Цезарь и Тацит

Немцы отнюдь не первые обитатели той территории, которую они занимают в настоящее время [Я придерживаюсь здесь преимущественно Boyd Dawkins. «Early Man In Britain». London, 1880^[289]».]. По меньшей мере три расы предшествовали им. Древнейшие следы человека в Европе находят в Южной Англии, в некоторых пластах, возраст которых до сих пор нельзя точно установить, но которые, вероятно, приходятся на промежуток между обоими периодами оледенения так называемой ледниковой эпохи.

С постепенным потеплением климата после второго периода оледенения человек появляется во всей Европе, Северной Африке и Передней Азии вплоть до Индии вместе с вымершими крупными толстокожими (мамонт, слон с прямыми бивнями, волосатый носорог) и хищными животными (пещерный лев, пещерный медведь), а также с животными, существующими и в настоящее время (северный олень, лошадь, гиена, лев, зубр, тур). Орудия этой эпохи указывают на весьма низкую ступень культуры: совсем неотделанные каменные ножи, грушевидные каменные рубила или топоры, употреблявшиеся без рукоятки, скребла для очистки звериных шкур, сверла, все из кремня, несколько напоминающие стадию развития современных коренных жителей Австралии. Найденные до сих пор остатки костей не позволяют сделать заключение о строении тела этих людей; их широкое распространение и повсеместно единообразная культура дают основание считать этот период очень продолжительным.

Что сталось с этими людьми раннего палеолита, мы не знаем. Ни в одной из тех стран, где они появлялись, в том числе и в Индии, не сохранилось человеческих рас, которые могли бы служить их представителями среди современного человечества.

В пещерах Англии, Франции, Швейцарии, Бельгии и Южной Германии орудия этих вымерших людей встречаются большей частью только в низших слоях отложений почвы. Над этим низшим культурным слоем находится второе наслоение, содержащее орудия и часто отделенное от первого более или менее толстым пластом сталактитов. Эти орудия, принадлежащие более поздней эпохе, сделаны уже с гораздо большим умением и притом из более разнообразного материала. Каменные орудия, правда, еще не отшлифованы, но уже более целесообразны по замыслу и по выполнению; тут же находятся наконечники стрел и копий из камня, рога северного оленя, кости, кинжалы и иглы для шитья из кости и оленьего рога, ожерелья из просверленных зубов животных и т. д. На отдельных более крупных орудиях мы находим иногда весьма живо изображенных животных — северного оленя, мамонта, тура, тюленя, кита, — охотничьих сцен с фигурами голых людей и даже начатки скульптуры из рога.

Людям раннего палеолита сопутствуют животные преимущественно южного происхождения, тогда как в эпоху позднего палеолита наряду с человеком появляются животные северного происхождения: два существующих и в настоящее время вида северного медведя, песец, росомаха, белая сова. Вместе с этими животными переселились, вероятно, с северо-востока и эти люди; их последними остатками в современном мире являются, по-видимому, эскимосы. В орудиях тех и других полное сходство не только по отдельным видам, но и по всей группе; то же и в рисунках; пищу они получали от животных почти точно тех же самых видов; их образ жизни, насколько мы его можем установить для исчезнувшей расы, вполне сходен.

И эти эскимосы, существование которых до сих пор установлено лишь к северу от Пиренеев и Альп, также исчезли с территории Европы. Как американские краснокожие еще в прошлом столетии в результате беспощадной истребительной войны оттеснили эскимосов на крайний север, так, по-видимому, и появлявшаяся в Европе новая раса постепенно вытесняла их и, наконец, искоренила, не смешиваясь с ними.

Эта новая раса пришла, по крайней мере так было в Западной Европе, с юга; она проникла, вероятно, из Африки в Европу, в то время, когда обе эти части света у Гибралтара и Сицилии были еще соединены сушей. Она стояла на значительно более высокой ступени культуры, чем ее предшественники. Она была знакома с земледелием; у нее были домашние животные (собака, лошадь, овца, коза, свинья, крупный рогатый скот). Ей было известно ручное гончарное производство, прядение и ткачество. Ее орудия были еще, правда, из камня, но уже сделаны с большей тщательностью и большей частью гладко отшлифованы (их называют неолитическими в отличие от орудий более раннего периода). Топоры снабжены рукоятками и поэтому впервые становятся пригодными для рубки деревьев; тем самым становится возможным выдалбливать из древесных стволов лодки, в которых можно было переправляться на Британские острова, отделившиеся к этому времени от материка вследствие постепенного опускания суши.

