Опричнина

Источники к изучению царствования Ивана IV. 2. - Историография вопроса. 3. - Лич­ность Ивана Грозного. 4. — Периодизация царствования. 5. — Оценки личности Ивана Гроз­ного. 6. - Реформы 1550-х годов. 7. - "Стоглавый" собор. 8. — Взятие Казани и значение этого события.

ИВАН ГРОЗНЫЙ

Сегодня мы начинаем рассматривать события царствования царя Ивана Грозного. Сначала я скажу не­сколько слов о тех общедоступных источниках, которые неплохо бы знать. Затем, вероятно, пойдет речь о царе Иване, но не как о государственном деятеле, а как о человеке, его психологии (я объясню, почему это необходимо). И уже потом мы с вами будем говорить непосредственно о проблемах государственного управления, эволюции государственной власти, создания новых учреждений, войнах и т.д.

Вряд ли найдется у нас в России человек, который не слыхал об этом государе. Следует сказать, что мы располагаем значительным количеством источников, которые вполне открыты для всех желающих. В первую очередь это знаменитая переписка царя Ивана с воеводой князем Андреем Курбским. Она изда­валась неоднократно полностью и в отрывках; как правило, фрагменты ее печатаются в хрестоматиях по литературе. Но все-таки читать ее надо полностью. Не обязательно в оригинале — существует превосход­ный академический перевод на русский язык. Полный текст всегда более интересен, чем фрагменты.

Перу Андрея Курбского принадлежит также знаменитая "История о великом князе Москов­ском" — труд, который называют иногда первым русским "Архипелагом ГУЛАГом". Это не каламбур. Эта книга действительно повествует о событиях правления царя Ивана, причем автор делает упор на его преступлениях. Если хотите, это своеобразный памятник русской диссидентской литературы (ко­нечно, аналогия поверхностная).

Существуют письма[22] — послания Ивана Грозного английской королеве Елизавете, шведскому коро­лю Юхану, польскому королю Стефану Баторию и, как образчик его чисто литературного дара (а он, бесспорно, был одаренным писателем), — послание опричнику Василию Грязному, который угодил в плен к крымским татарам и слезно просил царя выкупить его. Издевательское, очень короткое письмо царя Ивана представляет определенный литературный интерес.

Это то, что принадлежит перу либо самого царя, либо его ближайших соратников. К этому же вре­мени относится определенный корпус русских летописей, которые более или менее подробно фиксируют все события, имевшие место. Но зарываться в эти тексты вам не следует, хотя бы потому, что они не так доступны и не так легко читаются, как все, о чем я только что сказал. Затем, если вы хотите посмотреть на все то, что тогда происходило, как бы глазами стороннего наблюдателя, рекомендую вам записки ие­зуита Антония Поссевино, знаменитого посла римского папы Григория XIII, который фактически был посредником на переговорах Ивана Грозного и Стефана Батория (они опубликованы, недавно было пе­реиздание). Наиболее экзотическое сочинение того времени — это записки Генриха Штадена, которые были у нас опубликованы довольно давно под названием "Записки немца-опричника". Действительно, в опричнине служили всякие люди. Среди высокородных князей и боярских детей попадались просто за­езжие авантюристы, каковым и был немец Генрих Штаден. Разбогатев во время своих похождений с царскими опричниками, он вернулся в Европу и написал очень любопытные и циничные мемуары. Первое их издание было до революции.

Существуют источники и Другого плана. Недавно к лику святых Русской Православной Церкви был причислен митрополит Макарий — знаменитый русский книжник. Естественно, есть работы о нем, есть его житие, достаточно современное, есть исследования его деятельности. Я бы адресовал вас и к этой ли­тературе. Тут надо обращаться в основном к "Богословским трудам", поскольку именно там помещались работы игумена Макария (Веретенникова), сейчас уже архимандрита, посвященные митрополиту Мака-рию Московскому. Наконец, не забывайте, что в 1564 году был напечатан знаменитый "Апостол" Ивана Федорова — первая русская точно датированная печатная книга. У "Апостола" существует знаменитое послесловие, которое тоже представляет определенный интерес как культурологическое явление.

