2013-12-28
762
Т. Иглтон отмечает тенденцию: «если Культура заложила основания национального государства, теперь она угрожает его погубить. Национальное государство, созданное Культурой, распадается по вине культуры. Романтическому националистическому мифу о единстве культуры и политики, который в свое время сослужил хорошую службу многим национальным государствам, не говоря уже об антиколониальных движениях, нелегко пережить мультикультурализм».[170]Уверенные в своей уникальной культурной идентичности национальные государства создали колонии, чьи граждане сегодня, уже в постколониальную эпоху, приезжают в метрополию в качестве иммигрантов, ставя под угрозу культурное единство империй.
Хотя история демонстрирует нам и обратные примеры. Так, Отечественная война (как 1812 года, так и 1941‑1945) объединяла людей не по этническому, и даже не по национальному признаку, а именно вокруг государственной идеи, идеи спасения Отечества.
Этнические и национальные параметры культуры. Межкультурная коммуникация
Кейт Сопер: «Универсалистские дискурсы о «человечестве» на самом деле влекут за собой риск этноцентрического искажения представления о том, что всех нас объединяет».[167]
Антрополог Рут Бенедикт: типичный западный человек может и в самом деле, без всяких задних мыслей думать, будто человеческая природа совпадает с его собственными культурными стандартами».[168] Но в реальности этноцентризм – отнюдь не европейская черта, есть масса культур, где чужеземцев не считают людьми.
Для национального единства важен институт государства. Оно способно объединить культуру и политику, этническое и интернациональное/международное. Без государственного начала нация невозможна. Отличие этноса (народа) от нации именно в наличии границ и единого пространства, на котором работают общие экономические и социальные правила. Культуры сами по себе неполны и нуждаются во внешнем признании, вот здесь роль государства и проявляется.
«Политика объединяет, культура различает».[169] Это даже не иррационально, а а рационально, как выбор партнера.
Государств, границы которых совпадают с границами определенного этноса, крайне мало (Япония). Гражданский национализм часто опирается на этнический, например, единство современного постколониального государства удобно обосновать мифологией корней, крови, почвы. Но чем больше универсально-рациональная форма государства стремится усилить свой авторитет, опираясь на ресурсы этнической культуры, тем больше риск, что они подорвут ее собственную универсальность. «Государство» и «нация» существуют всё-таки на разных уровнях, не говоря уже о «народах» и «народностях». То есть государственные силы нуждаются в опоре на этнические корни, но при этом им приходится сдерживать последние.
В сознании человека зачастую государство не совпадает, а зачастую даже противостоит понятию «народ» или «патриотизм». Так, у Евг. Евтушенко есть стихотворение «Я РОДИНУ СВОЮ ЛЮБЛЮ», позже положенное на музыку Александром Розенбаумом. Центральный лейтмотив таков: «Я Родину люблю свою, / Но государство - ненавижу!».
Жан Франсуа Лиотар пишет: «Мы слушаем регги, смотрим вестерн, обедаем у Макдональда, а вечером пользуемся услугами местной кухни. В Токио душатся по-парижски, в Гонконге одеваются в стиле ретро». [171]
Известно, что в мире существует более 2000 языков, и все они чем-то непременно отличаются друг от друга. Культурная идентификация – самоощущение человека внутри конкретной культуры. Культурная самоидентичность – осознание внутреннего ценностного ядра своей культуры. Расовые, этнические, религиозные и иные формы дискриминации в конечном счете коренятся в эволюционной потребности индивида в определенных формах групповой идентификации. Группы, которые сумели добиться какой-то сплоченности, возможно, выжили лучше, чем те, которые не сумели ее добиться. Все общества обладают тем, что американский футуролог Э. Тоффлер назвал «психосферой», которая охватывает их идеи, начиная от общности и идентичности. Таким образом, идеи «принадлежности», или «общности» и акт идентификации с другими оказываются одной из фундаментальных скреп всех человеческих систем.
Индивидуальная и групповая культурная идентичность изменялась в соответствии с историческими волнами парадигмальных преобразований. Например, в течение десяти тысяч лет господства на планете сельского хозяйства индивиды чрезвычайно прочно идентифицировались с семьей, кланом, деревней, другими группировками, которые при этом захватывали индивида при появлении на свет. Индивид рождался уже как член семьи и расовой группы. Он всю жизнь проживал в деревне, в которой родился. Религия задавалась ему родителями и местным сообществом. Таким образом, базисные индивидуальные и групповые культурные привязанности определялись при рождении. Групповая идентичность обычно оставалась постоянной на протяжении всей жизни человека.
После промышленной революции глубинная человеческая потребность в культурной идентификации сохранилась, но ее индивидуальная и групповая природа заметно изменилась. Отныне индивида поощряли за то, что он идентифицировался с нацией вместо деревни. Классовое сознание служило еще одной формой идентификации и системы культурных предпочтений. Разделение породило совершенно новые культурные группировки. Сформировался новый слой идентичности. Хотя многие из прежних форм идентификации сохранились, они были интегрированы с новым слоем того, что можно назвать идентифицирующими признаками. Некоторые из прежних идентификаций утратили свою эмоциональную силу, в то время как новые ее приобрели.
