи древнеегипетской истории.

Демотический правовой свод Гермополиса, составленный в правление Птолемея II Филадельфа, дал описание привилегий древнеегипетского «старшего сына» при наследовании отцовско­го имущества. Придумать эти привилегии в том виде, в каком они были изложены, законодателю или судье, составителю учебного руководства для судов, вряд ли было невозможно. Очевидно, что указанный правовой свод всего лишь воспроизвел нормы еги­петского обычного права, касавшиеся наследования имущества. Уже само содержание этих норм выдает их старинное происхож­дение¹.

Из их описания в указанном правовом своде видно, что «стар­ший сын» получал все отцовское имущество в порядке естествен­ного наследования, другие же дети могли претендовать на доли в нем только в случае, когда отец делал на этот счет специальное распоряжение. Тогда «старший сын» был обязан выделить своим младшим братьям и сестрам доли. Но из всех наследников толь­ко он мог доказать свое право собственности на полученное по наследству имущество, ссылаясь на то, что оно принадлежало ра­нее его отцу. Другие наследники получали имущество непосредст­венно не от своего отца, но от «старшего брата», у которого соот­ветственно должны были храниться все документы о наследова­нии.

Рассматриваемый правовой свод предусмотрел возможность назначения судом в особых обстоятельствах одной из дочерей в качестве главной распорядительницы наследственным имуще­ством с правом распределить его между своими братьями и се­страми. Однако соответствовало ли такое правило египетскому обычному праву, невозможно установить.

Взгляд на наследственное имущество как на материальное обеспечение культа предков способствовал появлению в Древнем Мгипте уже в самую раннюю эпоху его истории, наряду с наследо­ванием по обычаю и закону, наследственного порядка, похожего на наследование по завещанию. Родитель мог избрать любого че­ловека на роль того, кто возьмет на себя заботу о его посмертной судьбе и передать ему по наследству часть своего имущества. По­лученное таким образом наследственное имущество предназнача­лось для материального обеспечения погребальных церемоний и последующего ухода за могилой, поэтому распоряжение им носи­ло ограниченный характер.

Надпись, обнаруженная в 1890 году в погребении Неконекха, управляющего дворцом царя V династии Менкаухора, правивше­го приблизительно в 2422-2414 годах до н.э., дает основание счи­тать, что некоторые виды имущества вполне можно было уже тог­да передавать в порядке наследования по завещанию. Неконекх получил от его величества два пожалования: храм Хатхора в Рой-енете (Технехе) и могилу царского сановника Кхенуки. Главное их значение заключалось в должности жреца, учрежденной для управления храмом и надзора за погребением. Эту должность и занял Неконекх. Перед смертью он собрал своих детей и назвал в их присутствии наследника данного имущества и сопряженной с ним жреческой должности: на эту роль Неконекх назначил цар­ского писца по имени Хенхатхор¹. Подобным же образом, то есть фактически посредством завещания, смог распорядиться пожа­лованным ему имуществом и Сенуонекх, жрец Усеркары, царя VI династии, правившего примерно в 2337-2335 годах до н.э.²

У египтянина, занимавшего должность в государственном управлении, как правило, имелось имущество, привязанное к ней. А должность он мог передавать по наследству кому угодно. Вме­сте с должностью передавалось и сопряженное с ней имущество. Таким образом, действовавший относительно должности завеща­тельный порядок наследования автоматически распространялся и на имущество. Отцовская же должность отходила, по обыкно­вению, к одному из сыновей. «Пусть моему сыну будет позволе­но наследовать мое положение»¹, — обращался тжати Птаххотеп к царю в преамбуле к своему «Поучению».

Египтянам не было чуждо понимание наследства и в другом его свойстве, а именно: как имущества, которое дает средства для существования их детей. На это указывает существовавший в Древнем Египте обычай распределять наследственное имуще­ство таким образом, чтобы каждому из детей умершего досталась какая-нибудь доля. По словам американского египтолога Клау­са Байера, «практикой египтян не являлась передача имущества только старшему сыну (it was not the practice of the Egyptians to entail estates), и в течение нескольких поколений большое иму­щество обыкновенно разделялось и подразделялось среди детей наследодателей»².

