История европейской интеграции 6 страница

С другой стороны, в тексте конституционного договора подчеркивалась преобладающая субъектность народов и граждан Европы, а не государств. Преамбула апеллировала к историческому единству народов Европы как основе интеграционного процесса. Причем это единство усматривалось не в проявлении политической воли к объединению, а в общем «культурном, религиозном и гуманистическом наследии Европы», на основе которого «сформировались универсальные ценности – неприкосновенные и неотчуждаемые права человеческой личности, свобода, демократия, равенство и правовое государство». Статья 2 более конкретно формулировала «ценности Союза»: человеческое достоинство, основные права человека, демократия, правовое государство, терпимость, уважение обязательств и международного права. Статья же 1 однозначно обусловливала присоединение к Союзу других стран и народов именно этим ценностным выбором: «Союз открыт для всех европейских государств, которые привержены одинаковым ценностям и обязуются сообща друг с другом содействовать их реализации». Это положение носило отнюдь не декларативный характер. Соблюдение «принципов и ценностей» Союза рассматривалось как обязанность каждого государства-члена, а их нарушение объявляется достаточным основанием для исключения государства из состава Союза.

Постановка вопроса о единых принципах и ценностях подчеркивала тот факт, что Евросоюз является договорным межгосударственным объединением лишь по происхождению, но не по своей природе. С этой точки зрения исключительно важным фактом стал ввод в текст конституционного договора без каких-либо изменений «Хартии Европейского Союза об основных правах» (благодаря чему она получала характер правовой нормы прямого действия). Закрепленные в Хартии права, свободы и обязанности граждан рассматривались в качестве «генеральных принципов» европейского права, реализуемых на основе принципа субсидиарности, т.е. с приоритетной ролью национальных государств, а не институтов Евросоюза. Впрочем такая оговорка не меняет суть произошедшего перелома в европейском правопонимании. Ведь Хартия создавалась не на основе принципов коммунитарного права и не отражала достигнутого уровня «фактической солидарности» в регулировании прав и свобод человека. Изначально она представляла собой целостный кодекс, имеющий собственную уникальную логику и ориентированный на полномасштабное регулирование правового статуса человека. Легитимность подобного кодекса может быть основана лишь на признании суверенитета «европейских народов» независимо от национального суверенитета и соответствующих прерогатив государств. Авторы конституции не рискнули официально сделать подобный вывод, но в случае вступления конституции в силу каждый гражданин «Единой Европы» получит возможность добиваться закрепленных к ней прав независимо от специфики национального законодательства и позиции «своего» государства (например, на основе прецедентов Европейского Суда).

Итак, в соответствии с «духом и буквой» конституционного договора Европейский Союз рассматривался двояко: и как объединение государств, сохраняющий свой суверенитет, и как суверенное объединение народов. Так, например, ст. 4 устанавливала «ясно выраженное признание правосубъектности за Союзом», что при расширительном толковании понимается как признание того факта, что субъектность Союза является первичной, суверенной, а не делегированной государствами-членами. Очень показательны и цели Европейского Союза, зафиксированные в конституционном договоре. Все они ориентированы не на развитие сотрудничества между странами и народами, а на решение общеевропейских задач (защита общих ценностей, интересов и независимости Союза; содействие экономическому и социальному сплочению; укрепление Экономического и валютного союза; содействие высокому уровню занятости и социальной защиты; высокий уровень защиты окружающей среды; поощрение технологического и научного прогресса; создание пространства свободы, безопасности и правосудия; развитие общей внешней политики и политики безопасности, а также оборонной политики в целях обеспечить защиту ценностей Союза и содействовать их реализации в отношениях с окружающим миром).

