Василий III

Падение татаро-монгольского ига. 2а. - Источники и история Судебника 1497 года. 2б. — Возникновение дворянства и закрепощение крестьян. 2в. - Судебный процесс по Су­дебнику 1497 г.

ПАДЕНИЕ ТАТАРО-МОНГОЛЬСКОГО ИГА. "СУДЕБНИК" 1497 Г.

Государственное устройство Новгорода в XIV-XV веках. 2. — Московское и Новгород­ское княжество. 3. - Причины ослабления Новгорода. 4. - Первый поход Ивана III на Нов­город. 5. - Окончательное присоединение Новгорода. 6. - Второй брак Ивана III. 7. - На­рушение традиции престолонаследия.

В прошлый раз мы сделали обзор основных событий XV века, и я говорил, что на княжении Ивана III надо будет остановиться более подробно. Сегодня рассмотрим два вопроса: присоединение Великого Новгорода к Москве и брак Ивана III с Софьей Палеолог.

Перед тем как переходить к изложению событий, непосредственно связанных с присоединением Нов­города, вероятно, надо вспомнить о том, что собой представлял Новгород на протяжении предшествую­щих веков своей истории.

Мы знаем, что Новгород — древнейший, если не самый древний, город Руси. Во всяком случае уве­ренно можно говорить, что в этом отношении он никоим образом не уступает Киеву. Он был действи­тельно первой столицей, поскольку Рюрик, призванный безвестными представителями славянских пле­мен, сел княжить именно в Новгороде, и только потом Олег перенес столицу в Киев.

Мы знаем, что одним из первых новгородских князей был Владимир Святославич, который отпра­вился княжить туда по совету своего дяди Добрыни, в то время как его старшее братья Ярополк и Олег княжить в Новгороде не согласились. И вот, может быть, с этого момента мы можем наблюдать тради­цию, в соответствии с которой старший сын киевского князя обычно княжит в Новгороде. Но, в отличие от всех других стольных городов, Новгород всегда заключает с князем ряд договоров. Эти договоры на протяжении веков менялись мало.

Суть их всегда сводилась к тому, что князь принимает на себя обязанность вместе со своей дружи­ной охранять, защищать Новгород от внешних врагов; иногда выполнять обязанности третейского су­дьи — в тех случаях, когда это необходимо. В свою очередь, Новгород обязуется содержать князя и его дружину, делать соответствующие выплаты, но князь не имеет права заводить себе земельные владения в новгородских землях, не имеет права вмешиваться в дела внутреннего правления, и если он начнет что-либо подобное предпринимать, то договор расторгается. Кроме того, потомки князя вовсе не обяза­тельно должны быть новгородскими князьями. Со временем в этом правиле, по которому в Новгороде обязательно должен княжить сын киевского князя, естественно, возникнет немало исключений, и новго­родцы будут приглашать разных князей. И, строго говоря, это и будет прерогативой Новгорода.

Почему Новгород именно приглашал князей, почему именно для внешней безопасности был необходим князь, объяснить несложно. Коль скоро князь приезжал с дружиной, т.е. с полностью отмобилизованным войском, то как раз для устранения внешней опасности это все и годилось. А если бы он вздумал вмеши­ваться во внутренние дела, то сама структура новгородского государства этому могла противостоять.

Мы помним, что Новгород имел довольно своеобразное политическое устройство — это был вечевой город, вечевое Государство. Вече представляло собой своеобразный митинг, в котором одна сторона оси­ливала другую в основном криком. Не будет ошибкой предположить, что вече не всегда было абсолютно спонтанным. Вече собиралось регулярно для выборов, допустим, посадника и тысяцкого, для решения каких-то важных вопросов. Ну и, естественно, бывали случаи, когда политические распри достигали та­кого накала, что вече действительно собиралось внезапно.

Новгородское вече вошло в историю как одна из самых скандальных и типичных форм парламента­ризма, и ругань, драки, убийства во время демократических процедур в древнем Новгороде были не но­востью и не редкостью. Более того, победившая сторона иногда отмечала свою демократическую победу тем, что сбрасывала своих противников с моста в Волхов. Имели здесь место смертоубийства, такие слу­чаи зафиксированы. Но это, пожалуй, только внешняя сторона жизни, потому что на самом деле правил всем посадник — глава администрации и тысяцкий, который возглавлял ополчение. Колоссальную роль играл епископ, впоследствии архиепископ Новгородский. И, наконец, имело место нечто вроде постоянно действующего совета или думы, куда входили новгородские бояре, т.е. представители наиболее извест­ных и богатых фамилий, и так называемые "лучшие люди". Институт лучших людей был практически во всех городах древней Руси, но надо сказать, что лучшие люди не обязательно были самые богатые. Это были уважаемые люди, многим из которых можно было доверять, которые пока еще не слишком сильно изолгались или проворовались. Хотя, естественно, и здесь бывало всякое.

Практически новгородская политическая жизнь и формировалась в этом относительно узком кругу лиц, которые и решали вопросы текущей внутренней и внешней политики. Но здесь надо знать, что нов­городское боярство было, естественно, очень тесно связано с посадским населением. Новгород делился на пять районов, или пять концов. Каждый конец делился на улицы. Здесь были старосты кончанские и уличанские, соответственно ведавшие вопросами, которые относились к юрисдикции именно их концов или улиц, а вся колосальная территория государства Новгородского делилась на так называемые пятины, которые соответствовали этим концам.

Новгородские бояре были чрезвычайно богатыми людьми, потому что Новгород вследствие своего положения мог процветать только благодаря торговле. Новгородские земли недостаточно плодородны, и ни о каком серьезном земледелии там, конечно, речи не было. Но положение Новгорода было очень выгодным как раз для занятий ремеслом и торговлей, потому что он связывал низовые города (те, кото­рые располагались в междуречье Волги и Оки, шли по верховьям Волги), запад, север и восток. Каре­лия, какие-то дикие племена, которые жили уже "у камня", т.е. у Уральских гор, богатейшие промыслы русского севера, хлеб из низовых городов, предметы роскоши из западных стран — все это проходило через Новгород и стимулировало развитие новгородского ремесла.

Эти два основных занятия новгородцев — торговля и ремесло — и сделали город чрезвычайно бога­тым и процветающим. Достаточно сказать, что Новгород один вел торговлю со всем Ганзейским союзом. Ганза — это союз немецких торговых городов, туда входило чуть ли не 8 десятков немецких городков, которые объединялись для совместного ведения дел. И вот Новгород торговал с ними со всеми.

Недавно Новгород посетила делегация из Германии, которая объяснила, что они, представители раз­ных немецких городов, хотят вложить свои марки в дело реставрации Новгорода, поскольку история их городов — это и новгородская история. Поэтому в Новгороде, где сохранилось действительно чрезвы­чайно много построек, будут восстановлены, видимо, какие-то немецкие дворы; соответственно что-то, может быть, будет восстановлено и на Западе. Короче говоря, и сейчас эта древняя история как-то опять воскреснет из небытия.

Так вот, Новгород богател и считал себя независимым государством. Государство это было в извест­ной степени демократическим, но мне кажется неудачным тот термин, который привит ему в течение по­следних десятилетий — Новгородская боярская республика. Это довольно странно звучит, потому что в то время на Руси республик все-таки не было. Республиканский строй — может быть, если иметь в ви­ду тип правления, но все-таки это звучит как-то не по-русски. Как назвать этот город, я не знаю, потому что княжеством он явно не был. Но вместе с тем налицо полная аналогия городской жизни, городского управления в Новгороде с некоторыми городами северной Италии, в первую очередь с Флоренцией: опять ремесло, торговля, опять исполнительная и представительная власти, приглашенные князья — все это имело место и там и здесь. И с этой точки зрения, если посмотреть на историю Новгорода, то мы скажем, что русская история, русская государственность развивалась совершенно аналогично подобным институтам в Западной Европе, и поэтому если бы не было монголов, то и развитие нашей страны было бы совершенно иным. Хотя, конечно, у русского человека психологический тип совершенно иной, чем у западноевропейского.

