Часть первая. 6 страница

Поскольку гандхарвы особо персонифицируют сверхъестественного супруга, в Индии говорят, что у женщины всегда есть муж. Действительно, уже с четырех лет девочка считается женой Чандры (Сомы), затем она становится супругой гандхарвы и Агни и лишь после этого находит себе земного мужа. Эта последовательность, видимо, символизирует процесс нисхождения к земле, так как Чандра — это луна, гандхарвы — воздух, а Агни (огонь) властвует землей. Элементы индийского брачного ритуала также приводят на мысль, что невестой обладает поочередно каждое из этих божеств, такая доктрина объясняет и обычай брачного воздержания, характерный для многих регионов Западной Европы. В Бретани считают, что первая ночь невесты принадлежит Богу, вторая — св. Иосифу, третья — святому покровителю и лишь четвертая — мужу, что разительно напоминает индийскую схему.

В известной индийской легенде рассказывается, какцарь по имени Пуруравас женился на апсаре Урваши, которая согласилась на брак при условии, что он трижды в день будет обнимать ее, причем всегда — по ее желанию, и что она никогда не увидит его без одежды. Между тем гандхарвы, обеспокоенные тем, что она слишком долго пребывает среди людей, задумали вернуть ее обратно. Среди ночи они похитили двух ягнят, привязанных к ложу Урваши, а когда Пуруравас бросился за ними в погоню, осветили все небо блеском молнии, и Урваши, увидев мужа обнаженным, исчезла. Скитаясь в поисках супруги, Пуруравас набрел на некое озеро, где в облике лебедей купались апсары, а среди них и Урваши. Она пожалела его и велела прийти к этому озеру в последнюю ночь года, тогда он сможет провести с нею одну ночь. Так Пуруравас и сделал, а перед тем, как он должен был покинуть золотой дворец, гандхарвы предложили исполнить любое его желание. Наученный Урваши, он ответил: «Пусть я стану одним из вас». Так он сам превратился в гандхарву и остался с Урваши навсегда. По другой версии, сама Урваши вернулась с Пуруравасом на земле. Подобно другим невестам из Иного мира Урваши оказывается доступна для своего земного жениха лишь в поворотный пункт года. Ирландская сага «Видение Энгуса (Мак Ока)» второй частью демонстрирует близкое сходство с индийской легендой.

Энгус влюбляется в прекрасную девушку, которая целый год является ему во сне и играет на тимпане. По совету лекаря он обращается за помощью к своей матери Боан. Та пытается найти девушку, однако целый год поисков не приносит успеха. Тогда Энгус просит совета у своего отца, Дагды, и у Бодба, короля сида в Мунстере, чья мудрость славится во всей Ирландии. Проходит еще год, и Бодбу удается отыскать девушку возле озера Бель Драгон. Энгус узнает ее среди ста пятидесяти девушек, связанных попарно серебряными цепочками. Это Каэр Ибормейнт дочь Этала Анбуала из сида Уман в Коннахте. Но нет власти над этой девушкой ни у Дагды, ни у отца девушки, к которому обращается Энгус. Оказывается, каждый второй год, от Самайна до Самайпа, проводит она и птичьем облике на озере, а другие девушки, также в птичьем облике, сопровождают ее. Энгус идет к озеру и видит сто пятьдесят белых птиц, связанных попарно серебряными цепочками. Энгус, все еще в человеческом облике, зовет девушку к себе, обещая возвратиться вместе с нею в озеро. Обернувшись лебедем, он ложится с девушкой, после чего они делаюттри круга по озеру и, выполнив тем самым обещание Энгуса, вместе улетают в сид, где от дивного их пения все на три дня погружаются в сон. И девушка остается в сиде.

Сопоставление девушек-лебедей и волшебных невест кельтской традиции с индийскими апсарами представляетея вполне обоснованным в таком случае Энгус по крайней мере на время становится гандхарвои. В некоторых исследованиях Энгус назван кельтским богом любви и знаменательно что древнеиндийский Кама, персонификация эротического наслаждения также считается одним из гандхарвов.