Все это может дать некоторое основание для более углубленного изучения истории царя Ивана. Те­перь несколько слов об историографии — о тех трудах разных историков, которые посвятили свои рабо­ты этому царю. Работ об Иване Грозном чрезвычайно много, и я вовсе не требую, чтобы вы стремились перелопатить все это колоссальное собрание книг, статей, самых разных сочинений. Помимо учебника С.Ф.Платонова, я предложил бы вам С.М.Соловьева — это наиболее продуманное, четкое изложение основных событий. Соловьев, как всегда, обильно цитирует источники, (поэтому читать его вдвойне ин­тересно), подробно разбирает ход событий; как всегда, он достаточно осторожен в оценках. С.Ф.Платонов в своем "Курсе лекций" разбирает все это очень кратко, но глубоко, высказывает очень интересные мысли, и это тоже нужно читать. Что касается В.О.Ключевского, то одна из самых знаменитых его лекций — о характере царя Ивана Грозного. Эта лекция печатается в однотомнике избранных лекций, воспроизводится в курсах. Но это особый разговор, потому что там не разбираются государственные дея­ния царя Ивана, а предпринимается попытка нарисовать его чисто психологический портрет.

Наконец, интересно почитать Н.М.Карамзина. Но самая, пожалуй, солидная работа (солидная, но малодоступная, она вышла после войны, в 50-е годы, очень маленьким тиражом) — "Очерки по истории опричнины" Степана Борисовича Веселовского, академика, замечательного русского историка, последне­го историка настоящего русского масштаба. Это специальный труд, который, я бы сказал, исчерпывает тему. Таких книг у нас очень мало. Купить ее невозможно, но в библиотеках она есть. Существует еще масса популярных работ, колоссальное количество статей, посвященных каким-то отдельным проблемам. Сейчас зарываться во все это не следует. Из популярных работ лучше всего взять книгу В.Б.Кобрина, профессора педагогического института; она вполне доброкачественно рассказывает о царе, его деяниях, но в популярном стиле.

После такого краткого обзора я хочу сказать несколько слов на тему, которая, строго говоря, не все­гда должна интересовать историка. Нам предстоит побеседовать о царе Иване как о человеке. У нас не было необходимости углубляться в психологию Дмитрия Донского, например, или пытаться представить себе характер Ивана III — нам вполне достаточно обычных их государственных деяний. Что же касается царя Ивана, то трудно пройти мимо этого человека, не затронув вопроса о его психологии. Дело в том, что если просто разбирать его государственные деяния, то противоречивость их настолько поражает во­ображение, что поневоле вспоминаешь слова М.М.Щербатова, историка XVIII века, который признавал­ся, что не может себе представить царя Ивана как единого человека, и что ему кажется, что их было много и все были разные.

О противоречивости царя Ивана говорил Н.М.Карамзин; Н.И.Костомаров просто отказывал ему в ка­ком бы то ни было интеллектуальном развитии и считал дураком; С.М.Соловьев и К.Н.Бестужев-Рюмин видели в нем в первую очередь сильного, умного, проницательного государственного деятеля; С.Ф.Платонов, осторожный в оценках, считает, что одно дело — испорченная натура царя, другое — его бесспорно сильный ум. Но все равно это был один, единый человек, единая личность, и приходится го­ворить о нем, котому что история царя Ивана поучительна.

Он родился в 1530 году от второго брака своего отца. Он был долгожданным сыном — Василий III и во втором браке отцом стал не сразу. А когда Ивану было три года, отец его умер, и правительницей го­сударства стала его мать — царица Елена (великая княгиня Елена Глинская). Правление матери, видимо, было не очень назидательным, потому что источники откровенно говорят, что фактически ближайшим че­ловеком к ней был боярин князь Овчина-Оболенский, который и был всесильным временщиком.

Иностранные наблюдатели говорят, что Елена умерла от яда. Доказать здесь, разумеется, ничего нельзя, но уже сам факт подобного предположения говорит о том, что великокняжеский двор того вре­мени не представлял собой ничего назидательного. Сразу же после смерти Елены (Ивану было 8 лет) князь Овчина-Оболенский был заточен в темницу и скончался от "скудости пищи и тяжести оков", как повествует об этом летопись.