Промышленная революция ослабила семейные формы культурной идентификации, это выразилось, скажем, в том, что забота о престарелых была снята с детей и возложена на государство. Национальные привязанности стали сильнее, а местные связи – слабее. Но и в этом случае господствующие идентификации, кроме профессиональных связей, по-прежнему фиксировались или в значительной степени предопределялись уже при рождении.
В современную эпоху характер культурной идентификации также меняется. При переходе к более гетерогенному, более дифференцированному обществу нам следует ожидать гораздо большего разнообразия идентификаций и группировок. Во всех высокотехнологических странах политическая жизнь все больше сегментируется, потребительский рынок отражает все более разнообразные индивидуальные и групповые потребности. Все большее число субкультур отпадает от господствующих ценностей общества. Те же самые центробежные процессы действуют внутри самих меньшинств.
Что касается расовых, этнических и религиозных подгрупп в каждом обществе, то они сегментируются на меньшие, более разнообразные мини-группы. Уже просто неверно считать чернокожих американцев гомогенной группой или включать в одну группу всех выходцев из Латинской Америки. Если говорить по существу, то меняется само понятие, конституирующее политически значимые меньшинства. Различия, которые раньше считались незначительными, приобретают культурное и политическое значение.
Не случайно мы становимся свидетелями агрессивной самоорганизации со стороны таких групп людей, как престарелые, страдающие физическими недостатками, гомосексуалы, ветераны войны, которые считают, что общество несправедливо обходится с ними. Возникают новые идентификационные группы, и этот бурный социальный процесс получит решающее ускорение благодаря демассифицированным средствам массовой информации – специально адресованным публикациям, кабельному телевидению, спутникам связи, видеокассетам и т.п.
Кроме того, индивид оказывается все менее связан контекстом своего рождения и получает больше возможностей выбора в самоопределении. Конечно, мы по-прежнему рождаемся как члены семей и расовых групп, однако очевидно, что с нарастанием современных цивилизационных преобразований многие люди приобретут большую возможность в выборе культурной идентичности в соответствии с усилением индивидуальности и гетерогенности в новой социальной структуре. Заметно ускоряются и темпы социальных и культурных изменений, так что идентификации, которые выбираются, становятся все более кратковременными. Новые формы самоотождествления накладываются на прежние, возможно, более глубоко укорененные, слои расовой и этнической идентичности.
Этническое сознание предполагает идентификацию индивида с историческим прошлым данной группы и акцентирует идею «корней». Миросозерцание этнической группы вырабатывается с помощью символов общего прошлого – мифов, легенд, святынь, эмблем. Эта культурно-историческая преемственность в жизни этноса – величина динамическая и переменная. Так, американские ирландцы представляют собой более поздний, своеобразный вариант ирландского этноса, сформировавшийся в особых экономических и политических условиях. Этот этнос обладает некоторыми собственными символами и историческими воспоминаниями, что отнюдь не колеблет этнического единства ирландцев по обе стороны океана.
Идея этноса включает представление о социокультурной групповой специфике, а также о физических и квазифизических отличительных признаках. Причем сознание «особенности», «непохожести» на других разделяется самими представителями данного этноса, а не только фиксируется посторонним взглядом. Этнос – категория соотносительная, лишенная смысла вне полиэтнической системы отношений. К примеру, понятие «датский этнос» наполняется конкретным социальным содержанием лишь в том случае, если рассматривать Западную Европу как некую единую систему, а Данию – как ее составную часть. Англичане представляют собой один из этносов Великобритании (этническое большинство) постольку, поскольку, наряду с ними, существуют шотландская, уэльская и ирландская этнические группы (меньшинства).
В этом смысле любую этническую культуру, независимо от ее масштабов и удельного веса, следует мыслить как субкультуру в рамках плюралистической культуры данного общества. Этнос необязательно характеризуется единством территорий или кровным родством. Этнические группы крупнее кровнородственных и соседских групп, они более разбросаны и разветвлены. Народы диаспоры, подвергшиеся превратностям рассеяния, миграций, коллективного изгнания, сохраняют ярко выраженную этническую определенность даже в случае отсутствия исходной или новообразованной территориальной базы.
Этнические категории обладают символической, эмблематической, знаковой природой как для сознания самих членов этнической группы, так и для посторонних. Поэтому символические аспекты территориальной и языковой общности подчас оказываются существеннее реальных; например, Иерусалим как символ исторической родины евреев или мечта черных мусульман о создании собственной страны на землях Миссисипи или Алабамы.
Единство этноса опирается на целостность этнической структуры, на функционирование этнического «субобщества», общины. Этническая структура – это арена наглядного проявления и воплощения этнической культуры и текущей жизни. Ежедневный труд, соседские отношения, совместная религиозная практика, политическая активность, экономическое поведение, досуг и развлечения – все это может быть в той или иной степени формой культурной идентификации.