Разлучить Hac — Bcё равно что разлучить детей из одного дома, все равно что разлучить душу и тело

Колыбельная Диармайду которую пела ему Грайне в лесу

Среди традиционных ирландских повестей есть два особых класса рассказов — «Бегства» [«Похищения» «Преследования» (к ирл. aitheda довольно грудно подобрать точныи русский эквивалент из за особой многозначности этого слова — Перев.)] и «Любови» (urea). В обоих случаях основу сюжета составляет соперничссгво двух мужчин из-за одной женщины и противоречие между моралью и свободной плотскои любовью. Самые известные из повестей этого жанра — «Изгнание сыновей Уснеха» и «Преследование Диармайда и Грайне» тогда как «Тpиcтaн и Эсиллт», Произведение слава которого соперниет со славой «Романа о Трое» уходит корнями в валлийскую или британскую традицию. Существуют кроме того, различные менее изысканные вариации на ту же тсму — как самостоятельные повести или как мотивы внутри других повестей. О них у нас тоже будет случаи поговорить. Начнем же мы с краткого пересказа ранней редакции «Изгнания сыновей Уснеха», которая впервые была записана более тысячи лет назад.

Однажды вечером король Конхобар и другие улады собрались на попойку в доме Федельмида, королевского рассказчика и за столом прислуживала им беременная жена хозяина дома. Когда все они собрались уходить, ребенок в ее чреве вдруг издал громкий крик, и по этому знаку друид Катбад предсказал рождение Дейрдре, девочки невиданной красоты, которая принесет уладам немало горя. Улады хотели убить ее сразу после рождения, но Конхобар приказал воспитать из нее невесту для себя самого. Никто, кроме ее приемных родителей и Леборхам, женщины-заклинательницы, которой ничего нельзя было запретить, не допускался в дом, где жила Дейрдре, и там, скрытая от взоров мужчин, она выросла и стала самой прекрасной девушкой, какая когда-либо рождалась в Ирландии. Однажды зимним днем, увидев, как ее приемный отец обдирает на снегу теленка, а черный ворон пьет разлившуюся по снегу кровь, она сказала Леборхам, что у ее возлюбленного будут волосы цвета ворона, тело — цвета снега и щеки — цвета крови. Леборхам ответила ей, что Найси сын Уснеха как раз такой человек, и с этого дня девушка стала искать встречи с ним.

Найси и два его брата, три сына Уснеха, были славными воинами, равными доблестью всем уладским воинам вместе взятым, к тому же они бегали так быстро, что поражали зверя на бегу. Однажды Найси гулял по крепостному валу вокруг Эмайн и пел — и так сладко было его пение, что каждый человек наслаждался, а каждая корова, слыша его, давала на две трети больше молока. Дейрдре выскользнула из своего дома и побежала за ним. «Красива, — сказал он, — телочка, что прохаживается возле нас». — «Телочки остаются телочками, если нет рядом с ними быков». — «Рядом с тобой есть могучий бык, — сказал он, — король уладов». Она же сказала ему в ответ, что предпочитает молодого бычка вроде него, и потребовала, чтобы он увел ее с собой. Когда же он стал отнекиваться, она бросилась на него и, схватив его за оба уха, крикнула: «Да будут на них насмешка и стыд, коли не уведешь ты меня с собой».

Услышав от Найси рассказ об этом, братья его покорились судьбе, собрали своих людей и покинули страну вместе с ним и Дейрдре, хоть и понимали они, что это принесет им только зло. Долгое время скитались они по Ирландии, преследуемые Конхобаром и его воинами, затем переправились в Шотландию, где жили сначала в лесу, а потом поступили на службу к местному королю. Вскоре, однако, жизнь их опять оказалась в опасности, ибо король Шотландии, увидев Дейрдре, воспылал к ней великой любовью. Узнав об этой беде, улады убедили короля Конхобара позвать их всех обратно под его покровительство, и уладские герои Фергус, Дубтах и Кормак, сын самого Конхобара, стали их поручителями. Но когда Найси, его братья и Дейрдре высадились в Ирландии, всех поручителей по наущению Конхобара позвали на попойку. И возле стен Эмайн Махи Найси был убит Эоганом сыном Дуртахта, также повелению короля Конхобара. Дейрдре же со связанными руками привели к королю. Когда Фергус и его товарищи услышали об этом предательстве, они учинили в Эмайн великое побоище, а потом ушли в изгнание к Айлилю и Медб в Коннахт, откуда в течение шестнадцати лет совершали набеги на уладов.