С этого момента начинается борьба за власть между двумя боярскими родами — Бельских и Шуй­ских. Две фамилии борются за преобладание, не щадя никаких средств, идя к цели буквально по тру­пам, и все это видит сначала восьмилетний, а потом быстро взрослеющий царевич. Он живет, с одной стороны, наблюдая все эти безобразия, а с другой стороны, в полной заброшенности, им никто не зани­мается, и впоследствии он будет горько жаловаться на то, что они с братом были не всегда накормлены и одеты. Он видит, что эти бояре, пытаясь свалить друг друга, не брезгуют никакими решительно сред­ствами; точно так же относятся они и к Церкви, поскольку один митрополит — сторонник Бельских, другой — сторонник Шуйских. Следовательно, когда меняется власть, меняются и митрополиты. Не ща­дят даже близких ему бояр, тех, кто непосредственно составляет его окружение. Шуйские пытаются убить одного из близких к Ивану бояр, он стремится защитить его, а когда митрополит Макарий пытает­ся ходатайствовать об этом человеке, то бьют и митрополита, не слушают царя, и хотя в конце концов удается спасти этого боярина, но это все, естественно, очередная травма. Детские впечатления — самые сильные, и именно они формируют человека. Это факт, с которым трудно не согласиться.

Впечатления, которые испытал подрастающий русский царь, были весьма сильными. В 13 лет, ко­гда владычество Шуйских, казалось, было упрочено, он отдает приказ псарям схватить князя Андрея Шуйского и казнить, что те и делают, причем казнь была отнюдь не традиционной: его просто забили кулаками, пока волочили по двору. Даже не плаха, не виселица, не застенок — просто убийство. Тут бы боярам подумать о том, кто подрастает, на что будет способен этот мальчик, когда вырастет. Но по­скольку те сами постоянно занимаются подобными делами, то и этот приказ ничего нового им для раз­мышления не дает.

В это время Иван, видимо, много читает — из его переписки мы можем сделать вывод, что он был очень начитан в Св. Писании, очень много знал наизусть и цитировал большими кусками Псалтырь, Евангелие, Апостол и пророков. Но это ум скорее запоминающий, т.е., по мнению некоторых специали­стов, перед нами скорее начетчик, чем глубокий мыслитель.

Когда ему исполняется 16 лет, он заявляет митрополиту Макарию о том, что желает совершить два деяния: венчаться на царство и вступить в брак. Нам трудно судить, сам ли он пришел к этой мысли или кто-то на него влиял, но факт остается фактом — именно в 16 лет были высказаны такие два чрезвычайно серьезные намерения. Царское венчание происходило в 1547 году по старинному чину, по которому ста­вился на великое княжение Иван III и по которому он ставил на великое княжение своих сыновей, но с некоторыми изменениями, поскольку речь теперь идет уже не о великом княжении, а о царстве. Что ка­сается брака, то невестой царя становится дочь Романа Юрьевича Захарина, боярина, который не заме­шан в борьбе Шуйских и Бельских, человека уважаемого.

Анастасия Романовна становится супругой царя Ивана. Вскоре после брачных торжеств в Москве случился чудовищный пожар, испепеливший весь город. Митрополит Макарий вынужден был спасаться из Кремля, и его на канате спускали со стены в районе Тайнинской башни, канат оборвался, владыка страшно расшибся и был в полумертвом состоянии увезен в Новоспасский монастырь. Царь вынужден был уехать в село Воробьево (Воробьевы горы над Москвой-рекой). А в Москве начался бунт, и весьма любопытный: он представлял собой отголосок борьбы за власть Шуйских, теперь уже с Глинскими. Го­лытьба, видимо, подученная кем-то из Шуйских, стала кричать, что-де во всем виновата бабка царя кня­гиня Анна Глинская, она-де вынимала сердца у людей, настаивала на них воду и прыскала этой водой по домам, вот-де Москва и сгорела. Московским обывателям того времени в фантазии не откажешь.

Во время бунта один из Глинских был убит прямо в Успенском соборе, затем толпа московской черни отправилась в село Воробьево с требованием, чтобы царь выдал на расправу свою бабку и своих родствен­ников по материнской линии. Но если бояре не могли представить себе возможностей юного царя, то что уж говорить о московской голытьбе? Царь вышел поговорить с крикунами и отдал очень короткое прика­зание. Стрельцы схватили первых попавшихся — тех, кто кричал громче других, и тут же с ними распра­вились, после чего волнение утихло само собой. Иван крови не боялся и умел действовать в подобных си­туациях крайне решительно. Так началось его царствование, то есть самостоятельное правление.