В противоположность своим предшественникам люди этой расы тщательно погребали своих покойников; поэтому до наших дней сохранилось достаточно скелетов и черепов, по которым можно судить о строении их тела. Длинные черепа, небольшой рост (средний для женщины — приблизительно 1,46, для мужчины —1,65 метра), низкий лоб, орлиный нос, выдающиеся надбровные дуги, слабо выраженные скулы и умеренно развитые челюсти указывают на расу, последними представителями которой в настоящее время являются баски. Неолитические обитатели не только Испании, но и Франции, Англии и всей территории по крайней мере до Рейна, принадлежали, по всей вероятности, к иберийской расе. Италия также была населена подобной низкорослой черноволосой расой перед приходом арийцев^[290], о более или менее отдаленном родстве которых с басками в настоящее время трудно судить.

Вирхов прослеживает эти длинные черепа басков вплоть до самой Северной Германии и Дании^[291]; древнейшие неолитические свайные постройки северных склонов Альп принадлежат также им. С другой стороны, Шафхаузен считает ряд найденных близ Рейна черепов определенно финскими, в частности лапландскими^[292], а древнейшая история знает только финнов в качестве северных соседей немцев в Скандинавии, литовцев и славян в России. Обе эти расы низкорослых темноволосых людей, — одна, переселившаяся с противоположного берега Средиземного моря, другая — непосредственно из Азии, с северного побережья Каспийского моря, — по-видимому, столкнулись впоследствии в Германии. При каких обстоятельствах, — остается совершенно невыясненным.

За этими различными переселениями последовало, наконец, — также еще в доисторическую эпоху, — переселение последней главной крупной племенной группы, арийцев, народов, языки которых группируются вокруг древнейшего из них — санскритского. Самыми ранними пришельцами были греки и латины, которые завладели обоими юго-восточными полуостровами Европы; тогда же, вероятно, пришли и ныне исчезнувшие скифы, обитатели степей к северу от Черного моря, — народ, более всего родственный мидийско-персидским племенам. Затем следовали кельты. О переселении последних мы знаем только, что оно имело место к северу от Черного моря и прошло через Германию. Их передовые массы вторглись во Францию, завоевали страну до Гаронны и подчинили себе даже часть Западной и Средней Испании. Море, с одной стороны, сопротивление иберов — с другой, заставили их остановиться, в то время как сзади с обеих сторон Дуная на них еще напирали другие кельтские племена. Здесь, у самых берегов океана и у истоков Дуная, их застает Геродот. Однако они, должно быть, переселились сюда уже гораздо раньше. Раскопки могил и другие находки, сделанные во Франции и в Бельгии, свидетельствуют о том, что кельты, когда завоевывали страну, еще не знали металлических орудий, тогда как в самом начале их появления в Британии они уже имели бронзовые орудия. Следовательно, между кельтским завоеванием Галлии и переселением в Британию должно было пройти некоторое время, в течение которого кельты, благодаря торговым связям с Италией и Марселем, ознакомились с бронзой и ввели ее у себя.

Тем временем все сильнее напирали находившиеся позади кельтские племена, в свою очередь теснимые германцами; впереди проходы были заперты, и начался поэтому обратный поток в юго-восточном направлении, подобный которому мы позднее снова встречаем при переселениях германских и славянских племен. Кельтские племена перебрались через Альпы, прошли по Италии, Фракийскому полуострову и Греции и частью погибли, частью прочно осели в долине реки По и в Малой Азии. Главную массу племени мы находим в это время (—400 до —300 гг. [Я обозначаю хронологические даты до нашего летосчисления для краткости математическим знаком (—).]) в Галлии до реки Гаронны, в Британии и Ирландии и к северу от Альп, по обеим сторонам Дуная, до Майна и Исполиновых гор, если не дальше. И хотя кельтские названия гор и рек в Северной Германии менее часты и бесспорны, чем на юге, все же нельзя предположить, будто кельты выбрали только более трудную дорогу через гористую Южную Германию, не пользуясь одновременно более удобным путем через открытую равнину Северной Германии.

