Накануне

Приближалась война. Чтобы показать атмосферу, в которой жил город, я снова обращусь к личным воспоминаниям.
"До войны все жили в ожидании войны. Взрослые говорили о ней с ужасом. Мальчишки говорили о ней весело. Им хотелось войны.
Город, как и вся страна, готовился к войне. Мы жили, как в каком-то военном лагере.
Очень часто, совсем неожиданно, над городом повисал тревожный вой сирен. На улицу выходили мужчины и женщины с противогазами через плечо и с повязками на руке. Это были дружинники.
Игры прекращались. Всех детей загоняли во дворы. Застигнутые "тревогой" пешеходы становились жертвами "налета". Их отправляли в бомбоубежища. Это в лучшем случае. В худшем - на протестующего жителя города набрасывались девушки в белых косынках и с красными крестами на сумках. Пешехода валили на носилки. Он отчаянно кричал. Он опаздывает на работу. Его ждала дома жена или голодные дети. Он вез срочный доклад своему важному начальнику. Все было напрасным. Дисциплина была "железной". Его клали на темно-зеленые носилки. Девушки накладывали на ногу лубки, перевязывали его голову и надевали ему противогаз. Потом его несли. Два дюжих "санитара" уносили пострадавшего в ближайший двор. А через некоторое время давали "отбой".
Все было, как на настоящей войне. Не было только выстрелов и убитых. Нам, мальчишкам, хотелось стрельбы и убитых фашистов. Но ни того, ни другого не было. А были учения по ПВХО. По-русски это значит "противовоздушная и противохимическая оборона". Мы изучали фугасные, химические и осколочные бомбы. Противогаз и противоипритный костюм. И разные виды самолетов.
Потом новый вой сирены и новая "тревога". Глухой звук взрыва и над улицей поднимается черный ядовито-едкий дым. Мужчины в желто-зеленых спецовках и в очкастых противогазах имитируют взрыв химической бомбы. Они оцепляют улицу флажками и устанавливают стойки с надписями "Заражено". Потом они катают перед собой взад и вперед ВДП. Это низкая железная тележка зеленого цвета - "возимый дегазационный прибор". Дорога и тротуары покрываются тонким слоем желтых опилок, смешанных с какой-то дрянью. В заключение разбивают пару огнетушителей, поливая липкой пеной улицу.
Дымовая шашка догорает. Последние клубы дыма уносятся раскаленным летним воздухом. Отбой. Небольшой перерыв до завтра. А завтра все сначала.
Однажды началась и стрельба. Потом она уже не прекращалась до самой войны. В городе было два морских аэродрома. Грязно-зеленые МБР* взлетали у пляжа на Стрелке. Они делали круг над просторным плесом у Соляных. "Летающая лодка" брала курс на обвехованный кусок воды и сбрасывала бомбу, другую, третью... Рваные столбы воды вздымались вверх. И МБР садился на зеркальную гладь реки.."
Мы играем во дворе. Внезапно раздаются выстрелы. Это в небе. Поднимаем головы вверх. Над городом летит двухкрылая "этажерка". Тянет за собой на длинном тросе "колбасу"**. Зенитные пушки палят во всю. Вокруг "колбасы" множество белых клубков. Это рвутся снаряды. Как нам хотелось в эти минуты, чтобы хоть один снаряд угодил в этот полотняный мешок? Но одни промахи... Только потом, уже во время войны, я прочел в книжке о японской армии, что на один сбитый самолет положено несколько тысяч снарядов... Школьники тоже готовились к войне. Все хотели стать "значкистами". Все хотели иметь значки. В те времена "иметь значки" было, пожалуй, поважней чем сейчас "иметь ордена". Значкистов уважали. Их портреты помещали в газетах, а их фамилии висели на "Красной доске".
Я тоже хотел быть значкистом. Конечно, о ГТО я не мог даже мечтать. "Сдать на ГТО" мог не каждый. "Готов к Труду и Обороне" - это звучало. Значкист ГТО, грудь которого была увешана бляшками на цепочках, казался нам главным защитником страны. Он совершал в наших глазах Великое.
Я даже не мечтал о БГТО. Я не мог дать обещания, что я "буду готов к труду и обороне". Я имел справку об освобождении от физкультуры. Я был в четвертом классе. Поэтому я решил "сдать на БГСО"***. Мужчина лет сорока, врач с усиками "под Гитлера" и в пенсне, монотонным голосом с характерными еврейскими интонациями рассказывает нам об ипритах и люизитах, о закрытых и открытых переломах, и о прочих премудростях санитарного дела. После второго раза я сдал фосген и дифосген, СОВ и НОВ****, наложил жгут и разорвал зубами индивидуальный перевязочный пакет. Запах чеснока и запах горького миндаля вместе с ароматом свежего сена были позади. Я принес домой маленькую круглую бляшку с красным крестом и цепочкой. Я был счастлив и горд. Отец погладил меня по голове, а мама поцеловала. Я тоже внес свой вклад в Оборону...
Война подкрадывалась к нам издалека. Медленно, но неотвратимо.
1936 год. Замелькали кадры кинохроники. Непонятные слова: диктатор, генерал Франко, мятежники, республиканцы, интербригада, пятая колонна. Я был еще первоклассником. Поэтому война в Испании дошла до моего сознания через оранжевый цвет впервые съеденных апельсинов. Завернутых в папиросную бумагу с золотой каймой. Каждый! Это было здорово. И мы еще встречали пароход с испанскими детьми. Их разбирали жители города. А кто с кем воевал, я не успел разобраться. Я еще не понимал разницы между "мятежниками" и "республиканцами".