Запись судебной тяжбы, имевшей место в начальный период правления VI династии (примерно в XXIV в. до н.э.), на папиру­се № 9010, который был обнаружен в Элефантине, а ныне хранит­ся в Берлинском музее, показывает, что родитель мог передать все наследственное имущество не детям, а какому-либо посторонне­му человеку для того, чтобы он организовал за счет этого имуще­ства все надлежащие для погребения церемонии и сделал необ­ходимые жертвоприношения, а потом отдал бы его тем, кому оно причиталось в порядке наследования. В данном случае наследода­телем выступил Усер, царский сановник, занимавший должность надзирателя за чужеземцами. После его смерти законные наслед­ники принадлежавшего ему имущества — жена и дети — надея­лись вступить в наследство. Однако человек по имени Себекхо-теп предъявил документ, из которого следовало, что Усер передал ему все наследственное имущество с правомочием распоряжения им на время проведения необходимых погребальных церемоний и обрядов. А поскольку такие церемонии могли длиться доволь­но долго — от нескольких месяцев до года и больше, то было очевидно, что интересы семьи умершего существенно ущемлялись его завещательным распоряжением. В связи с этим старший сын Усера Тжау, который унаследовал его должности, подал в суд иск о признании недействительной передачи отцом наследственного имущества Себекхотепу. Суд, рассмотрев дело, принял следую­щее решение: «Если вышеупомянутый Себекхотеп приведет тро­их добропорядочных свидетелей, хорошо знакомых с этим делом, и которые дадут клятву со словами: "Пусть твоя мощь будет про­тив него, о боже!" относительно этого документа, который явля­ется отражением того, что вышеупомянутый Усер сказал по дан­ному делу, то имущество останется в руках Себекхотепа, так как он привел троих свидетелей, которые могут сказать об этом деле, совершавшемся в их присутствии, что "вышеупомянутый Себек­хотеп является бенефициаром". Если он не приведет этих троих свидетелей, которые могут сказать об этом деле, совершавшемся в их присутствии, тогда все, что принадлежало вышеупомянуто­му Усеру, должно будет остаться с ним, но (скорее) останется с его сыном, царским сановником и надзирателем за чужеземцами, Тжау».

В эпоху «Среднего царства» сохранялся в целом порядок насле­дования имущества, сложившийся в предыдущий период. Тексты завещаний, написанные на папирусах, обнаруженных в 1889 году в Кахуне, показывают, что наследодатель, как и прежде, связывал передававшееся имущество или с передаваемой должностью, или с какими-то похоронными обязанностями.

К первому из названных случаев относится завещание жреца по имени Мери и по прозванию Кеб в пользу своего сына по име­ни Антеф, прозванного Иусенбом, которое было составлено в 39 году правления первого царя XIII династии Аменемхета III (при­близительно в 1810 г. до н.э.). Кеб объявил в нем, что передал сыну свою жреческую должность. «Так как я становлюсь старым, — со­общил он далее в своем завещании, — пусть он с этого момента действует на ней. Что касается того титула на имущество, кото­рый я дал до этого его матери, то он отменяется; что касается мое­го дома на территории Хета..., он — для моих детей, рожденных мне дочерью amisa из kenbeti'n'u» ^l. Далее называлось место распо­ложения дома и добавлялось, что он передается «со всем находя­щимся в нем». В конце завещания был приведен список свидете­лей, в чьем присутствии оно было составлено.

Второй случай передачи имущества по завещанию дает заве­щательное распоряжение жреца Анисенба Уаха. Он получил иму­щество от своего брата Анисенба Анкхрена в 44-й год правления Аменемхета III и примерно через шесть лет передал его своей су­пруге Схефту. «Пусть она отдаст его любому из своих детей, рож­денному от меня, кому только пожелает, — записал Уах в своем завещании. — Я даю ей восточных рабов, четыре персоны, кото­рых мой брат, посвященный служитель надзирателя за работами, Анкхрен, дал мне. Пусть она отдаст их тем из своих детей, кому желает. Что касается моей могилы, пусть меня похоронят в ней с моей супругой, не позволяя никому перемещать в ней землю. Далее, что касается жилища, которое мой брат, доверенный слу­житель надзирателя за работами, Анкхрен, построил для меня, то пусть моя жена обитает там, ссылаясь на мою персону, и не по­зволяя никому выселять себя оттуда». Ниже этой фразы другой рукой было приписано: «Это представитель Гебу, который пусть действует в качестве опекуна моего сына»².