И вот наступает XIII век, когда Русь повержена в прах татарами, но и здесь Новгород чудесным об­разом сохраняется от татарской опасности, он не разграблен, не взят, и более того, он как бы олицетво­ряет собой свободную Русь. И великий князь Александр Невский именно будучи приглашенным в Нов­город совершает свои знаменитые победы над шведами на Неве и над немцами на Чудском озере, прославившие его имя. Но этот же князь — первый, кто сознательно желал ограничить новгородские вольности. Он желал быть не приглашенным князем, а правящим, и новгородцы расторгли с ним дого­вор после победы на Неве, а потом им же и пришлось буквально валяться у него в ногах, с тем чтобы он вернулся в Новгород и спас их от немцев.

Естественно, такие прецеденты не забываются, и когда начинает восстанавливаться государственность, уже владимирские и московские князья все время стараются привести Новгород все более и более крепко под свою руку, посылают туда своих старших сыновей. Но когда начинается московский период, то здесь Новгород играет совершенно особую роль. Дело в том, что татары требовали большого количества серебра; строго говоря, ордынский выход, видимо, исчислялся в серебряной валюте. Серебра в Москве не было, оно было в Новгороде. Серебро на Русь шло через Новгород, поскольку именно новгородские купцы соответст­вующими операциями могли раздобыть его в достаточно больших количествах.

И вот московские князья начинают все время требовать увеличить количество серебра, которое Нов­город должен поставить по уговору с Москвой для выплаты в Орду, и отсюда становится очевидным, что Новгород, хочет он того или нет, должен быть фактически в фарватере московской политики. Тем более, что и способ воздействия на Новгород очень ясен и прост: как только новгородские республикан­цы-демократы хотят проявить свою независимость от Москвы и начинают возражать, то достаточно по­слать войско, которое займет Торжок или Новый Торг, потому что дорога, по которой идет подвоз хлеба в Новгород, проходит именно там. То есть перенять путь подвоза хлеба — и сразу новгородцы должны посылать посольство для переговоров. Москва начинает этим пользоваться достаточно регулярно, и по­степенно это становится уже традицией: Москва навязывает свою волю Новгороду.

Наступает XV столетие, и мы видим в Новгороде еще одно очень любопытное явление, которого раньше не было. На протяжении всей предшествующей истории новгородское общество было достаточно монолитным. Это не значит, что оно было одинаковым. Конечно, там было и имущественное, и социаль­ное неравенство, иначе и быть не может, но тем не менее у них были какие-то общие идеалы, общие представления о своей государственности, о своей независимости, и поэтому новгородцы были страшным противником для своих врагов. Они били немцев, шведов, владимирцев, ростовцев, суздальцев — кого угодно, потому что единство, которое их сплачивало, было источником той удивительной энергии, кото­рую они проявляли в самых разнообразных сражениях.

В XV веке этому единству приходит конец. Причин несколько. Первой и, может быть, главной, яв­ляется та, что новгородцы, хотят они того или нет, начинают ощущать себя русскими, понимать, что они — граждане не только Новгорода, но и всей этой огромной страны. И то, -ito они живут в Новгоро­де, не делает их меньше русскими, чем рязанцев, москвичей или ростовцев. Конечно, перелом в сознании произошел естественно в процессе подготовки к Куликовской битве и особенно после нее. Общая вера, общий язык, в общем-то общие обычаи — и только какая-то самостоятельная политическая жизнь.

В это же время становится очевидным, что политическая жизнь Новгорода как-то локализуется, де­лается более замкнутой. В период, когда вся Русь делилась на уделы, Новгород как раз представлял со­бой явление чрезвычайно выдающееся, а теперь, когда вся страна объединяется, Новгород постепенно становится провинцией. Это очень существенный этап. Но не только это способствовало утрате единства новгородским обществом, а еще и постоянная традиция политической борьбы. Там всегда были какие-то политические партии, которые боролись за власть: за то, кто будет посадником или тысяцким, за то, кто будет епископом, за то, кто будет определять те или иные внешнеполитические цели. Борьба этих партий постепенно привела новгородское общество к расколу. Постоянная вражда одной части бояр против дру­гих способствовала тому, что и на посаде, среди ремесленного люда и простых городских обывателей, тоже наметилось нечто подобное.

Но это было еще не все. Политическая борьба имеет, вероятно, свою логику, и в этой борьбе каждая партия должна на что-то опираться. И вот можно видеть, что одни, исповедуя новгородскую независи­мость, стремясь ее отстоять (на словах или на деле), опираются или пытаются опереться все больше и больше на Литву, а та часть Новгорода, которая противостоит этой партии, исходит из того, что Лит­ва — это католики, стало быть, говорить не о чем, и у нас есть в Москве свои князья. Этот процесс до­вольно быстро набирает силу.

И, наконец, третий момент, который тоже полезно знать. В XV веке общество раскалывается не только по вертикали, но и по горизонтали. Боярство уж очень сильно обосабливается от всех остальных новгород­цев. И без того уже очень богатое, оно стремится к упрочению только своей власти, к концентрации богат­ства в своих руках. Они уже начинают противостоять своему собственному посаду, своему собственному ремесленному люду и, соответственно, получают то же — интересы бояр уже никто не желает поддерживать.

Эти противоречия и являются, на мой взгляд, основной причиной того, что Новгород не сумел от­стоять свою независимость. Говорить о том, что великий князь Иван III просто захватил Новгород, поотрубал головы и совершил гнуснейшее насилие над свободолюбивым государством, — это было бы слиш­ком наивно. Он исходил из других предположений.

Иван III мыслил уже масштабами отнюдь не маленького Московского княжества. Он, бесспорно, размышлял, исходя из реалий, которые были. А если посмотреть на карту, то станет ясно, что в состав Московского княжества входили уже колоссальные территории. И естественно, что здесь Новгород, су­ществуя независимо, представлял для московского князя уже не только материальный интерес, но и, бес­спорно, интерес политический, потому что он прекрасно понимал, что на Новгород зарится Литва. По­этому его интересовал вопрос, если хотите, общерусской целостности, тем более что это вполне соответствовало и сложившимся государственным, этническим, религиозным границам. Поэтому его по­литика в отношении Новгорода была по-своему очень логичной. А уж если Новгород внутри не пред­ставлял той силы, которую когда-то имел, то грех, как говорится, было этим не воспользоваться.

Первый поход на Новгород, который фактически предрешил его судьбу, совершил еще Василий Темный. В 1456 году был подписан мир, по которому Новгород должен был уплатить 10 тысяч рублей (по тем временам сумму огромную), соблюдать те требования, которые предъявляет ему московский ве­ликий князь, и это уже практически предрешало его судьбу, однако новгородцы пытались еще как-то со­противляться. В это время там особую силу представляла собой партия, которую Н.И.Костомаров поче­му-то называет партией патриотов. Правильнее сказать, что это партия Борецких. Был такой посадник — Исаак Борецкий. Он умер, и его вдова Марфа Борецкая (очень властная женщина) с сы­новьями представляли ту партию, которая желала отстоять независимость, т.е. собственную власть. Они понимали, что сами они уже этого сделать не могут, потому что за ними, видимо, не так уж много шло народу. Конечно, какая-то социальная база у них была, но ведь она может быть и имитирована, и созда­на искусственно, просто оплачена в конце концов. На вече покупались голоса, выкрикивались специаль­но подосланными людьми те или иные требования или реплики. Так вот, именно Борецким приходит в голову мысль завязать отношения с Литвой, с королем Казимиром, и пытаться его использовать в сво­их целях или, как сказали бы современные политики, разыграть литовскую карту.