Целый год провела Дейрдре в доме Конхобара, и ни разу за весь год улыбка не коснулась ее уст. Она мало ела и пила и никогда не поднимала головы от колен. Когда к ней присылали певцов и музыкантов, она вспоминала о своей жизни в лесу:

Сладким кажется вам вкус меда

В доме Конхобара сына Несс,

Мне же в то далекое время

Слаще казалась моя еда.

На той поляне светилось пламя

Костра, который разжигал Найси,

И казалась мне слаще меда

Добыча охоты сына Уснеха.

Нежным Конхобару кажется пение

Всех этих труб и свирелей,

Мне же знакома нежнее музыка:

Пение трех сыновей Уснеха.

Конхобар спросил ее, что она ненавидит более всего, и она ответила: «Тебя самого и Эогана сына Дуртахта». — «Тогда, — сказал он, — ты проведешь год в доме Эогана». На следующий день Эоган поехал с нею на колеснице. «Добро же тебе, Дейрдре, — сказал Конхобар, — как овца поводит глазами между двух баранов, так и ты между мною и Эоганом». Тогда Дейрдре бросилась головой на скалу, мимо которой они проезжали, и умерла.

Сюжет саги «Преследование Диармайда и Грайне» почти не отличается от предыдущего. Самые ранние фрагменты повести датируются Х в., но полные версии сохранились лишь в более поздних рукописях и в устной традиции. Поскольку в эту повесть вкраплено множество дополнительных историй, лишающих ее сдержанного лаконизма саги о Дейрдре, мы остановимся лишь на определенных поворотных пунктах повествования, важных для разработки нашей темы.

1. Во время брачного пира Финна и Грайне дочери Кормака Грайне приказывает подать всем сонный напиток — всем, кроме Диармайда и трех его товарищей. Когда гости засыпают, она налагает на Диармайда гейс – под страхом смерти он должен увести ее с собой. Тот отказывается, не желая портить отношений с Финном, но товарищи убеждают его сделать это, ибо, как считают они, «позор и стыд падет на человека, который нарушил гейс».

2. Финн пробуждается и вместе со своими воинами начинает преследование влюбленных, которые находят себе укрытие в лесу. Диармайд строит там ограду с семью плетеными дверями и ложе из березовых листьев и тростника для Грайне. Однажды Финну удается напасть на их след, но Энгус из Бруга уносит Грайне, прикрыв ее своим плащом. Диармайд же, окруженный воинами фианы, делает героический прыжок и догоняет Грайне и Энгуса. Когда Грайне видит, что он жив и приближается к ним, сердце ее отрадости поднимается к устам.

3. Влюбленные остаются одни и продолжают блуждать по лесам — и не едят там, где готовили еду, и не отдыхают там, где ели; и Диармайд побеждает зеленых фениев, которых Финн послал убить его.

4. Долгое время, хотя Диармайд и Грайне проводят вместе дни и ночи, между ними «нет греха», и в знак их воздержания Диармайд оставляет на месте ночлега кусок сырого мяса. Но однажды, когда они переправляются через ручей, вода забрызгивает колени и бедра Грайне, на что та говорит: «Хоть ты, Диармайд, и храбр в бою, ты скромнее, чем эти капли воды». — «Да, это так, — сказал Диармайд, — и хотя все это время я сдерживал себя из страха перед Финном, твоих упреков мне не вынести. Трудно перечить женщине». И после этого он сделал Грайне своей женой.