Порядок наследования, который показывают древнеегипет­ские документы, относящиеся к эпохе «Нового царства», скорее всего, существовал еще во времена «Среднего царства», а возмож­но, и в более ранний период, но тогда он не отражался в надписях на монументах и в текстах на папирусах в таких подробностях, как в указанную эпоху. В его основании лежало деление семейного имущества на три категории: 1) имущество мужа, унаследованное им от своих родителей; 2) имущество жены, унаследованное ею от своих родителей; 3) совместное имущество мужа и жены, приоб­ретенное во время брака, из которого 2/3 принадлежало мужу и наследовалось после его смерти детьми, 1/3 — жене и оставалось после смерти мужа у нее¹.

Такое деление семейного имущества гарантировало женщине материальное содержание в случае смерти мужа и без включения ее в число наследников его имущества. И по правилу жена не мог­ла за мужем наследовать (как, впрочем, и муж за ней). Законными наследниками имущества, принадлежавшего ее мужу, были толь­ко дети. Имущество жены также должно было переходить к де­тям. И если у жены не было ни сына, ни дочери, которым она мог­ла бы передать свое имущество, то оно отходило к ее братьям и се­страм, то есть возвращалось в ту семью, откуда женщина пришла к мужу. Подобным же образом имущество мужа, если он умирал бездетным, наследовалось его братьями и сестрами, то есть не до­ставалось его вдове.

На практике складывались нередко ситуации, создававшие для женщины риск остаться после смерти мужа без средств существо­вания. Такое положение могло, например, возникнуть в тех слу­чаях, когда женщина получила небольшую долю в наследстве от своих родителей, а совместной собственности с мужем в сколько-нибудь солидном размере до его смерти нажить не успела. Египет­ское обычное право позволяло выходить из таких ситуаций, не нарушая общих правил наследования.

Муж имел возможность в случаях, если жена оставалась пос­ле его смерти без средств существования, поскольку вынужде­на была отдать все имущество детям, включить в свое завещание оговорку, по которой наследственное имущество переходило к де­тям не сразу, а по истечении некоторого срока. Очевидно, что оно могло оставаться во владении супруги-вдовы до самой ее смерти или до тех пор, пока проблема ее материального обеспечения не решалась каким-либо другим путем.

Еще более тягостная для вдовы ситуация могла возникнуть, если в момент смерти мужа у нее не оказывалось детей. Имуще­ство покойного должно было перейти в этом случае по наследству к его братьям и сестрам, и никакой законной возможности проти­востоять их притязаниям вдова не имела.

Дошедшие до нас юридические документы Древнего Египта показывают, что египтяне были в состоянии найти изящный, то есть не нарушающий закона, выход из таких сложных положений. Об этом свидетельствует, в частности, завещательное распоряже­ние Ненуфер из среднеегипетского поселения Спермеру. Содер­жание указанного документа позволяет датировать его временем правления фараона Рамсеса XI, то есть первой половиной XI века до н.э.

Ненуфер не имела в браке детей, и ее муж Небнуфер, желая гарантировать жене на случай своей смерти материальное содер­жание, решил сделать ее законной наследницей всего их семей­ного имущества. Как ему удалось решить эту сложную проблему, поведала сама Ненуфер, в рассказе о своих наследственных делах, предварявшем текст ее завещания. «Небнуфер, мой муж, составив документ для меня, музыкантши (musician)¹ Сетекха Ненуфер, и сделал меня своим ребенком, и отписал мне все имущество, кото­рым владел, не имея ни сына, ни дочери, кроме меня». Так нача­ла женщина свой рассказ. Далее она привела слова из завещания мужа: «Все имущество, которое я приобрел вместе с ней, я заве­щаю Ненуфер, моей жене, и если <кто-либо> из моих братьев или сестер затеет спор с ней назавтра после моей смерти или позд­нее, и скажет: "Пусть доля моего брата будет отдана мне..."². По­сле приведенных фраз несколько знаков в тексте цитируемого до­кумента оказались по какой-то причине пропущенными, и вслед за пропуском были указано, что данное завещание давалось перед свидетелями и были перечислены их имена.

Все вышеописанное произошло в первый год правления царя Верхнего и Нижнего Египта Рамсеса. Следующее событие, о кото­ром Ненуфер рассказала в своем заявлении, случилось в восем­надцатый год правления Рамсеса XI, в десятый день первого меся­ца наводнения. В этот день Небнуфер и Ненуфер купили рабыню но имени Динихетири, которая родила впоследствии трех детей, одного мальчика и двух девочек. И Ненуфер взяла их на воспи­тание. Ко времени составления рассматриваемого заявления они подросли и, как отмечает Ненуфер, проживая с ней, не делали ей никакого зла. Своих детей у нее так и не появилось, а муж ее умер. Поэтому Ненуфер усыновила мальчика-раба и удочерила двух девочек-рабынь, и эти акты также были осуществлены для того, чтобы предоставить усыновленному и удочеренным детям статус наследников¹. Когда же младший брат Ненуфер по имени Падиу перешел жить в ее дом и женился на своей старшей сестре Таамен-не, то она усыновила и его, и тоже с целью предоставить ему право унаследовать ее имущество.

