Так началась война

Война и послевоенное восстановление

22 июня 1941 г. внезапным нападением Германии началась Великая Отечественная война. И хотя ее ждали - все жили в преддверии войны - но она обрушилась все же неожиданно. О первых днях жизни Николаева после начала войны я могу рассказать, как очевидец. Мне было тогда тринадцать лет. Итак из личных воспоминаний.
"Война пришла как-то внезапно. В один из прелестных солнечных дней. Это был день рождения моей старшей сестры Жени. Меня не было в городе. Я первый раз в жизни оказался в деревне. Я жил у нашей доброй няни, на хуторе Шурино, на полпути между Николаевом и Очаковом.
Как всегда, я проснулся рано. Светило яркое июньское солнце. Большая крестьянская семья разошлась по работам в поле. В доме была только мать Оли и мы, дети. Неожиданно пришла Оля. Лицо ее было озабоченным. Она сказала, что началась война. Что в шесть часов утра немцы перешли границу. Она сказала, что я должен ехать домой. Я не понимал почему. Я ликовал: наконец-то наши побьют немцев. Время, когда нас в бой пошлет товарищ Сталин, наступило. Наконец-то первый маршал поведет нас в бой.
Две недели назад мне исполнилось тринадцать лет.
В Николаев мы шли пешком. Я и Олин брат, Колька. Он был моим проводником. Ему было всего десять лет.
Мы шлепали босыми ногами по вековой пыли степного шляха. Я нес в руке коробку с масляными красками - мне их впервые подарили в этом году. Над головой пели жаворонки и кузнечики стрекотали в траве. Хохлатые удоды садились в пшеницу. Зрелые хлеба колыхались, как море. Вдали виднелись озера, реки и зеленые рощи. Это было степное марево.
Скифская баба проводила нас взглядом, благословив на долгий путь. Степь пахла зрелыми хлебами и травами. Издалека доносился рокот трактора. Мы были одни в поле. Не верилось, что где-то идет война. Все было таким тихим и мирным...
Впереди блеснула голубая полоска. Нет, это уже не мираж. Это Буг, такой родной и такой желанный. Вот и Большая Корениха. Я почти дома - восемь километров по реке вверх. И все. Мы расстаемся. Мой провожатый пойдет назад в Шурино. Я сажусь на катер.
Гудок. Трогаемся. На катере людно. Крестьянки из пригородных сел везут на базар фрукты и овощи. Катер проходит мимо отмели у Черного Буя. Здесь расположено училище морской авиации имени Леваневского. Глазу не по себе. Что-то здесь изменилось. Чего-то не хватает на привычном берегу. Ах, вот оно что? Нет самолетов, этих неуклюжих "гидр" и " амфибий" с моторами "наоборот"*. Где же они? Смотрю налево. Так вот, где они!
Самолеты пугливо жмутся к обрывистому правому берегу реки. Они перекрашены, вверху какие-то серо-голубые. Стоят на якорях у самого берега. Для чего? А... Понятно. Берег западный и прикрывает их от самолетов, летящих с запада. Первое ощущение войны. Первая нервная дрожь. Мне становится страшно, как и этим жалким и беспомощным МБР.
Река какая-то странная. На реке пусто. Нет лодок с отпускниками, школьниками и студентами. Нет лодок с рыбаками...
Пристань. Приехали. У причала стоят красноармейцы с винтовками в руках. Военный патруль! У всех проверяют документы. Ищут диверсантов и шпионов. "Откуда я? Из Шурино. Еду домой", и меня пропускают. Бегу вверх по Спасскому спуску. Дорога к мосту забита войсками. Готовится переправа через реку. Вот и дом. На пороге радостная и тревожная мама...
Выхожу на улицу. Это мне уже знакомо: масса войск со всех сторон медленно стекается к Спасскому спуску. Брожу вдоль улицы. Пушки, броневики и пехота забили все дороги и тротуары. Жители провожают своих близких, друзей и знакомых. Через два-три дня эта серо-зеленая живая река достигнет фронта. Кажется, ничто ее не остановит. Она сметет врага со своего пути...
- Берта Моисеевна? Счастливого пути. - кричит кто-то из толпы. - Бейте фашистских гадов!
Женщина, военный врач с кубиками и змеями в петлицах, сидит на санитарной двуколке. Она преисполнена гордости и кричит в ответ:
- Ждите нас с победой! Скоро мы побьем фашистов. Месяца через два приедем домой.
Пробка. Лошади жуют овес. Иду вниз к мосту. Стоят броневики. Это тяжелые. Над башней знакомое лицо в шлеме. Черные глаза и маленькие усики.
- Дядя Леня! - кричу я. Это - мамин брат. Он командир броневика. Он улыбается в ответ и машет рукой. Гордость так и распирает меня. Но мне некому рассказать о ней. Хочется пробиться к машине, чтобы меня увидели рядом с моим боевым дядей. Но броневики трогаются. Дядя Леня уходит на запад, чтобы через месяц попасть в окружение...
На другой день началась стрельба. Сначала завыла сирена. Но это была уже не учебная тревога. Пушки палят неустанно. Задираем головы вверх - вот ОНИ. Летят. "Хейнкели" с черными крестами. Все правильно. Все как в книжке "Силуэты германских военных самолетов", выученной нами еще раньше наизусть. Длинные фюзеляжи, размашистые крылья, блеск стеклянных "фонарей", рокот моторов. И черные кресты.
Их мало. Всего два или три. Летят низко, окутанные клубами разрывов. Пушки палят. Большой рваный осколок зенитного снаряда ударяет в дверь сарая и рикошетом отлетает дяде Кириллу под ноги. Нас всех загоняют в дом. А в доме еще страшней. Гулко отдаются выстрелы пушек. Потом вступают пулеметы. Счетверенные "максимы" рассыпаются частой дробью, как горохом о стену. Неприятные удары осколков о черепичную крышу. Мама и Женя закрывают окна подушками. Жутко и интересно. Это уже Настоящее.