Здесь мы сразу должны заметить хронологические моменты. Период приблизительно с 1547 по 1560-1564 годы — это период, пожалуй, наиболее крупных, интересных, значительных, наиболее про­думанных деяний царя. Сюда мы отнесем Земский собор, который работал в 1550-1551 годах; резуль­татами работы этого собора явился пересмотр "Судебника" Ивана III и написание "Стоглава" (отсюда и собор получил название Стоглавого). Это борьба за Казань и взятие Казани, это присоединение Аст­рахани. Все течение Волги становилось русским, и, следовательно, открывалась возможность для ко­лонизации земель на Востоке, на протяжении всего течения Волги. Это достаточно продуманная поли­тика в отношении юга, здесь царь Иван продолжает политику своего отца. Наконец, это Ливонская война, попытка выйти к берегам Балтики, то есть овладеть землями, которые откроют для нас торгов­лю с Западом. Все это очень разумно.

Что же касается пресловутой жестокости царя, то в этот период ничего сверхъественного в этом смысле не происходит. Царя, конечно, нельзя назвать кротким агнцем, но во всяком случае изувером, извергом его тоже не назовешь. А дальше — болезнь царя, смерть жены Анастасии и какой-то излом в его психике, так что приблизительно с 1563-1564 года царь превращается в то исчадие ада, которое нам всем так хорошо известно. Это не значит, что он перестает продумывать какие-то реформы. Оприч­нина — явление двойственное. Опричнина — это опричный террор, но с другой стороны, это определен­ная попытка реформы управления землями. Это продолжение Ливонской войны, достаточно бессмыслен­ное, но все-таки это военные действия. И весь этот период до конца 70-х годов — период неистовых казней, чудовищных злодеяний, которые можно объяснить только совершенно ненормальным состоянием психики этого человека. И, наконец, последние годы жизни царя Ивана — это убийство собственного сына и постепенное умирание в каком-то жутком состоянии.

Почему я заговорил именно о психологической стороне? Дело в том, что у нас до революции этому вопросу уделяли довольно большое внимание, а после революции — наоборот, т.е. все наиболее яркие попытки разобраться, что собой представлял царь Иван как человек, относятся к периоду до 1917 года. После революции, особенно с конца 20-х — в 30-е годы, царя оценивали только как государственного деятеля. И это было понятно: историки выполняли социальный заказ. Товарищ Сталин видел в царе Иване своего, если хотите, предшественника. Сталин, недоучившийся семинарист, понимал историю по-своему и хотел, чтобы его деятельность, так сказать, имела соответствующий прецедент. И, пожалуй, наиболее подходящим объектом для подобного самооправдания или, наоборот, возвышения в собствен­ных глазах был Иван Грозный. Тогда появился знаменитый фильм о царе Иване, который, я думаю, многие знают.

В это время уже накатывался вал официальной исторической фальсификаций, Степан Борисович Веселовский, академик (академиком он стал благодаря своим замечательным трудам, своим великим на­учным заслугам), у себя в кабинете написал книгу под названием "Очерки по истории опричнины". Про него рассказывают, что в свое время он, человек небогатый, женился по любви на богатой наследнице купеческого рода, и полученное приданое очень интересно использовал. Он нанял переписчиков, которые в архивах переписали колоссальное количество актов, документов, текстов, необходимых ему для даль­нейшей работы. Поэтому, имея такой своеобразный архив у себя дома, он дома и работал. Судя по все­му, это был человек редкой смелости, потому что в сталинские времена даже у себя в кабинете утаить рукопись было очень сложно. Кто-то ее видел, кто-то знал, над чем он работает. А писал он об опрични­не, основываясь исключительно на тех документах, которые дошли до нашего времени. Он всесторонне разобрал этот вопрос и совершенно объективно показал, что из себя представлял опричный террор — это в тридцатые-то годы. Аналогия напрашивалась сама собой. Труд этот увидел свет уже после его смерти и после смерти "вождя всех народов". В 50-е годы Академия наук издала его столь малым тиражом, что он тогда уже был почти недоступен. Это тоже говорит о том, что царь Иван и после свой смерти будоражил сознание многих поколений и ученых, и исследователей, и просто всех тех, кто интересует­ся историей.