Последнее завещательное распоряжение Ненуфер гласило: «Как Аммон продолжает жить, так и фараон продолжает жить! Настоящим я делаю людей, имена которых здесь записаны, сво­бодными людьми земли фараона, и если какой-либо сын, дочь, брат или сестра их матери и их отца начнут оспаривать их права, кроме Падиу, моего сына, — так как они на самом деле не явля­ются больше ему слугами, но приходятся ему братьями и детьми, будучи свободными людьми земли фараона, пусть осел изнасилу­ет их самих, их жен, если кто-либо из них назовет кого-нибудь их них слугой. И если мне принадлежат поля в стране, или если мне принадлежит какое-либо имущество в мире, или если мне при­надлежат еще какие-нибудь вещи (?), все это следует разделить между четырьмя детьми с Падиу в их числе. И что касается тех дел, о которых я рассказала, они все целиком вверяются Падиу, моему сыну, который проживал со мной в то время, когда я была ндовой и когда мой муж умер»². В конце данного завещания приводились имена свидетелей, присутствовавших при его состав­лении.

Сохранившиеся завещательные распоряжения, как, впрочем, почти все вообще древнеегипетские частные юридические до­кументы, имеют одну особенность: их письменные тексты пред­ставляют собой записанные устные монологи тех или иных лиц, произносившиеся перед судьями или перед свидетелями. Завеща­ние Ненуфер является в этом смысле вполне типичным по своему стилю документом такого рода. Скорее всего, достаточно распро­страненной была и отраженная в его содержании практика фик­тивных усыновлений для решения наследственно-правовых проб­лем. Иначе трудно объяснить, почему Ненуфер столько раз и со­вершенно свободно прибегала к этой юридической фикции.

Не меньшее значение для понимания того, как древнеегипет­ский институт наследования функционировал на практике, имеет завещание Наунакхте, относящееся к 40-м годам XII века до н.э. Из его текста видно, что завещательное распоряжение делалось наименованной женщиной перед судом из четырнадцати человек, в состав которого входили: два главных работника, два писца, два чертежника, шесть простых рабочих и два окружных чиновника. Все они были заняты на работах по возведению царского погребе­ния. По мнению Ярослава Черни, «это был еще маленький суд, ве­роятно, соответствовавший частному характеру дела»¹.

Наунакхте была женщиной преклонного возраста, нуждав­шейся в уходе, что она и не скрывала в своем завещании. Она была дважды замужем: от первого мужа детей не имела, но от второго мужа у нее было восемь детей: четыре сына — Маайнакхтет, Кен-хикхопшеф, Аменнакхт и Неферхопт — и четыре дочери — Уос-накхте, Маненакхте, Хеншене и Кхануб. Между ними ей и надле­жало разделить наследственное имущество. И как же она его де­лила?

«Но смотрите, — говорила Наунакхте судьям и детям, — я ста­новлюсь старой, и смотрите, они не заботятся обо мне, как я за­ботилась о них. Кто мне помогал, тому я и отдам свое имущество, (но) кто ничего мне не отдавал, тому я не отдам свое имущество»².

Послe этого сообщения она перечислила имена четверых детей, которым решила дать наследственные доли из своего имущества, составлявшего одну треть из совместного с ее вторым мужем иму­щества. В это число вошли все ее сыновья. При этом Наунакхте особо выделила Кенхикхопшефа. «Я дала ему в качестве специаль­ной награды (?) бронзовую раковину для мытья посуды и вдоба-иок — десять мешков пшеницы эмма»¹. Кенхикхопшеф явно был избран своей матерью на роль «старшего сына» — распорядителя наследственным имуществом.

Из всех дочерей Наунакхте решила дать наследственную долю из своего имущества только Маненакхте. Остальным дочерям она заявила, что они не будут участвовать в наследовании ее имуще­ства, но унаследуют лишь то, что им причитается из отцовской собственности. Можно догадаться, что дочери лишились насле­дования из имущества своей матери по той лишь причине, что плохо выполняли свою основную обязанность — не заботились о ней надлежащим образом. Наунакхте не могла лишить их до­лей в имуществе мужа, поскольку, согласно египетским обычаям и законам, участие в разделе наследованного имущества отца яв­лялось неотъемлемым правом всех его детей.

