2013-12-28
1019
Поэт, критик, (12 июля 1792- 1878). Писал мемуарные очерки (Допотопная или допожарная Москва, Московское семейство старого быта, характеристические заметки и воспоминания о графе Растопчине), вел записные книжки, в которых фиксировал не только важные события личной и общественной жизни, но и анекдоты, мимолетные разговоры, размышления, бытовую хронику, документы. Опубликовал под названием «Старая записная книжка».
Родился в семье образованного человека. Он участвовал в Отечественной войне, в Бородинском сражении, основал Арзамас, получил место чиновника особых поручений при Минфине. Умер от нервного заболевания в Баден – Бадене.
Стихи: негодование, Русский Бог, Три века поэтов, Я пережил многих, поминки.
Белинский:«Он действовал как поэт и как критик, и в обоих случаях деятельность его всегда вызывалась каким-нибудь обстоятельством. Все стихотворения его - то, что французы называют pieces de circonstance{Стихотворения на случай. - Ред.}. Общий характер их - светский, салонный; но между ними некоторые показывают в поэте живого свидетеля вечера жизни Державина, воспитанника Карамзина, друга Жуковского и Батюшкова. Как автор двух статей критического содержания - "О характере Державина" и "О жизни и сочинениях Озерова", князь Вяземский более замечателен, нежели как поэт. В этих статьях он является критиком в духе своего времени, но без всякого педантизма, судит свободно, не как ученый, а как простой человек с умом, вкусом и образованием, и излагает свои мысли с увлекательным жаром и красноречием, изящным языком. С появления Пушкина для князя Вяземского настала новая эпоха деятельности: стихотворения его, не изменившись в духе, изменились к лучшему в форме, а прозаические статьи его (как, например, разговор классика с романтиком, вместо предисловия к "Бахчисарайскомуфонтану") много способствовали к освобождению русской литературы от предрассудков французского псевдоклассицизма»Отрывок «Из письма к Вяземскому», кот. П. написал в 1825 г.:
«Сатирик и поэт любовный,
Наш Аристип и Асмодей,
Ты не племянник Анны Львовны,
Покойной тётушки моей.
Писатель нежный, тонкий, острый,
Мой дядюшка – не дядя твой,
Но, милый, - музы наши сёстры,
Итак, ты всё же братец мой»
Ещё:
Вяземский обращается к общественно-полит. темам. В своих критич. статьях В. выступал защитником и истолкователем прогрессивного романтизма в рус. лит. (я не романтик, я представитель прогрессивной молодежи…). Но с появлением новых демокр. сил отказался от былого свободомыслия и перешел в лагерь реакционеров… упадок творчества, надо понимать передовые течения рус. реализма.
До этого В. решал важные задачи рус. лит. весьма успешно. Его лит. полемика – острые эпиграммы – с эпигонами классицизма была весьма действенной в борьбе с архаистами. Он способствовал сближению поэзии с реальностью, с миром конкретных чел. переживаний. Желание добавить в поэзию еще немного «рус. краски» сближало его с рев. романтиками. Его полит. вирши вошли в состав той гражд. поэзии, кот. появилась после Пушкинских опусов на вольнолюбивые темы. Его полит. убеждения были связаны с тем, что во время службы в Варшаве он переобщался с польской интеллигенцией, всячески опускавшей самодержавие. Так что В. сильно ратовал за освобождение крестьян, сочувствовал передовому общественному движению и ругал политику правительства.
Хоть он и был участником романтического движения, в своей поэзии стоял на позициях прогрессивного, но не рев. романтизма.
В 1824 в «Полярной звезде» вышла половина его опуса «Петербург»(1818). Там В. признавал «слепое самовластье» причиной «народных бед» и высказывал Прусенкову(надежду) на освобождение крестьян, мечтал, что когда-нибудь поэт все-таки будет «свободный гражданин свободныя земли», но ошибся… изменений общественного устройства ждал от самого царя!