Кельтское переселение лишь частично вытеснило оказавшихся на его пути обитателей страны; особенно в Южной и Западной Галлии последние и тогда еще составляли большую часть населения, хотя и на положении угнетенной расы, и передали по наследству современному населению строение своего тела. Что как кельты, так и германцы господствовали в своих новых местах пребывания над местным темноволосым населением, которое они там застали, следует из существовавшего у кельтов и германцев обычая красить волосы мылом в желтый цвет. Светлые волосы были признаком господствующей расы, и там, где этот признак вследствие смешения рас утрачивался, приходилось восполнять его утрату с помощью мыла.

За кельтами следовали германцы; для них мы уже с некоторой долей достоверности можем установить, по крайней мере приблизительно, время переселения. Оно едва ли началось задолго до — 400 г. и еще не вполне закончилось ко времени Цезаря.

Около — 325 г. Пифей в отчете о своем путешествии дает нам первые подлинные сведения о германцах^[293]. Он отправился из Марселя к Янтарному берегу и упоминает о живущих там несомненно германских племенах гуттонов и тевтонов. Но где находился этот Янтарный берег? Обычно под этим названием подразумевают, конечно, только берег Восточной Пруссии, и если соседями этого побережья названы гуттоны, то это несомненно верно. Однако расстояния, которые указывает Пифей, не соответствуют этой местности, но довольно хорошо подходят для большой бухты Северного моря между берегом Северной Германии и полуостровом кимвров. Там как раз место и тевтонам, также названным в качестве соседей. Там — на западной стороне Шлезвига и Ютландии — также имеется Янтарный берег; Рингкёбинг еще и теперь ведет довольно значительную торговлю собираемым там янтарем. К тому же представляется совершенно невероятным, чтобы Пифей мог уже так рано проникнуть так далеко в совсем незнакомые воды, и еще более невероятно, чтобы опасное плавание от Каттегата до Восточной Пруссии не только осталось без всякого упоминания в его столь тщательных описаниях, но и вообще не совпадало с ними. Итак, следовало бы со всей решительностью присоединиться к мнению, впервые высказанному Лелевелем, что Янтарный берег Пифея нужно искать у Северного моря, если бы не упоминание о гуттонах, которых можно локализировать лишь на побережье Балтийского моря. К устранению этого последнего препятствия сделал шаг Мюлленхофф: он считает, что гуттоны — искаженное название тевтонов^[294].

Около 180 г. до нашего летосчисления бастарны, несомненные германцы, появляются на Нижнем Дунае и несколько лет спустя они уже выступают в войске македонского царя Персея, воевавшего против римлян, в качестве наемников — первых ландскнехтов. Это — дикие воины:

«Люди не знают ни земледелия, ни судоходства и не питаются продуктами скотоводства; они знают только одно занятие, одно искусство: постоянно воевать и преодолевать всякое сопротивление».

Таковы первые сведения об образе жизни германского племени, которые сообщает нам Плутарх^[295]. Этих же бастарнов мы находим еще столетия спустя к северу от Дуная, хотя и в местности, лежащей несколько западнее. Через пятьдесят лет в занятые кельтами земли на Дунае вторгаются кимвры и тевтоны, но будучи отражены жившим в Богемии кельтским племенем бойев, направляются несколькими ордами в Галлию до самой Испании, разбивают одно римское войско за другим, пока, наконец, Марий не кладет предел их почти двадцатилетним переселениям, уничтожая их полчища, явно уже весьма ослабленные, — тевтонов при Эксе в Провансе (—102 г.), а кимвров при Верчелли в Северной Италии (—101 г.).

Полстолетия спустя Цезарь столкнулся в Галлии с двумя новыми полчищами германцев: сначала на Верхнем Рейне с войском Ариовиста, в котором были представлены семь различных племен, в том числе маркоманны и свевы, и вскоре после того на Нижнем Рейне с войском узипетов и тенктеров; их вытеснили свевы из мест их прежнего поселения; они покинули эти места и после трехлетних странствований достигли Рейна. Оба полчища были уничтожены римлянами с помощью военного искусства, а узипеты и тенктеры, кроме того, с помощью вероломства. Дион Кассий знает о вторжении бастарнов во Фракию в первые годы царствования Августа; Марк Красс разбил их на Гебре (теперешняя Марица). Тот же историк упоминает еще о движении гермундуров, которые около начала нашей эры по неизвестным причинам покинули свою родину и были поселены римским полководцем Домицием Агенобарбом «в одной части земли маркоманнов»^[296]. Это последние передвижения той эпохи. Укрепление римского господства на Рейне и Дунае надолго загородило им дорогу; однако слишком многие признаки указывают на то, что на северо-востоке, по ту сторону Эльбы и Исполиновых гор, народы еще далеко не окончательно осели на своих местах.