Юридические документы эпохи «Нового царства» показыва­ют, что в египетском наследственном порядке этого времени по-прежнему главным принципом распределения наследства было правило, выражавшееся в формуле: «Пусть имущество отдается

тому, кто хоронит».

«Булакский папирус» зафиксировал спор о родительском на­следственном имуществе между детьми женщины по имени Тге-ми. При его разбирательстве было установлено, что только один сын из них принимал участие в погребении своих родителей. Он и получил все имущество по наследству. Однако его братья (а воз­можно, и сестры) обратились в суд и судились очень долго, при­чем, как следует из указанного документа, уже с сыном своего бра­та, который говорил судьям: «Но смотрите, дети госпожи Тгеми оспаривают это сегодня, чтобы востребовать ее имущество. Но они не хоронили своего отца и не хоронили ее, но до сих пор все еще требуют ее имущества, хотя они не хоронили вместе с моим отцом, когда он хоронил своего отца и свою мать. "Пусть имуще­ство отдается тому, кто хоронит", — гласит закон фараона»¹.

Другой пример — запись, похожая на текст иска, выражаю­щего притязание египтянина по имени Сиваджи, похоронившего свою мать госпожу Тенхаси без помощи своих братьев и сестер, на все наследственное имущество матери. К иску прилагался список понесенных им расходов и просьба к судье: «Мой господин, при­ми это во внимание, чтобы вся ее доля была отдана мне, потому что я заботился о ней, когда она умерла»².

Выраженное в завещании Наунакхте стремление престаре­лой женщины увязать распределение долей из своего имущества между наследниками со степенью их заботы о ней было настолько распространенным в Древнем Египте, что его вполне можно счи­тать традицией. Надпись на стеле, обнаруженной в 1938 году при раскопках храма Аммона в древнеегипетском административном центре Западная Амара (Amarah West), зафиксировала соглаше­ние матери, сына и дочери, по которому «мать и сын отказывают­ся от всех притязаний на отцовское имущество (отец, очевидно, умер) в пользу дочери на условии, что последняя будет поддержи­вать свою мать в ее старости» Сформировавшиеся в течение III и II тысячелетий до н.э. на основе религиозных традиций, норм обычного права и частично законов правовые основы древнеегипетского наследования сохра­нялись на протяжении всего первого тысячелетия до н.э.

Документальные материалы, отражающие экономическую жизнь Древнего Египта в первые два тысячелетия существования его государственности, дают лишь отрывочные и весьма скудные сведения о том, как осуществлялось в этой стране правовое ре­гулирование имущественных отношений. Основная масса дошед­ших до нас древнеегипетских правовых узаконений и судебных решений, касавшихся имущественных отношений, а также до­кументов, оформлявших вещные права и сделки, относится к пер­вому тысячелетию до н.э. При этом большая их часть приходится на период правления в Египте династии Птолемеев.

Тексты надписей, относящихся к эпохе «Старого царства», по­казывают, что значительное количество земельных угодий нахо­дилось в распоряжении царей, сановников и храмов. Но основ­ную массу землевладельцев составляли простые египтяне, сами обрабатывавшие свои поля.

На характер правового регулирования земельных отношений в Древнем Египте большое влияние оказывала зависимость еги­петского земледелия от разливов Нила. Уровень воды в реке еже­годно варьировался: соответственно менялись размеры и каче­ство засеваемых зерновыми культурами полей. Это не могло не порождать частых и многочисленных споров между землевла­дельцами. Но очевидно, что царское законодательство не могло стать в этих условиях сколько-нибудь эффективным инструмен­том их урегулирования: наиболее подходящим средством упоря­дочения земельных отношений неизбежно становились в данном случае обычаи и местные общинные объединения. В оттоман­ском Египте, отмечает Кристофер Аир, вследствие зависимости земледелия от наводнений нормой был «коммунальный стиль зе­мельного держания»¹. О социальной организации простых земле­владельцев в Древнем Египте почти не сохранилось сведений, но можно предположить, что в древности в этой стране действовал такой же способ регулирования земельных отношений, какой су­ществовал в Средние века, то есть опирающийся на местные обы­чаи и общинные объединения.

Должностные лица государственного управления, получавшие земельные участки от монархов в качестве вознаграждения за служ­бу, тоже не были свободны в распоряжении ими. Их вещные права оказывались в данном случае привязанными к их должности.