Казимир, естественно, наобещал с три короба, да он был бы и не против помочь, но оказалось, что сделать это ему гораздо труднее, чем обещать, а вот Иван III действовал достаточно энергично. В 1471 году происходит знаменитый поход на Новгород, потому что у Ивана III были вполне очевидные свидетельст­ва, что там затеяна не просто переписка с Казимиром, а именно измена Православию. Следовательно, он мог выступать уже от лица как бы всех русских людей, которые не желали проникновения католичества. Это было внешним оформлением, если хотите. Для москвичей тем более было ясно, что если какой-то там Новгород сопротивляется великому князю, то это уже непорядок само по себе.

И вот в Новгороде собирают колоссальную рать, высылают ее против полков великого князя, но здесь любопытный казус: новгородцы воевать идти не хотят. Приходится прибегать к угрозам, конфи­скациям — короче говоря, эту рать, десятки тысяч человек, выгоняют в поле буквально насильно. А дальше происходит следующее: полки великого князя московского идут не компактно, отдельными от­рядами, разоряя все новгородские земли, творя всякие бесчинства, потому что идея — напугать, заста­вить, экономически подорвать. На реке Шелони 4-тысячный отряд, дружина московская, натыкается на 40-тысячное войско новгородцев. В древности новгородцы славились тем, что даже будучи в меньшинст­ве могли повернуть вспять любого противника. Здесь же все наоборот: 40-тысячное войско бежит, теряя только убитыми чуть ли не 12 тысяч человек, едва ли не 2 тысячи попадают в плен, и среди них одни из сыновей Марфы Борецкой. В обозе, который тоже достался москвичам, находят подлинник договора с Казимиром. После этого, казалось бы, разгром Новгорода и страшные репрессии неминуемы. Но Иван не желает каких-то особых мер, поэтому Новгород должен только признать себя подвластным великому князю, дать ему суд в Новгороде и вместе с тем сохранить какие-то остатки самоуправления.

Через несколько лет выясняется, что в Новгороде снова поднимает голову литовская партия. Снова едет туда Иван III, и это не последний его приезд. В 1478 году еще один поход на Новгород, и вот тут-то уже на новгородцев обрушиваются репрессии: арестованы десятки бояр, и те, кто обвинен по доносу в принадлежности к заговору, пытаны. Оговаривают, естественно, еще людей, летят головы. А дальше на­чинается вывод новгородцев, расселение их по другим русским городам. А на их место поселяют москвичей и жителей других городов Московского княжества. Поэтому процесс присоединения Новгорода — это не один год, не одна битва на реке Шелони. Это процесс, который занял довольно длительное время и ко­торый можно трактовать по-разному. Естественно, новгородцы, которые были верны своим традициям, своему героическому прошлому, скорбели о том, что утратили независимость. Но ведь можно понять и то, что партия Борецких могла ввергнуть Новгород в пучину кошмарных осложнений, потому что не дай Бог, если бы Литва и поляки попытались навести там свои порядки. Вряд ли из этого могло выйти что-нибудь доброе.

Так или иначе, Новгород утратил свою независимость, посадника уже в Новгороде никогда не будет, тысяцкого не будет — будут только московские наместники. Вечевой колокол будет увезен в Москву — это формальный акт, который подчеркивает перемену участи присоединенного города. На этом мы можем, вероятно, поставить точку. Последним, может быть, самым трагическим событием в истории Новгорода, которое заставит содрогнуться всех тех, кто занимается русской историей, станет жуткий поход на Нов­город царя Ивана Грозного 100 лет спустя, когда абсолютно бессмысленно, без всяких, даже формаль­ных, поводов он обрушится со своими опричниками на мирный, богатый, красивый город и будет в течение нескольких недель его грабить и разорять. Но об этом мы поговорим позже.

Итак, Новгород был присоединен к России в течение некоторого времени, и процесс этот был, как лю­бят говорить, объективным. Здесь было не просто проявление какого-то московского самовластия — Нов­город в самом себе уже имел все предпосылки утраты своей независимости.

Теперь — о втором браке Ивана III. Эти два события — присоединение Новгорода и второй брак Ивана III — были одновременными. Первым браком Иван был женат на тверской княжне Марье Бори­совне, которая умерла в 1467 году, в то время, когда здесь бушевала моровая язва. Известно, что тело у покойницы страшно, неестественно раздулось, что какая-то из ее приближенных колдовала и ворожи­ла, пытаясь ее вылечить, но думать, что она была отравлена, нет никаких оснований.

Спустя полтора-два года затевается сватовство Ивана III к византийской принцессе Софии, или Зое Палеолог — дочери брата последнего византийского императора Константина. Брата звали Фома. После падения Константинополя он перебрался в Италию, где и умер, И там его семейство занимало опреде­ленное положение, пользовалось покровительством римского престола. Кто был инициатором этого бра­ка — Москва или Рим — сказать непросто. Скорее идея принадлежала Риму, потому что Зоя не выска­зывала ничего противного католицизму, наоборот, была благодарна за заботу, которую имела. Может быть, опять любимая идея римских первосвященников любым способом укрепить и распространить като­личество на Руси побудила их действовать. Правда, действовали они не напрямик. Один из флорентий­ских униатов, греческий митрополит Виссарион, ставший кардиналом, прислал письмо в Москву, где го­ворил, что есть такая православная принцесса, которая настолько предана Православию, что отказала и французскому королю, и миланскому герцогу, когда они сватались, и что она может стать, если это угодно великому князю московскому, его супругой.

Н.И.Костомаров писал о том, что эта идея родилась в голове служащего монетного двора Ивана Фрязина, когда он жил в Москве. Он, мол, придумал эту комбинацию. Судить не берусь, дело не в этом. В Москве эта идея понравилась. В голове Ивана III забрезжила мысль о том, что он таким об­разом вместе с рукой принцессы унаследует если не права Византии, то определенные традиции и уж во всяком случае престиж православного государства. Москва станет центром Православия уже в по­рядке преемственности.

Этот самый денежных дел мастер отправляется в Италию, и хотя на Руси он принял Православие, но приехав в Италию, забывает об этом — естественно, там он католик. Потом он возвращается — опять в качестве православного. Но это естественно для людей такого сорта. Туда он везет соответствующие грамоты, обратно он везет грамоты для русских послов, заодно и портрет Софьи Фоминичны — тоже все соответственно духу времени.

Наконец, туда едут послы, и в 1472 году принцесса едет через северную Европу немецким морем, за­тем высаживается в Ревеле, едет на Псков, на Новгород, там ей везде уготована торжественнейшая встреча. И движется дальше — в Москву.

Особенностью ее процессии было то, что в ее свите ехал легат папского престола, кардинал, который должен был, с одной стороны, вести переговоры об унии с Иваном III, а с другой стороны, он и был со­провождающим Софьи Фоминичны. Пока он в преднесении католического креста вступал в Псков, да и в Новгород, проблем не возникало, потому что там на подобные мелочи обращать внимание не собира­лись — это дело московское. А вот когда процессия царевны приближалась к Москве, там шло совеща­ние: великий князь спрашивал у митрополита совета, как быть с этим самым католиком, с латинским крестом и всем прочим. На что получил классический ответ: ежели ты разрешишь ему въехать в ворота города по латинскому обычаю, то я, отец твой духовный, тут же выеду в другие ворота. Вопрос был ре­шен с вполне православной простотой и ясностью, и тут же был послан навстречу процессии соответст­вующий человек с соответствующим поручением, который объяснил папскому легату, что, в общем, до Рима отсюда очень далеко, что могут возникнуть осложнения и что вообще крест лучше спрятать и въе­хать в город в качестве одного из сопровождающих лиц.