Эти передвижения германцев представляют собой первый акт того переселения народов, которое сдерживалось римским сопротивлением в течение трех столетий, но к концу III века с непреодолимой силой прорвалось через обе пограничные реки, наводнило Южную Европу и Северную Африку и приостановилось только с завоеванием Италии лангобардами в 568 г., — приостановилось, поскольку речь идет об участии в нем германцев, а не славян, которые и после них еще долгое время находились в движении. Это были подлинные переселения народов. Целые народности или, по крайней мере, значительные их части отправлялись в дорогу с женами и детьми, со всем своим имуществом. Повозки, прикрытые шкурами животных, служили им для жилья и для перевозки женщин, детей и скудной домашней утвари; скот они также гнали за собой. Мужчины, вооруженные и в боевом порядке, были готовы преодолевать всякое сопротивление и отражать нападения, днем — военный поход, ночью — военный лагерь в укреплении, сооруженном из повозок. Потери людьми во время этих переходов в результате непрерывных боев, от усталости, голода и болезней, должны были быть огромными. Это была отчаянная борьба не на жизнь, а на смерть. Если поход удавался, то оставшаяся в живых часть племени селилась на чужой земле; в случае же его неудачи, переселявшееся племя исчезало с лица земли. Кто не пал в кровавом бою, погибал в рабстве. Гельветы и их союзники, переселение которых задержал Цезарь, пустились в путь в числе 368000 человек, среди которых было 92000 способных носить оружие; после поражения, нанесенного римлянами, их осталось только 110000 человек, которых Цезарь в виде исключения, по политическим соображениям, отправил обратно на родину. Узипеты и тенктеры перешли Рейн в числе 180000 человек; почти все они погибли в сражении и во время бегства. Нет ничего удивительного, что в этот продолжительный период переселений часто исчезали бесследно целые племена.

Этому еще не устоявшемуся образу жизни германцев вполне соответствует то положение, которое Цезарь нашел на Рейне. Рейн ни в какой мере не представлял резкой границы между галлами и германцами. У белго-галльского племени менапиев были деревни и пахотные поля в окрестностях Везеля, на правом берегу Рейна; с другой стороны, дельта Мааса у левого берега Рейна была занята германцами — батавами, а у Вормса и до Страсбурга жили германские племена вангионов, трибоков и неметов — со времен Ариовиста или еще раньше, точно неизвестно. Белги вели постоянные войны с германцами, везде еще были территории, из-за которых шли споры; к югу от Майна и Рудных гор германцы в ту пору еще не жили; гельветы были лишь незадолго перед тем изгнаны свевами из области между Майном, Рейном, Дунаем и Богемским лесом, так же как и бойи из Богемии (Boihemum), носящей еще до сих пор их имя. Но свевы не заселили этой земли, а превратили ее в пустошь протяжением в 600 римских (150 немецких) миль [Римская миля равна приблизительно 1,5 км; немецкая (географическая) миля равна 7,420 км. Ред.], которая должна была служить им прикрытием с юга. Далее к востоку Цезарь знает еще кельтов (вольков-тектозагов) по северному Дунаю, там, где Тацит впоследствии называет германских квадов. Только во времена Августа Маробод повел свое свевское племя маркоманнов в Богемию, между тем как римляне замкнули укреплениями угол между Рейном и Дунаем и заселили его галлами. Область по ту сторону этого пограничного вала была потом занята, по-видимому, гермундурами. Из этого с несомненностью следует, что германцы прошли в Германию через низменность, лежащую к северу от Карпат и богемских пограничных гор; только заняв северную равнину, они прогнали за Дунай кельтов, живших южнее в горах.