Я думаю, что судить царя Ивана нам не следует. Нам нужно постараться психологически, так ска­зать, определить, что собой являл царь Иван (может быть, многих эта проблема по-настоящему заинте­ресует, потому что это действительно очень любопытно) и, с другой стороны, оценить те государственные деяния, те реформы, которые имели место в его царствование. Но настолько сильно, настолько очевидно прослеживается взаимосвязь личности царя и этих самых государственных деяний, что окончательно от­делить одно от другого мы просто не сможем — уж слишком его личность наложилась на все то, что то­гда происходило. Поэтому неправы не только те историки, которые копаются в личных подробностях его биографии, во всех его женах, во всех его убийствах, во всех гнусностях, которые он вытворял как част­ное лицо, — неправы и те, кто сосредоточивает свое внимание исключительно на взятии Казани, на Ли­вонской войне, на земской реформе и опричнине в ее, так сказать, хозяйственном выражении.

Литературоведы изучают стиль посланий царя Ивана и говорят, что это тоже очень любопытная ра­бота. Но все-таки нам с вами, имея так много разнообразных источников, надо все эти факты более или менее суммировать. Повторяю, не для того, чтобы творить суд. Царя Ивана мы уже не переделаем нико­гда, а он, я думаю, дает чрезвычайно поучительный пример, чрезвычайно богатую пищу для размыш­лений, и это, в свою очередь, помогает нам более четко представлять себе очень непростую, а иногда и очень страшную русскую историю.

И вот поэтому, когда начинают рассуждать о царе Иване, в первую очередь останавливаются на зем­ском соборе 1550-1551 годов. Причем у нас иногда даже не говорят, что это был собор, а просто говорят, что в 1550 году был "Судебник" Ивана IV, а в 1551 году был "Стоглав".

Это был один собор — общий собор духовенства и боярства. Он заседал действительно очень долго и пересматривал "Судебник" Ивана III довольно фундаментально, а затем давал ответы на вопросы ца­ря, связанные с церковной практикой, церковным управлением т.д. И вот появились два очень любопыт­ных документа: "Судебник" и "Стоглав". "Стоглав" — это тоже своеобразный свод постановлений, если хотите, по вопросам церковного управления и церковной жизни. Название "Стстлав" искусственное. Оно вовсе не означает, что там было каких-то сто вопросов, сто дней заседаний — ничего подобного. Просто впоследствии, при редактировании, этог текст был разделен на сто глав. Это чисто искусственное деле­ние, и отсюда собор впоследствии стали называть стоглавым собором, хотя, естественно, ничего подобно­го в реальной жизни не было.

В работе над "Судебником" в сущности главная работа сводилась к следующему. Вы помните, что "Судебник" Ивана III фактически отвечал новациям, которые поятогда вились. Именно в то время только начинало формироваться российское дворянство, начиналась раздача поместий, и в то же время имела ме­сто традиционная система управления территорией через так называемое кормление. Кормление — это зна­чит, что кто-то из бояр получал город или регион, с которого он получал доходы, и он же осуществлял там власть. Теперь эта система управления реформируется так, что кормление начинает исчезать. Кормление больше не нужно, это очень архаичная форма. Фактически вводится самоуправление территорий, и вопро­сы полиции, суда и финансов должны решаться выборными лицами на местах. А чтобы орда кормленщины не чувствовала себя лишенной средств существования, предлагается установить специальный налог, кото­рый идет в казну, откуда и выдается финансовое обеспечение бывшим кормленщикам, т.е. задумана ре­форма местного самоуправления. Реформа очень любопытная, потому что осуществляется она, очевидно, не в интересах боярства, а в интересах дворянства. В это же время начинает расселяться в Москве по поме­стьям первая тысяча новых, так сказать, служилых людей, которая будет называться московскими дворя­нами, вторая тысяча будет расквартирована в других землях, третья еще дальше и т.д.

Сам ли Иван пришел к этой мысли? Вероятнее всего, это был результат коллективного творчества, причем на собор, надо полагать, был предложен к рассмотрению уже подготовленный проект. Вскоре после женитьбы и венчания на царство вокруг царя Ивана образуется своеобразный совет, небольшая группа людей, которая впоследствии, по выражению Андрея Курбского, составит так называемую из­бранную раду, то есть избранный совет. Два наиболее значительных лица там — священник Сильвестр и не очень родовитый дворянин Алексей Адашев. Это сравнительно молодые люди, которые смотрят на ситуацию, видимо, свежими глазами. Направляет деятельность избранной рады и самого царя, конеч­но, митрополит Макарий.