Ближе всего к гражданской лирике рев. романтизма Вяз. подошел в стихе «Негодование» (1820), направленном против реакционной политики самодержавия и крепостнического гнета, где говорил, что «загорится… день торжества и казни», и что свобода разорвет «рукой могущей насильства бедственный устав». Но и здесь он в качестве гарантии свободы опять же уповал на идею «союза между гражданами и троном». А такого не было. И его поэзия не вошла в русло рев. романтизма.
Последним виршем В., отразившим его оппозиционные настроения была сатира «Рус. бог» (1828), кот. была напечатана некстати разбуженным декабристами Герценом в 1854, впечатлившая даже Маркса. А потом начался закат его творчества.
Своеобразие В. среди поэтов пушкинского времени заключалось в его стремлении создать «поэзию мысли» (его собственное определение). Это не в смысле философских раздумий, а прежде всего в смысле соц. и полит. мысли, для кот. поэт искал необходимую форму «метафизического» (Пушкин так сказал) языка.
Вяз. писал: «Поэту должно искать иногда вдохновения в газетах», и затрагивая «газетные» темы, создал новый жанро стихотв. фельетона – «Коляска», «Зимние карикатуры», «Станция»
1825 - 1828 – вводит в стихи газетно-бытовую речь:
«Хозяйство, урожай, плоды земных работ,/В народном бюджете вы светлые итоги,/Вы капитал земли стремите в оборот,/Но жаль, что портите вы зимние дороги»
Это было выражением общего стремления В. порвать с условно-поэтическим стилем элегического романтизма и найти нац.-конкретные формы худ. выражения. Здесь пути Пушкина и Вяз. сближались, недаром эпиграф для «Евгения Онегина» взят именно из его творчества –
«И жить торопится, и чувствовать спешит» («Первый снег» 1819),
хотя описывая в романе простую природу, Пушкин в какой-то мере пародировал именно Вяз. с его склонностью к роскошным пейзажам. Так что и в худ. методе связь поэтов была недолгой и неполной.
13.2. Тема поэта и искусства поэзии в творчестве Пушкина (лирика, «Евгений Онегин»)
Каждый поэт размышляет о назначении своего творчества. А.С. Пушкин, которому была присуща огромная творческая сила, фантазия, очень интересное миропонимание и ощущение себя в этом мире, не мог не задуматься на тему поэта и поэзии.
Ещё в юности он написал стихотворение «Другу стихотворцу» (1814) и в нём размышлял о жизни поэтов – он сознавал, что «Их жизнь – ряд горестей, гремяща слава – сон», но всё равно ступил на этот путь. У него была цель.
В стихотв. «Лицинию» (1815) он заявил: «В сатире праведной порок изображу И нравы сих веков потомству обнажу». Уже здесь мы частично видим образ поэта у Пушкина: вольнолюбив, честен.
Затем, после Лицея, в 1817 году, в оде «Вольность» П. написал: «…Хочу воспеть Свободу миру, На тронах поразить порок… Тираны мира! Трепещите! А вы, мужайтесь и внемлите, Восстаньте, падшие рабы! Увы! Куда ни брошу взор – Везде бичи, везде железы, Законов гибельный позор, Неволи немощные слёзы; Везде неправедная Власть В сгущённой мгле предрассуждений Воссела – Рабства грозный Гений и Славы роковая страсть. Лишь там над царскою главой Народов не легло страданье, Где крепко с Вольностью святой Законов мощных сочетанье… И днесь учитесь, о цари: Ни наказанья, ни награды, Ни кров темниц, ни алтари Не верные для вас ограды. Склонитесь первые главой Под сень надёжную Закона, И станут вечной стражей трона Народов вольность и покой» - в свои 18 лет Пушкин тогда понимал то, чего не могут понять сейчас многие и более взрослые люди.
То есть,сначала П. больше писал о любви, дружбе, призывал к восстаниям против тирании. Потом понял, что цель у поэта другая - вдохновлять, направлять духовно и, что рано людей призывать к буре: они не готовы.
В 1821 году П. написал стихотв. «К моей чернильнице»:
«Подруга думы праздной,
Чернильница моя;
Мой век разнообразный
Тобой украсил я.
Как часто друг веселья
С тобою забывал
Условный час похмелья
И праздничный бокал;
Под сенью хаты скромной,
В часы печали томной,
Была ты предо мной
С лампадой и мечтой.