Образ жизни германцев, как его изображает Цезарь, также свидетельствует, что они еще отнюдь не были оседлыми обитателями своей страны. Они живут главным образом скотоводством, питаясь сыром, молоком и мясом, меньше — хлебом; главное занятие мужчин — охота и военные упражнения. Они занимаются немного и земледелием, но лишь между прочим, и притом самым диким первобытным способом. Цезарь сообщает, что они обрабатывали поля лишь в течение одного года, а на следующий год всегда занимали под пашню новые земли^[297]. Это была, по-видимому, подсечная система земледелия, которая еще и теперь практикуется в Северной Скандинавии и Финляндии; лес сжигался, — а кроме леса имелись лишь болота и торфяники, тогда еще непригодные для земледелия, — корни кое-как удалялись и также сжигались вместе со взрыхленным верхним слоем почвы; удобренная золой земля засевалась рожью. Но даже и в этом случае указание Цезаря на ежегодную смену пахотной земли не следует понимать буквально; как правило, обычный переход на новую землю происходил по меньшей мере через каждые две или три жатвы. Все место, — не свойственный германцам раздел земли старейшинами и должностными лицами и особенно подсунутые германцам мотивы этой быстрой смены земель, — дышит римскими представлениями. Римлянину эта смена земель была непонятна. Рейнским германцам, которые переходили уже к оседлому расселению, она могла представляться уже пережившим себя обычаем, который все более терял цель и смысл. Но для внутренних германцев, только что пришедших на берега Рейна свевов, она, напротив, оставалась еще необходимым условием такого образа жизни, при котором весь народ медленно продвигался вперед в том направлении и с такой скоростью, какую допускало встречавшееся противодействие. К этому образу жизни приспособлен и их общественный строй: территория свевов делится на сто округов, из которых каждый ежегодно выставляет по тысяче вооруженных воинов, в то время как остальное мужское население остается дома, ходит за скотом и обрабатывает землю, а на следующий год сменяет ушедших в поход. Весь народ с женами и детьми следует за войском только после того, как оно завоюет новую территорию. Это — уже шаг вперед к оседлости по сравнению с военными походами времен кимвров.

Цезарь неоднократно возвращается к свойственному германцам обычаю селиться так, чтобы со стороны врага, т. е. всякого чужого народа, их защищали обширные необитаемые леса. Этот же самый обычай продолжал сохранять силу вплоть до позднего средневековья. Саксов Нордальбингии защищал от датчан пограничный лес, находившийся между Эйдером и Шлейем (на древнедатском языке — Jarnwidhr), а от славян — саксонский лес, тянувшийся от Кильского залива до Эльбы; славянское название Бранденбурга, Бранибор, опять-таки не что иное, как обозначение такого защитного леса (по-чешски «braniti» значит защищать, «bor» — сосна и сосновый лес).

После всего этого не может быть никаких сомнений относительно степени культурного развития германцев ко времени Цезаря. Они далеко не такие номады, как современные азиатские кочевые народы. Кочевой жизни место в степи, а германцы жили в первобытном лесу. Но они были также далеки и от стадии оседлых земледельческих народов. Еще Страбон шестьдесят лет спустя говорит о них:

«Все эти» (германские) «племена с одинаковой легкостью снимаются со своих мест благодаря примитивности своего образа жизни, так как они не занимаются земледелием и не копят сокровищ, а живут в хижинах, которые они строят за день, и питаются главным образом продуктами скотоводства, как номады, на которых они похожи еще и тем, что возят с собой все свои пожитки на повозках и перекочевывают со своими стадами, куда им вздумается»^[298].

Знакомство с земледелием, как установлено сравнительным языкознанием, они принесли еще из Азии; что они его потом не забыли, удостоверяет Цезарь. Но это было земледелие, которое служило лишь в крайних случаях подсобным источником существования для полукочевых воинственных племен, медленно продвигавшихся по среднеевропейским лесным равнинам.

Отсюда следует, что переселение германцев на их новую родину между Дунаем, Рейном и Северным морем в эпоху Цезаря еще не закончилось или тогда только что заканчивалось. То, что тевтоны, а может быть, и кимвры во времена Пифея, вероятно, дошли до полуострова Ютландии, а передовые отряды германских племен до Рейна — это можно заключить из того, что нет никаких сведений об их прибытии, — нисколько этому не противоречит. Образ жизни, совместимый лишь с длительными странствиями, неоднократные походы на запад и на юг, наконец то обстоятельство, что Цезарь застал наибольшую известную ему массу германцев, свевов, еще в полном движении — все это допускает только одно заключение: очевидно, что перед нами здесь отрывочные сведения о последних этапах крупного передвижения германцев и их поселения в главных местах их пребывания в Европе. Римское сопротивление на Рейне а затем на Дунае кладет предел этому переселению, ограничивает владения германцев занятой ими до сих пор территорией и тем самым принуждает их перейти к оседлому образу жизни.