Ограниченный характер носило и распоряжение земельны ми участками, которые предоставлялись царями для возведения культовых сооружений -- храмов, пирамид, обыкновенных по гребений, стел и т.д.

Обремененность прав на недвижимость личными, семейны­ми, общинными, служебными обязательствами препятствовала развитию торговли земельными участками и домами. Тем не ме­нее, случаи их продаж имели место, причем с самого начала эпохи «Старого царства». Об этом свидетельствует, например, надпись, обнаруженная археологами в одном из погребений времен прав­ления IV династии, которая гласит, что сановник по имени Мет-жен «получил за эквивалент поле размером 200 аруров¹...»². Дру­гая надпись, датируемая более поздним временем, содержит сооб­щение: «Я получил этот дом за эквивалент у писца Tntj, после чего дал ему за это 10 sn.tj»³. Из смысла этих фраз очевидно, что выра­жение «получил за эквивалент» означает «купил».

Джеймс Брэстед привел в своем собрании «Древних докумен­тов Египта» надпись из могилы Сенени, жреца времен правления царей VI династии Пепи I, Мернеры и Пепи II. Некоторые фразы в ней оказались стертыми, но те, которые сохранились, американ­ский египтолог прочитал следующим образом: «Что касается это­го поля, которое я передал..., которое я отдал моей возлюбленной жене Диснек, [это ее] подлинное [владение. Что касается каких-либо лиц], которые отберут его у этой Диснек, они будут...⁴ за это великим богом, господином небес, и я схвачу их [подобно] дикой птице, я [теперь]... и превосходный дух»⁵. В надписи не были названы ни местоположение подаренного поля, ни его размер. Но из ее содержания очевидно, что земельный участок, о котором здесь идет речь, принадлежал исключительно Сенени.

Приведенные тексты о покупке и дарении земли показывают, что такие сделки совершались, как правило, писцами или жреца­ми, то есть лицами, которые не являлись землевладельцами. Есть основания считать, что именно в их среде впервые зародились представления о том, что земля может являться индивидуальной собственностью и быть объектом торгового оборота.

От периода политической раздробленности, наступившего после распада государства эпохи «Старого царства», сохранились надписи, свидетельствующие, что право собственности на землю, полученную по наследству от отца, оформлялось документами. Так, на стеле в Западных Фивах было начертано: «Я скрепил печа­тью (документ) на большое поле, отошедшее мне в качестве доли из отцовского владения».

Надписи, относящиеся ко времени правления XI и XII дина­стий, показывают, что в тогдашнем Египте распространенным яв­лением были пожалования царями земельных угодий сановникам за службу.

В эпоху «Среднего царства» получила развитие практика сда­чи индивидами своих земельных участков в аренду, причем, как показывает содержание документов, без всякого разрешения со стороны властей³. Это означает, что вещные права получили к тому времени более определенное выражение, а правомочия ин­дивидов по распоряжению землей приблизились к полномочиям собственника. В египетском обществе появились предпринима­тели, которые стали получать доход за счет передачи земельных участков в аренду и, с другой стороны, такие земледельцы, кото­рые считали вполне выгодным арендовать землю.

Об этом свидетельствуют обнаруженные в сезоне 1921-1922 годов в погребальном комплексе тжати Ипи в Фивах американ­ским египтологом Гербертом Уитлоком четыре письма и три от­чета, написанные Хеканакхте, слугой тжати Ментухотпа I по име­ни Ипи. Все эти документы датируются периодом между маем и октябрем восьмого года правления Ментухотпа II (приблизитель­но 2002 г. до н.э.)¹. Наиболее ценные сведения содержатся в двух письмах, написанных Хеканакхте к своим домочадцам в Небе-сит, располагавшийся немного южнее Фив², и в коротком письме-сообщении к надзирателю за дельтой Нила по имени Хрунуфе³.

В первом из своих писем, адресованных сыну Мерису, Хека­накхте писал: «Что касается всего того, что получится в результа­те прихода воды на наши поля, именно тебе следует их тщатель­но обработать и всем моим людям делать то же вместе с тобой. Я возлагаю на тебя ответственность за это. Будь энергичным в об­работке земли! Будь внимательным! Мои семена должны быть со­хранены; вся мое имущество должно быть сохранено. Я возлагаю на тебя ответственность за это. Заботься о моем имуществе»⁴. Да­лее Хеканакхте поручал сыну найти десять аруров земли, которую можно арендовать для посевов пшеницы, и столько же земли, что­бы взять в аренду для выращивания ячменя.