5. Некий одноглазый великан разрешил Диармайду охотиться в его лесах при условии, что он не тронет плодов волшебного дерева. Но Грайне, которая к тому времени уже была беременна, захотела попробовать этих плодов, и Диармайду пришлось убить великана. Вместе с Грайне он взобрался на дерево, и они стали есть плоды, растущие у самой вершины, и те плоды, что они ели прежде, показались им горькими. Когда они спали среди ветвей этого дерева на ложе великана, их опять окружили воины Финна. Однако влюбленным снова удалось бежать, Грайне — благодаря чудесному вмешательству Энгуса, а Диармайду — при помощи все того же героического прыжка.

6. После длительных переговоров Энгус помирил Финна с Диармайдом. Диармайд и Грайне получили земли в Коннахте, и там родились у них четыре сына и дочь.

7. «В последний день года» Диармайд отправляется вместе с Финном и другими воинами охотиться на дикого кабана Бен Гулбана (на самом деле кабан этот был названым братом Диармайда, от которого тому и суждено было погибнуть). Диармайд убивает кабана, но и сам оказывается ранен одной из ядовитых его щетинок. Только вода из ладони самого Финна может спасти его. Исполненный жалости к умирающему, Финн спешит к источнику и зачерпывает воду, но тут он вспоминает о Грайне, и вода вытекает из его ладони. Он вновь идет к источнику, и вновь повторяется то же самое, движимый жалостью к Диармайду, он зачерпывает воду, но, исполнившись ненависти и ревности, выплескивает ее на землю. Когда он возвращается к Диармайду, то застает его уже мертвым. Появляется Энгус и уносит тело Диармайда в Бругна Бойне.

8. Финал повести варьируется. Согласно одним версиям, Финн и Грайне окончательно примиряются, согласно другим — Грайне до конца своих дней оплакивает Диармайда.

Наиболее древние версии «Тристана и Эсиллт» сохранились не в кельтских источниках, а в средневековых немецких и французских романах. Однако сходство между ними и ирландскими повестями настолько велико, что ученые давно пришли к выводу, что «Тристан и Эсиллт» восходит к ирландским образцам. Относительно недавно проф. Дж. Карни выдвинул гипотезу о существовании некоего «первоначального Тристана», который послужил сюжетнымисточником для «Преследования Диармайда и Грайне» и даже для «Изгнания сыновей Уснеха». Однако мы не ставим себе цели определить, какой именно сюжет возник раньше — «первоначальный Тристан», «первоначальный Диармайд» или «первоначальное Изгнание». Нам важнее сюжет как таковой.

В аномальной валлийской версии «Тристана», зафиксированной в рукописи XVI в., отчетливо просматривается сезонный символизм. Тристан бежит вместе с Эсиллт, женой Марка ап Мейрхиона, в Келидонский лес. Пажа Тристана зовут Бах Бикан («малый маленький»), служанку Эсиллт — Голуг Хавдид («облик летнего дня»). Они берут с собой лепешки и вино, и слуги устраивают для них ложе из листьев. Марк жалуется королю Артуру, который вместе с ним пускается на поиски обидчика. Отправившись на битву с Марком, Тристан невредимым проходит через три войска, и некто Кай Хир приносит эту добрую весть Эсиллт, которая обещает ему в жены любимую им Голуг, если только новость эта окажется правдивой. Марк вновь жалуется королю Артуру, и тот советует ему, во-первых, послать к Тристану певцов и музыкантов, чтобы смягчить его, во-вторых, спеть ему хвалебные песни, а затем отрядить к нему миротворца Гуалхмея (Гуалхмей — «майский ястреб»). В итоге Тристан приходит к Артуру и обещает ему повиновение. Артур предлагает соперникам компромисс: обладатьЭсиллт по очереди, один из них будет с нею, когда деревья стоят в зеленой листве, другой — когда ветви их будут голы. Выбор Артур предоставляет Марку. Марк выбирает безлистную половину года, потому что «в ту пору, когда на ветвях деревьев нет листьев, тогда и ночи длиннее». В ответ на это Эсиллт, исполнившись радости, поет песнь о том, что падуб, тис и плющ никогда не роняют своих листьев. Таким образом, Марк теряет Эсиллт навсегда.