В минуты вдохновенья
К тебе я прибегал
И музу призывал
На пир воображенья…»
Видно, как П. любил своё творчество и, что оно было для него и развлечением, и украшением жизни и способом выражения того, о чём он мечтал. В 1822 году в стихотворении «Таврида» он писал:
«Мечты поэзии прелестной,
Благословенные мечты!
Люблю ваш сумрак неизвестный
И ваши тайные цветы»
В этом же году он написал «Послание к цензору», направленное против цензора А.С. Бирукова, в котором говорит, каким должен быть цензор:
«Угрюмый сторож муз, гонитель давний мой,
Сегодня рассуждать задумал я с тобой.
Не бойся: не хочу, прельщённый мыслью ложной,
Цензуру поносить хулой неосторожной…
Так, цензор мученик; порой захочет он
Ум чтеньем освежить; Руссо, Вольтер, Бюффон,
Державин, Карамзин манят его желанье,
А должен посвятить бесплодное вниманье
На бредни новые какого-то враля…
Но цензор гражданин и сан его священный:
Он должен ум иметь прямой и просвещенный;
Он сердцем почитать привык алтарь и трон;
Но мнений не теснит и разум терпит он.
Блюститель тишины, приличия и нравов,
Не преступает сам начертанных уставов,
Закону преданный, отечество любя,
Принять ответственность умеет на себя;
Полезной Истине пути не заграждает,
Живой поэзии развиться не мешает.
Он друг писателю, пред знатью не труслив,
Благоразумен, твёрд, свободен, справедлив.
А ты, глупец и трус, что делаешь ты с нами?
Где должно б умствовать, ты хлопаешь глазами;
Не понимая нас, мараешь и дерёшь;
Ты чёрным белое по прихоти зовёшь…»
В лицейские годы Пушкин относился к творчеству легко: поэт – дар от Бога, а после Лицея он стал очень сильно ценить свободу творчества. Об этой свободе и в стихотв. «Послание к цензору»
Во время Михайловской ссылки П. пишет:
«Поэзия, как ангел-утешитель,
Спасла меня, и я воскрес душой»
В Михайловском он написал и строки:
«…Издревле сладостный союз
Поэтов меж собой связует:
Они жрецы единых муз;
Единый пламень их волнует;
Друг другу чужды по судьбе,
Они родня по вдохновенью…»
И там же – стихотв. «Разговор книгопродавца с поэтом», где размышления о назначении поэзии, строки:
«…Я время то воспоминал,
Когда, надеждами богатый,
Поэт беспечный, я писал
Из вдохновенья, не из платы…» (поэт)
и
«…Она одна бы разумела
Стихи неясные мои;
Одна бы в сердце пламенела
Лампадой чистою любви.
Увы, напрасные желанья!
Она отвергла заклинанья,
Мольбы, тоску души моей:
Земных восторгов излиянья,
Как божеству, не нужно ей» (поэт)
и
«Итак, любовью утомлённый,
Наскуча лепетом молвы,
Заранее отказались вы
От вашей лиры вдохновенной.
Теперь, оставя шумный свет,
И муз, и ветреную моду,
Что ж изберёте вы?» (книготорговец)
и
«Свободу» (поэт)
и
«…Не продаётся вдохновенье,
Но можно рукопись продать…» (книготорговец), уславливаются…
Интересно стихотворение 1825 года «Прозаик и поэт»:
«о чём, прозаик, ты хлопочешь?
Давай мне мысль какую хочешь:
Её с конца я завострю,
Летучей рифмой оперю,
Взложу на тетиву тугую,
Послушный лук согну в дугу.
А там пошлю наудалую,
И горе нашему врагу!»
Это намёк на то, что при помощи творчества можно разоблачать врагов.
В 1825 г. П. пишет стихотв. «Андрей Шенье», в котором строки:
«Гордись и радуйся, поэт:
Ты не поник главой послушной
Перед позором наших лет;
Ты презрел мощного злодея;
Твой светоч, грозно пламенея,
Жестоким блеском озарил
Совет правителей бесславных;
Твой бич настигнул их, казнил
Сих палачей самодержавных…»
Так звучит любимая пушкинская идея: смысл жизни в поэзии, восславившей свободу.
