Наука и религия

Будьте

Любезны,

Будьте железны! –

Вашу покорную просьбу я слышу. –

Будьте железны,

Будьте полезны

Тем, кто стремится укрыться под крышу.

(Леонид Мартынов)

Я (автор предлагаемого пособия) далек от широкомасштабного рассмотрения взаимоотношений этих социокультурных феноменов, поэтому сразу хочу спрятаться «под крышу» классиков науки, принадлежность которых к интеллектуальной элите мира никто оспаривать не будет. Вот убедительный аргумент, разрушающий тезис послереволюционной, но доперестроечной эпохи (1917-1985 гг), когда в официальной идеологии утверждалась невозможность сосуществования науки и религии. А аргумент этот очевиден: творцы науки прошлого, например, Ф. Бэкон, И. Кеплер, Б. Паскаль Г. Галилей, Н. Коперник, а также сравнительно недавнего времени – М. Планк, И.П. Павлов, Н.П. Бехтерева (примеры, надеюсь, достаточны) были людьми религиозными, а некоторые, например, Б. Паскаль, Н. Коперник, И. Ньютон, Г. Мендель даже имели духовный сан.

В прошлом, безусловно, между развивающейся наукой (это касается прежде всего естественных наук; понятие уточним ниже) и религией по крайней мере в истории Европы происходили драматические и даже трагические события (Джордано Бруно, Галилео Галилей), но эти конфликты имели не столько характер логических сражений, когда на весах Фемиды беспристрастно взвешиваются доказательства и опровержения, сколько были отражением интересов, лежащих вне цели науки, вне цели поиска истины, не вытекающей из веры. Это противостояние всегда имело политический окрас.

Гонения на религию в СССР во времена Ленина и Троцкого, а позже – Хрущева, сопровождающиеся не только искоренением религиозной идеологии (во всех конфессиях), но и разрушением материальной культуры – сносы храмов, сжигание книг, икон, распродажа дорогостоящей утвари и т.д., – сами по себе не имели никакого отношения к методологической проблеме «диалога» науки и религии. Если сопоставить науку и религию «на равных» как два самостоятельных социокультурных феномена, то можно заметить, что по крайней мере в настоящее время они живут своей жизнью, не пересекаясь, не конфликтуя, не заимствуя убеждающие аргументы друг у друга. Наука, как прежде, так и сейчас, направлена на получение наилучших результатов в познании различных сфер природного и социального мира, а достижения естественных наук обеспечивают прогресс техники. С другой стороны, религия наиболее эффективна в открывании смыслов ценности жизни каждой личности, социума и даже Космоса.

Альберт Эйнштейн (1879-1955), который не нуждается в «презентации», писал: «… Я утверждаю, что космическое религиозное чувство является сильнейшей и благороднейшей из пружин научного исследования. Только те, кто сможет по достоинству оценить чудовищные усилия и, кроме того, самоотверженность, без которых не могла бы появиться ни одна научная работа, открывающая новые пути, сумеют понять, каким сильным должно быть чувство, способное само по себе вызвать к жизни работу, столь далекую от обычной практической жизни. Какой глубокой уверенностью в рациональном устройстве мира и какой жаждой познания даже мельчайших отблесков рациональности, проявляющейся в этом мире, должны были обладать Кеплер и Ньютон, если она позволила им затратить многие годы упорного труда на распутывание основных принципов небесной механики! Тем же, кто судит о научном исследовании главным образом по его результатам, нетрудно составить совершенно неверное представление о духовном мире людей, которые, находясь в скептически относящемся к ним окружении, сумели указать путь своим единомышленникам, рассеянным по всем землям и странам. Только тот, кто сам посвятил свою жизнь аналогичным целям, сумеет понять, чт о вдохновляет таких людей и дает им силы сохранять верность поставленной перед собой цели, несмотря на бесчисленные неудачи. Люди такого склада черпают силу в космическом религиозном чувстве. Один из наших современников сказал, и не без основания, что в наш материалистический век серьезными учеными могут быть только глубоко религиозные люди (Эйнштейн А. Собрание научных трудов в четырех томах. Т. IV. М.: Наука, 1967. С. 126).

И еще, он же: «Самое прекрасное и глубокое переживание, выпадающее на долю человека, – это ощущение таинственности. Оно лежит в основе религии и всех наиболее глубоких тенденций в искусстве и науке. … Способность воспринимать то непостижимое для нашего разума, что скрыто под непосредственными переживаниями, чья красота и совершенство доходят до нас лишь в виде косвенного слабого отзвука, – это и есть религиозность. В этом смысле я религиозен. Я довольствуюсь тем, что с изумлением строю догадки об этих тайнах и смиренно пытаюсь мысленно создать далеко не полную картину совершенной структуры всего сущего.» (С.176).

Общая картина естественного мира (биосфера с ее подсистемами, ближний и дальний Космос, все наблюдаемые регулярные и стохастические процессы) не противоречит идее Творца этого мира и тому, что именно эта всемогущая, вечная внешняя сила создала и человека по образу и подобию своему. Следовательно, способность людей открывать законы мироздания тоже дар Творца, иначе – что же тогда нужно понимать под «образом и подобием»? Неполное делегирование познавательных возможностей?

