Репрессии в среде историков

Процесс политизации истории как науки сопровождался произволом и насильственными методами воздействия. И. В. Сталина и его окружение не могли не раздражать независимые исторические школы, проявлявшие уважение к отечественным научным традициям. О «деле историков» мы уже писали, о судьбе отдельных историков, осужденных вместе с С. Ф. Платоновым, следует сказать особо. В этом плане весьма примечательна жизнь академика Е. В. Тарле. После возвращения из ссылки его перестали именовать академиком, практически не печатали. О Е. В. Тарле заговорили после выхода в свет монографии «Наполеон», которая была оценена негативно в газетах «Правда» и «Известия». Однако книга понравилась И. В. Сталину и на следующий день в газетах появилась заметка «От редакции», которая взяла под защиту ученого. В марте 1937 г. с Е. В. Тарле была снята судимость, и он вновь был объявлен академиком. В 1937-1939 гг. появились его новые труды - «Жерминаль и прериаль», «Нашествие Наполеона на Россию», «Талейран». Е. В. Тарле в канун войны дважды получил Сталинскую премию.

Наступление сталинизма на историческую науку имело широкие географические рамки. В 1930 г. на Украине состоялось судилище по делу мнимой организации «Союза вызволения Украины», в которую якобы входили многие ученые во главе с историком М. С. Грушевским. Лидерам СВУ инкриминировалось раздувание буржуазного национализма, внедрение чуждой культуры. В 1931 г. аресты возобновились, было объявлено о деятельности некоего «Украинского национального центра». М. С. Грушевский, имя которого склонялось и в связи с этим процессом, был отправлен в ссылку, а его многотомный труд «История Руси-Украины» запрещен.

После письма И. В. Сталина в редакцию журнала «Пролетарская революция» начался разгром историко-партийной науки. «Кто же, кроме безнадежных бюрократов, - восклицал И. В. Сталин по поводу работ историков партии, - может полагаться на одни лишь бумажные документы? Кто же, кроме архивных крыс, не понимает, что партии и их лидеров надо проверять по их делам, прежде всего, а не только по их декларациям?». Из научных центров страны стали изгоняться историки, попадавшие под уничтожающий огонь критики. В резолюции общего собрания ячейки истории партии Института красной профессуры «Об итогах обсуждения письма тов. Сталина» (декабрь 1931 г.) было записано: «В ходе обсуждения вскрыт ряд новых антипартийных контрабандистских вылазок и развернуто беспощадное большевистское разоблачение выявленных троцкистских контрабандистов (Миронов, Альтер) и иных фальсификаторов истории нашей партии (Юдовский, Горин, Ванаг, Бантке и др.)...Обсуждение показало нежелание историков-коммунистов до конца вскрыть и по-большевистски признать свои крупнейшие ошибки политического и исторического характера (Кин, Баевский, Минц, Лукин и др.)». Восемь из десяти названных выше историков были репрессированы и погибли. Жертвами террора стали крупные ученые: историк-публицист Ю. М. Стеклов, историки партии В. Г. Кнорин и В. Г. Сорин, директор Института истории АН СССР академик Н. М. Лукин, директор Библиотеки им. В. И.Ленина В. И. Невский и др.

С января 1936 г. началась развернутая критическая кампания против М. Н. Покровского и его учеников, характер которой не соответствовал действительным ошибкам ученого. Писатель К. М. Симонов спустя многие годы попытался вскрыть объективные причины критики. Он писал: «Покровский отвергался, а на его место ставился учебник истории Шеcтакова не потому, что вдруг возникли сомнения в тех или иных классовых категориях истории России, а потому, что потребовалось подчеркнуть силу и значение национального чувства в истории и тем самым в современности, в этом и был корень вопроса» (Симонов К. М. Глазами человека моего поколения. М., 1989). В 1937 г. были подготовлены изданные позднее сборники под названием «Против исторической концепции М. Н. Покровского» и «Против антимарксистской концепции М. Н. Покровского» (1939). Свое отношение к недавнему руководителю исторической науки выразили представители старой школы Б. Д. Греков, С. В. Бахрушин, В. И. Пичета, С. В. Юшков, их последователи - Н. М. Дружинин, К. В. Базилевич, Б. Б. Кафенгауз, а также ученики М. Н. Покровского - А. М. Панкратова, М. В. Нечкина, А. Л. Сидоров и др. К концу 30-х гг. «разгромленная» школа М. Н. Покровского именовалась уже как «банда шпионов и диверсантов, агентов и лазутчиков мирового империализма, заговорщиков и убийц».

Репрессии 30-х гг. нанесли непоправимый ущерб отечественной исторической науке. Историк В. А. Муравьев пришел к следующему выводу: «... Сталин решает убрать тех, кто начинал разработку истории революционного движения, кто достаточно много знал, вернуть буржуазных историков и тем самым ощутить себя наследником прошлого страны и породить мифологизированную историю» (История и историки. М., 1990). Кроме того, репрессии способствовали завершению процесса унификации исторического знания. Немало этому содействовали постановления партии и правительства по вопросам развития исторической науки и преподавания истории в вузах и школе и организационная перестройка исторических учреждений.