В стихотв. «Пророк» (1826) П. излагает свой взгляд на обязанности и призвание поэта\6 он призван не только предсказывать будущее, но защтщать и отстаивать истину. При помощи библейской символики П. показывает процесс постепенного превращения поэта в пророка. Посланник Бога Сераим помогает ему прозреть и наделяет его способностью предвидеть. Призвание поэта – «глаголом жечь сердца людей» Путь поэта-пророка ответственен, опасен, суров и труден, но ему предназначена великая миссия, он полон веры. Слово – оружие поэта:
«Духовной жаждою томим,В пустыне мрачной я влачился,
И шестикрылый Серафим
На перепутье мне явился.
Перстами легкими, как сон,
Моих зениц коснулся он:
Отверзлись вещие зеницы,
Как у испуганной орлицы.
Моих ушей коснулся он,
И их наполнил шум и звон:
И внял я неба содроганье,
И горний ангелов полет,
И гад морских подводный ход,
И дольней розы прозябанье.
И он к устам моим приник
И вырвал грешный мой язык,
И празднословный, и лукавый,
И жало мудрое змеи
В уста замерзшие мои
Вложил десницею кровавой.
И он мне грудь рассек мечом,
И сердце трепетное вынул,
И угль, пылающий огнем,
Во грудь отверстую водвинул.
Как труп, в пустыне я лежал,
И Бога глас ко мне воззвал:
"Восстань, Пророк, и виждь, и внемли,
Исполнись волею Моей,
И обходя моря и земли,
Глаголом жги сердца людей!"»
В стихотворениях «Поэт», «Поэту», «Поэт и толпа» П. отстаивает свои убеждения, своё право на независимость суждений.
В 1827 г. П. пишет стихотворение «Поэт»:
«Пока не требует поэта
К священной жертве Аполлон,
В заботах суетного света
Он малодушно погружен;
Молчит его святая лира;
Душа вкушает хладный сон,
И меж детей ничтожных мира,
Быть может, всех ничтожней он.
Но лишь божественный глагол
До слуха чуткого коснется,
Душа поэта встрепенется,
Как пробудившийся орел.
Тоскует он в забавах мира,
Людской чуждается молвы,
К ногам народного кумира
Не клонит гордой головы;
Бежит он, дикий и суровый,
И звуков и смятенья полн,
На берега пустынных волн,
В широкошумные дубровы...»
В 1828 г. п. пишет:
«Рифма, звучная подруга
Вдохновенного досуга,
Вдохновенного труда,
Ты умолкла, онемела;
Ах, ужель ты улетела,
Изменила навсегда!
В прежни дни твой милый лепет
Усмирял сердечный трепет,
Усыплял мою печаль,
Ты ласкалась, ты манила
И от мира уводила
В очарованную даль.
Ты, бывало, мне внимала,
За мечтой моей бежала,
Как послушная дитя;
То, свободна и ревнива,
Своенравна и ленива,
С нею спорила, шутя…»
В этом же году он пишет стихотв. «Поэт и толпа», в котором рисует проблему: толпа чувствует, что поэзия тревожит её, но не понимает, какая польза от поэзии, считает, что её право – учить поэта; поэт не желает договариваться с чернью. Примечательно, что П. не весб народ называет чернью, разделяя понятия «народ» и «толпа»:
«Поэт по лире вдохновенной
Рукой рассеянной бряцал.
Он пел — а хладный и надменный
Кругом народ непосвященный
Ему бессмысленно внимал.
И толковала чернь тупая:
„Зачем так звучно он поет?
Напрасно ухо поражая,
К какой он цели нас ведет?
О чем бренчит? чему нас учит?
Зачем сердца волнует, мучит,
Как своенравный чародей?
Как ветер песнь его свободна,
Зато как ветер и бесплодна:
Какая польза нам от ней?“»
Поэт
«Молчи, бессмысленный народ.
Поденщик, раб нужды, забот!
