Экзамен по истории 5 страница

-69-

ими от Рюрикова семени благородное изращение». В заслугу Рюрику были поставлены даже походы Аскольда и Дира на Царьград: «Вышереченный же Рюрик, Владимиров прадед, не токмо сам в Русстей земли приименит бе властию, но и мужие его, в них же беста два - Аскольд и Дир, и тии воева Римлянскую страну, иже и Киев населиста многими варяги и сами седоста с нем. Их же уби Олег князь...».
В XVII в. изложение древнейшей истории Руси строится в основном на хронографической традиции, соединявшей изложение мировой и русской истории. Уже Хронограф 1617 г., опираясь на польскую Хронику Мартина Вельского, предварял историю Руси известиями об истории славянских народов. Рассказ о Руси начинался со статьи «О пришествии Руси на Царьград», которое, однако, не связывалось здесь с Аскольдом и Диром. Под 6370 г. упоминалась «брань Словяном тогда бо нарицахуся Кумане; во времена бо древняя обладающу в Новеграде Словяны некоему мужу имянем Гостомыслу, егда же ему умирающу рече: „Да не будет владыка от своея страны, но от Варяг некоего призовите". И тако по нем много время препроводиша, посадниками Новаграда страна та управляшася, дондеже во Кривичах и Древлянех по некоем их князе имянем Кия, от него же и град создан бысть Киев, обладаху племянники его Осколд и Дир, и насиловаху Словяном, иже в Великом Новеграде». Новгородцы призвали варягов. Смерть Рюрика отнесена к 6387 г.; Олег, который именуется воеводой Игоря, «Осколда и Дира, Киевых племянников, убил, а в Киеве великого князя Игоря посадил». Этот рассказ, возможно, был связан с польской историографической традицией, ибо Аскольда и Дира как наследников Кия еще в конце XV в. упоминал Длугош в «Истории Польши»; ту же версию излагал и в «Хронике польской» XVI в. М. Стрыйковский. Чудо святого Евангелия, приведшее к крещению славян, не связывалось в Хронографе с военным походом Аскольда и Дира. Рассказы о походе Олега на греков, о его смерти, об Игоре и его гибели были сходны в этом памятнике с летописными, но упомянута была только четвертая месть Ольги (голуби). ²⁸⁾
В хронографической компиляции, помещенной в ряде памятников второй половины XVII в. (Летописный свод 1652- 1658 гг., Хронограф 1679 г., Новгородская III летопись, Новгородская Погодинская летопись, Мазуринский летописец Исидора Сназина, Новгородская Степенная, которую

-70-

упоминал В. Н. Татищев, и ряд отдельных списков), ²⁹⁾ происхождение славян отнесено к глубокой древности. Родоначальниками скифов были, согласно этому рассказу, правнуки Афета - Скиф и Зардан; скифские князья Словен и Рус в 3099 (т. е. в 2409 г. до н. э.) «с роды своими отлучишася от Евксинопонта» и пришли к озеру «Илмер», где Словен основал город Словенск Великий, впоследствии названный Новгородом. Следует целый ряд топонимических легенд: все географические названия новгородских и северных земель возводятся к именам потомков Словена. Далее повествуется «О князех Русских бывших при Александре Македоньском» и приводится «Послание Александра Македонского к Русским князем», упоминаются князья Халох и Лахерн (имя последнего, очевидно, заимствовано из рассказа об осаде русскими Константинополя). После статьи «О запустении Великого Словенска и о поставлении и зачале Великого Новагорода» автор компиляции переходит к княжению Гостомысла и его совету пригласить самодержца от рода Кесаря Августа из Прусской земли - и им оказывается «курфистр или князь великий именем Рюрик».³⁰⁾ В Мазуринском летописце и в одном из списков свода 1652 г. (ГИМ, Муз. № 3658) к сказаниям о первых русских князьях добавлено еще: «А инии летописцы пишут еще: в лето 6463 по Игоре великом князе в Великом Новеграде княжил Ольг. И в то время в Великом Новеграде быша три брата разбойницы, имена же им Кий, Щок, Хорив и имеяша же и сестру именем Лыбядь. И великую новгородцам пакость творяху. Некогда же их новгородцы переимаша со всею дружиною их, числом тритцать душ, всии же бяху храбрии и силни зело, и осудиша их повесити. Они же моляша князя Ольга со слезами, дабы их отпустил, и обещашася идти, иде же несть вотчины, ни державы князя Ольга. Он же отпусти их... И вселися на той горе, яже и ныне зоветца Киевец...».³¹⁾
Сходная традиция отразилась и в Иоакимовской летописи. Здесь также выступают братья Славен и Скиф; Славен основывает Великий град Славенск. Но преемником Славена оказывается здесь князь Вандал, а его потомком - Буривой, победивший многих варягов. Сын Вандала Гостомысл «варяги бывшие овы изби, овы изгна и дань варягом отрече». У Гостомысла не оставалось наследников мужского пола, и перед