О роли митрополита Макария в этот период можно говорить очень много. Мы не видим нигде следов прямого вмешательства митрополита Макария в деятельность царя. Но глядя на то, что пред­ставлял собой царь именно в годы правления митрополита, в годы его жизни в Москве, мы приходим к выводу, что благие и разумные начинания и деяния юного царя, которые как раз приходятся на этот период, можно объяснить только благотворным влиянием митрополита. Видимо, этот человек, чрезвы­чайно умный, образованный, сумел хотя бы на какой-то период умерить кровожадность царя. Во вся­ком случае, зверства опричнины начинаются уже после смерти митрополита Макария — до этого ниче­го подобного просто не происходит. Учитывая, что митрополит Макарий возглавлял освященный собор, совершенно очевидно, что он участвовал и в изменении, в новом редактировании "Судебника", и фактически, конечно, влиял на ту реформу, о которой идет речь.

О "Стоглаве" нам еще придется говорить, когда мы будем рассматривать историю раскола, но зара­нее хочу сказать, что обвинение "Стоглава" в том, что он узаконил какие-то неверные положения, абсо­лютно несправедливо. "Стоглав" действительно узаконил двуперстие, "Стоглав" узаконил и другое, но он узаконил ту практику, которая у нас была с X века и которую мы получили от греков. Это сами греки в XVI или в XVII столетии ввели у себя новшества. И Никон, копируя греков, по вечной русской при­вычке наспех и поверхностно учиться у кого-нибудь, лишь бы за границей, с помощью греков и создал "Стоглаву" репутацию сборника каких-то странных, неверных, лживых постановлений. "Стоглав" был прав. Единственная глупость, которая в нем написана, касается стрижки бород. Ссылка на пророка Мои­сея в этом вопросе абсолютно не подтверждается Писанием.

Лучшая книга о расколе, а следовательно, и о вопросах, связанных со "Стоглавом", принадлежит профессору Н.Ф.Каптереву. Его двухтомное исследование называется "Патриарх Никон и царь Алек­сей Михайлович". Это знаменитое сочинение, которое у нас почему-то сравнительно мало известно. Чрезвычайно серьезное, подробное, толковое исследование, написанное к тому же хорошим, ясным языком. Почему-то у нас выводы Н.Ф.Каптерева до сих пор широко не признаются, хотя нет и крити­ки этих взглядов.

Таким образом получается, что "Судебник" и "Стоглав", реформируя и упорядочивая как государст­венное управление, так и церковную практику, охватывали как бы все стороны жизни государства — на­столько трудно представить, что Церковь в то время могла существовать отдельно от каких-то государст­венных проблем, и наоборот.

Дальше, естественно, царь продолжает политику великого князя Василия III в отношении Казани. Мы знаем, что Василий III пытался взять Казань, подходил к ее стенам, штурмовал, был отбит, выстро­ил город-крепость Васильсурск, как передовую базу. И вот его сын тоже начинает походы, и в третий поход в 1552 году, в день Покрова Пресвятой Богородицы (14 октября) Казань после осады, после взрывов мин, подведенных под стены города, была взята кровопролитным штурмом. Источники говорят о 150-тысячном русском войске, о 150 русских пушках, о 30-тысячной татарской рати, которая обороняла город, о том, что при штурме пленных не брали, кроме женщин и детей. Эта победа была чрезвычайно кровопролитной.

Иван IV возвращается через древние русские города Ярославль, Владимир, Суздаль, через Трои-це-Сергиеву лавру. Его встречают еще за границей Москвы, идет крестный ход от Сретенского монасты­ря в Успенский собор, а дальше — знаменитый многодневный пир в Грановитой палате. Тогда на награ­ды всем участникам казанского похода были истрачены на современный счет, вероятно, миллиарды рублей — конями, одеждой, оружием, серебряными чашами, всем, чем только можно. И строго говоря, это объясняется тем, что именно взятием Казани была поставлена точка в борьбе с татарами на Востоке. Уже не отбили, а победили окончательно, навсегда. Астрахань — всего лишь эпизод, потому что судовая рать, которая спустилась в Астрахань, уже никакого хана не нашла — все, кто только мог бежать, бежа­ли, и без выстрела, без всякого сопротивления Астрахань перешла под руку московского царя, ну а на тех, кто остался, была наложена "непосильная" дань: надо было каждую зиму поставлять в Москву три тысячи осетров. Но в то время, вероятно, можно было бы поставить и триста тысяч, потому что Волга буквально кишела рыбой.