Итак, Марк, муж, отождествляет себя с безлистной зимой, тогда как Тристан, любовник, — с летней листвой и свободою леса. И существует множество свидетельств тому, что такая трактовка темы далеко не исключение. «Житие св. Гильдаса» (XII в.) повествует о том, как жена короля Артура, Гвенхуивар, была похищена и заключена в неприступную крепость Гластонбери («стеклянный остров») неким Мелуасом, королем Летнего края (Сомерсета). Целый год Артур искал ее и наконец нашел; он уже готов былвступить с Мелуасом в бой, но св. Гильдас убедил последнего добровольно вернуть королеву ее мужу. В одной средневековой валлийской любовной поэме поэт жалуется, что, хотя ночи долги и холодны, его возлюбленная отказывается разделить их с ним, и добавляет: «Увы! Горько я вздыхаю, что не вправе я обратиться к хитрости Мелуаса, похитчика, который волшебством и заклинаниями унес женщину в дальнюю даль; этот обманщик шел лесами средь ветвистых стен верхушек деревьев, и мне нынче хотелось бы вскарабкаться так же высоко, как сумел он». В другой поэме упоминается «сон Мелуаса под зеленым плащом». Та же версия традиции, что запечатлена в «Житии св. Гильдаса», упомянута и в «Рыцаре телеги» Кретьена де Труа, где некий Мелеагант, властитель земель, откуда нет возврата, выигрывает королеву в майских состязаниях в лесу по случаю праздника Вознесения. Ровно через год происходит решающая схватка — в лощине, где травы зелены круглый год. В книге Томаса Мэлори «Смерть Артура» наряженные в зеленые одежды и украшенные травами, мхом и цветами королева и ее спутники гуляют по лесу и полям, когда на них нападает Мелегант во главе отряда из ста шестидесяти мужей и похищает королеву.

В этой повести связь похищения с маем и с Майским праздником весьма знаменательна, равно как и ежегодная Майская «битва», посвященная похищению Крейдилад дочери Ллюда. Лларейнта Крейдилад была просватана за Гвитира сына Грейдаула (Грейдаул — «пылающий»), но прежде чем он успел возлечь с ней, явился Гвин ап Нуд (в которого Бог вселил дух демонов Аннувна) и похитил ее. Услышав об этом, король Артур отправился на север и приказал Гвину отпустить девушку на свободу. «Так был заключен мир! Девушка должна вернуться в дом отца, и честь ее не должна пострадать ни от того ни от другого. И отныне каждый год в день майских календ между Гвином и Гвитиром будет битва, и будет так до конца времен. И тот, кто победит, получит девушку».

Идея ежегодного поединка, вероятно, объясняет и годичные промежутки между событиями в ряде других повестей. Так, Пуйлл, который временно принимает облик Арауна в серых одеждах, короля Аннувна, через год после встречи с Арауном должен встретиться в поединке с Хавганом (букв.: «яркость лета»); победив его, он получает имя Властитель Аннувна, в чем, несомненно, проявляется ритуальный характер данного поединка. Посвататься к Рианнон Пуйлл может опятьтаки лишь через год после встречи с ней. Во время брачного пира среди гостей вдруг появляется великан Гуаул («свет») и обманом вынуждает Пуйлла уступить Рианнон ему. Рианнон добивается от Гуаула годичной отсрочки, и ровно через год сам Пуйлл появляется на брачном пиру, хитростью побеждает Гуаула и получает свою невесту обратно. Сходным образом, когда Брандуб («черный ворон»), король Лейнстера, хитростью заполучает себе жену Монгана, та просит у своего нового господина годичной отсрочки, а через год Монган возвращает ее при помощи другой хитрой уловки. Курои Мак Ларе, «муж в сером плаще» из Корко Дивне, выигрывает у уладов Блатнат («цветочек») и уводит ее с собой, посрамив Кухулина. Но через год Кухулин похищает Блатнат и с ее же помощью убивает Курои. Правда, в данном случае поединок происходит на Самайн. Согласно той версии, о которой мы ведем речь, Блатнат становится женой Курои, как Персефона — женой Аида, но по другой версии она вначале была женой самого Кухулина, и, прежде чем получить ее, Курои трижды приходил к Кухулину с просьбой отдать ее ему, причем каждый раз в конце года. Имя Блатнат соотносится с именем валлийской Блодуэд («цветы»), неверной жены, которая магически создана для Ллю Ллау Гифеса из цветов дуба, ракиты и таволги.