-71-

смертью он приказал наследникам послать «в варяги просити князя»; следует рассказ о приходе Рюрика, переселившегося из старого в Новый град Великий. Рюрик «посажа по всем градом князи от варяг и славян, сам же проименова князь великий, еже гречески архикратор и василевс...». Он дал славянам, жившим по Днепру, князя Аскольда. Листы, повествовавшие о крещении Аскольда после похода на Царьград, были, по словам Татищева, вырваны в доставшемся ему списке Иоакимовской летописи. Далее рассказывалось, как Рюрик перед смертью передал свое княжение и сына Ингоря «шурину своему Ольгу, варягу сусчу, князю Урманскому». Олег убил Аскольда, преданного недовольными им киевлянами, «блаженный Осколд» был погребен на горе, «иде же стояла церковь святого Николая, но Святослав разрушил ю...». Олег овладел страной и, когда Игорь возмужал, взял ему в жены «рода Гостомыслова, иже Прекраса нарицашася... и нариче в свое имя Ольга». О гибели Игоря и об отмщении Ольги древлянам в Иоакимовской летописи рассказывалось кратко (см.: Татищев, I, 107-111).
Наряду с русской летописной традицией в круг внимания книжников XVII в. вошла традиция украинская. В южнорусской Густынской летописи излагалась версия ПВЛ, согласно которой Аскольд и Дир были посланы на юг Рюриком, хотя само призвание Рюрика в соответствии с версией, восходящей, во-видимому, к «Сказанию о князьях Владимирских» или к Воскр., приписывалось здесь завету Гостомысла. ³²⁾ В «Синопсисе» слиты были уже различные исторические традиции. Здесь упоминалась, вслед за хронографическими компиляциями XVII в., грамота, данная славянам Александром Македонским, Аскольд и Дир объявлялись потомками Кия, но вместе с тем утверждалось, что они пришли на юг с севера с согласия Рюрика."
Когда В. Н. Татищев в середине XVIII в. обратился к летописным источникам по древнейшей истории Руси, ему пришлось встретиться со многими противоречивыми версиями. В основном он следовал Ник., но в ряде случаев отступал от нее и вводил дополнения из других источников. Из Ник. он взял известие о Вадиме, о его противостоянии варягам и убийстве его Рюриком, о походе Аскольда и Дира на печенегов (IV, 113). Но о походах Аскольда и Дира на греков он сообщал, в отличие от Ник., только один раз под 6374 г.; упоминания о