Так кардинал и сделал. Потом он, правда, официально представлял, "правил" посольство Ивану III и якобы, как сообщают русские летописи, пытался даже затеять какой-то теологический спор. Но Иван III спорить с ним не стал, призвал некого Якова-поповича, который должен был объяснить популярно, чем отличается Православие от католицизма, и тот якобы гостя переспорил. А гость говорил, что он спо­рить не может, потому что у него с собой нет книг. От всего этого веет былинной, эпической простотой, поэтому судить о том, что было на самом деле, не представляется возможным. Факт тот, что ни о какой унии, ни о каком единении церквей, ни о каких католических правах в Москве речь просто идти не мог­ла. Соблюли приличия, отправили посольство — и все, до свиданья.

Ивану Фрязину тоже не повезло, потому что он, оказывается, в одном месте представлялся не тем, кем был, а в другом месте (в Венеции), наоборот, представлялся послом великого князя. Одного венецианского посла он представил как купца, тем самым совершив некий дипломатический казус. Короче говоря, когда он вернулся в последний раз с процессией Софьи в Россию, то был арестован, сослан, а заодно было кон­фисковано все его имущество, которое он тщательно наживал, и его семейство было обращено в неволю. О том, что произошло с ним дальше, можно только догадываться. Но вряд ли что-нибудь хорошее.

Итак, русской великой княгиней стала Софья Фоминична. Известно, что это была очень дородная дама, а следовательно, очень красивая, потому что у наших предков эти два понятия сливались воедино. Она была не одна: с ней приехали греки и итальянцы. Естественно, они привезли с собой свои представ­ления и о быте, и о государственности, и о придворном протоколе, и о величии, престиже, и не случай­но, что в это время начинается строительство того Кремля, который и сейчас украшает Москву. Крем­левские стены построены итальянцами. Эта первоклассная итальянская крепость имела в ту пору довольно суровый вид, потому что веселые украшения на башнях и шатры выстроены в XVII веке, а сначала башни имели просто примитивное четырехскатное деревянное покрытие, которое предохраняло боевые площадки от снегопада и дождей, и Кремль смотрелся иначе. Я рекомендовал бы вам сходить в музей Васнецова, где висят известные картины Аполлинария Васнецова, брата Виктора Михайловича, очень талантливого археолога-реконструктора. На своих полотнах он как бы реконструирует Москву XIV, XV, XVI веков в процессе ее строительства.

Дальше возникает еще одна коллизия. Фактически с Софьей приезжает целый штат придвор­ных — двор Софьи Фоминичны. А здесь был двор великого князя, царя Ивана III, — естественно, более архаичный. На протяжении XIV и первой половины XV века двор великого князя московского — это боя­ре, которые создавали фактически придворный совет или то, что будет называться боярской думой. Они были довольно близки к князю. Князь не стремился превозноситься перед ними, потому что дело было общее, и мы знаем, что на протяжении XIV и первой половины XV столетия московское боярство действует всегда заодно с князем, а он, в свою очередь, может полностью на них полагаться.

Возникает противоречие, потому что московские бояре смотрят на жизнь иначе, иными глазами, у них иные традиции, чем у тех, кто приехал. Естественно, появляется и определенная среда людей, ко­торые стремятся приспособиться к новым обстоятельствам. А когда у Софьи рождается сын Василий, то ближайшее окружение Ивана III окончательно разделяется на две партии. Почему?

У Ивана III был сын от первого брака — Иван Молодой, как его называли. Он фактически кня­жил вместе со своим отцом, так же как Иван III с Василием Темным. Он принимал очень деятельное участие в отражении татар во время похода Ахмата: Иван Молодой был женат на дочери волошского господаря Стефана Елене (Елена Волошанка), и от этого брака у него был сын, которого звали Дмит- i рием — Дмитрий Иванович-внук. Но вот через какое-то время после совершения второго брака Ивана III у Софьи Фоминичны рождается сын Василий, а Иван Молодой умирает. Кто должен быть наслед­ником Ивана III в этой ситуации?

Московская традиция, которая была нерушима, говорит, что московский стол переходит но прямой нисходящей линии. Следовательно, Иван 111 был должен его передать Ивану Молодому. Иван Молодой был соправителем своего отца и прямым наследником, а значит, следующим московским правителем должен быть его сын — Дмитрий Иванович-внук. Иван III так и поступает: Дмитрий Иванович-внук, не­смотря на свое малолетство, возведен особым чином на великое княжение и становится соправителем своего деда. То есть партия, которая стояла за московскую старину, за московский обычай, осилила — партия, противная Софье Фоминичне.

Но через некоторое время все меняется. Елена Волошанка вместе со своим сыном попадает в опалу, они заточены в темницу, а на великое княжение Иван III возводит сына от второго брака Василия, бу­дущего Василия III. Таким образом окончательная победа осталась за Софьей Фоминичной и новой пар­тией придворных. И вот этот раскол в московском обществе весьма важен, потому что он будет усугуб­ляться. Когда Ивана III пытаются спрашивать, на основании чего он свел с великого княжения своего внука, он отвечает: "Это мое право — право великого князя, государя московского: кого хочу, того ми­лую". То есть получается, что здесь фактически рождается идея абсолютного самодержавия, когда суве­рен является источником закона, источником власти, когда он является лицом, стоящим выше закона, выше обычая, а раз так, то, естественно, углубляется пропасть между ним и его окружением, его двором, его обществом и т.д.

Впоследствии, уже во времена Василия III, бояре говорили, что это все оттого, что греки приехали. Пока греков не было, все было по-старому, а приехали греки — начались у нас всякие нестроения.

О том, что Софья Фоминична кому-то поручила отравить Ивана Молодого, судить не берусь. Греки, вероятно, способны на многое, но документов никаких на эту тему нет, кроме пометки, что когда Иван Молодой заболел, у него появились раны на ногах, ноги стали раздуваться. Был выписан из-за границы лекарь-еврей, который обещал вылечить великого князя, а если не вылечит, то князь Иван III может его казнить. Ивана Молодого не вылечили, князь был очень недоволен, и когда прошло 40 дней после смер­ти молодого князя, лекарь был казнен.

Я специально заостряю ваше внимание на семейной истории Ивана III, потому что та же история со вторым браком повторится у его сына Василия III с еще большими последствиями, с еще большим со­блазном для окружающих. Но если Иван III женился совершенно законно после смерти первой супруги, то его сын ради нового брака попросту отправит свою супругу в монастырь, заставив Церковь санкцио­нировать это безобразие.

Подобные события вели, конечно, к изменению понятия о том, что собой представляет великий князь. Теперь он глава самого большого государства на свете. Государства православного, государства, которое наследует Византии. Сам князь начинает на себя смотреть не просто как на Ивана Васильевича, сына Василия Темного, московского князя, а как фактически на византийского если не императора, то уж во всяком случае властителя.

В это время появляется и византийский герб — двуглавый орел. В это время появляется и соответст­вующий, очень непростой, московский протокол, начинает складываться в придворной жизни особый этикет. В это время начинают созидаться первые намеки на будущие сочинения, которым предстоит идеологически оформлять новую власть.

Несколько слов о титуле "государь". Этот титул использовали в 1475 (или 1478) году два новгород­ских чиновника, приехавшие в Москву жаловаться великому князю на несправедливости, которые тво­рятся в Новгороде, и обратившиеся к князю как к государю. Иван III ловил подобные вещи, как гово­рится, на лету. Это был подарок судьбы, и он тут же послал в Новгород вопрос: какого государства они хотят? Новгородцы пытались объяснить, что никакого государства они не хотят, а эти люди говорили о том, чего толком не знают, и во всяком случае от себя. На всякий случай новгородцы одного из этих чиновников казнили по приговору веча. И этим совершили серьезный политический промах, потому что Иван после этого уже окончательно стал считать их изменниками, которые его обманывают, клеветника­ми, которые не держат слова. Всю эту комедию разыграли как по нотам, после чего говорить с Новгоро­дом можно было только с позиции силы.