Живем войной, фронт приближается. Город притих. Ночью он погружается в темень - светомаскировка. Днем город в клеточку - все окна заклеены крест-накрест полосками бумаги, как андреевскими флагами. У ворот постоянные дежурные с противогазами и повязками.
Мы коллекционируем осколки. Вначале это было интересно. Но потом надоело - слишком много их падало. Налеты участились, но небольшими группами. Немцы не бомбили сам город. На одноэтажные дома и сады не стоило тратить бомб. Они бомбили порт, вокзал, заводы и бензохранилища. Несмотря на то, что бензобаки красили в рваную полоску.
Во время налета нас загоняют в погреба. Там сыро и неуютно. Водятся разные неприятные "волчки" и жуки. При любой возможности выскакиваем наверх. Интересно! Немецкий бомбардировщик, сбросив где-то недалеко бомбы, уходит почему-то на восток. За ним гонится "чайка". Это низко, все хорошо видно. Зенитки перестают бить. Как хочется, чтобы "чайка" сбила фашиста. Чтобы все было, как в газете или как в "Окнах ТАСС" - "Черный шлейф дыма потянулся за фашистским самолетом". И рядом фотография - догорающие обломки, а на боку - большой черно-белый крест. Как хочется! Но, нет... "хейнкель" набирает высоту и уходит к облакам. "Чайка" явно отстает. Вот фашист скрылся в кудрявом кучевом облаке. Все.
Как хочется, чтобы у нас был свой капитан Гастелло!.. Бегаем по квартирам. Собираем что-то в подарок капитану Гастелло. Напрасно. Никто ничего не дает. Взрослые понимают всю нелепость наших порывов... Снова налеты. Снова кресты на крыльях. Снова юркие "чайки" и "ястребки" пытаются догнать фашиста. Но все тщетно.
Хотим хоть что-то делать. Помогаем рыть "щель" за нашим домом. Закрываем ее досками, землей и ветвями. Теперь у нас есть "свое" место. Часто сидим в щели. Даже, когда нет налета. Это уже похоже на настоящий военный окоп. И можно невзначай потрогать пухлую руку Муси Кузнецовой... Хотим поймать парашютиста. За каждым забором ищем шпионов. Любой человек в очках кажется нам подозрительным.
В июле я и брат Борис уезжаем. Нас отвозят в пионерский лагерь под Богоявленск. Место чудесное. На берегу реки. Высокие песчаные откосы. Пляжи, бесконечные и жаркие, фруктовый сад, вдали, километра три вверх по Бугу, виден город. На переднем плане - завод имени Марти. Стапеля, как на ладони. На большом стапеле - красная обшивка линейного корабля. Его так и не достроили. А еще ближе -порт. Дым, трубы, краны и мачты.
Вой сирены. Скатываемся в осыпавшуюся песчаную щель без покрытия. Через минут десять раздается стрельба. И затем рокот моторов. Стреляют в районе города. Дым поднимается вверх. Разрывы бомб. Черный дым ползет над заводом и портом. Из-за дыма вырываются два немецких бомбардировщика. Они летят очень низко. Прямо на нас. Мы вдавливаемся в песок. Сейчас они сбросят на нас бомбы или расстреляют нас из пулеметов. Но, нет. Они пролетели мимо. Странно, почему они нас не убили? Черные кресты пронеслись над головой. Кажется, из-за стекла на нас посмотрел ухмыляющийся немецкий штурман. Они уже отбомбились и довольные летят за наградами...
В первые дни августа мама приехала за нами и увезла из лагеря. Вел грузовик матрос. Мама успела нам шепнуть, что мы уезжаем из города. Мы еще не знали, что немцы уже рядом. Нам об этом не говорили в лагере. Мы уехали... А что сталось с этими мальчиками и девочками, оставшимися там? Успели ли вы уйти от врагов? Успели ли вы вернуться к родным? Я так и не знаю.
Налеты стали теперь более сильными. И преимущественно по ночам. Это уже было совсем неприятно. Помню один особенно страшный. Мы с мамой были у отца. Он тогда служил флагманским секретарем командующего военно-морской базой контр-адмирала Кулишова. Мы сидели в приемной. Отец и мать о чем-то говорили. Здесь же в приемной стояла железная кровать, накрытая серым одеялом. Здесь спал отец. Домой он уже не приходил. Внезапно завыла сирена. Прожекторы зашарили по небу. Потом включились пушки и пулеметы. Одна установка стреляла с крыши здания базы. Пушки били снизу - с территории военно-морского порта. Ад был страшный. Отец сказал, что немцы бомбят мосты и склады горючего. Через час немного притихло. Адмиральский "Зис-101" отвез нас домой. И тут началось снова. Налет длился более двух часов...
Восьмого августа на этой же адмиральской машине отец вез нас на "военную рамку"**. Здесь мы погрузились в красные маленькие "теплушки". Было тесно и неуютно. Плакали грудные младенцы. Плакали взрослые. Наконец-то гудок паровоза прервал затянувшееся прощание. Мы оставляли порог своего дома. За этим порогом мы оставляли детство. А через шесть дней сдали город.
Это был август сорок первого.

Детство закончилось. Мы стали взрослыми. Впереди была война."

*У этих гидросамолетов мотор стоял сверху над крылом и имел толкающий винт, расположенный сзади.
**Военная рампа - специальная платформа для погрузки войск в районе старой сортировочной станции в Лесках; в народе звалась "рамкой".
***Семен Кирсанов. "Эдем".