-72-

походе 6384 г. у него нет. Критически отнесся он и к известию ник., заимствованному из ПВЛ, о Кии как князе, ходившем к Царьграду, и, цитируя Ип. (в ПВЛ по Лавр. этих слов нет), указал, что мы «токмо о сем вемы, яко же сказуют, яко велику жесть приял есть от царя, которого не вемы и при котором царе приходи» (IV, 110). В одном отношении он дополнил «текст Ник., сообщив, что «Нестор преподобный сказует, что по смерти Гостомысла, славенского князя по повелению или Завещанию его призвали из варяг руссов князя себе Рюрика з братиею» (IV, 81; ср.: IV, 102). В Ник., как и ПВЛ, этого известия нет; оно, по всей видимости, было заимствовано из Воскр., изложение которой тоже начиналось Повестью временных лет. Однако связанный с этим известием рассказ Воскр. о предке Рюрика Прусе Татищев отвергал, ибо, по его словам, славяне в те времена «никакого письма не имели и спустя близ 1000 лет по преданиям внести безсумненно не могли...» (IV, 78, ср.: I, 287).
Не обошелся В. Н. Татищев без весьма характерных для него смелых предположений и реконструкций фактов, вводимых в исторический рассказ. Так, в предпосланной им основному изложению «Летописи краткой великих государей руских» он назвал Аскольда «пасынком» Рюрика; объяснил по-ход Игоря в 941 г. на греков тем, что Игорь видел «иж греки не хотяху уложенного с Ольгой платити»; добавил к описанию мести Ольги древлянам ее заявление третьим древлянским послам, что предшествующие послы, убитые ею, якобы «идут ко мне с дружиной мужа моего». Но к домыслам авторов XVII в. воспринятым и западными историками), содержавшимся в рукописи П. Н. Крекшина, бывшей в его распоряжении, он отнесся сугубо критически. Рассказы о князьях Скифе, Славене, Рyce и других, о городе Славенске и рассказ о грамоте, данной славянам Александром Македонским, он характеризовал как «басни новгородцев»: «Колико сей сказатель, или паче враль, вероятия достоин, я толковать оставляю, но довольно того, что он никакого древняго свидетельства на то не покажет; и в самом начале глупость его явна...» (I, 310-311). Он писал, что Нестор «не столько был счедр на сочинение имян, как другие сие умели чинить» (IV, 394).
Критическая позиция Татищева, особенно ярко выраженная в первой редакции его «Истории», была поколеблена в период написания ее второй редакции находкой Иоакимовской летописи. Летопись эту он счел сочинением Иоакима Корсунянина, первого новгородского епископа, «совершенно древняго писателя, более, чем Нестор, сведусчего». Однако Иоакимовская летопись была не менее щедра «на сочинение

-73-

имян», чем другие баснословья XVII в.: здесь фигурировали и Славен, и Скиф, были и новые имена - Вандал, Буривой и его сын Гостомысл, чья жизнь и смерть описана с особой подробностью. Опираясь на Иоакимовскую летопись, Татищев включил в свое изложение и Великий град, предшествовавший Новгороду, и «завесчание Гостомысла». В. Н. Татищев отмечал, что про Гостомысла и его завещание повествовали и отвергнутые им источники, но писал, что «о сем Иоаким не токмо полняе, но и порядочнее написал и нескольких словенских князей по именам внес, по которому видим, что Нестор Иоакимовой Истории не видал» (I, 107-108; II, 32-33, 203).
Таким образом, уже В. Н. Татищев, обращаясь к древнейшей истории Руси, сталкивался с основным вопросом, встающим перед историками, - с вопросом об источниках и степени их достоверности. Вопросы эти, которые он решал на уровне историографии своего времени, достались в наследство историкам последующих веков и сохранили свою важность и в наше время.

* * *

История Руси IX-перв. пол. X в. была одной из популярнейших тем у историков XIX в. В XX в. тема эта могла быть пересмотрена на основе трудов А. А. Шахматова по истории древнейшего летописания.
А. А. Шахматов, по-видимому, не сразу пришел к решению строить изложение древнейшей истории Руси на наиболее ранних источниках. В «Разысканиях о древнейших русских летописных сводах» он возводил, например, известие в начале текста НСС о новгородском старейшине Гостомысле к, гипотетическому Новгородскому своду 1050-1079 гг. ³⁴⁾ Однако пути проникновения этого известия в НСС в его изложении оставались непонятными. Если источником НСС был Начальный свод, то при реконструкции Начального свода Шахматов должен был включить в него известие о Гостомысле, но он этого не сделал. Непосредственное влияние Новгородского свода 1050-1079 гг. на НСС он в схеме не предусмотрел. Откуда же известие о Гостомысле могло проникнуть в НСС? Можно предполагать, что оно, как и ряд известий последующего текста НСС (например, известие о гибели богатыря Александра Поповича и «десяти храбрых» в битве на Калке), ³⁵⁾