Несносен мне твой ропот дерзкой,
Ты червь земли, не сын небес;
Тебе бы пользы всё — на вес
Кумир ты ценишь Бельведерской.
Ты пользы, пользы в нем не зришь.
Но мрамор сей ведь бог!... так что же?
Печной горшок тебе дороже:
Ты пищу в нем себе варишь.
Чернь
Нет, если ты небес избранник,
Свой дар, божественный посланник,
Во благо нам употребляй:
Сердца собратьев исправляй.
Мы малодушны, мы коварны,
Бесстыдны, злы, неблагодарны;
Мы сердцем хладные скопцы,
Клеветники, рабы, глупцы;
Гнездятся клубом в нас пороки.
Ты можешь, ближнего любя,
Давать нам смелые уроки,
А мы послушаем тебя.
Поэт
Подите прочь — какое дело
Поэту мирному до вас!
В разврате каменейте смело,
Не оживит вас лиры глас!
Душе противны вы как гробы.
Для вашей глупости и злобы
Имели вы до сей поры
Бичи, темницы, топоры; —
Довольно с вас, рабов безумных!
Во градах ваших с улиц шумных
Сметают сор, — полезный труд!
Но, позабыв свое служенье,
Алтарь и жертвоприношенье,
Жрецы ль у вас метлу берут?
Не для житейского волненья,
Не для корысти, не для битв,
Мы рождены для вдохновенья,
Для звуков сладких и молитв.»
В 1830 г. П. пишет сонет «Поэту» - о подвиге, мужестве перед лицом толпы, которая бранит поэта, плюёт на алтарь, где горит священный огонь поэзии:
«Поэт! не дорожи любовию народной.
Восторженных похвал пройдёт минутный шум;
Услышишь суд глупца и смех толпы холодной,
Но ты останься твёрд, спокоен и угрюм.
Ты царь: живи один. Дорогою свободной
Иди, куда влечёт тебя свободный ум,
Усовершенствуя плоды любимых дум,
Не требуя наград за подвиг благородный.
Они в самом тебе. Ты сам свой высший суд;
Всех строже оценить умеешь ты свой труд.
Ты им доволен ли, взыскательный художник?
Доволен? Так пускай толпа его бранит
И плюет на алтарь, где твой огонь горит,
И в детской резвости колеблет твой треножник.»
В 1836 году П. написал своё известное стихотв.:
«Я памятник себе воздвиг нерукотворный,
К нему не зарастёт народная тропа,
Вознёсся выше он главою непокорной
Александрийского столпа.
Нет, весь я не умру - душа в заветной лире
Мой прах переживёт и тлeнья убежит -
И славен буду я, доколь в подлунном мире
Жив будет хоть один пиит.
Слух обо мне пройдёт по всей Руси великой,
И назовёт меня всяк сущий в ней язык,
И гордый внук славян, и финн, и ныне дикий
Тунгус, и друг степей калмык.
И долго буду тем любезен я народу,
Что чувства добрые я лирой пробуждал,
Что в мой жестокий век восславил я свободу
И милость к падшим призывал.
Веленью бoжию, о муза, будь послушна,
Обиды не страшась, не требуя венца;
Хвалу и клевету приeмли равнодушно
И не оспаривай глупца.»
Написанное за год до смерти, оно как бы подытоживает всё то, что дал людям поэтический талант П. В первой строфе подчёркивается народность творчества П., предсказывается его известность. В четвёртой строфе – основная мысль стихотв. – оценка творчества поэта. Он заслужил право на бессмертие тем, что «чувства добрые… лирой пробуждал»
Роман «Евгений Онегин» создавался Пушкиным в течение 8 лет (с 1823 по 1831). Это общественно-бытовой роман, мы постоянно ощущаем присутствие поэта, который показывает свое отношение ко всему, о чем он рассказывает, дает оценку героям, их поведению и поступкам. Это роман о жизни, современной Пушкину. Субъективное авторское, порой даже автобиографическое сквозит в образах. Он не сливает с себя ни с одним из героев. Уже в 1 главе П. подчеркивает, что Онегин не являлся его автопортретом:
«Всегда я рад заметить разность
Между Онегиным и мной,
Чтобы насмешливый читатель
Или какой-нибудь издатель
Замысловатой клеветы,
Сличая здесь мои черты,
Не повторял потом безбожно,
Что намарал я свой портрет,
Как Байрон, гордости поэт,
Как будто нам уж невозможно
Писать поэмы о другом,
Как только о себе самом»
В шутливой форме дана декларация субъективно – романтического метода Байрона, который Пушкин начал применять в 1823г.- метод объективного изображения героя. Открывается внутренним монологом главного лица. Это человек острой мысли, скептик, эгоист, лицемер. Отношение его к дяде заимствовано из басни Крылова: «Осел был самых честных правил». Характер типичный русский, т.к. свойственна русская хандра. Прообразом Онегина считали друга П – Чаадаева, а затем и Раевского.