Содержание писем показывает, что в Египте того времени, в ре­гионе, прилегавшем к Фивам, для земледельца среднего достатка в случае, когда состав его семьи позволял обрабатывать больше земли, чем у него имелось ее, выгоднее было не покупать землю, но брать земельные участки в аренду. Почему? Ведь покупка зем­ли была довольно легким делом. По словам Клауса Баера, «инди­виды могли покупать землю в тот период, по крайней мере в той мере, в какой это было законно, так же легко, как и в течение Ста­рого царства или позднего Среднего царства, для которого част­ная собственность на пахотную землю вполне документирована»¹. Думается, самое вероятное объяснение поведению Хеканакхте, который, имея средства на покупку земли, предпочитал брать ее в аренду, заключается в рискованности египетского земледелия, зависевшего от разливов Нила. При таком положении вложенные в покупку земельного участка средства могли не окупиться. Арен­да оказывалась более надежным предприятием, гарантировавшим получение дохода, хотя и меньшего, чем при обработке собствен­ной земли. При этом наиболее целесообразным сроком аренды считался один год — от разлива до разлива Нила.

Письма Хеканакхте показывают, что древнеегипетские земле­дельцы среднего достатка более выгодным для себя считали в его время накапливать богатство не земельными угодьями, но сереб­ром, зернами пшеницы, маслом, скотом. Такое поведение дик­товалось, по всей видимости, нежеланием состоятельных земле­дельцев привлекать к накопленным ими материальным ценно­стям внимание властей. В случае покупки земледельцами новых земельных участков этого было бы не избежать, со всеми вытека­ющими отсюда последствиями.

Распространение в сфере землепользования арендных отно­шений размывало общинные узы в распоряжении землей и сти­мулировало развитие индивидуальной собственности на земель­ные участки. Но больше всего этому способствовало становление в Древнем Египте системы налогообложения, привязанной к зе­мельным участкам. Государственная власть была заинтересована в закреплении их за отдельными индивидами, поскольку это об­легчало сбор налогов².

Однако, с другой стороны, неразвитость товарно-денежных отношений в древнеегипетском обществе, отсутствие чеканки мо­нет препятствовали широкому развитию практики торговли зем­лей. Земельные участки чаще всего становились в этих условиях предметом не купли-продажи, а обмена.

В качестве примера здесь можно привести документ о сдел­ке с землей, начертанный иератикой на одном из папирусов, хра­нящихся в Берлинском музее¹. Его первые фразы похожи на пре­амбулу контракта. Из них видно, что он был составлен во второй год правления Аменхотепа IV. Основной же текст документа бо­лее похож на сообщение о свершившейся сделке, чем на статьи контракта. В нем говорится: «Сегодня вновь обратился Небмехи к Месуа, главе пастухов рогатого скота, [говоря]: "Дай мне одну корову как цену 3-х аруров поля"². Тогда Месуа [дал] ему корову, [что] составляет ¹Л дебен³, перед многими свидетелями: перед Ях-месом и сыном его Небамоном, перед Ичучу и его сыном Иуфан-хом, перед Хай, перед Нану». После этих слов стоит пометка: «Со­ставлено писцом Чучу в этот день»⁴.

О характере древнеегипетского землевладения, сложившегося в эпоху «Нового царства», можно судить на основании записанно­го на папирусе Уилбуа кадастрового обзора полей в долине Нила, протяженностью около 150 км: от окрестностей современного города Эль-Минья до Фаюма¹. Все содержание этого обзора, дати­руемого четвертым годом правления Рамсеса V (приблизительно 1142 г. до н.э.), изложено в двух обширных документах: один из них дает описание земель, принадлежавших царю и храмам, с ука­занием размера получаемого с них налога. Другой описывает цар­ские земли, переданные в пользование различным должностным лицам, с обозначением имени и титулов каждого из них².

Из этих описаний видно, что на полях, принадлежавших царю, храмам и сановникам, трудилось большое число мелких землев­ладельцев, арендовавших у них земельные участки. При этом оче­видно, что аренда не была безвозмездной. Таким образом, полу­чалось, что права царя, храмов и сановников на земельные уго­дья сводились в сущности к праву получения налогов и доходов с производителей, которые их обрабатывали и которые являлись настоящими их держателями.