В конституционном договоре провозглашалось, что «достижение указанных целей производится согласно правилам, которые учитывают возможность наделения Союза соответствующими видами компетенции как в полном объеме, так и частично, а равно возможность совместного осуществления данной компетенции государствами-членами». Таким образом, компетенция ЕС рассматривалась как основанная на общих целях и ценностях европейских народов, а не делегированная («переданная») государствами-членами. Всего в конституционном договоре устанавливается пять уровней компетенций в решении задач Европейского союза. К исключительной компетенции Евросоюза, где именно Союз издает общеобязательные нормативные акты, были отнесены монетарная политика, общая торговая политика, таможенный союз, политика по использованию биоресурсов моря, заключение международных соглашений для представительства интересов Союза. К совместной компетенции, где в рамках установленных законодательством Союза государства-члены могут принимать свои нормы, отнесены «внутренние дела», защита свобод, социальная политика, защита потребителей, энергетическая политика, транспорт, сельское хозяйство, экономические связи, технологическое развитие, исследования, гуманитарная помощь. В вопросах отраслевой экономической политики, трудовых отношений, различных направлениях общественной политики Евросоюз не получил права нормотворчества, но должен способствовать координации деятельности государственных органов для достижения общих задач (так называемая «компетенция, направленная на координацию деятельности государств-членов»). В ряде сфер общественной жизни (защита человеческого здоровья, спорт, молодежная политика, образование, культура) вообще не предполагается наднациональная правовая унификация. Здесь Евросоюз получил лишь «компетенцию по формированию общих правил», т.е. сугубо политические полномочия. Лишь для «компетенции в сфере внешней политики, обороны, деятельности правосудия и уголовно-правовой сфере» четко оговаривалась главенствующая роль национального суверенитета. В этой сфере Евросоюз был призван отстаивать общие интересы, но с учетом интересов каждого государства-члена. Государства обязаны проявлять солидарность и лояльность к интересам Союза, но сохраняют право вето.

Огромный раздел в составе конституционного договора был посвящен детальному описанию всех направлений деятельности в рамках установленных целей и компетенций. Их осуществление предполагалось на основе прежних принципов приоритета и прямого действия европейского права, а также принципов пропорциональности и субсидиарности. Трактовка этих принципов сохранилась в соответствии с Маастрихтским договором. Но структура системы европейского права изменилась полностью. Предполагалась отмена деления норм на «первичные» и «вторичные». Вместо этого вводилось две категории: законодательные и незаконодательные акты. К первой были отнесены европейские законы (законодательные акты общего значения, обязательные во всех своих элементах и применяющиеся непосредственно в каждом государстве) и рамочные законы (законодательные акты, «связывающие каждое государство-член, выступающее его адресатом, в отношении результата, которого надлежит достичь, оставляя при этом национальным инстанциям компетенцию относительно выбора формы и средств его достижения»). Подчеркивалось, что законодательные акты должны приниматься на основании предложения Комиссии совместно Европейским парламентом и Советом. В особых случаях, предусмотренных конституционным договором, они могли бы приниматься Советом. К незаконодательным актам были отнесены европейские регламенты (акты общего значения, направленные на практическое осуществление законодательных актов и специальных положений Конституции, обязательные во всех своих элементах и применяющиеся непосредственно в каждом государстве и европейские решения (акты, обязательные во всех своих элементах, но только для их адресата). Принятие незаконодательных актов могло осуществляться Советом, Комиссией, Европейским центральным банком. Решения, принимаемые государствами по реализации законодательства Союза, получили название исполнительных актов. Исполнительные акты могли приниматься и органами Союза в тех сферах, где компетенция Союза не является исключительной (такие акты не имеют обязательной силы).

Таким образом, конституционный договор ликвидировал «архитектуру» трех «опор» Союза, установленную в Маастрихте, в том числе ликвидировал существовавшие ранее Сообщества. В соответствии с ним предполагалось создание единой институциональной структуры в составе Европейского Совета во главе с Президентом, Европейского парламента, Совета министров во главе с его Председателем, Комиссии во главе с ее Председателем, Суда, Счетной палаты, Европейского центрального банка, Консультативных органов Союза. Предполагалось поэтапное сокращение числа членов Комиссии до цифры, равной двум третям от общего количества государств-членов Евросоюза, а также увеличение числа членов Европейского парламента увеличено с 736 до 750 (при этом на долю каждого из государств-членов, в зависимости от численности национального населения, приходилось бы от 6 до 96 депутатских мест). В Европейском Совете при голосовании тех вопросов, которые остались в преимущественном ведении государств, вместо принципа «единогласия» вводилось принятие решений методом консенсуса (с сохранением права вето). Одновременно существенно расширялось голосование квалифицированным большинством голосов (квалифицированное большинство – не менее 55% от числа всех государств-членов, представляющих не менее 65% от общей численности населения Европейского Союза). Предполагалось, что количество стран, воздержавшихся при голосовании, при подсчете учитываться не будет.

Для ввода всех положений конституционного договора в силу предусматривался переходный период. Но первоначально текст конституции должен быть ратифицирован всеми странами Евросоюза. Предполагалось, что в случае срыва ратификации хотя бы в одной стране Европейскому совету придется принимать специальное решение относительно будущего Конституции и Европейского Союза как интеграционного объединения.