Большое место в романе занимает лирический голос поэта. В лирических отступлениях П. и рассуждает о поэзии и рассказывает о собственной жизни, своём творчестве (напр. то, что свои стихи читал няне), да и о творчестве вообще.
В одном из лирических отступления романа «Евгений Онегин» П. замечает:
«Замечу кстати: все поэты -
Любви мечтательной друзья.
Бывало, милые предметы
Мне снились, и душа моя
Их образ тайный сохранила;
Их после Муза оживила:
Так я, беспечен, воспевал
И деву гор, мой идеал,
И пленниц берегов Салгира.
Теперь от вас, мои друзья,
Вопрос нередко слышу я:
"O ком твоя вздыхает лира?
Кому, в толпе ревнивых дев,
Ты посвятил ее напев?
Чей взор, волнуя вдохновенье,
Умильной лаской наградил
Твое задумчивое пенье?
Кого твой стих боготворил?"
И, други, никого, ей-богу!
Любви безумную тревогу
Я безотрадно испытал.
Блажен, кто с нею сочетал
Горячку рифм: он тем удвоил
Поэзии священный бред,
Петрарке шествуя вослед,
А муки сердца успокоил,
Поймал и славу между тем;
Но я, любя, был глуп и нем.
Прошла любовь, явилась Муза,
И прояснился темный ум.
Свободен, вновь ищу союза
Волшебных звуков, чувств и дум;
Пишу, и сердце не тоскует,
Перо, забывшись, не рисует,
Близ неоконченных стихов,
Ни женских ножек, ни голов;
Погасший пепел уж не вспыхнет,
Я всё грущу; но слез уж нет,
И скоро, скоро бури след
В душе моей совсем утихнет:
Тогда-то я начну писать
Поэму песен в двадцать пять.
Я думал уж о форме плана,
И как героя назову;
Покамест моего романа
Я кончил первую главу;
Пересмотрел все это строго:
Противоречий очень много,
Но их исправить не хочу.
Цензуре долг свой заплачу,
И журналистам на съеденье
Плоды трудов моих отдам:
Иди же к невским берегам,
Новорожденное творенье,
И заслужи мне славы дань:
Кривые толки, шум и брань!»
Также заметно из романа, что П. считал творчество усердным трудом: он говорит об Онегине:
«…Хотел писать - но труд упорный
Ему был тошен; ничего
Не вышло из пера его…»
Ленского П. постоянно называет поэтом. Он рассказал о нём:
«Он с лирой странствовал на свете;
Под небом Шиллера и Гете
Их поэтическим огнем
Душа воспламенилаcь в нем.
И Муз возвышенных искусства,
Счастливец, он не постыдил;
Он в песнях гордо сохранил
Всегда возвышенные чувства,
Порывы девственной мечты
И прелесть важной простоты.
Он пел любовь, любви послушный,
И песнь его была ясна,
Как мысли девы простодушной,
Как сон младенца, как луна
В пустынях неба безмятежных,
Богиня тайн и вздохов нежных.
Он пел разлуку и печаль,
И нечто, и туманну даль,
И романтические розы;
Он пел те дальные страны,
Где долго в лоно тишины
Лились его живые слезы;
Он пел поблеклый жизни цвет
Без малого в осьмнадцать лет»
В романе П. также заявляет:
«Признаться: вкусу очень мало
У нас и в наших именах
(Не говорим уж о стихах)»
Он пишет о своих стихах:
«Живу, пишу не для похвал;
Но я бы, кажется, желал
Печальный жребий свой прославить,
Чтоб обо мне, как верный друг,
Напомнил хоть единый звук.