-74-

могло быть заимствовано из устных преданий. Восходящим к Начальному своду Шахматов склонен был считать чтение Уваровской летописи (Уваровского вида «Летописца от 72-х язык», еще не известного Шахматову по всем его спискам) и Ник. (она читается также и в Уст.) о дани варягам, возложенной Олегом на новгородцев, «еже и доныне дають» (в НСС: «еже и ныне дають»). Шахматов считал, что этого чтение было заимствовано из Начального свода ростовским источником Уваровской и Ник. (следует отметить, что в Ерм., отражающей, по мнению Шахматова, тот же ростовский источник, этого чтения нет). ³⁶⁾ Странно было бы, кроме того, чтобы такое чтение содержалось в Начальном своде 1095 г., поскольку ПВЛ сообщает, что дань варягам выплачивалась лишь «до съмрьти Ярославле», т. е. до 1054 г. Не следует ли предположить, что в протографе «Летописца от 72-х язык», Ник. и Уст. до нас дошло ошибочное чтение их общего источника: вместо «еже ныне не дають» - «еже ныне дають»?; Свою концепцию древнейшей истории Руси А. А. Шахматов изложил в лекциях, посвященных «Историческому процессу образования русских племен и наречий» (во «Введении в курс истории русского языка») и в статье «Древнейшие судьбы русского племени». Ввиду относительного позднего происхождения двух наиболее древних летописных рассказов о событиях IX-перв. пол. X в. - Начального свода конца XI в. ПВЛ нач. XII в. - и особенно датировки древнейших событий в этих памятниках, А. А. Шахматов, а вслед за ним и А. Е. Пресняков стремились опираться на более ранние источники - договоры Олега и Игоря с греками и современные иноземные источники. Из числа иноземных источников Шахматов использовал хронику Сен-Бертинского монастыря, повествующую о том, как в 833-839 гг. послы народа, называвшего себя Русью и оказавшиеся шведами, прибыли к франкскому императору Людовику Благочестивому, а также письмо хазарского еврея, найденное и опубликованное в

-75-

1912 г. и повествующее о войне хазар с царем Русии Хельгу, который может быть отождествлен с летописным Олегом. Шахматов отвергал версию ПВЛ об Аскольде и Дире как о «боярах» Рюрика, но считал, что летописец, возможно, «не ошибся, когда в рассказанный ниже по хронике продолжателя Амартола русский поход на Царьград он вставил имена Аскольда и Дира. Ввиду предшествующих соображений можно считать, что Аскольд и Дир отправили свои полчища прямо к Черному морю для морского набега на Царьград». А. А. Шахматов приводил рассказ продолжателя Амартола, утверждавшего, что этот поход «был гибельным для русских», но упоминал известия других источников, согласно которым он «окончился почетным для русских миром». Он писал: «У нас нет оснований считать Рюрика легендарной личностью, но понятно, что данные о его родстве с Синеусом и Трувором, варяжскими князьями, севшими на Белоозере и в Изборске, равно и об его отношении к Игорю, обязаны догадке летописца или находчивости народного предания». Поход Олега на Киев Шахматов считал исторически достоверным, но датировку его 882 г. - не имеющей «под собой фактической почвы». Шахматов убедительно показал, что текст соглашения с греками, помещенный в ПВЛ под 907 г., не является самостоятельным памятником, а представляет собой лишь фрагмент договора, читающегося там же под 912 г. «Упорная летописная традиция, - замечал он, - заставляет признать Игоря преемником Олега. Но отношения Игоря к Олегу не ясны». Противоречивость версий Начального свода (мл. и.) и ПВЛ «дает основание думать, что Игорь связан с Олегом только хронологически. Возможно, что Игорь был действительно сыном Рюрика, князя новгородского. Но в таком случае становится вероятным, что Олег был таким же независимым и самозванным князем, каким летопись представляет Аскольда и Дира; он встал на севере во главе народного движения на Царьград и порвал с Рюриком так же, как до него порвали с новгородским севером первые варяжские князья - Аскольд и Дир. Смерть Олега, а может быть, и борьба с ним, привела Игоря на киевский стол... Водворение Игоря в Киеве относится ко времени около 940 г., ибо поход Игорев на Царьград падает на 941 г. по определенному указанию, продолжателя Амартола. Наша летопись полагает, что Олег умер в 912 г. и что с этого года правил Игорь, но такая ранняя смерть Олега опровергается... еврейским документом, где Олег упомянут как современник Романа. Роман же венчан на царство только в 920. Ошибочная хронология летописи произошла от того, что она определяла продолжительность