11 ноября 2004 г. Литва стала первым из 25 государств-членов, где национальный парламент ратифицировал Европейскую конституцию. В конце 2004 – начале 2005 гг. такое же решение приняли парламенты Венгрии, Словении, Греции, Италии, Словакии, Австрии, Германии. 12 января 2005 г. к ратификации конституционного договора призвал и Европейский парламент. Первый референдум по Европейской конституции состоялся в Испании 20 февраля 2005 г. и также принес положительный результат («за» высказались 76,73% участников референдума, «против» – 17,24%). Но 29 мая 2005 г. конституционный проект был отвергнут на референдуме во Франции. «Против» проголосовало 54,9% французов, «за» – 45,1%. При этом явка на референдуме была необычайно высокой – почти 70% граждан. 1 июня 2005 г. на референдуме в Нидерландах против конституционного проекта проголосовало 61,6% граждан. С учетом этих неожиданных результатов саммит Евросоюза, состоявшийся 16-17 июля 2005 г. в Брюсселе, принял решение о продлении сроков ратификации конституционного договора, но при сохранении его текста без каких-либо изменений.

Следует отметить, что провал конституционного референдума в Нидерландах не стал большой неожиданностью. Значительная часть голландцев изначально выражала опасения утратить в Единой Европе многие национальные «завоевания» в области свободы нравов. А вот реакция французской общественности стала для «еврооптимистов» настоящим шоком. Причем в ходе опросов многие французы выдвигали в качестве причин своего протеста именно те соображения, которые по идее должны были бы заставить их поддержать проект конституции. Главным образом, речь шла об опасениях утратить из-за усиления интеграционного процесса прежние социальные завоевания и открыть дорогу тотальной либерализации, спровоцировать «бегство» капиталов в Восточную Европу и приток оттуда дешевой рабочей силы, а также лишиться былого внешнеполитического влияния Франции и своей национальной идентичности. Однако подобные проблемы не имели прямой связи с принятием конституционного договора. По условиям Экономического и валютного союза режим свободного перемещения капиталов и рабочей силы был уже создан. И нашествие «польского сантехника», которым газеты пугали французов, совершенно не зависело конституционной реформы. Стремление же укрепить национальное единство и международное влияние Франции путем блокирования проекта конституции было еще менее логичным – именно провал референдума нанес огромный ущерб репутации Франции и вызвал внутриполитический кризис.

Нежелание общественности прислушаться к очевидным доводам в пользу конституционного процесса наглядно показало не кризис интеграционного процесса, а всю глубину противоречий современной политической системы в странах Запада. Голосование против конституции во Франции объединило традиционных политических соперников: антиглобалистов, троцкистов, коммунистов, националистов, ультраправых. Их пропагандистская кампания прошла под популистскими лозунгами, а поддержка со стороны граждан стала классическим протестным голосованием – самозабвенным и бесперспективным. Политическая элита убедилась в том, что ее доводы не просто не поддержаны, а вообще не услышаны. Таким образом, конституционный кризис в Европейском Союзе заставил вновь задуматься о кризисе демократии в современном мире и путях решения этой серьезнейшей проблемы.

Лиссабонский договор: образ Европейского Союза XXI века. Провал конституционного референдума стал сложнейшим испытанием для Европейского Союза. Начался длительный период политических переговоров. Роль основного «оппозиционера» вновь приняла на себя Польша, где посты президента и премьер-министра заняли консерваторы-националисты братья Кочинские. Лагерь сторонников возобновления конституционного процесса возглавила канцлер ФРГ А. Меркель. Она опиралась на мнение немецких юристов, считавших невозможной переработку конституционного договора – его можно были лишь принять в прежнем виде, либо полностью отказаться от самой концепции «нового» Европейского Союза. Президент Франции Н. Саркози выдвинул компромиссный вариант. Он считал, что необходимо отказаться любых ссылок на процесс федерализации Европы, исключить само понятие «конституция», раздражающее националистов, а также такие символические нововведения как флаг, гимн и герб объединенной Европы. Речь должна идти только о переработке и дополнении уже существующих учредительных договоров Европейского Союза: Договора о Европейском Союзе (Маастрихтского договора 1992 г.) и Договора об учреждении Европейского сообщества (Римского договора 1957 г.), который получил название Договора о функционировании Европейского Союза.