В остальном наши предки, по наблюдениям Цезаря, были настоящими варварами. Торговцев они впускают в свою страну только для того, чтобы можно было сбывать кому-нибудь свою военную добычу, сами же у них не покупают почти ничего; да и что из чужого могло бы им понадобиться? Даже своих плохих низкорослых лошадей они предпочитают красивым и хорошим галльским лошадям. А вино свевы вообще не пропускают в свою страну, потому что оно расслабляет. В этом отношении их сородичи бастарны были, пожалуй, более цивилизованы; во время упомянутого вторжения во Фракию [См. настоящий том, стр. 447. Ред] они отправили к Крассу послов, которых тот напоил, выспросил нужные ему сведения о позиции и намерениях бастарнов, а затем заманил последних в засаду и уничтожил. Еще перед сражением в долине Идиставизо (в 16 г. нашей эры) Германик описывал своим солдатам германцев, как воинов без панциря и шлема, защищенных лишь щитами, сплетенными из ивовых прутьев или сделанными из тонких досок, причем только первый ряд имеет настоящие копья, а задние — только колья, заостренные и обожженные для твердости. Следовательно, обработка металлов вряд ли уже была известна жителям долины Везера, и римляне, конечно, позаботились о том, чтобы торговцы не завозили в Германию оружия.

Спустя более чем полтора столетия после Цезаря Тацит дает нам свое знаменитое описание германцев^[299]. Здесь уже многое выглядит совсем иначе. Вплоть до Эльбы и далее передвижение племен прекратилось, они перешли к прочным поселениям. О городах, конечно, еще долго нет и речи; селятся частью деревнями, состоящими в одних местностях из разбросанных отдельных дворов, в других — из дворов, расположенных рядом; по и в этом случае каждый дом построен отдельно и окружен свободным пространством. Дома, еще без каменной кладки и черепичной кровли, грубо построены из неотесанных бревен (materia informi должно здесь обозначать это в противоположность caementa и tegulae) — бревенчатые дома, какие еще строятся в Северной Скандинавии, но все-таки уже не те, описанные Страбоном хижины, которые можно построить в один день. К земельному устройству мы еще вернемся. Германцы имеют уже подземные кладовые — род подвалов, в которых зимой они укрывались от холода и где, по свидетельству Плиняя, женщины занимались ткачеством. Земледелие, следовательно, имеет уже большое значение, но скот все еще остается главным достоянием. Скота много, но плохой породы; лошади безобразны и плохие скакуны, овцы и коровы мелки, последние безроги. В числе пищевых продуктов перечисляются мясо, молоко, дикие яблоки, но не хлеб. Охотой уже много не занимались, дичи, надо полагать, стало со времен Цезаря значительно меньше. И одежда еще весьма первобытная: у большинства грубое покрывало, остальное тело голое (почти как у кафров-зулусов), но у наиболее богатых уже платья, плотно облегающие тело; для одежды используются также и шкуры животных; женщины одеваются, как мужчины, но у них уже чаще встречаются полотняные одежды без рукавов. Дети все бегают нагишом. Чтение и письмо неизвестны, но одно место указывает на то, что жрецы уже пользовались заимствованными из латинских букв руническими письменами, которые они вырезывали на дереве. К золоту и серебру внутренние германские племена равнодушны; серебряные сосуды, подаренные римлянами князьям и послам, употребляются в обиходе наравне с глиняными. Незначительный торговый оборот представляет собой простой обмен.

Мужчины еще полностью сохраняют общее всем первобытным народам обыкновение предоставлять женщинам, старикам и детям работу по дому и в поле как недостойную мужчины. Зато они переняли у цивилизации две привычки — пьянство и игру — и предаются обеим со всей неумеренностью девственных варваров — вплоть до проигрыша собственной персоны.

Их напитком во внутренних областях является пиво из ячменя или пшеницы; если бы уже тогда была изобретена водка, то ход мировой истории, наверное, был бы иной.

В пограничных с римской территорией местностях наблюдается еще больший прогресс: там пили привозное вино; привыкли уже до некоторой степени к деньгам, причем, конечно, отдается предпочтение серебру, более удобному для ограниченного обмена, и, согласно обычаю варваров, монетам давно знакомой чеканки. Дальше видно будет, насколько эта предосторожность была основательна. Торговля с германцами происходила только на самых берегах Рейна; только гермундуры, жившие за пограничным валом, уже ездили по торговым делам в Галлию и Грецию.