Все названные повести, безусловно, соотносятся с распространенными календарными ритуалами, в ходе которых происходит шутовское сражение между персонификацией лета, украшенной венками из первых цветов и одетой в зеленое или белое, и персонификацией зимы, одетой в меха и украшенной ветками падуба. Как ни странно, почему-то весьма мало внимания обращают на то, что мотив нарушения брачных уз в «Похищениях» также находит прямое отражение в народной обрядности, где прослеживается корреляция эротической свободы с летом, а именно с маем, первым месяцем лета, и конкретно с первым днем мая. Май — «веселый месяц», месяц-праздник, месяц танцев и любви, когда «веселые парни забавляются со своими милыми». Для валлийских поэтов XIII — XIV вв. май — прежде всего месяц любви и внебрачных связей. Один из поэтов прямо связывает это время с возвращением к первобытной свободе.

Прежде чем повсюду утвердился закон папы

И прежде чем наложил он на нас свои запреты,

Каждый мог заниматься любовью

С милой своей, не чувствуя вины.

Было это радостью, а не грехом,

Когда май строил дома из листьев,

И никто не входил в те дома под деревьями,

Кроме двух влюбленных.

Любовные стихи, приписываемые известнейшему поэту той эпохи, Давиду ап Гвилиму, пронизаны восхвалениями мая, летних месяцев, лесов, листвы, птичьих песен и зеленых приютов.

Обращаясь к монахине, в которую он был влюблен, Давид ап Гвилим (или кто-то из более поздних поэтов) восклицает:

Неужели вправду, моя милая,

Не по сердцу тебе ветви березы, пышные летом?

Не будь монахиней хотя бы весной,

Разве безбрачие лучше зеленого листьев убора?

Не перстень и ряса скрепляют обет,

Но одежды зеленого цвета,

Приди под сень березы,

Преклони колена пред деревами и кукушкой

Стихи прямо-таки пестрят строчками о березе как символе любви. Так называемые «шалаши любви» принято было устраивать под березой или в березовой роще, венки из березовых ветвей дарили в знак любви, а в Уэльсе знаменитый майский шест был обыкновенно сделан из ствола березы.

Самая знаменитая возлюбленная Давида ап Гвилима, Морвуд («божественная дочь мая»), была женщиной замужней («Я люблю лишь ту, у которой есть муж», — говорит другой поэт). Давид строит шалаш и посылает птиц и зверей как «посланцев любви», приглашая в этот шалаш, «дом любви», девушек и даже замужних женщин. В стихах постоянно звучит презрение к целомудрию и намек, чтобы они откликнулись на зов Мая и Лета. Обманутый муж, называемый в валлийских стихах Yr Eiddig («ревнивец»), лето не любит:

Слышать пение птиц в мае и шелест свежей листвы

Для него не радость, а мучение...

Людям его лет милее зима,

Лето же принадлежит влюбленным.

В самом деле, с наступлением зимы муж вступает в свои права. Январь — «черный месяц», когда «всем запрещено любить». Поэт горько сетует, что, стоя на морозе под окном возлюбленной, он чувствует себя одиноким и всеми забытым. Теперь она под крышей «ревнивца», а когда поэт идет к березе, которую они так любили, его встречают лишь холодные голые ветки.

Мы вовсе не первооткрыватели связи идей эротической свободы и повестей о похищениях — за нас это уже сделали поэзия и традиция. Описывая свои страдания под окном возлюбленной в холодную зимнюю ночь, Давид ап Гвилим сопоставляет себя с Мелуасом. И хотя, воспевая в стихах свою возлюбленную, он сравнивает ее с многими прекрасными женщинами валлийской традиции, именно повесть о любви Тристана и Эсиллт целиком отражает его собственное положение. Он сравнивает себя с Тристаном, возлюбленную же свою называет «племянницей Эсиллт» или «второй Эсиллт», а одно из стихотворений, иногда приписываемых ему, говорит, что «ревнивец», муж Эсиллт, не любит ни игр, ни соловьев, ни кукушек, ни лис, ни собак, ни рощ, ни песен, ни орехов, ни листьев.