Эта победа над татарами открывала путь в Персию и возможность чрезвычайно выгодной торговли для России. Восточные товары ценились не только в Москве, а Москва могла перепродавать их на Запад с успехом и большой выгодой для себя. А главное, колонизовались по Волге все земли черемисов, морд­вы и т.д., а также создавались условия для начала русской колонизации на восток, в сторону Сибири. Та­ким образом закладывался фундамент для продвижения русских в сторону Тихого океана, и в XVI-XVII веках это продвижение будет все усиливаться.

После соответствующих торжеств в память о войне был выстроен храм Покрова на Рву, который также носит имя св. Василия Блаженного. Небольшая справка: Василий Блаженный никогда этого храма не видел, он умер раньше, чем его построили. При жизни он молился в деревянном Троицком храме, ко­торый стоял на месте этого собора, и впоследствии был похоронен рядом с церковью. Известно, что сам царь участвовал в его погребении. И когда возводили собор, то могилу святого московского юродивого не тронули, а обстроили. Если вы будете смотреть с Красной площади на собор, то самый маленький не­симметричный придел с маленькой главкой — это и есть придел, где находится могила Василия Блажен­ного. Типичное московское название — не собор Василия Блаженного, а просто Василий Блаженный. Настоящее его название — храм Покрова, т.к. престол в главном приделе освящен в честь праздника Покрова Божией Матери — дня, когда была взята Казань. Остается добавить, что первоначально собор был цвета красного кирпича и имел белокаменные вставки.

Теперь о Ливонской войне. Исход ее тоже был вполне предрешен, потому что Ливонский орден к тому времени настолько ослаб, что никакого неуспеха просто быть не могло. Русское войско после ус­пехов в борьбе с Казанью представляло собой достаточно мощное явление, а ливонцы, по словам самих ливонских хронистов, погибали от сытой и порочной жизни. К тому же там отсутствовало какое бы то ни было политическое единство: магистры ссорились с рижскими архиепископами, отдельные регионы пы­тались добиться самостоятельности. Короче говоря, это было гнилое дерево, которое достаточно было пихнуть, чтобы выйти в Прибалтику, к берегам моря, что и было сделано. В течение двух кампаний 1559-1560 годов русская рать прокатилась по землям всего ливонского ордена до Пруссии, разграбив все,

что было можно, захватив пленных, богатства, доведя орден до полного упадка. И тут надо было вовре­мя остановиться, потому что магистр, не зная, что ему предпринять, стал предлагать свой орден Швеции, Польше, Литве. Нужно было срочно предпринимать какие-то действия, чтобы не оказаться лицом к лицу с этими государствами, но здесь ничего не было предпринято, и Эстляндия отошла Швеции, Курляндия (область в районе Риги) — Польше, а остальная западная часть ордена отошла к Литве. И Россия оказа­лась теперь лицом к лицу с тремя врагами совсем иного сорта, чем Ливонский орден. И если Швеция большой опасности в тот момент не представляла, то этого нельзя было сказать о Польше и Литве.

Первоначальные успехи в Литве русского оружия были весьма значительными: в 1563 году был взят Полоцк, и в 1565 году, когда русские войска доходили уже до Вильно, литовцы готовы были к заключению чрезвычайно выгодного и почетного мира с Россией. Казалось бы, чего еще нужно? Нет, земский собор решил войну продолжать, и куском, как говорится, подавились. Но не забывайте, что в это время уже начался опричный террор и, строго говоря, земский собор мог только одобрять те идеи, которые высказывал царь Иван. Говорить о какой-то продуманности действий в этот период не приходится. При том, что Ливонская война продолжалась до 1581 года, здесь мы должны остановить­ся, потому что где-то в 1563—1564 годах проходит рубеж, когда кончается государственный деятель, когда кончается нормальный человек и начинается тиран. Смерть любимой жены, тяжелая болезнь са­мого царя, смерть митрополита Макария — все это, видимо, так подействовало на психику царя Ива­на, что после этих событий перед нами уже совершенно другой человек. О том, какой это был человек, и что было им сделано в последующий период, и каковы были результаты этой деятельности, мы будем говорить на следующей лекции.

Лекция 16