-76-

царствования Олега и Игоря эпическим числом, заимствованным, очевидно, из песни или былины - числом 33». ³⁷⁾
А. Е. Пресняков отметил, что древнейший киевский летописец начинал «свои исторические и хронологические выкладки „от первого лета Олгова, понеже седе в Киеве" - „Олега князя русского"». Этому предшествовало лишь «глухое представление, что были в Киеве князья Аскольд и Дир, чьи имена, по-видимому, уцелели в киевских преданиях только в связи со сказаниями об Олеге. Лишь позднейшая книжная работа обогатила память о них, приурочив эти имена к вычитанному из византийского источника рассказу о набеге Руси на Византию». А. Е. Пресняков указал, что обе версии о взаимоотношениях Олега и Игоря - и в Начальном своде, и в ПВЛ - «одинаково плод книжнической работы, которая по-своему кроила и перестраивала комбинации из преданий о древних князьях, примиряя и сглаживая, как умела, их противоречия и разногласия». Договор Олега с греками, согласно Преснякову, остается единственным источником о походе Олега на Византию. А. Е. Пресняков соглашался, что «если исходить из Стремления во что бы то ни стало привести в порядок отрывочные и сбивчивые данные летописи», можно признать предположение Шахматова об отсутствии связи между Олегом и Игорем «разрешающим ряд недоумений. Можно добавить, что сходство в действиях Олега и Игоря, тождество их общей схемы, могло дать психологический толчок к их смешению и слиянию в народном предании... Но историческим выводом такую догадку все же нельзя считать. Она не может претендовать на большее, чем значение остроумного соображения, иллюстрирующего состояние наших источников». ³⁸⁾ Значение трудов А. А. Шахматова было неоднократно отмечено М. Д. Приселковым. Уже в 1914 г. в рецензии на работу
B. Пархоменко, использовавшего для реконструкции древнейших источников Руси «Никоновский свод» и Иоакимовскую летопись, он писал, что после работ Шахматова «возвращаться к старому комбинированию подходящих под задуманное построение вариантов летописного текста не научно, так как несогласие с выводами А. А. Шахматова налагает на исследователя (и перед самим собой и перед читателем) обязанность обосновать

-77-

свое понимание истории исследуемых источников». ³⁹⁾ Чтобы привлечь тот или иной летописный источник, необходимо исследовать его историю и место в летописной генеалогии. Исследования Шахматова требуют осторожности и в подходе к наиболее ранним летописным источникам: «Можно не соглашаться и даже пытаться видоизменить те или другие выводы Шахматова по истории текста „Повести", но нельзя не признать вместе с А. А. Шахматовым, что киевское летописание лишь с 1061 г. вырабатывает тот прием записи текущих событий современниками с точными датами (месяца и числа), который становится усвоенною манерою наших летописей... Располагая весьма незначительным количеством письменных источников, опираясь главным образом на устную традицию, извлекая оттуда факты для повествования о IX и X вв., летописатели пускались в перетолковывание этих фактов... Все это делает теперь невозможным для историка строить историю Киевского государства X в. по данным „Повести временных лет" и вынуждает искать иные источники, и более надежные и более современные изучаемым событиям». Такими источниками М. Д. Приселков считал договоры с греками, включенные Нестором в ПВЛ, и сочинения Константина Багрянородного и других византийских авторов - «источники эти, к сожалению, совершенно незаслуженно привлекались только вдополнениек данным „Повести" и, так сказать, проверялись „Повестью", тогда как надлежит их теперь положить в основу изложения, проверяя факты и построения „Повести" их данными», - писал М. Д. Приселков четверть века спустя. ⁴⁰⁾
Изложению истории событий конца IX-начала X в. был посвящен за предшествующие десятилетия ряд работ. Изучались греческие памятники, освещающие историю древнейшей Руси, и источники Начального свода и ПВЛ (Хронограф по великому изложению и Хроника Амартола). ⁴¹⁾ Ряд работ был посвящен договорам Руси с греками. ⁴²⁾