Углубления на валунах и мегалитах в Ирландии народ называет ложами Диармайда и Грайне, такой валун, на котором, по преданию, влюбленные провели ночь, когда спасались от преследования Финна и его воинов, есть почти в каждой местности. «Путешественники отмечают, что, услышав просьбу отвести их к такому достопримечательному месту, деревенские девушки нередко приходят в странное замешательство. Дальнейшие расспросы помогли выяснить, что по местному обычаю, если девушка идет к одному из таких "лож" с представителем противоположного пола, он вправе требовать от нее всего, что пожелает». «Ложа» Диармайда и Грайне, как принято считать, способствуют плодовитости. Так, в отдельных районах женщины, не имеющие детей, идут со своими мужьями к одному из таких «лож» и, проведя там ночь, исцеляются. Возвращаясь к нашей интерпретации чудесных рождений, мы можем сказать, что и здесь присутствие «третьего фактора» обеспечивает зачатие.

Богохульство и разнузданность майской обрядности вызывали протест со стороны официальной церкви в Британии, и ряд реформаторов XVI и XVII вв. выступил с резким их осуждением. По обычаю в Канун мая большие группы молодежи обоего пола уходили вечером в лес и проводили всю ночь за играми, возвращаясь лишь наутро, с ворохом цветов и веток березы и других деревьев. По этому поводу Стаббс (Stubbes), заклеймивший майский шест как «смердящий идол», заявляет, что «из сорока, шестидесяти или даже сотни девушек, которые в Канун мая уходят в лес на всю ночь, едва ли треть возвращается домой, сохранив девственность». О майской обрядности во Франции К. Б. Льюис пишет: «Все свидетельствует о том, что майские празднества изначально были праздниками любви, но я бы добавил, любви за пределами уз брака. В такие дни буквально все, как женатые и замужние, так и холостые, погружались в атмосферу свободной любви, а многие "майские песни" и "песни несчастной в замужестве" воспевают свободу любви и презрительно насмехаются над браком». Льюис связал эти обряды с идеализацией внебрачной любви в лирике трубадуров. Особенно интересна, с нашей точки зрения, его ссылка на пассаж из провансальской поэмы «Фламенка», где описываются майские празднества и делается вывод, что в этот день, если супруг осмеливается высказать свое возмущение происходящим, жена его имеет право сказать: «Как некстати пришли вы портить нам досуг! Сейчас в моих объятьях друг, уйдет он, как календы Мая!»

В свете сказанного становятся понятны и поверья, связанные с майской обрядностью: не к добру было приносить в дом цветы майника, не к добру — играть свадьбу в мае и надевать на свадьбу зеленое, не к добру — увидеть бездомного кота, ведь он может занести в дом змею. Май — время свежего воздуха и любви, и потому все, что с ним связано, таит угрозу для домашнего очага и супружеской верности. В некоторых странах Центральной Европы считают, что нельзя венчаться в мае, когда в церковь ходят шлюхи, и мошенники, и даже ослы-влюбленные. Говорят также, что браки, заключенные в мае, длятся всего одно лето, и это вполне согласуется с ирландскими законами, в которых Бельтан именуется обычным временем разводов. Халлоуин, напротив, как нельзя лучше подходил для гадания о женихе. На Шетландских островах и в Северной Шотландии вплоть до недавнего времени свадьбы обычно играли зимой. В Ирландии, как и в других странах, самым благоприятным временем для сватовства, помолвки и заключения брака считался период от Рождества до начала Великого поста, а на масленицу те, кто так и не сумел найти себе невесты, становились мишенью насмешек. Однако в мае мишенью насмешек были уже не холостые, а нелюбящие. В Уэльсе молодые парни прикрепляли к домам своих любимых украшенные лентами букеты цветов, а той, которая обманула своего возлюбленного, прибивали к воротам лошадиный череп или соломенную куклу (напомним, что мужа Эсиллт звали Марк, т.е. «конь»).

