Князья Древней Руси

Варяги из заморья взимали, дань с чуди[19], и со славян[20], и с мери[21], и со всех кривичей.

В год 6370 (862[22]) изгнали варягов за море, и не дали им дани, и начали сами собой владеть, и не было среди них правды, и встал род на род, и была у них усобица, и стали воевать друг с другом. И сказали себе: «Поищем себе князя, который бы владел нами и судил по праву». И пошли за море к варягам, к Руси. Те варяги назывались Русью, как другие называются шведы, и иные норманны и англы. Сказали Руси чудь, славяне, кривичи и весь[23]: «Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет. Приходите княжить и владеть нами». И избрались трое братьев со своими родами, и взяли с собой всю Русь, и пришли и сел старший, Рюрик, в Новгороде, а другой, Синеус, на Белоозере, а третий, Трувор — в Изборске. И от тех варягов прозвалась Русская земля. Новгородцы же — те люди от варяжского рода, а прежде были славяне. Через два же года умерли Синеус и брат его Трувор. И овладел всею властью один Рюрик и стал раздавать мужам своим города — тому Полоцк, этому Ростов. Варяги в этих городах — находники[24], а коренное население в Новгороде — славяне, в Полоцке — кривичи, в Ростове — меря. И над теми всеми властвовал Рюрик.

1.2[25]

Начало российской истории представляет нам удивительный и едва ли не беспримерный в летописях случай: славяне добровольно уничтожают свое древнее народное правление и требуют государей от варягов, которые были их неприятелями. Везде меч сильных или хитрость честолюбивых вводили самовластие (ибо народы хо­тели законов, но боялись неволи): в России оно утвердилось с общего согласия граждан: так повествует наш летописец — и рас­сеянные племена славянские основали государство, которое грани­чит ныне с древнею Дакиею и с землями Северной Америки, с Швециею и с Китаем, соединяя в пределах своих три части мира[26]. Великие народы, подобно великим мужам, имеют свое младенчество и не должны его стыдиться: отечество наше, слабое, разделенное на малые области до 862 года, по летосчислению Нестора[27], обязано величием своим счастливому введению монархической власти.

Мы думаем, что варяги, овладевшие странами чуди и славян за несколько лет до того времени, правили ими без угнетения и насилия, брали дань легкую и наблюдали справедливость. Господ­ствуя на морях, имея в IX веке сношение с Югом и Западом Европы, варяги, или норманны, долженствовали быть образованнее славян и финнов, заключенных в диких пределах Севера, могли сообщить им некоторые выгоды новой промышленности и торговли, благодетельные для народа. Бояре славянские, недовольные властию завоевателей, которая уничтожала их собственную, возмутили, может быть, сей народ легкомысленный, обольстили его именем прежней независимости, вооружили против норманнов и выгнали их; но распрями личными обратили свободу в несчастье, не умели восстановить древних законов и ввергнули отечество в бездну зол междоусобия. Тогда граждане вспомнили, может быть, о выгодном и спокойном правлении норманнском: нужда в благоустройстве и тишине велела забыть народную гордость; и славяне, убежденные — так говорит предание — советом новгородского старейшины Гостомысла[28], потребовали властителей от варягов.

Братья, именем Рюрик, Синеус и Трувор, знаменитые или родом или делами, согласились принять власть над людьми, кото­рые, умев сражаться за вольность, не умели ею пользоваться. Держава трех владетелей от Белоозера простиралась только до Эстонии и Ключей Славянских, где видим остатки древнего Изборска. Сия часть нынешней С. -Петербургской, Эстляндской, Нов­городской и Псковской губерний была названа тогда Русью, по имени князей варяго-русских[29].

Двое из единоземцев рюриковых, именем Аскольд и Дир[30], может быть, недовольные сим князем, отправились с товарищами из Новгорода в Константинополь искать счастья; увидели на вы­соком берегу Днепра маленький городок и спросили: чей он? Им ответствовали, что строители его, три брата[31], давно скончались и что миролюбивые жители платят дань хазарам. Сей городок, был Киев: Аскольд и Дир завладели им; присоединили к себе многих варягов из Новгорода; начали под именем россиян властвовать как государи в Киеве. Таким образом, варяги основали две самодер­жавные области в России: Рюрик на Севере, Аскольд и Дир на Юге.