Позиция Саркози была поддержана абсолютным большинством европейских лидеров. 13 декабря 2007 г. на саммите ЕС был принят Лиссабонский договор (название по месту проведения саммита; полная официальная формулировка – «Лиссабонское соглашение о внесении изменений в Договор о Европейском Союзе и Соглашение об образовании Европейского Союза»). Формально это соглашение стало лишь отсылочным документом, закрепляющим новую редакцию двух «старых» учредительных договоров. Но, в действительности, произошла радикальная реформа всей европейской интеграционной модели. Ликвидировалась система «трех опор», с помощью которой авторы Маастрихтского договора пытались сохранить преемственность с системой Европейских Сообществ и баланс между наднациональной интеграцией и «общими политиками». Европейское сообщество (бывшее ЕЭС) прекратило свое существование, и его правопреемником стал Союз в целом. Европейское сообщество по атомной энергии (Евратом) сохранилось лишь в качестве одного из «учреждений» Евросоюза, а договор о его создании (1957 г.) официально перестал входить в число учредительных документов ЕС. Европейское объединение угля и стали (ЕОУС) было ликвидировано еще в 2002 г. в связи с истечением срока действия его учредительного договора. Таким образом, от бывшей первой «опоры» (Сообществ) был унаследован функциональный механизм Евросоюза, а определение целей, принципов, сфер и методов интеграционного взаимодействия подверглось комплексной переработке. Бывшие вторая и третья «опоры» – Общая внешняя политика и политика безопасности (ОВПБ) и Сотрудничество в области правосудия и внутренних дел (СПВД), утратили свой особый статус и вошли в число обычных сфер деятельности Европейского Союза.

Важнейшей уступкой противникам проекта Евроконституции стало сохранение бинарной системы европейского права – различия первичных и вторичных источников. Акты первичного права (учредительные договоры) по прежнему рассматривались в качестве международных договоров, требующих ратификации или имплементации национальными парламентами. Это подчеркивало договорную природу Европейского Союза и приоритет принципа национального суверенитета. Авторы Лиссабонского договора постарались в особой степени акцентировать этот аспект, впервые сформулировав его как «принцип наделения компетенцией». В соответствии с этим принципом Евросоюз приобретает свою компетенцию не от «граждан Европы» или «народов Европы», а именно от государств-членов, которые «наделяют Союз компетенцией» посредством учредительных документов. Более того, предусматривается, что в учредительных договорах не только четко фиксируются сферы компетенции ЕС, но и вводятся специальные уполномочивающие статьи(т.н. «правовые базы»), определяющие, по каким конкретным вопросам, в каких целях, в каком порядке, через какие институты Союз вправе реализовывать свою компетенцию. Любая норма «вторичного права» должна была иметь в тексте ссылку на конкретные статьи учредительных договоров (такой жесткий механизм наделения Союза полномочиями былунаследован от «старых» Сообществ).

Поскольку в своей деятельности Евросоюз ограничен рамками своей делегированной компетенции, то регулирование всех общественной жизни, не указанных в учредительных договорах, остается в полном ведении национальных государств. Это положение было зафиксировано как принцип сохранения за государствами-членами «остаточной компетенции». Для защиты государственного суверенитета в особо значимых сферах были зафиксированы еще два принципа: принцип уважения Союзом национальной индивидуальности государств-членов, в том числе применительно к установлению формы правления, территориального устройства и иных «основополагающих политических и конституционных структур», и принцип уважения Союзом основных функций государства с указанием на то, что вопросы поддержания национальной безопасности остаются в прерогативой государств.

Все выше перечисленные положения позволили авторам Лиссабонского договора избежать обвинений в «ползучей федерализации» и уменьшить накал критики со стороны националистов. Но обновленная интеграционная модель отнюдь не была ориентирована на децентрализацию Союза. Несмотря на нарочитый отказ от конституционной риторики Лиссабонский договор позволил максимально консолидировать систему первичного права. Договор о Европейском Союзе по сути начал выполнять роль фундаментального конституционного акта, а Договор о функционировании ЕС был посвящен детальному регулированию всех «категорий компетенции» ЕС и принципов деятельности Союза в соответствующих областях (отсюда и разный «вес» договоров: в первый из них вошло 55 статей, а во второй – 358). Оба договора получили равную юридическую силу и стали неограниченными по сроку действия. Хартия Европейского Союза об основных правах в состав договоров не вошла, но была приравнена к ним по юридической силе. Составной частью учредительных документов были признаны дополняющие их протоколы, в том числе о роли национальных парламентов, «постоянном организованном сотрудничестве», применении принципов субсидиарности пропорциональности, «внутреннем рынке» и др. Важные коррективы были внесены в порядок изменения этого комплекса первичных источников. Каждое из государств-членов по-прежнему сохранило право вето на внесение поправок в учредительные документы, но такое же право получил и Европейский парламент, избираемый напрямую гражданами Европейского Союза. Для подготовки особо значимых поправок к учредительным договорам теперь предусматривался созыв Конвента, состоящего из представителей институтов Европейского Союза, национальных парламентов, глав государств или правительств стран-членов ЕС. Такая система позволяла укрепить представительство «общих интересов» в системе европейского права.