Зафиксированный указанными кадастровыми описаниями факт наличия в распоряжении храмов огромных массивов земель во многом позволяет объяснить возвышение древнеегипетско­го жречества в древнеегипетском обществе во времена, последо­вавшие за эпохой «Нового царства». На правовом регулировании земельных отношений эта перемена сказалась самым непосред­ственным образом.

В эпоху «Новейшего царства», в X веке до н.э., в условиях, когда верховная государственная власть ослабла и резко возрос политический вес жрецов, сделки с землей стали все чаще удосто­веряться в храмах.

Одним из наиболее интересных свидетельств этому являют­ся две надписи: на стене и на поверхности десятого пилона храма Аммона в Карнаке. В первой из них описывается обращение до­чери последнего фараона XXI династии Псусенна II, которую зва­ли именем, звучавшим примерно как «Мааткаре», к богу Аммону, к его супруге Мут и к их сыну Кхонсу с просьбой подтвердить ее право собственности на земельные угодья, приобретенные покуп­кой. Во второй надписи рассказывается о таком же случае, но происходившем с женщиной по имени Хентоуе, отец которой был, по всей видимости, чиновником, жрецом и писцом.

Согласно тексту этой надписи она обращалась к богу Аммону со следующими словами: «Мой добрый господин, что касается указа, который Аммон-Ра, царь богов, издал относительно част­ных полей, которые Хентоуе получила покупкой в регионе па­хотной земли нома...»¹. Название нома и ряд других слов в рас­сматриваемой надписи оказались стертыми, однако основное ее содержание сохранилось и из него видно, что Хентоуе опасалась непризнания ее сделки другими людьми и оспаривания со сторо­ны кого-либо. Бог Аммон, богиня Мут и бог Кхонсу через посред­ство оракула подтвердили законность данной сделки и обещали женщине, купившей землю, свою защиту².

Что же касается Мааткаре, то, как показывает содержание над­писи, боги ответили ей, через посредство оракула: «Мы убьем всех людей любого рода целой страны, будь они мужчинами или жен­щинами, если они будут оспаривать какое-либо имущество, [ко­торое Мааткаре, дочь царя Псусенна приобрела покупкой] в юж­ной стране, вместе с вещами каких бы то ни было родов, которые люди той страны продали ей»³.

Элэн Гардинер, изучавший рассматриваемые надписи, отметил в статье, посвященной их переводу и анализу: «То, что Хентоуе получила, по крайней мере, часть своих владений посредством покупки, ясно из применения недвусмысленного глагола "swn", не может быть никакого сомнения в том, что "in m snnw" (в надпи­си) Мааткаре орфографически ошибочный вариант той же самой фразы»⁴. Таким образом, в эпоху «Новейшего царства» в египет­ском языке существовал уже и особый термин для обозначения покупки земли. Это означает, что продажи и покупки земельных участков стали вполне распространенным в древнеегипетском об­ществе явлением.

При этом следует отметить, что правовые формы земельных отношений на всем протяжении истории Древнего Египта остава­лись весьма расплывчатыми. Право собственности не отличалось от владения настолько, чтобы эти правовые формы можно было отличить одну от другой. Для их обозначения в древнеегипетском языке так и не сложилось четких терминов. Более того, в демоти-ке, которая была более приспособлена для выражения юридиче­ских категорий по сравнению с иератикой и тем более с иерогли-фикой, право собственности и владение назывались одним и тем же термином. Между тем право индивидуальной собственности на землю, безусловно, существовало в Древнем Египте: на это ука­зывают хотя бы факты продаж земельных участков. Отсутствие четких терминов для обозначения той или иной правовой формы не всегда свидетельствует о ее отсутствии: причины неразвитости понятийного и терминологического аппарата могут быть связа­ны со сложившимися в том или ином государстве особенностями правового регулирования имущественных отношений.

В Древнем Египте верховная государственная власть вмеши­валась в регулирование земельных отношений только для того, чтобы обеспечить сбор налогов и доходов с землевладельцев и земледельцев в необходимом количестве, а также гарантировать регулярное поступление их в государственную казну. Поэтому ее регулирующая функция сводилась в целом лишь к надзору за производством и распределением сельскохозяйственной продук­ции, поддержке производителя, если она требовалась. Цари дер­жали огромный штат служащих, собиравших сведения о земель­ных участках, их размерах, плодородии, о видах выращиваемой на них продукции, ее количестве и т. д. Все эти сведения необхо­димы были монархам исключительно для того, чтобы знать, какое количество налогов и доходов можно будет собрать с земельных угодий страны. Вопрос о том, кому принадлежат те или иные зе­мельные участки, и