Рюрик княжил единовластно, по смерти Синеуса и Трувора, 15 лет в Новгороде и скончался в 879 г., вручив правление и малолетнего сына, Игоря, родственнику своему Олегу.

1.3[32]

Обратим теперь внимание на некоторые обстоятельства, встре­чающиеся в летописи при рассказе о призвании князей.

Первое обстоятельство — это соединение племен славянских и финских; что произвело этот союз? Без всякого сомнения, озна­ченные племена были приведены в связь завоеванием варяжским, как впоследствии остальные разрозненные славянские племена были приведены в связь князьями из дома Рюрикова. Эта тесная связь между чудью, весью, славянами ильменскими и кривичами выра­зилась в дружном изгнании варягов и потом в призвании князей. Этому же завоеванию, этому столкновению с чуждым началом северные племена были обязаны, по всей вероятности, и относительно большей степенью общественного развития или по крайней мере стремления к нему: после изгнания варягов они не хотят возвратиться к разрозненному родовому быту и, не видя выхода из него при эгоизме родов, соглашаются призвать власть извне, призывают князя из чужого рода. Эта большая степень обществен­ного развития у северных племен ясно окажется впоследствии; мы увидим, что северные племена будут постоянно торжествовать над южными.

Второе обстоятельство в рассказе о призвании князей — это их расселение: старший брат, Рюрик, поселился у славян ильменских, второй, Синеус,— между чудью и весью на Белоозере, третий, Трувор,— у кривичей в Изборске. Но касательно города, в котором сел сначала Рюрик, чтения списков летописи разногласят: одни говорят — в Новгороде, другие — в Ладоге[33]. Наконец, остается последний вопрос: какое значение имеет призвание Рюрика в нашей истории? Призвание первых князей имеет великое значение в нашей истории, есть событие всероссийское, и с него справедливо начинают русскую историю. Главное, начальное явление в осно­вании государства — это соединение разрозненных племен чрез появление среди них сосредоточивающего начала, власти. Северные племена, славянские и финские, соединились и призвали к себе это сосредоточивающее начало, эту власть. Здесь, в сосредоточении нескольких северных племен, положено начало сосредоточению и всех остальных племен, потому что призванное начало пользуется силою первых сосредоточившихся племен, чтоб посредством их сосредоточивать и другие; соединенные впервые силы начинают действовать.

1.4[34]

Варяги появились в Восточной Европе, когда Киевское государ­ство уже сложилось. Сфера реального проникновения отрядов ва­рягов-шведов в славяно-финские земли ограничена тремя северными озерами: Чудским, Ильменем и Белоозером. Столкновения с мес­тным населением происходили с переменным успехом; то «наход-никам варягам» удавалось взять дань со славян и чуди, то местные племена «изгънаша варягы за море и не даша им дани». Единст­венный раз за все средневековье предводителю варяжского отряда совместно с северными славянами удалось обманным путем, прикинувшись хозяином купеческого каравана, захватить на некоторое время власть в Киеве, убив законного князя[35]. Этот предводитель, Олег, объявленный создателем государства Руси, достоверно извес­тен только по походу на Византию в 907 году и дополнительному договору 911 года. В походе кроме варягов участвовали войска девяти славянских племен. Поведение Олега после взятия контри­буции с греков крайне странно и никак не вяжется с обликом строителя державы — он просто исчез с русского горизонта: сразу же после похода «иде Олег к Новгороду и оттуда в Ладогу. Друзии же сказають, яко идущю ему за море и уклюну змиа в ногу и с того умре»[36]. Никакого потомства на Руси этот мнимый основатель государства не оставил.

Варяги использовались на Руси в X—XI веках как наемная военная сила. Нанимали варягов Святослав и его сын Владимир. Варягов нанимали на грязные убийства: варяги убили князя Глеба. Против бесчинства наемных варягов в Новгороде была направлена Русская Правда[37], ставившая варяга-обидчика в неполноправное положение по сравнению с обиженным новгородцем: новгородцу суд верил на слово, а иноземец должен был представить двух свидетелей.