Многие положения учредительных договоров были направлены и на консолидацию вторичного права ЕС. С точки зрения динамики наднациональной интеграции это имело даже большее значение, чем механизмы формирования учредительных договоров. В первую очередь, речь идет о сохранении принципов верховенства и прямого действия актов вторичного права ЕС по сравнению с внутригосударственным правом. Поскольку принцип верховенства имеет судебное (прецедентное) происхождение (он был зафиксирован Судом Европейских сообществ в 1964 г.), то его формулировка не вошла в учредительные договоры, а была зафиксирована в особой декларации. Для того, чтобы избежать слишком жесткой привязки актов вторичного права к учредительным договорам, были разработаны «условия гибкого подхода» – возможность создания законодательных актов Союза без ссылок на нормы учредительных договоров, если они признаны необходимыми для достижения целей ЕС, а учредительные документы не предусмотрели специальных полномочий. Для принятия таких актов требуется единогласное решение Совета и одобрение Европейского парламента. Опротестовать же их можно только решением Европейского суда, но основываясь на толковании общих целей и принципов ЕС, а не норм внутригосударственного права.

Таким образом, если избавление от системы «опор» позволило значительно оптимизировать «архитектуру» обновленного Европейского Союза, то формирование его компетенции и правовой базы сохранило ту двойственность, которая была характерна для Маастрихтского договора. Незыблемость национального суверенитета стран-участниц получила даже более явное подтверждение, но и сила воздействия европейского наднационального права возросла. А ведь именно такое разнонаправленное движение привело «старый» Евросоюз в тупиковое положение к началу 2000-х гг. Ликвидировать эту угрозу был призван принципединой правосубъектности Европейского Союза, впервые закрепленный в обновленном учредительном договоре. Следует помнить, что собственная правосубъектность изначально признавалась за Европейскими Сообществами, однако Маастрихтский договор не закрепил ее за Европейским Союзом. В Амстердамском договоре собственная правосубъектность ЕС была признана косвенно и лишь в контексте осуществления внешней политики. В конституционном проекте 2004 г. содержалась очень мягкая формулировка о «ясно выраженном признании правосубъектности за Союзом», что требовало расширительного толкования. В обновленном же Договоре о Европейском Союзе (в редакции Лиссабонского договора) правосубъектность Евросоюза признавалась не только собственной, но и единой. Это означало, что ЕС признается «единым субъектом компетенции, предоставленной государствами-членами и реализуемой им через собственные институты, органы и учреждения», в этом качестве ЕС выступает на международной арене вплоть до образования собственных дипломатических миссий, он действует на основе единой системы собственных правовых актов, обладает «максимально широкой правоспособностью» юридического лица, а также особыми привилегиями и иммунитетами на территории всех его государств-членов, признается деликтоспособным, то есть несущим самостоятельную правовую ответственность, обладает финансовой автономией.

Признание единой правосубъектности европейского Союза наглядно показало стремление авторов Лиссабонского договора перейти от коммунитарной интеграционной модели к более активному наднациональному регулированию. Сформулировав гарантии национального суверенитета стран-участниц и закрепив их роль «учредителей», они сделали ставку на формирование устойчивой политико-правовой системы, не требующей постоянного обновления учредительных договоров (как это было в 1990-х гг.). Причем, как и конституционном проекте 2004 г. эта задача решалась не столько с помощью организационных нововведений, сколько за счет формирования новой доктринальной базы Евросоюза. Символичным стал перенос в преамбулу Договора о Европейском Союзе фразы, открывавшей конституционный договор: «Получая вдохновение от культурного, религиозного и гуманистического наследия Европы...». Тем самым, подчеркивалось, что Евросоюз не является результатом сиюминутного политического договора стран-участниц, а выступает как самостоятельный субъект европейской истории.