-78-

В изложении политической истории Руси IX - перв. пол. X в. советская историография существенно разошлась с зарубежной. До середины 1930-х гг. советские историки вообще уделяли мало внимания истории древнейшей Руси. С конца 1930-х гг. важнейшее значение стало придаваться так называемой борьбе с «буржуазным норманизмом», понимаемым необычайно широко. ⁴³⁾Под этим термином понимались и признание достоверности легенды о «призвании варягов», и преувеличение роли норманнов в первоначальной истории образования Русского государства, и даже допущение норманнского происхождения термина «Русь». Чрезвычайно характерны в связи с этим изменения, которые внес наиболее влиятельный представитель советской исторической науки Б. Д. Греков в свои высказывания по этому вопросу. В издании 1939 г. книги «Киевская Русь» он писал, что о приглашении новгородскими славянами Рюрика, «быть может не без основания», говорит летопись; «едва ли необходимо отвергать целиком это призвание». В факте «призвания» «во всяком случае нет ничего невероятного». В 1953 г. Греков переделал весь этот текст, выпустив слова «быть может не без основания», «едва ли необходимо отвергать целиком это призвание... нет ничего невероятного» и заменив ссылку на «известные факты» указанием на «легендарные предания» и оговорив, что приход викингов - «случайное явление», а сообщение летописи - «тенденциозно». ⁴⁴⁾ Еще решительнее счел нужным высказаться B. В. Мавродин в 1949 г.: «Политический вред „норманнской теории" состоит в том, что она... отрицает способность славянских народов создать собственными силами самостоятельное государство» и льет «воду на мельницу реакционных космополитических идей „теоретиков" из антидемократического империалистического лагеря». ⁴⁵⁾ Высказывания против «антинаучной норманнской теории» (которая противопоставлялась «марксистско-ленинской теории исторического развития») вставлялись (иногда задним числом) в издания летописей. ⁴⁶⁾
Идеологические запреты предопределили и различие между советскими и зарубежными историками при изучении другой темы, относящейся к истории древнейшей Руси, - темы русско-хазарских отношений.

-79-

Хазария - тюркская держава, расположенная между Волгой и Доном и принявшая в VIII в. иудаизм как господствующую религию, привлекала внимание историков уже в XVIII-XIX вв. Исследователи не раз обращались к переписке хазарского царя Иосифа с его единоверцами в далекой Испании. В 1912 г. был опубликован так называемый кембриджский документ - письмо анонима из Хазарии к своему «господину», пребывавшему, по-видимому, в Испании. Об этом памятнике писали А. А. Шахматов и А. Е. Пресняков. Наибольшее внимание исследователей вызывало упоминание в нем «царя Руси» Хельгу (Хельгу и Хельга), потерпевшего поражение сперва от византийского императора Романа Лакапина, а затем от хазар. Описание поражения, понесенного Хельгу от греков, напоминает описание в ПВЛ поражения Игоря в 941 г., происходившего как раз при императоре Романе Лакапине, упоминается и в «кембриджском документе». Однако почему в этом памятнике упоминается Хельгу-Олег, а не Игорь? Некоторые исследователи считали Хельгу-Олега, современника Игоря, норманнским викингом, правившим не в Киеве, а в причерноморской Тмутаракани; высказывалась даже мысль о том, что Игорь мог именоваться также Олегом («Ингвар-Хельгу» = «младший Олег»). ⁴⁷⁾
В 1932 г. П. П. Коковцев опубликовал текст, перевод и исследование еврейско-хазарской переписки. Он считал более аутентичным памятником не «кембриджский документ», а послание хазарского царя Иосифа, где говорится о роли Хазарии как сдерживающей силы между русскими и мусульманами, но не упоминается о столкновении с Хельгу и его поражении. «Кембриджский документ» Коковцев считал более поздним памятником XII-XIII вв., автор которого был знаком с письмом царя Иосифа, но внес в свой рассказ легендарные мотивы - поражение Хельгу и подчинение Руси хазарам.
После 1951 г. хазарская тема перестала рассматриваться в советской исторической науке как чисто академическая. В «Правде» появилась статья никому не известного П. Иванова, где осуждались работы историков, проявляющих «непонятное любование хазарской культурой». ⁴⁸⁾ Статью эту