Сходный обычай существовал в древнем Китае. Там сезон заключения браков начинался сразу после осеннего равноденствия и заканчивался вскоре после равноденствия весеннего, и к концу этого периода молодым мужчинам и женщинам, которые слишком долго не вступали в брак, предлагалось сделать это незамедлительно. С другой стороны, идея любви была связана с весной, и с наступлением этого времени года молодые парни и девушки собирались вместе и пели любовные песни. Они уходили в леса (к югу или к востоку от селения), где собирали цветы, при этом отдельные пары уединялись в рощах и занимались любовью. Но подобные союзы, как и индийские браки по обряду гандхарвов, т е. «союз влюбленных без благословения отца и матери», были признаны не всюду, по крайней мере, не для всех классов.

Противопоставление летних и зимних, а также весенних и осенних праздников, отмечающих начало и конец двух основных времен года, коррелировало с общей системой оппозиций, характерной для традиционного китайского мышления. Весенний праздник — праздник юности и помолвок, тогда как осенний праздник соотносится со старостью, с временем, когда приходит пора обзавестись своим домом. В весенних ритуалах главную роль играли женщины (как и в европейской майской обрядности), а в осенних — мужчины. «Когда китайские философы хотели создать теорию любви, они говорили, что весной юноши увлекают за собой девушек, а осенью девушки — юношей, как если бы они поочередно, ощущая неполноту своей натуры, были охвачены неодолимым желанием достичь совершенства».

Рассказы о «похищениях» и о «сватовствах» в кельтской традиции как будто бы укладываются в ту же системную дихотомию. В повестях о «героическом сватовстве» активным началом предстает жених, тогда как роль невесты, скорее, пассивна. В повестях о «бегствах» и «похищениях», напротив, женщина, как правило, сама выбирает себе партнера и подчиняет его своей воле. Это противопоставление коренится в двух системах трудных задач и разгадывания загадок — иными словами, системах своего рода брачных тестов. В первом случае препятствие создается женщиной или тем, кто охраняет ее, во втором — самим мужчиной. Полярность муж — любовник в данных сюжетах есть еще и полярность зрелости и юности, ревности и любви. Изначальный брак изображается как брак неравный. Муж обычно стар и имеет взрослых сыновей от первой жены (или жен). Вспомним, что Финн хотел просто обзавестись достойной супругой и не он сам, а его подданные решили, что для этой цели подойдет именно Грайне. К тому времени она уже успела отказать всем королям и героям Ирландии, а на вопрос отца, примет ли она предложение Финна, ответила весьма небрежно. «Если он подходит тебе как зять, почему бы не подойти ему для меня?» Мы уже упоминали, что в архаической версии этой саги Грайне пыталась отвадить Финна, поставив перед ним «невыполнимую задачу». «В недобрый час была отдана Грайне Финну, потому что не было мира между ними, пока они не расстались. Финн вызывал у девушки отвращение, да такое, что заболела она от этого» Сходным образом в средневековой немецкой повести о Тристане король Марк вовсе не намерен жениться, но вассалы убеждают его это сделать. Подобно Грайне, он пытается уйти от судьбы. Когда два воробья в потасовке обронили длинный золотой волос, он объявил, что женится лишь на той, кому этот волос принадлежит. По иронии судьбы, обладательницу волоса, Изольду, находит для короля именно Тристан, и именно с этого начинается соперничество двух мужчин из-за одной женщины. Желание Конхобара сохранить жизнь Дейрдре, чтобы затем жениться на ней, опять-таки нельзя назвать проявлением его любви, более того, в усложненных версиях саги его грубая похоть невыгодно контрастирует с беззаветной преданностью Найси. Поистине мужья в таких повестях больше похожи на ревнивых собственников-отцов из повестей о «героическом сватовстве», чем на молодых женихов.