И чье-нибудь он сердце тронет;
И, сохраненная судьбой,
Быть может, в Лете не потонет
Строфа, слагаемая мной;
Быть может (лестная надежда!),
Укажет будущий невежда
На мой прославленный портрет
И молвит: то-то был поэт!
Прими ж мои благодаренья,
Поклонник мирных Аонид,
О ты, чья память сохранит
Мои летучие творенья,
Чья благосклонная рука
Потреплет лавры старика!»
Он рассуждает и о творчестве вообще:
«Свой слог на важный лад настроя,
Бывало, пламенный творец
Являл нам своего героя
Как совершенства образец.
Он одарял предмет любимый,
Всегда неправедно гонимый,
Душой чувствительной, умом
И привлекательным лицом.
Питая жар чистейшей страсти,
Всегда восторженный герой
Готов был жертвовать собой,
И при конце последней части
Всегда наказан был порок,
Добру достойный был венок.
А нынче все умы в тумане,
Мораль на нас наводит сон,
Порок любезен - и в романе,
И там уж торжествует он…»
И говорит:
«Друзья мои, что ж толку в этом?
Быть может, волею небес,
Я перестану быть поэтом,
В меня вселится новый бес,
И, Фебовы презрев угрозы,
Унижусь до смиренной прозы;
Тогда роман на старый лад
Займет веселый мой закат.
Не муки тайные злодейства
Я грозно в нем изображу,
Но просто вам перескажу
Преданья русского семейства,
Любви пленительные сны
Да нравы нашей старины.»
И рассказыает:
«Критик строгой
Повелевает сбросить нам
Элегии венок убогой,
И нашей братье рифмачам
Кричит: "да перестаньте плакать,
И все одно и то же квакать,
Жалеть о прежнем, о былом:
Довольно, пойте о другом!"
- Ты прав, и верно нам укажешь
Трубу, личину и кинжал,
И мыслей мертвый капитал
Отвсюду воскресить прикажешь:
Не так ли, друг? - Ничуть. Куда!
"Пишите оды, господа,
Как их писали в мощны годы,
Как было встарь заведено..."
-- Одни торжественные оды!
И, полно, друг; не все ль равно?
Припомни, что сказал сатирик!
Чужого толка хитрый лирик
Ужели для тебя сносней
Унылых наших рифмачей? --
"Но все в элегии ничтожно;
Пустая цель ее жалка;
Меж тем цель оды высока
И благородна..." Тут бы можно
Поспорить нам, но я молчу;
Два века ссорить не хочу.
Поклонник славы и свободы,
В волненьи бурных дум своих
Владимир и писал бы оды,
Да Ольга не читала их…»
Пушкин пишет несколько строчек про других поэтов. И приводит стихотворение Ленского и комментирует его:
«Стихи на случай сохранились;
Я их имею; вот они:
"Куда, куда вы удалились,
Весны моей златые дни?
Что день грядущий мне готовит?
Его мой взор напрасно ловит,
В глубокой мгле таится он.
Нет нужды; прав судьбы закон.
Паду ли я, стрелой пронзенный,
Иль мимо пролетит она,
Всё благо: бдения и сна
Приходит час определенный,
Благословен и день забот,
Благословен и тьмы приход!
"Блеснет заутра луч денницы
И заиграет яркий день;
А я -- быть может, я гробницы
Сойду в таинственную сень,
И память юного поэта
Поглотит медленная Лета,
Забудет мир меня; но ты
Придешь ли, дева красоты,
Слезу пролить над ранней урной
И думать: он меня любил,
Он мне единой посвятил
Рассвет печальный жизни бурной!..
Сердечный друг, желанный друг,
Приди, приди: я твой супруг!.."
Так он писал темно и вяло
(Что романтизмом мы зовем,
Хоть романтизма тут ни мало
Не вижу я; да что нам в том?)»
"Каковы были причины того, что пушкин переосмыслил роль поэта?"