Значит, государь — уже тогда. "Царь" —- таким словом когда-то называли хана золотоордынского, теперь и Иван III царь. Венчания на царство нет, существует чин венчания на великое княжение. Это чин, который уже укоренился, его разработали еще раньше. Впоследствии этот чин и будет фактически чином венчания на царство, которое совершит впервые Иван Грозный (причем венчаться Иван Гроз­ный будет именно на царство, а не на великое княжение). Если сравнивать чины венчания на царство и на княжение, то они очень похожи. Вот какие произошли перемены в 70-е годы XV века. Остается добавить лишь, что процесс присоединения Новгорода затянулся: Вятка была присоединена только в 1489 году.

И вот Москва стала столицей колоссальной страны, потому что на север границы уходили до Белого моря, на восток практически до Урала; с западом обстояло сложнее, потому что граница проходила за­паднее Пскова ко Ржеву, дальше шла к Смоленску и спускалась к северским городам. Ну а на Юге, как это ни странно звучит, границей была фактически Ока. А дальше начиналась земля, которая называлась у нас Дикое поле. Там не было лесов, а это значит, что там были кочевники, банды и, главное, крымские татары, которые могли совершенно внезапно появиться. Поэтому каждое лето там начали выставлять подвижные отряды, которые должны были держать границу, прикрывать ее со стороны степей. А дальше начнется строительство каменных крепостей в Туле, Калуге, Зарайске, которые станут опорными пунк­тами на южном направлении для русских войск.

Крымская опасность представляла собой нешуточное явление. Наверное, вы отлично знаете, что в центре Москвы есть Крымский мост. Название его очень правильное, очень точное, потому что он сто­ит на том месте, где был брод, по которому крымцы шли к Москве — крымский брод, отсюда Крымский мост. А шли они по Большой Калужской, т.е. по проспекту Ленина. Отсюда — Донской монастырь, по­тому что там при царе Федоре Иоанновиче стояла московская рать, преграждая путь крымцам. В рус­ском войске в особой палатке находилась чудотворная икона Донской Божией Матери, и коль скоро сражения не получилось и крымцы повернули обратно, то на месте, где стояла икона, был поставлен со­бор — теперь Малый собор Донского монастыря, а сам монастырь стал называться Донским в честь чу­дотворной иконы. Такова история этого места.

Лекция 13

Сегодня мы будем говорить о стоянии на реке Угре, падении татаро-монгольского ига и о "Судебнике" 1497 года. Первое событие носило характер, можно сказать, общегосударственный, а "Судебник" некото­рые воспринимают как чисто юридический памятник, тем не менее взаимосвязь между этими событиями, бесспорно, существует.

Падение татарского ига — своеобразный формальный акт, который знаменовал создание новой, цен­трализованной могучей России. Что касается "Судебника", то этот юридический памятник представлял собой законодательство, фиксировавшее те нормы права, которые уже действовали или должны были действовать в новом государстве.

Сначала о падении ига. У нас существует своеобразная психологическая картина, исходя из которой переломом и окончанием всяких бед от татар является 1380 год: победили в Куликовской битве — зна­чит, конец татарам. На самом деле, как вы, вероятно, знаете, все было совсем иначе. Итогом Куликов­ской битвы было нашествие Тохтамыша на Москву, ее сожжение, потом был поход Едигея; о Тамерлане я не говорю, потому что он не дошел. Затем Василию Дмитриевичу пришлось платить дань и ездить в Орду. И только, вероятно, после смерти Василия Темного можно говорить об определенном переломе в отношениях с татарами. Не забывайте, что Василий Темный сам побывал в татарском плену и был вы­куплен. Правда, обстоятельства его выкупа говорят о том, что Золотая орда уже приходила в упадок, поскольку вместе с Василием Темным из татарских земель выехало много татар, которые хотели перейти к нему на службу, стали принимать Православие и получали здесь соответствующие наделы, службу, по­чет и т.д. То есть налицо был внутренний упадок Золотой орды, и, следовательно, задача избавления от всех последствий татарщины для Московского государства облегчалась.

Орда уже не была той Золотой ордой, которая угрожала нам в XIII-XIV столетиях. Собственно го­воря, Орды уже не было в то время, о котором идет речь (т.е. в княжение Ивана III), а скорее было не­сколько Орд, и та Орда, которая фактически занимала место бывшей Золотой, была, во-первых, значи­тельно меньше, а во-вторых, ее уже называли Большой ордой. Постепенно она начнет трансформироваться, причем произойдет удивительная вещь: татары начнут менять тип своей цивилиза­ции, т.е. из кочевников они начнут становиться оседлым земледельческим народом; мы знаем, что волж­ские, казанские татары — земледельцы, хотя они — наследники Золотой орды, кочевников. В это же время выделяются уже Крымская и Астраханская орда, появляются отдельно существующие Сибир­ские — Тюменская, Ногайская и т.д., которые впоследствии будут еще представлять опасность для Рос­сии, но, как правило, исключительно для ее границ. Самым, пожалуй, опасным противником будет Крымская орда, несмотря на то, что она будет расположена далеко от центра государства.

Избавление от ига произошло фактически одномоментно, если вообще можно считать вторую поло­вину XV века временем татарского ига — это скорее дань традиции. В 1480 году хан Большой орды Ахмат решил совершить набег на Москву. Иван III хорошо знал об этих планах, он отдавал себе отчет в том, что Ахмат вступил в союзнические отношения с Литвой, старался обезопасить себя и от Литвы, и от Ахмата и сумел, как полагают некоторые, организовать диверсию фактически в татарский тыл: ко­гда Ахмат двинулся к русским границам, то небольшая русская рать опустошила собственно татарские земли в низовьях Волги, что тоже, естественно, повлияло на события.

Летом 1480 года, когда стало известно, что татары идут традиционным путем — с юго-востока — к мо­сковским границам, уже отмобилизованное московское войско заняло соответствующие позиции на рубежах Московского государства. На рубежах южных, а они проходили по течению реки Оки. Значит, крайним левым флангом становится Коломна, а дальше Серпухов, Боровск и все те места на Оке, где существуют

броды. Они блокированы с левого берега отрядами, полками, заставами, и татары, подойдя к Оке, не могут переправиться. Сам великий князь в Коломне, его сын — в Серпухове, другие воеводы в других местах, и татары вынуждены двигаться по правому берегу Оки в сторону литовских пределов. Был ли здесь какой-то стратегический расчет Ахмата или, напротив, просчет, сказать сложно. Во всяком случае, дойдя до литовских пределов, Ахмат перешел свободно Оку и двинулся уже вдоль берега Угры, опять натыкаясь с противоположного берега на русские отряды и заставы, которые не давали возможность су­нуться ни к какому броду.

В это время Иван III приезжает в Москву. Там появление великого князя без войска имело довольно своеобразный резонанс, некоторые подумали, что он бежал (Иван III не отличался достоинствами полко­водца). При этом его старший сын Иван Молодой отказался ехать в Москву и остался со своим полком на театре военных действий.

Иван III принимает меры для обеспечения безопасности Москвы, и, пожалуй, самое гнетущее впечат­ление оставляет его приказ вывезти из города казну, а великой княгине Софье Фоминичне ехать на север, к Белоозеру, причем, как говорят некоторые источники, ей был указан путь и дальше на случай каких-то осложнений. Реакция на действия великого князя была негативной. Реакцию эту выразил не простой люд, а Церковь в лице архиепископа Ростовского Вассиана Рыло. Он был в Москве в тот момент, когда туда вернулся Иван III, встречал его, и уже тогда, при встрече, князю были сказаны весьма резкие слова о том, что он должен делать. Смысл этих слов сводился к тому, что он, заботясь о своей стране, о своей земле, о своем народе, должен идти на врага, а ни в коем случае не уступать. Очевидно, в окружении Ивана III (бесспорно одаренного политика но, видимо, совершенно не военного), было немало людей, которые пред­лагали ему тянуть время, пойти с татарами на мировую, что-то заплатить — короче говоря, избрать тради­ционный путь и избавиться от неприятностей при помощи чисто дипломатических усилий.