Эпоха между Цезарем и Тацитом представляет, таким образом, первый большой период немецкой истории — окончательный переход от кочевой жизни к оседлости, по крайней мере для большей части народа, от Рейна до областей, лежащих далеко за Эльбой. Названия отдельных племен начинают в большей или меньшей мере распространять на определенные местности. Но ввиду противоречивости сведений, сообщаемых древними, и непостоянства и изменчивости названий часто все-таки невозможно точно определить местожительство каждого отдельного племени. Это к тому же завело бы нас слишком далеко. Здесь достаточно общего указания, которое мы находим у Плиния:

«Существует 5 основных групп германских племен: виндилы, к которым принадлежат бургундионы, варины, карины, гуттоны; второе племя образуют ингевоны, часть которых составляют кимвры, тевтоны и племена хавков. Ближе всего к Рейну живут искевоны, среди них сигамбры. В центре страны — гермионы, среди них свевы, гермундуры, хатты, херуски. Пятое племя образуют певкиыы и бастарны, которые граничат с даками»^[300].

К этому затем присоединяется еще шестая ветвь, которая населяет Скандинавию: гиллевионы.

Из всех сведений, сообщаемых древними, вышеприведенное более всего соответствует более поздним фактам и дошедшим до нас остаткам языка.

В состав виндилов входили племена, говорившие на готском языке; они занимали побережье Балтийского моря между Эльбой и Вислой вплоть до внутренних областей страны; по ту сторону Вислы, вокруг Фриш-Гафа, жили гуттоны (готы). Дошедшие до нас скудные остатки языка не оставляют ни малейшего сомнения в том, что вандалы (которые во всяком случае должны были принадлежать к виндилам Плиния, так как он переносит их название на всю данную основную группу племен) и бургунды говорили на готских диалектах. Сомнение могли бы возбудить только варны, или варины, которых на основании сведений из V и VI веков принято относить к тюрингам; об их языке мы не знаем ничего.

Вторая группа племен, ингевоны, состояла из племен, говоривших на языке фризов, жителей побережья Северного моря и полуострова кимвров, и, весьма вероятно, также из тех говоривших на саксонском языке народностей, которые жили между Эльбой и Везером; в таком случае сюда следовало бы причислить и херусков.

Так как к искевонам присоединены сигамбры, то отсюда ясно, что это — будущие франки, живущие на правом берегу Рейна от Таунуса до истоков Лана, Зига, Рура, Липпе и Эмса и граничащие на севере с фризами и хавками.

Гермионы, или, как их более правильно называет Тацит, герминоны — позднейшие верхнегерманцы; гермундуры (тюринги), свевы (швабы и маркоманны; баварцы), хатты (гессы) и т. д. Херуски, без всякого сомнения, попали сюда по ошибке. Это — единственная несомненная ошибка во всем этом размещении племен у Плиния.

Пятая группа — певкины и бастарны — исчезла. Якоб Гримм несомненно прав, считая ее готской.

Наконец, шестая гиллевионская группа включает жителей датских островов и большого Скандинавского полуострова.

Таким образом, классификация Плиния с поразительной точностью соответствует группировке действительно появившихся впоследствии германских наречий. Мы не знаем диалектов, которые не принадлежали бы к готскому, фризско-нижнесаксонскому, франкскому, верхненемецкому или скандинавскому, и мы еще также и в настоящее время можем признать эту классификацию Плиния образцовой. То, что можно было бы против нее возразить, я рассматриваю в примечании о германских племенах [См. настоящий том, стр. 481—494. Ред.].

Первоначальное переселение германцев на их новую родину мы должны были бы, следовательно, представлять себе приблизительно так, что первыми по северогерманской равнине, между южными возвышенностями и Балтийским и Северным морями, продвинулись искевоны, непосредственно за ними, но ближе к берегу — ингевоны. За этими последовали, по-видимому, гиллевионы, но завернули на острова. Возможно, что за гиллевионами последовали готы (виндилы у Плиния), оставив певкинов и бастарнов на юго-востоке; имя готов в Швеции свидетельствует о том, что их отдельные ветви примкнули к переселению гиллевионов. Наконец, к югу от готов следовали гермионы, которые — по крайней мере в большей своей части — только во времена Цезаря и даже Августа заняли те места своего расселения, которые они удерживали за собой вплоть до переселения народов [Здесь в рукописи пометка карандашом: «Следует глава об аграрном и военном строе». Ред.].