-80-

прокомментировал Б. А. Рыбаков, заявивший, что Хазария была «паразитарным государством» с «низким уровнем производительных сил». ⁴⁹⁾ В 1954 г. М. И. Артамонов, специально занимавшийся Хазарией, признал, что «выступление „Правды" сыграло положительную роль: оно обратило внимание на бесспорную идеализацию хазар в буржуазной науке и на преувеличение их значения в образовании русского государства». Он утверждал, однако, что роль Хазарии в истории была двойственной: до принятия иудаизма она «была прогрессивной», но «принятие иудейской религии было для нее роковым шагом». ⁵⁰⁾
Лишь в последние годы русские историки получили возможность вновь обратиться к этой теме. ⁵¹⁾
Но еще до этого времени были сделаны важные наблюдения над еврейско-хазарской перепиской, и в частности над «кембриджским документом». Изучение этого памятника подтвердило его аутентичность и датировку X в. ⁵²⁾ Но остается неразрешенным ряд вопросов: о соотношении летописного Олега и Игоря в свете этого памятника, о личности Хельгу, его отношении к летописному Олегу, о причинах умолчания царя Иосифа в дошедших до нас его письмах о подчинении хазарам «русов». Неясно также, в каком отношении находятся события, описанные в «кембриджском документе», с восточными известиями о походе русских на прикаспийскую крепость Бердаа.
Привлечение иноземных источников по истории древнейшей Руси несомненно обогащает наше представление о ней. Но в каком отношении находятся сведения, извлекаемые из этих источников, с известиями русских летописей? К сожалению, историки, опиравшиеся на иноземные источники, делали это чаще всего без учета летописной генеалогии и анализа привлекаемых ими сводов.
Очень характерна в этом отношении многотомная «История России» Г. Вернадского, первый том которой был посвящен «Древней Руси» («Ancient Russia»), а второй - «Киевской Руси» («Kievan Russia»). Трудно сказать, можно ли причислять Г. Вернадского к категории «норманнистов» - термин «Русь» он склонен был возводить не к финскому наименованию шведов (как полагали многие исследователи, включая