В Москве ничего подобного уже не желали слышать. Ивану III пришлось уехать из Москвы к войску, которое в это время уже занимало берега Угры. До Угры он не доехал, а остановился в Каменце, непода­леку от войска, но все-таки ближе к Москве. Были затеяны даже какие-то переговоры с Ахматом, который уже в это время понял, что ему не удастся переправиться, и стал ждать наступления морозов, поскольку шла осень. Если бы лед покрыл реку, никаких препятствий для татарской конницы уже быть не могло.

Как раз это и послужило причиной того, что начались переговоры. И вот тогда архиепископ Вассиан посылает свое знаменитое послание на Угру, где в чрезвычайно резких выражениях требует от Ивана III боевых действий, а ни в коем случае не уступок своим злым советникам. Думаю, что вам будет интересно услышать несколько цитат.

"Ты, государь, повинуясь нашим молениям и добрым советам, обещал крепко стоять за благочести­вую нашу веру православную и оборонять свое отечество от басурман; льстецы же нашептывают в ухо твоей власти, чтобы предать христианство, не считаясь с тем, что ты обещал. А митрополит со всем свя­щенным и боголюбивым собором тебя, государя нашего, благословил на царство и к тому же так тебе сказал: "Бог да сохранит царство твое силою Честнаго Креста Своего"... Мужайся и крепись, духовный сын мой, как добрый воин Христов, Господь да поможет тебе, если ты, государь наш, все это возьмешь на сердце твое, как истинный добрый пастырь...

Ныне же слыхали мы, что басурманин Ахмат уже приближается и губит христиан и более всего по­хваляется одолеть твое отечество, а ты пред ним смиряешься, и молишь о мире, и послал к нему послов. А он, окаянный, все равно гневом дышит и моления твоего не слушает, желая до конца разорить христи­анство. Но ты не унывай, но возложи на Господа печаль твою, и Он тебя укрепит, ибо Господь гордым противится, а смиренным дает благодать.

А еще дошло до нас, что прежние смутьяны не перестают шептать в ухо твое слова обманные и сове­туют тебе не противиться супостатам, но отступить и предать на расхищение врагам словесное стало Христовых овец. Подумай о себе и о своем стаде, к которому тебя Дух Святой поставил...

Что советуют тебе эти обманщики лжеименитые, мнящие себя христианами? Одно лишь — побросать щиты и, нимало не сопротивляясь этим окаянным сыроядцам, предав христианское отечество, изгнанни­ками скитаться по другим странам. Подумай же, великоумный государь, от какой славы к какому бесчес­тию сводят они твое величество!"

Дальше Вассиан приводит Ивану III на память примеры и князя Игоря, и князя Святослава, и князя Владимира Святого, Владимира Мономаха и, наконец, Дмитрия Донского — всех его предков для того, чтобы побудить его к решительным действиям. Если вчитаться в это чрезвычайно энергичное послание, то, бесспорно, можно сделать следующие выводы.

Во-первых, архиепископ Вассиан, несомненно, имел чрезвычайно высокий авторитет. Говорить с ве­ликим князем таким тоном мог позволить себе далеко не всякий. И не отчаяние слышится в словах архи­епископа, а сила и уверенность, безусловное достоинство. Все это дает ему возможность так резко требо­вать от великого князя решительных действий. Второй вывод говорит о том, что действительно попытки решить татарское нашествие дипломатическим путем были налицо. Видимо, какие-то люди действовали, исходя из чисто личных интересов. Наконец, Вассиан учитывал, что у князя была определенная оппози­ция (в лице его собственного сына, который желал сражаться с татарами), не говоря уже о том, что па­ника, происходившая в Москве, могла перекинуться и на остальные территории, подверженные татар­ской угрозе. Следовательно, архипастырь должен был укреплять дух уже не только великого князя, но и всей своей паствы, т.к. очевидно, что это письмо могло сделаться достоянием многих.

Когда наступают холода, Иван III со своими воеводами, видя, что не сегодня-завтра река встанет и сделается проходимой для татарской конницы, принимает очень правильное решение. Войска покидают свои места вдоль течения реки, т.е. сокращают кордонную линию, отходят вглубь и начинают концен­трироваться в одно большое войско около Боровска. Этот прием стратегически закономерен, потому что кордонная линия не спасет в случае массированного удара татарской конницы, а здесь ей придется иметь дело уже с общим московским войском, которое будет собрано в единый кулак.

Некоторыми людьми это вполне естественное, оправданное военной тактикой отступление от Угры было воспринято как бегство. И опять-таки кое-где имела место паника: и среди населения, и среди рат­ников. А дальше происходит история очень странная, потому что когда Угра наконец замерзла, татары, вместо того чтобы ринуться уже в собственно московские пределы, очень поспешно ринулись обратно. Все это было на них очень не похоже, и можно думать, что Промысл Божий выказал себя здесь чрезвы­чайно явно. Подумать только: вдруг татары стали мерзнуть, потому что морозы были очень сильные (это они-то, привыкшие к степям), вдруг лошади их стали падать от бескормицы, хотя начало зимы всегда было для них очень выгодным (кони нагуляли за лето бока, отдохнули). Может быть, это была какая-то эпидемия, а может, подействовало то, что литовский князь не пришел на помощь — короче говоря, раз­грабив те литовские земли, которые оказались по дороге, Ахмат буквально ринулся к Донцу, с тем чтобы встать на зимовку в каких-то своих уже привычных местах. Хотя там вряд ли было теплее.

Дальше все шло очень просто. Тюменская Орда со своим ханом Иваком подошла близко к месту, где стояла Орда Ахмата, и то ли имел место бой, то ли просто стычка, но Ахмат был убит Иваком. Ивак, совершив этот героический поступок, послал своего гонца к Ивану III с верноподданническим сообщени­ем о том, что твоего супостата, государь, больше нет. Гонец был щедро награжден. Это, собственно, го­воря, и является концом стояния на реке Угре и формальным концом татарского ига. Подумать только, как низко пала некогда могучая Татарская держава.

Теперь мы перейдем к более прозаической теме, а именно к "Судебнику" 1497 года. Некоторое время назад мы разбирали "Русскую Правду", обсуждали, что такое "Правда Ярослава", "Правда Ярославичей", "краткая редакция", "пространная редакция" и т.д. И надо сказать, что нормы, зафиксированные в пространной редакции "Русской Правды", действовали весь XII век и, очевидно, XIII и начало XIV века, потому что ни о каких новых крупных юридических памятниках этого времени мы не знаем. В XIV веке начинают появляться договорные грамоты князей, когда великие московские князья заключают до­говоры с удельными князьями; помимо этого, конечно, есть духовные грамоты. А в XV веке появляются уставные и судные грамоты. Уставные — это Двинская и Белозерская грамоты. Они фиксировали вхож­дение данной территории в Московское государство, т.е. подтверждали, что данная территория является частью Московского государства. Судная грамота — это грамота, содержащая нормы судопроизводства, нормы наказания, и здесь в первую очередь надо отметить Новгородскую и Псковскую грамоты.