Подобно конституционному проекту обновленный Договор о Европейском Союзе включил подробное описание ценностей, целей и общих принципов функционированияЕС, которые по своей природе не могли быть соотнесены с делегированной компетенцией. Даже тот факт, что категория «ценностей» в этом ряду опережает категорию «целей», а «цели» изначально обуславливают «принципы функционирования», ясно показывает отказ от коммунитарной модели интеграции. Формулировка ценностей Союза была полностью позаимствована из текста конституционного проекта: человеческое достоинство, свобода, демократия, равенство, правовое государство (верховенство права), гарантированность прав человека, в том числе прав лиц, принадлежащих к национальным, религиозным и др. меньшинствам, равенство женщин и мужчин, плюрализм, толерантность, солидарность, правосудие, отсутствие дискриминации. Этот перечень может показаться риторическим. Однако важен сам факт закрепления доктринальных основ Союза, которые не могут быть оспорены при будущих изменениях учредительных договоров (а это явно напоминает метод конституционного регулирования). К тому же реализация принципа национальной индивидуальности государств-членов была жестко увязана с соблюдением этих ценностей Союза, а их нарушение государствами было признано основанием для применения санкций.

В перечень общих целей Союза вошли «содействие миру, своим ценностям и благосостоянию своих народов», защита интересов граждан ЕС, развитие культуры при сохранении культурного и языкового разнообразия государств-членов, утверждение и продвижение ценностей и интересов ЕС в отношениях с остальным миром, построение в рамках ЕС «пространства свободы, безопасности и правосудия», развитие экономического и валютного союза в рамках ЕС, построение единого экономического пространства («внутреннего рынка») и содействие в его рамках научно-техническому прогрессу, достижению социальной справедливости, развитию экономического, социального и территориального сплочения и солидарности государств-членов. Несмотря на достаточно обобщенные формулировки эти цели при определенных обстоятельствах дают институтам ЕС право принимать меры по вопросам, выходящим за пределы собственной компетенции.

Реализация общих ценностей и целей ЕС осуществляется на основе общих принципов функционирования Союза. По содержанию они тесно смыкаются с общими принципами европейского права, которые на прецедентной основе формулировались Судом Европейского Союза в развитие «общих конституционных традиций государств-членов ЕС». Поэтому перечень принципов является неисчерпывающим и постепенно расширяется. В его составе можно выделить три группы. К первой относятся принципы, характеризующие компетенцию Союза и порядок его взаимодействия с государствами-членами, в том числе указанные выше принципы «наделения компетенцией» (то есть делегированной компетенции Союза), сохранения за государствами-членами остаточной компетенции, уважения Союзом национальной индивидуальности государств-членов и основных функций государства, единой правосубъектности Союза, верховенства и прямого действия европейского права. С учетом неоднозначного сочетания единой правосубъектности Евросоюза и национального суверенитета государств-членов большое значение также имеют принципы лояльного сотрудничества, субсидиарности, пропорциональности, продвинутого сотрудничества.

В силу принципалояльного сотрудничества Союз и государства-члены обязаны проявлять уважение друг к другу и оказывать взаимное содействие при выполнении любых задач, связанных с их компетенцией. При этом особо оговаривается обязанность государств воздерживаться от любых мер, способных поставить под угрозу достижение целей Союза. Принцип солидарности предполагает обязанность государств-членов оказывать взаимную поддержку при террористической атаке или стихийном бедствии, а также оказывать помощь тому из них, которое подвергнется внешней агрессии. Принцип субсидиарности в узком смысле означает функциональное ограничение действий европейской бюрократии: Союз может воспользоваться своими полномочиями лишь тогда, когда цели соответствующего мероприятия не могут быть достаточным образом достигнуты государствами-членами самостоятельно и в силу масштабов или последствий могут быть лучше реализованы на уровне Союза в целом. Но в широком смысле субсидиарность рассматривается как универсальный принцип распределения компетенции «снизу вверх». Близок по смыслу принциппропорциональности, согласно которому любые действия Союза должны быть соразмерны решаемым задачам. Принципы субсидиарности и пропорциональности были унаследованы «новым» Союзом из более ранней практики Сообществ. Такую же предысторию имеет и принцип продвинутого сотрудничества. Он предусматривает возможность для группы заинтересованных государств-членов в количестве не менее девяти от общего числа поручать институтам Союза осуществление дополнительных мер интеграционного характера. Количество сфер и проектов продвинутого сотрудничества не ограничивается. Но продвинутое сотрудничество не должно наносить ущерб интеграции в рамках Европейского Союза в целом.