-81-

А. А. Шахматова), а к названию иранского племени Рухс-Асов («Rukhs-As»), полагая, что термин «Русь» появился первоначально в южной Руси, а затем уже был усвоен шведами. ⁵³⁾ Рюрика он считал реальным историческим лицом и следовал гипотезе, высказанной еще в XIX в. дерптским профессором Крузе и вновь выдвинутой в 1929 г. Н. Т. Беляевым, о тождестве летописного Рюрика с датским (ютландским) викингом Рориком (Roricus, Hroerik), хотя. Т. Беляеву не удалось обнаружить никаких свидетельств о пребывании Рорика на Руси и тождестве с Рюриком из мл. и. и ПВЛ. Он ссылался лишь на рассказ скандинавского агиографа IX в. Римберта, повествовавшего о том, как «даны» по совету изгнанного шведского короля напали на город, находящийся на границе славянских земель (in finibus Slavonum), разграбили его и вернулись восвояси. Н. Т. Беляев усмотрел в этом рассказе отзвук того же события, о котором говорится в летописи: «имаху дань варязи из заморья на чюди и на словенех» и «изъгнаша варяги за море». Однако речь в обоих источниках шла о совершенно разных сюжетах - летопись повествует о дани, постоянно взимаемой со славян, об изгнании варягов и новом их приглашении, а рассказ Римберта - об однократном набеге «данов» и об их возвращении домой. Кроме того, в этом рассказе ни одним словом не упоминается Рорик, и, как признает Н. Т. Беляев, «мы не можем сказать, был ли он среди „данов", которые участвовали в этой экспедиции». ⁵⁴⁾
Приход Рюрика на Русь Г. Вернадский относил к 855-856 гг. (исходя из данных биографии Рорика Ютландского). Одним из центров древнейшей Руси историк считал южнорусский каганат (Азовскую и Тмутараканскую Русь). Аскольд и Дир, по его мнению, отправляясь из Новгорода на юг, стремились установить связь с южнорусским каганатом. С его помощью они осуществили поход на Константинополь. Вместе с тем, по предположению Г. Вернадского, они попали в зависимость от господствовавших в южной Руси венгров. ⁵⁵⁾ Поход Олега и убийство им Аскольда и Дира Г. Вернадский также связывал со стремлением установить связь с южнорусским каганатом в районе Азова и Тмутаракани. Воззрения исследователей, которые сомневались в исторической достоверности похода Олега в 907 г. на Царьград (не упоминавшегося византийскими источниками), ⁵⁶⁾

-82-

Г. Вернадский отвергал, считая, что договор 911 г. подтверждает реальность этого похода. ⁵⁷⁾ Удачной политике Олега он противопоставлял крайне неудачное правление Игоря. Игорь, по его мнению, был наследником Рюрика, но, скорее, его внуком, чем сыном. Помимо Святослава у Игоря был еще старший сын - Хальгу (Олег), который и совершил неудачный поход на хазар. В 913 г. после смерти Олега Игорь возглавил поход на Тмутаракань, но был отвлечен восстанием древлян; во время похода на Константинополь он прибег к помощи норманнской дружины Свенельда и, чтобы расплатиться с нею, вынужден был взимать дань с древлян, что и привело к его гибели. ⁵⁸⁾
Все эти смелые построения отнюдь не опираются на летописные источники. Ни о каких длительно существовавших венгерских владениях в южной Руси, ни о Тмутараканском каганате летописи не знают; упоминание о Тмутаракани появляется в них лишь с XI в. Существование русских владений в Причерноморье (но с сер. X, а не с VIII в.) можно предположить лишь на основании косвенных данных. ⁵⁹⁾ В ПВЛ упоминается о войне Игоря в 6421-6422 (913-914) гг. с древлянами, а вовсе не о его походе на Тмутаракань. В дополнение ПВЛ Г. Вернадский привлек и поздние источники - Ник. и Иоакимовскую летописи. Из Иоакимовской летописи он извлек (хотя и с оговорками о ее легендарности) известие о приглашении варягов Гостомыслом и о раздаче Рюриком уделов своим вассалам. Сообщая об осаде Игорем древлянского города Пересечена в 914 г. и о передачи им Свенельду деревской дани, Г. Вернадский ссылался на Ник., хотя оба эти известия читались вслед за Начальным сводом в НСС и во всех восходивших к нему летописях. ⁶⁰⁾
Аналогичные возражения вызывают и построения О. Прицака в его капитальном труде «Происхождение Руси». Из шести задуманных автором томов этого труда в свет вышел в 1981 г. только первый, посвященный древним скандинавским источникам, за исключением саг, которым должен был быть посвящен следующий том. Пока, к сожалению, остальные тома в свет не вышли, и мы вынуждены пользоваться только материалами первого тома. Речь в нем идет не только о скандинавских источниках, но и о самых разнообразных, в частности русских, и автор