Это основные юридические документы, созданные в XV столетии, являющиеся предшественниками "Судебника" 1497 года. Вполне возможно, что читая те или иные учебные пособия, вы натолкнетесь на упоминания о так называемой сокращенной "Русской Правде". Я об этом не говорил в свое время, а сейчас надо сказать несколько слов. Формально сокращенная "Русская Правда" представляет от­дельные статьи пространной "Русской Правды", написанные одна за другой и не очень большие по объему. Возник, естественно, вопрос о том, что собой представляет сокращенная "Русская Правда". Разброс мнений, которые высказывали ученые, был весьма велик. Одни полагали, что сокращенная "Русская Правда" является как бы протографом "Русской Правды" вообще, т.е. чем-то совершенно перво­начальным. Другие — и это мнение, насколько я могу судить, значительно более авторитетно — полагали, что сокращенная "Русская Правда" представляет собой попытку использовать в начале XV века те от­дельные статьи пространной "Русской Правды", которые еще могли как-то действовать, быть основой какого-то судопроизводства.

Совершенно очевидно, что жизнь чрезвычайно сильно изменилась: не удельная, а централизованная Русь, не Древне-Киевское, а Московское государство; изменились представления о жизни, усложнились формы жизни, и нормы "Русской Правды" стали слишком архаичными. Я думаю, что кто-то пытался все-таки использовать отдельные статьи "Русской Правды", которые еще сохраняли какое-то значение, и так возник вот этот своеобразный свод отдельных статей под названием "Сокращенная Правда" (на­звание, естественно, было дано учеными). Если мы примем эту гипотезу, то должны будем признать, что и "Сокращенная Правда" долго действовать не могла, потому что уже не была систематизированным за­конодательством, и нужно было создавать нечто совершенно иное.

И вот в 1497 году появляется "Судебник", о котором нужно знать следующее. Рукопись его была обнаружена в 1817 году замечательным русским археографом и ученым П.М.Строевым, энергии кото­рого мы обязаны спасением колоссального количества пергаментов и бумажных древних рукописей (между прочим, Павел Михайлович Строев составил и хронологические таблицы "Истории государства Российского" Н.М.Карамзина, и издание Эйнерлинга в 4-х томах знаменито как раз тем, что послед­ний том — это указатели Строева). Опубликован "Судебник" впервые был в 1819 году. Особенностью этого кодекса является то, что он сохранился в единственном экземпляре. Это просто поразительный факт. Мы имеем довольно много — десятки, а то и сотни вариантов — тех или иных фрагментов "Русской Правды", а вот "Судебник" существует как бы в уникальном, единственном варианте. Отсю­да — значительный интерес к нему, и надо сказать, что его анализировали как бы с двух позиций.

В XIX веке, когда у нас в истории чрезвычайно сильной стала юридическая школа, его анализиров; ли именно как юридический памятник, т.е. как определенный этап в развитии нашей юриспруденцш Тогда же, при публикации 1873 года, он был разделен на 68 статей. Это разделение было в известно степени формальным, и можно считать, что далеко не всегда оно удачно, но это теперь стало традицией и когда воспроизводят "Судебник", это всегда делают по тексту издания 1873 года, т.е. с этим делением Вторым направлением изучения "Судебника" было изучение его с позиций, если хотите, социально-политической истории или, лучше сказать, социально-экономической: какие существовали слои населения, какие сословия, какие между ними были отношения, каковы права этих сословий, какие они им(ли льготы, какие обязанности. Здесь "Судебник" дает чрезвычайно ценную информацию.

Сводить "Судебник" только к документу, который освещает социально-экономическую проблему, конечно, наивно. Так же, как не вполне, вероятно, правильным будет и рассматривать его как чисто юридический памятник. Он, бесспорно, отражал изменения, которые произошли в жизни общества. Он их как бы фиксировал, отвечая на те запросы времени, которые имели место. А изменения были весьма существенными. Что это за изменения?

Вы, вероятно, уже представляете себе, что начиная с XIV века, т.е. с того времени, когда усиливаете сначала Москва, потом Московское княжество, когда формируется объединенное централизованное русское государство, общество не может оставаться таким, каким оно было. Происходит процесс очередного расслоения общества, причем довольно любопытный. Происходит бесспорное обеднение части удельных князей и их потомков, иногда мы имеем дело просто с обнищанием. Имеет место приезд на службу выходцев из Литвы, из Большой Орды. Наконец, существует процесс обнищания какой-то части бояр. Процесс это естественен: напоминаю вам, что у нас в России не было майората, т.е. все дети князя становились князьями и каждый претендовал на ту или иную часть имущества, часть земель. То же самое было и в боярских семьях. Следовательно, имело место бесконечное дробление и уделов, и части вотчин.

Уже в третьем-четвертом поколении подобный процесс должен был привести к обнищанию определе): ной части бояр. Не все были многодетными, имели место бездетность, смертность, т.е. не все сплошь нищенствовали. Но таким образом сформировался определенный и довольно значительный слой, который, кроме благородного происхождения, не имел за душой больше ничего. И вот тогда начинает на Руси формироваться новое сословие, которого до этого не было, а именно российское дворянство. Складываться оно будет до; го, процесс этот довольно продолжительный — он будет идти и в XVI, и в XVII, и в XVIII веках.

Что было характерно для первого его этапа? Эти люди благородного происхождения, не имеющие средств к существованию, шли на службу к великому князю. Служба подразумевалась военная, придворная и гражданская, т.е. в государственных учреждениях. Но там были определенные требована и шли туда меньше всего. Платить жалованье им никто не собирался, потому что это было и невозможно и непривычно. Поэтому за службу жаловали землю или, как тогда говорили, двор. Земля эта жаловалась на то время, в течение которого человек находился на службе у великого князя. Если он ее покидал или умирал, то двор возвращался в государственную казну.

Естественно, что дворянин желал сохранить за собой этот двор и после смерти передать его детям. Н наследовать двор было невозможно. Уже тогда дворяне предпринимали попытки передавать двор по наследству при помощи уловки. Если из-за старости, болезни или ранения дворянин освобождал мест у великого князя, то старался устроить на это место своего сына. Это было наследование не двора, а службы. Сам по себе двор прокормить дворянина не мог, потому что он сам на земле не работал, обрабатывать ее не мог, служил в совершенно другом месте. Но земля, которая ему давалась, была, как правило, заселена крестьянами. И вот для того, чтобы дворянин получал средства к существованию, крестьяне начинают прикрепляться к земле — к земле, а не к личности дворянина, и это существенно важно.

До известной степени они как бы уравновешиваются с дворянином, потому что если они не свобод ны, поскольку прикрепляются к земле, то и он, в общем-то, не свободен — он прикрепляется к государ ственной службе. Если он перестанет служить, у него отнимут двор.

Другое дело, что дворянин не платит подати, т.е. не относится к податному сословию, а таковым яв ляется только крестьянство. Чтобы можно было представить размеры дворов, скажу, что чаще всег в качестве двора давалась одна деревня, а в этой деревне обычно было 4-5 домов. Деревня в 20 домо считалась очень большой.

Крестьяне вряд ли были довольны переменой своей участи, потому что они теряли свободу передвижения. Правда, полностью лишить свободы их было невозможно, потому что в то время существовал традиция, по которой в определенный день года они могли покидать землю, к которой были прикреплены. Причем, если почитать грамоты того времени, то можно увидеть, что они устраивали свои переход! и на Рождество, и на Петров день, и на осенний Юрьев день — жесткой регламентации здесь не было Они могли уходить к новому хозяину, это было их право, на новые земли, где еще не распространила новые порядки. Если они уходили от хозяина, они наносили ему определенный экономический ущерб а если они уходили на землю, где не было никакого дворянства, то таким образом они как бы могли ухо дить и от обложения — от тягла, как тогда говорили. В "Судебнике" этому вопросу посвящена знаменита 57-я статья, о которой у нас тоже пойдет речь. Но все-таки нужно сказать несколько слов и о том, с чего начинается "Судебник".