Потом были далекие Хасан и Халхин-Гол. В городе появились новые слова ("самурай" и "банзай"), новые кинофильмы ("Три танкиста") и новые самолеты ("Чайка" и "Ястребки"). Я послал в "Мурзилку' на конкурс свой рисунок: Три танкисте давят самураев. Самураи кричат "банзай" и удирают от гусениц танка. Рисунок не напечатали. Но ответ прислали. Молодец. Правильно все изобразил. Только недостаточно искусно.
Война с Финляндией принесла нам новые слова и новые игры. И еще появились очереди за хлебом. В нашу речь вошли таинственные "кукушка", "дот" и "линия Маннергейма". Наша "секвойя" во дворе шестого номера превратилась снова в обыкновенную сосну. А мы из индейцев стали "кукушками". Острой палкой поперек двора проводилась по земле "линия Маннергейма". Трещали "автоматы", и мы штурмовали "доты". Потом появилась книга "Бои в Финляндии". Там были фотографии развороченных дотов. Это было интересно. И лишь через несколько лет я узнал, что "дот" на нормальном русском языке означает "долговременная огневая точка". И не больше. Всего лишь какая-то точка. А мы думали...
Новые годы несли новые песни. Все они были патриотическими и боевыми. Мы их пели дома и в школе. И в кино. Перед началом дневного сеанса. Рыхлая тетя садилась за пианино. Нам вручали листок с текстом. И мы пели:
"Если завтра война, если завтра в поход..."
Или:
"Чужой земли мы не хотим ни пяди, Но и своей вершка не отдадим..."
Потом были еще: "Первый маршал в бой нас поведет", "Броневой ударный батальон", "Кони сытые бьют копытами. Встретим мы по-сталински врага".
Мы были готовы идти в бой за Первым Маршалом, встречая врага "по-сталински", и не отдавать и Вершка Своей Земли. Но войны все не было.
А война уже стучалась у нашего порога.
Польша была недалеко. По Польше громыхали немецкие танки. Лихие всадники с усами и в конфедератках пиками пытались остановить железных коней фашистов. Наша страна протянула руку дружбы братьям-украинцам и братьям-белорусам. Тогда мы узнали, что есть еще и Западная Украина и Западная Белоруссия. А мы думали что есть только Польша. Нет, мы не хотели и вершка чужой земли. Мы освобождали братьев.
Стены домов покрылись плакатами. Усатый гуцул в "вышиванной" сорочке протягивает на "рушнике" соль с "паляныцей". красноармеец с ружьем берет "хлеб-соль". Западный брат говорит своему восточному брату: "Спасибо!".
В школе много разговоров. Войска, стоявшие в городе, уходят на фронт. Многие провожают отцов. Вереницы воинов в прочих гимнастерках вытянулись к Варваровскому спуску. У моста - пробка. Войска запрудили все окрестные улицы. И нашу улицу. Стоят санитарные фуры. Лошади жуют овес из подвешенных под мордами мешков. Мощные гаубицы и противотанковые пушки на резиновом ходу. Суета, сутолока и крики распорядителей. Взмах флажками, и танки тронулись. Над башнями - поручни антенн и суровые лица командиров в кожаных шлемах.
Ушел на фронт и отец...
Это была уже настоящая война. Появились и первые раненые. Нет, мы не хотели и пяди чужой земли. Мы освобождали братьев от "ляхов", под ярмом которых они стонали почти двадцать лет. Мы кричали в школе "Ура.". Древний Львов снова наш. И Борислав тоже. Это тот самый Борислав, который смеялся*****. Тот Борислав, где жили и боролись "рожденные бурей". Я только что прочел эту книгу Николая Островского.
Потом снова были войска. Проходили маневры. Войска гили за Буг через Варваровский мост, снова лошади и снарядные передки. Пушки и "фанерные" танки. Потом торжественная встреча с цветами.
Вот и 1940 год. Это было уже совсем рядом. Бессарабия была в ста сорока километрах от Николаева.
В наше время на картах Бессарабия была вся в "полосочку". Как зебра. Красная с чем-то румынским. И приписка, что это территория СССР, захваченная румынами. И снова войска идут на мост. Снова пробки у Спасского спуска. Новые танки. Колесно-гусеничные. И новые броневики - граненные, как зеленый изумруд. Снова отец уходит на запад.
Вскоре мы узнаем, что Румыния возвратила нам Молдавию. А заодно и Северную Буковину. Войска тоже возвращаются. Все затихло. Война так и не наступила. В "Мурзилке" - цветные рисунки: подарки гуцулов Буковины Иосифу Виссарионовичу. Дорогому, любимому, другу, товарищу, освободителю и прочее, и прочее дарят мебель для кабинета. Наборные столы из разных пород дерева. Инкрустация...
Ах, как хочется войны! А ее все нет. Только изредка немецкие самолеты залетают на нашу территорию. Мальчишкам виделась война.
О, если бы у нас была возможность и в будущее приоткрыть окно!".

*Морской бомбардировщик-разведчик.
**Полотняный конус, имитировавший самолет.
***Будь готов к санитарной обороне.
****Стойкие и нестойкие отравляющие вещества.
*****"Борислав смеется" - роман украинского классика Ивана Франко.