Если признать варягов создателями государственности для сла­вян, трудно объяснить то обстоятельство, что государственным языком Руси был не шведский, а русский. Договоры с Византией в X веке писались на языках греческом и русском. Проверяя тен­денциозно отобранные норманистами аргументы, следует обратить внимание, что тенденциозность появилась в самих наших источ­никах, восходящих к «Повести временных лет» Нестора.

Как доказал в свое время превосходный знаток русского лето­писания А. А. Шахматов[38], историческое сочинение Нестора пре­терпело переработку. Нестор был киевлянином и в основу своих изысканий положил вопросы, связанные со славянским югом, с Киевом и Поднепровьем. Его редактором был князь Мстислав, внук английского короля, зять шведского короля, воспитанный новгородским боярством (и женившийся вторым браком на нов­городской боярышне). Для него эпические легенды о призвании князей были знакомым сюжетом, применявшимся к истории разных северных королевств. Для него Новгород и варяжский Север яв­лялись естественной жизненной средой, а киевское боярство — враждебной силой.

Переделывая русскую историю на свой лад, князь Мстислав искусственно выдвинул Новгород на первое место, заслонив им Киев, неправомерно перенес зарождение русской государственности на север и вплел в повествование варягов-завоевателей, варягов-организаторов. В привлечении к русской истории легенды о добро­вольном призвании варягов славяно-финскими племенами нельзя не видеть отголоска событий 1113 года, когда отец Мстислава Владимир Мономах был приглашен в Киев во время мятежа[39]. Редактор-«норманист» многое исказил в тексте Нестора, ввел в его «Повесть» много грубоватых вставок. Так возникло нелепое отож­дествление варягов с русью, которое ничего иного не означало, кроме того, что если варяги оказывались в столице Руси, в Киеве, если поступали на русскую службу, то их и считали русью.

Имя народа «РУСЬ» или «РОС» появляется в источниках впер­вые в середине VI века, в самый разгар великого славянского расселения. Один из авторов (Иордан[40]) припоминает «мужей-росов» (росомонов), враждовавших с готским князем Германарихом в 370-е годы. Другой автор, писавший в Сирии[41], перечисляя степных кочевников Причерноморья, упомянул народ РОС, живший на северо-западе от амазонок, то есть в Среднем Поднепровье (легендарных амазонок помещали у Меотиды — Азовского моря).

Две формы наименования народа (РОС и РУС) существуют с древнейших времен: византийцы применяли форму РОС, а арабо-персидские авторы — форму РУС. В русской средневековой пись­менности употреблялись обе формы: «Русьская земля» в «Правда Росьская». Обе формы дожили вплоть до наших дней: мы говорим РОСсия, но жителя ее называем РУСскям.

«Русью», «русами», «росами» называли и славян, и тех инозем­цев, которые оказывались в Киеве или служили киевскому князю. Появившиеся в Киеве через 300 лет после первого упоминания «народа РОС» варяги стали тоже именоваться русью. Вероятно, племя росов-русов размещалось на Роси и имя этой реки связано с названием племени.

Близость летописной легенды о призвании варягов к североев­ропейскому придворному фольклору не подлежит сомнению.

Признав концепцию редакторов «Повести временных лет» искус­ственной, мы должны ответить на вопрос: какова же действительная роль варягов в ранней истории Руси?

Варяжские отряды были привлечены в русские земли сведениями об оживленной торговле Руси со странами Востока. Варяги во второй половине IX века начали совершать набеги и брать дань с северных славянских и финских племен.

Киевские князья в 870-е годы предприняли ряд серьезных мер (походы на кривичей и полочан) для противодействия варягам. Вероятно, в это же время строятся на севере такие опорные пункты, как Руса и Новгород.

Новгород долгое время уплачивал варягам дань-откуп, чтобы избежать новых набегов. Такую же дань Византия платила русским «мира деля»[42].

Киевские князья (как и византийские императоры) широко использовали варяжские наемные отряды, специально посылая за ними в Северную Прибалтику — «за море». Одновременно с варя­гами нанимали и печенегов.