Американскому социологу Г. Абрамсону принадлежит типология персонификаций, воплощающих в себе формы культурной идентификации.
Тип «традиционалиста». Это лица, разделяющие ценности данной культуры и интегрированные в соответствующую структуру. Автор подчеркивает новаторский дух этнических традиционалистов – представителей культурных меньшинств, компенсирующих творческими начинаниями маргинальность и неустойчивость своего общественного положения. Шотландцы в Британской империи, евреи в христианском мире, армянские и греческие купцы в диаспоре, китайцы Юго-Восточной Азии нередко оказываются инициаторами нововведений.
Тип «пришельца»-неофита. К этому типу относятся люди, которые включены в структурную систему этнических связей, но не имеют наследственных корней в соответствующей этнической культуре – она не составляет их внутреннего духовного достояния, не интериоризована ими. Ранняя идентификация «пришельца» протекала за пределами культурной общности, к которой он примкнул. Он ощущает себя на пороге совершенно нового культурного опыта. Отсюда чувство неуверенности и маргинальности, более острое, нежели маргинальность «традиционалиста», который одиночество среди иноплеменников компенсирует взаимопониманием с соплеменниками. Врастая в чужую структуру, человек предварительно или одновременно вживается в ее культурные ценности и символы.
Тип «изгнанника». Противоположен «пришельцу»-неофиту. Речь идет об утрате первичных социальных связей с соплеменниками при сохранении этноса и символических традиций родной культуры. Духовный опыт изгнанника – это прежде всего опыт изоляции и одиночества. Житейские типы «изгнанника» встречаются на разных уровнях социально-классовой системы: китаец-прачка или владелец ресторана, иностранный чернорабочий, еврей при дворе немецкого князька в XVII—XVIII вв.
Тип «евнуха». Это лица, лишенные памяти о каком-либо культурном прошлом, не обремененные никаким традиционно-символическим наследием и в повседневной жизни не «вросшие» в какую-либо социокультурную среду. В отечественной литературе такой тип именуется, по Ч. Айтматову, как «манкурт», т.е. человек, лишенный корней. «Евнух» – тип, противоположный «традиционалисту». Классическим его образцом можно считать евнуха при дворе восточного деспота. Евнух в гареме, янычар в войске, телохранитель-кавас в иностранном посольстве, христианин-вероотступник, ставший визирем при стамбульском дворе, – таковы формы утраты прежней культурной идентичности в эпоху оттоманского владычества.
Можно ли считать маргинальность специфическим способом проявления культурной идентичности?
В современную культурологию входит еще одно понятие, служащее оппозицией нормальной, культурной идентичности, – «маргиналы». Это слово появилось во Франции как имя существительное в 1972 г. Маргиналами стали называть тех, кто сам отвергает общество либо оказывается отвергнутым им. Маргинальность – это не состояние автономии, а результат конфликта с общественными нормами, выражение специфических отношений с существующим общественным строем. Маргинальность не возникает вне резкого реального или вымышленного столкновения с окружающим миром.
По мнению французского социолога А. Фаржа, уход в маргинальность предполагает два совершенно различных пути:
– либо разрыв всех традиционных связей и создание собственного, совершенно иного мира;
– либо постепенное вытеснение (или насильственный выброс) за пределы законности.
В любом варианте, будь то результат «свободного» выбора или следствие процесса деклассирования, который провоцируется напуганным обществом, маргинал обозначает не изнанку мира, а как бы его омуты, теневые стороны. Общество выставляет отверженных напоказ, чтобы подкрепить свой собственный мир – тот, который считается «нормальным» и светлым.
Современная демократия ориентируется на растворение социокультурных групп в обезличенном «массовом» обществе, не на индивидуальную и групповую идентичность людей, а на общество как многоединство. Эта концепция, по мнению Е.Б. Рашковского, исходит из принципа единства человеческой природы в живом многообразии ее конкретных проявлений. Принцип соблюдения человеческого достоинства людей различных культурных ориентаций и убеждений – вот краеугольный камень современного демократического, плюралистического и правового общежития.
Несмотря на то, что словарь нового мышления подготовлен всего несколько лет назад, можно констатировать, что трактовка понятия уже во многом устарела. Говоря о маргиналах, мы имеем в виду сегодня не только аутсайдеров общества, которые могут взять на вооружение тоталитаристские и человеконенавистнические идеологии. Проблема не только в том, чтобы обезопасить общество от маргинальных групп. Маргинальность вообще становится универсальным феноменом. Многие люди оказываются как бы между культурными обозначениями. В мире немало людей, которых называют полукровками. Многие не могут четко идентифицировать себя ни с одной культурой. Они оказываются между, допустим, традиционной и современной культурами, между различными вероисповеданиями и т.д.
Современное общество плюралистично. Поэтому каждый человек вынужденно взаимодействует с различными эталонными культурными системами. Он включен в различные социальные миры. Это и порождает маргинальность, поскольку каждый из миров предъявляет человеку специфические и противоречащие друг другу требования.