"В лето 1497 месяца Септембрия уложил князь великий Иван Васильевич всея Руси с детми своим] и с бояры о суде, како судити боярам и околничим". Из этого следует (так же, как и из первой статьи)

что суд был прерогативой бояр и окольничих. Если боярин — это, так сказать, высшая должность в го­сударстве, то окольничий — следующий за ним чин. Статья 1: "Судити суд боярам и околничим, а на суде быти у бояр и у околничих дьякам". Об этих дьяках нужно сказать особо. Практика того времени была следующей: в дьяки, т.е. чиновники приказа (в это время складывается приказная система), не брали дво­рян, не брали детей боярских, тем более выходцев из княжеских фамилий, а брали туда исключительно де­тей священников. Это очень любопытный факт: на протяжении XV, XVI, XVII столетий, как правило, дьяки, т.е. чиновники приказов — это поповичи. Почему? Во-первых, они грамотны — отец священник, естественно, учил их грамоте. В священники нельзя было поставлять неграмотных людей. Учитывая, что не все могли или хотели продолжить путь своих родителей, они, оставаясь грамотными людьми, пред­ставляли собой чрезвычайно ценный слой людей для чиновничьей государственной работы. И дьяки рус­ские — это совершенно особый контингент, потому что фактически именно они были работниками, как сказали бы сейчас, государственного аппарата. Боярин, который управлял приказом, фактически был только его главой, он возглавлял приказ, а сидел в боярской думе. А непосредственную работу, все вин­тики государственного аппарата, системы управления знал дьяк. Он-то и был реальным хозяином ситуа­ции. Помимо приказных дьяков и подьячих, были дьяки думные, т.е. те, которые непосредственно рабо­тали в боярской думе, на глазах у великого князя, а впоследствии и царя, т.е. в высшем эшелоне, на высшем этаже государственной власти. Дьяк не имел права суда, но коль скоро судил боярин и окольни­чий, а при суде полагалось быть дьяку, то фактически он и вел все оформление дел, он выдавал необхо­димые справки, он в определенных ситуациях истолковывал закон, тогда как боярин скорее исполнял чисто формальные функции.

Вторая статья говорит о том, что всех жалобщиков, которые приходят к боярам, не отсылать, а да­вать всем жалобникам управу. Таким образом можно сказать, что все слои населения имели право требо­вать суда. Другое дело, что не все этот суд получали. Но это вполне естественно.

Статья третья: "А имати боярину и дьяку в суде от рублевого дела на виноватом, кто будет виноват. А боярину на виноватом два алтына, а дьяку осемь денег". Здесь оплату издержек возлагают всегда на виноватого. Это интересный момент. •„.,;..; ---:.

Затем будут говорить о посулах. Посул - не всегда взятка, иногда посул воспринимался именно как уплата издержек на судебный процесс. Но впоследствии посул — это мзда, с которой пытаются бороть­ся, здесь мы приходим к тому вечно существующему явлению, которое называется коррупцией. И прошу вас не думать, что в средние века на Руси этого явления не было. Оно было всегда, потому что там, где есть государственный аппарат, там будет и коррупция. Где есть чиновники, там есть и взяточники. Это не значит, что все чиновники негодяи, но явление это неизбежное. Поэтому когда сейчас говорят о том, что в нашей стране очень много воровства, скажу, что это не только у нас. Если почитать газеты, то во­ровство в высших эшелонах власти чрезвычайно распространено в Японии (там проворовываются целые кабинеты министров в полном составе), а в Италии недавно мафиози оказался кандидатом в президенты.

Это, конечно, не очень утешительно, но тем не менее здесь нужно посмотреть на суть явления. Чи­новник всегда зависит от двух моментов: от того содержания, которое ему определено от казны, а оно редко бывает большим, и от возможности обогатиться, которую представляет данное дело. На Западе существуют специальные учебные заведения для подготовки государственных чиновников. Туда очень строго отбирают людей, проверяют их по специальным тестам (в том числе и на честность), вкладывают в их обучение колоссальные деньги. Наконец, когда они становятся чиновниками, перед ними открыва­ются замечательные перспективы продвижения по службе. Они застрахованы всем могуществом государ­ства: не дай Бог, с таким чиновником что-то случится — его семья не пострадает никоим образом, все будет оплачено, все, что можно сделать, будет сделано. И ничто не помогает, всегда кто-то ворует.

Объяснить это очень просто: сколько бы сотен долларов чиновник ни получал, но когда ему предла­гают еще два миллиона, не всякий от этого может отказаться. Эта схема работала всегда, поэтому здесь нужно говорить не о гнусности общества, а об определенной проблеме.

Иногда она разрешалась довольно любопытно. Чем меньше аппарат, тем меньше коррупция, чем больше разрастается бюрократическая структура, тем больше, естественно, и коррупция.

Существует замечательный рассказ о взятках времен Николая I. Надо сказать, что Николай I нена­видел казнокрадов всеми силами своей души и сражался с ними до конца своей жизни. Их отдавали под суд, запарывали до смерти, ссылали в Сибирь, сажали в тюрьму — делали все, что только можно было сделать, и ничто не помогало. Чрезвычайно централизованное государство Николая I требовало колос­сального аппарата, щедро оплатить всех чиновников было невозможно, и в то время казнокрадство страшно распространилось. И был зафиксирован следующий диалог. Один купец собирался получить, видимо, чрезвычайно выгодный контракт, который надо было соответствующим образом оформить в ка­ком-то департаменте у его главы — статского генерала. И вот в присутствии посторонних наивный купец шепотом сказал его высокопревосходительству: "Я дам вашему высокопревосходительству четыре тыся­чи, и никто об этом знать не будет". В то время средний чиновник получал в год 130 рублей. Высоко­превосходительство ответил во все горло, не стесняясь присутствующих: "Дайте мне десять тысяч и рас­сказывайте, кому угодно".

Дальше ряд статей говорит о полевых пошлинах. Здесь надо иметь в виду не сельскохозяйственные работы, а поле, т.е. судебный поединок. Это не значит, что два боярина садились на коней и сшибались в лихом единоборстве. Это значило, что в определенных случаях разрешалось испытать судьбу в поединке, причем были профессионалы, которые предлагали свои услуги отстоять чью-то честь в случае необходи­мости. Иногда, конечно, люди вступали в поединок сами — обвинитель и обвиняемый. Церковь катего­рически выступала против поля. Убитых на поле ведено было не отпевать, а тех, кто убил противника, причисляли к убийцам. Здесь мы видим определенную дань древней традиции. Она в этом отношении не была специфически русской, она была распространена вообще в Европе. И вот здесь определяется не то, что является содержанием поединка, а то, сколько надо платить за его организацию. И за соответствую­щий ущерб, который понесли дьяки, подьячие, бояре и т.д.

Дальше — много статей о татьбе и татях, т.е. о грабителях. Татьба делится на две основные группы: просто воровство и квалифицированное воровство. Причем квалифицированное — это не значит, что оно произведено обязательно с большой ловкостью. Это значит — ночью, со взломом, угрозой оружия, учи пением насилия, в одиночку или нет и т.д., то есть речь идет о грабеже. Такие нормы знает и "Русская Правда", и просто карманник, просто вор мог отделаться штрафом, тогда как те, кто учиняли квалифи­цированное преступление, обычно отправлялись в мир иной по приговору суда.

Потом идут статьи о разных грамотах, о неправом суде, о бессудном списке. Для вас, может быть, будет любопытной 30-я статья — указ о езде. Когда в тот или иной город посылался чиновник из Моск­вы для исправления той или иной службы, ему надо было платить командировочные. И вот здесь дается расчет командировочных в зависимости от километража. Поскольку это довольно забавно, я прочту:

"А езду от Москвы до Коломны