Часть варяжской знати влилась в состав русского боярства. Некоторые варяги, вроде Свенельда[43], добивались высокого поло­жения, но крайне жестоко относились к славянскому населению.

На протяжении всего IX и первой половины X века шел один и тот же процесс формирования й укрепления государственного начала Руси. Наезды варягов или удары печенегов не могли ни остановить, ни существенным образом видоизменить ход этого про­цесса.

1.5 [44]

Предысторию Руси «Повесть временных лет» начинает с Вели­кого переселения народов[45]: расселения славян с Дуная и освоения ими Восточно-Европейской равнины. К этой эпохе восходит исто­рическая память всех народов, принявших участие в Великом переселении.

Возникновение новых названий, их распространение, изменение изначального содержания сопутствовали формированию государства и народностей. Это относится и к эволюции слова русь.

Острота споров вокруг этимологии названия восточнославянского государства, возникших во второй половине XVIII в. в полемике М. В. Ломоносова с немецкими учеными в Российской академии и имевших в то время политический характер, сохранялась до по­следних десятилетий. И норманисты и антинорманисты в XVIII— первых десятилетиях XX в. стояли на единых методологических позициях: представлении о возможности создания государства одним лицом или группой лиц. Это обусловило подмену проблемы про­исхождения государства вопросом о происхождении его названия. Признание скандинавской этимологии названия Древнерусского государства неизбежно вело к утверждению приоритета скандинавов в самом его формировании.

В советской историографии показано, что возникновение Древ­нерусского государства стало возможным лишь в результате эко­номического и социального развития, внутренних процессов. Было обращено внимание на принципиальное различие и независимость вопросов этимологии названия (проблемы преимущественно линг­вистической) и образования государства (проблемы сугубо истори­ческой), которые не могут и не должны подменять друг друга.

Контакты населения Скандинавии, Финляндии и Юго-Восточной Прибалтики прослеживаются уже с бронзового века. Более интен­сивными становятся они в эпоху Великого переселения народов. Появляется специальное обозначение приходивших на финские территории скандинавов: ruotsi. Источником заимствования ruotsi считается производное от древнескандинавского глагола грести. Обозначение морского похода и его участников одним словом тра­диционно для Скандинавии. Собирательное самоназвание «профес­сиональных» групп пришельцев было подходящим для усвоения местным населением.

Таким образом, в эпоху, предшествовавшую восточнославян­ским контактам, в финской среде возник термин ruotsi. На основе устоявшегося финского возникает и восточнославянское обозначе­ние скандинавских купцов и воинов. На неславянскую принад­лежность «руси» указывает и то, что этническая группа «русь» не включена летописцем ни в один из перечней славянских «пле­мен», он ставит русь в один ряд с другими скандинавскими на­родами: «сице бо ся. зваху... варязи русь, яко се друзии зовутся свие». В текстах, повествующих о событиях конца IX — начала X в., можно увидеть спектр значения названия «русь» с тенденцией к его расширению и переносом названия со скандинавских реалий на восточнославянские.

Традиционный взгляд сторонников южнорусской этимологии на­звания «русь» (начиная с Ломоносова) в значительной степени основывается на формерует? — рос. При этом априорно принимается тождественность корней рус- и рос-, второй из которых встречается в гидронимах (Рось — правый приток Днепра; Роська, Россава — притоки Роси), из чего делается вывод, что в середине I тысячелетия.

С. М. Соловьев. Гравюра А. Зубчанинова (1872) с современной фотографии

Н. М. Карамзин. Гравюра Н. И. Уткина {1819) с рисунка А'. Г. Варника

Н. И. Костомаров. Портрет работы Н. Н. Ге (1870)

	В. О. Ключевский. Копия Д. Мельникова с портрета работы В. О. Шервуда (1894)

		П. Н. Милюков. Фотография (1900-е годы)

		Г. И. Семирадский. Сожжение русса (2-я половина XIX в.)