Основатель квантовой физики немецкий ученый Макс Планк (1858-1947) вообще полагал, что, несмотря на то, что «… имеются обширные области, где наука и религия вообще не соприкасаются друг с другом, … они сталкиваются в вопросе о существовании и сущности Высшей Власти, господствующей над миром. <…> Божество, к которому религиозный человек пытается приблизиться при помощи религиозных символов, равноценно, по существу, той проявляющейся в законах природы силе, о которой исследователь в определенной мере получает представление с помощью своих органов чувств. <…> Для религии Бог стоит вначале всякого размышления, а для естествознания – в конце. Для одних Он означает фундамент, а для других – вершину построения любых мировоззренческих принципов… Естествознание нужно человеку для познания, религия – для того, чтобы действовать. Единственной устойчивой предпосылкой для познания является то, что воспринимается нашими органами чувств, а предположение о существовании миропорядка, имеющего свои законы, здесь служит лишь предварительным условием для плодотворной формулировки проблем. Для практической же деятельности этот путь не пригоден, так как мы не можем отложить наши волевые решения до тех пор, пока познание не станет полным или же мы не станем всезнающими. Ибо многочисленные требования и нужды нашей жизни часто вынуждают нас принимать мгновенные решения и подтверждать свои убеждения. И в этом нам не могут помочь долгие рассуждения, а требуется только определенное и ясное указание, которое мы можем получить, опираясь на непосредственную связь с Богом. Она одна может дать нам внутреннюю опору и устойчивый душевный мир, который мы должны расценивать как наивысшее жизненное благо; если мы Богу, помимо его всемогущества и всеведения, припишем еще атрибуты благости и любви, то обращение к Нему в полной мере способно дать человеку, ищущему утешения, надежное чувство счастья. С позиций естествознания против этого представления нечего возразить, потому что вопросы этики… вовсе не входят в его компетенцию. Куда ни кинь взгляд, мы никогда не встретим противоречия между религией и естествознанием, а, напротив, обнаруживаем полное согласие как раз в решающих моментах. Религия и естествознание не исключают друг друга, как кто-то ныне думает или опасается, а дополняют и обусловливают друг друга (курсив мой, – Ю.Е.) <…> Ибо насколько знания и умения нельзя заменить мировоззренческими убеждениями, настолько же нельзя выработать правильное отношение к нравственным проблемам на основе чисто рационального познания. Однако оба эти пути не расходятся, а идут параллельно, встречаясь в бесконечности у одной и той же цели» (Макс Планк. Религия и естествознание//Вопросы философии, 1990, № 8. С. 25-36).

Интересно, что даже средневековый христианский схоласт 13-го века Джованни Бонавентура, освещая связи науки, искусства, техники и религии («О возвращении наук к теологии»/ Знание за пределами науки. М.: Республика, 1996. С. 323) утверждал, что из его трактата «… явствует, сколь «многоразлична премудрость Божия», которая открыто передается в Священном писании, сокрыто же во всяком познании и во всякой природе. Очевидно также, как всякое познание служит теологии, и поэтому заимствует примеры и пользуется словами, относящимися к познанию всякого рода. Ясно также, сколь широка дорога озарений и каким образом в каждой вещи, воспринимаемой чувствами или разумом, скрыто в глубине пребывает сам Бог».

Наука, особенно современное естествознание, отсчитываемое от эпохи Декарта и Галилея, гораздо моложе религии. Религия не нуждалась как в прошлом, так и в наши дни, в помощи естественных наук для утверждения веры как основания, фундамента этого феномена. Но вера как атрибут религии отличается от веры, бытующей в обыденном сознании, и от веры (правильней сказать – доверия), которая разделяется людьми, изучающими те или иные разделы науки. Если христианскому богослову Тертуллиану (160-220) приписывают тезис: «Credo, quia absurdum» (верю, ибо нелепо), то наука требует не изначальной веры, а убеждений, выработанных доказательствами, логическим анализом и проверочными экспериментами. Наука не чуждается сомнений. Наоборот, – через продолжение сомнений она развивается и формирует знания, которыми человек длительно пользуется, не проверяя их постоянно. Так, любой современный человек, окончивший хотя бы среднюю школу, имеет представление о законе Ома и законе Джоуля –Ленца. Он может понять и объяснить, как работает утюг или электрическая плита, он может даже проектировать и конструировать другие электрические нагревательные приборы, веря в проявление этих законов, хотя совсем не обязательно он лично убеждался в свое время в их истинности, например, в лабораторном практикуме. Он узнал об этих законах из учебников, и это оказывается достаточным доводом, чтобы поверить в то, что законы выполняются безукоснительно. Главное то, что если возникает непреодолимое сомнение в их истинности, то каждый желающий может лично поставить проверочный эксперимент и убедиться в их воспроизводимости.

Религия же не поощряет сомнений, разночтений и перетолкований канона веры. Все ответвления, отклонения и пересмотры установившихся взглядов называются ересью. В то же время наука, преодолевая сомнения и противоречия в собственных достижениях, не ищет помощи в священных текстах и в практике богословской схоластики. Вне сомнений – религия людям нужна, ее нельзя считать «преднаукой», которая будет с развитием научных знаний преодолена. Иногда говорят, неверно цитируя Маркса, что «религия – опиум для народа». Но на самом деле религия не туманит сознание наркотиком, а служит болеутоляющим средством, поскольку опиум изначально людьми применялся только в этом назначении. А Карл Маркс во «Введении к критике гегелевской философии» писал следующее: «Религия – это вздох угнетенной твари, душа бессердечного мира, дух бездушного безвременья. Она – опиум народа». Здесь нет слова «для», т.е. нет указания на чей-то злой умысел, направленный на одурманение народа. Это – способ утоления боли и страданий, как личных, так и родовых.