М.О.Микешин. Памятник «Тысячелетие России» в Новгороде (1862)

		К. А. Тон, П. К. Клодт, Б. И. Демут-Малиновский. Памятник князю Владимиру в Киеве (1863)
	В.М.Васнецов. Крещение князя Владимира. Эскиз росписи Владимирского собора в Киеве (1885—1896)

	Гибель св. Бориса. Миниатюра. Сильвестровский сборник (XIV в.)

	Гибель св. Глеба. Миниатюра. Сильвестровский сборник (XIV в.)

	Борис и Глеб с житием. Икона (2-я четверть XIV в.)

	Ярослав Мудрый. Скульптурный портрет. Реконструкция М. М. Герасимова (XX в.)

	М.М.Антокольский. Ярослав Мудрый (889)

.М.Васнецов. Отдых Мономаха после охоты (1895)

. М. Васнецов. Двор удельного князя (начало XX в.)

	Андрей Боголюбский. Скульптурный портрет. Реконарукция М. М. Герасимова (XX в.)

В.М.Васнецов.

Андрей Боголюбский.

Эскиз росписи Владимирского собора в Киеве

(1885—1896)

	Богоматерь Владимирская. Икона (XII в.)

		Успенский собор во Владимире (после перестройки 1185—1189 гг.)

Церковь Покрова на Нерли (1165)

Поросье было заселено неким славянским племенем, носившим название «русь».

Однако засвидетельствованное в «Повести временных лет» назва­ние реки отнюдь не Рось, а Ръсь до XII в. существовала основа не рос, а ръс. Корни ръс (рос) и рус не зависимы один от другого, что неоднократно подчёркивалось лингвистами, но продолжает иг­норироваться историками.

Во второй половине IX— первой половине X в., когда форми­руется Древнерусское раннефеодальное государство, главной его консолидирующей силой становится великокняжеская дружина, ку­да входили и скандинавы. Успешность их деятельности зависела от соответствия внутренним социально-экономическим процессам государствообразования в славянском обществе. Находники-варяги, соби­равшие дань, были изгнаны, скандинавский «князь» был призван «со всей русью», т. е. дружиной. «Славяно-варяжский синтез» ос-новывался на общности интересов князя, его норманнской дружины и местной знати: варяжские дружины были не только конкурентами в эксплуатации населения, но и союзниками, представлявшими готовую и не связанную с местными племенами вооруженную силу. Нейтральным, не связанным с племенными традициями, было и самоназвание скандинавов «русь». Внутреннее тяготение к сплоче­нию, как и стремление к внешним захватам, способствовало успеху политики Олега, объединившего Новгородскую и Киевскую земли. Дружина и войско Олега были уже разноплеменными.

Условия этнического смешения в главных центрах Руси, где ведущую роль играла дружина, были благоприятны для распрост­ранения названия «русь» и в этническом, и в территориальном плане на подвластную Киеву территорию. Этнически нейтральное, не связанное ни с одним из племенных этнонимов[46], название «русь» оказалось наиболее приемлемым для новой восточнославян­ской общности.

Такая эволюция названий характерна для эпохи становления государств и сложения новых этнических общностей. Классические примеры: Болгария, славянское государство, воспринявшее назва­ние от тюркской группы болгар[47], романоязычная Франция, на­звание которой восходит к германскому племенному объединению Франков.

2. КРЕЩЕНИЕ РУСИ [48]

В год 6495 (987). Созвал Владимир бояр своих и старцев градских и сказал им: «Вот приходили ко мне болгары[49], говоря: «Прими закон наш»[50]. Затем приходили немцы и хвалили закон свой. За ними пришли евреи. После же всех пришли греки[51], браня все законы, а свой восхваляя, и многое говорили, рассказывая от начала мира, о бытии всего мира. Мудро говорят они, и чудно слышать их, и каждому любо их послушать, рассказывают они и о другом свете: если кто, говорят, перейдет в нашу веру, то, умерев, снова восстанет, и не умереть ему вовеки; если же в ином законе будет, то на том свете гореть ему в огне. Что же вы посоветуете? Что ответите?» И сказали бояре и старцы: «Знай, князь, что своего никто не бранит, но хвалит. Если хочешь, в самом деле, разузнать, то ведь имеешь у себя мужей: послав их, разузнай, какая у них служба и кто как служит Богу». И понра­вилась речь их князю и всем людям; избрали мужей славных и умных, числом десять, и сказали им: «Идите сперва к болгарам и испытайте веру их». Они же отправились, и, придя к ним, видели их скверные дела и поклонение в мечети, и вернулись в землю свою. И сказал им Владимир: «Идите еще к немцам, высмотрите и у них все, а оттуда идите в Греческую землю». Они же пришли к немцам, увидели службу их церковную, а затем пришли в Царьград и явились к царю[52]. Царь же спросил их: «Зачем пришли?» Они же рассказали ему все. Услышав их рассказ, царь обрадовался и в тот же день сотворил им честь великую. Услышав об этом, патриарх повелел созвать клир[53], сотворил по обычаю праздничную службу, и кадила возожгли, и устроили пение и хоры. И пошел с русскими в церковь, и поставили их на лучшем месте, показав им церковную красоту, пение и службу архиерейскую, предстояние дьяконов и рассказав им о служении Богу своему. Они же были в восхищении, дивились и хвалили их службу. И призвали их цари Василий и Константин[54], и сказали им: «Идите в землю вашу», и отпустили их с дарами великими и с честью. Они же вернулись в землю свою. И созвал Владимир бояр своих и старцев и сказал им: «Вот пришли посланные нами мужи, послушаем же все, что было с ними»,— и обратился к послам: «Говорите перед дружиною». Они же сказали: «Ходили в Болгарию, смотрели, как они молятся в храме, то есть в мечети, стоят там без пояса; сделав поклон, сядет и глядит туда и сюда, как безумный, и нет в них веселья, только печаль и смрад великий. Не добр закон их. И пришли мы к немцам и видели в храмах их различную службу, но красоты не видели никакой. И пришли мы в Греческую землю, и ввели нас туда, где служат они Богу своему, и не знали — на небе или на земле мы: ибо нет на земле такого зрелища и красоты такой, и не знаем, как и рассказать об этом,— знаем мы только, что пребывает там Бог с людьми, и служба их лучше, чем во всех других странах. Не можем мы забыть красоты той, ибо каждый человек, если вкусит сладкого, не возьмет потом горького; так и мы не можем уже здесь пребывать в язычестве». Сказали же бояре: «Если бы плох был закон греческий, то не приняла бы его бабка твоя Ольга[55], а была она мудрейшей из всех людей». И спросил Владимир: «Где примем крещение?» Они же сказали: «Где тебе любо». И когда прошел год, в 6496 (988) году пошел Владимир с войском на Корсунь[56], город греческий, и затворились корсуняне в городе. И стал Владимир на той стороне города у пристани, в расстоянии полета стрелы от города, и сражались крепко из города. Владимир же осадил город. Люди в городе стали изнемогать, и сказал Владимир горожанам: «Если не сдадитесь, то простою и три года». Они же не послушались его. Владимир стоял. И вот некий муж корсунянин, именем Анастас, пустил стрелу, так написав на ней: «Перекопай и перейми воду, идет она по трубам из колодцев, которые за тобою с востока». Владимир же,„ услышав об этом, посмотрел на небо и сказал: «Если сбудется это — крещусь!» И тотчас же повелел копать наперерез трубам и перенял воду. Люди изнемогли от жажды и сдались. Владимир вошел в город с дружиною своей и послал к царям Василию и Константину сказать: «Вот взял уже ваш город славный; слышал же, что имеете сестру девицу; если не отдадите ее за меня, то сделаю столице вашей то же, что и этому городу». И, услышав это, опечалились цари, и послали ему весть такую: «Не пристало христианам выдавать жен за языч­ников. Если крестишься, то и ее получишь, и царство небесное воспримешь, и с нами единоверен будешь. Если же не сделаешь этого, то не сможем выдать сестру за тебя». Услышав это, сказал Владимир посланным- к нему от царей: «Скажите царям вашим Так: я крещусь, ибо еще прежде испытал закон ваш и люба мне Вера ваша и богослужение, о котором рассказали мне посланные нами мужи». И рады были цари, услышав это, и упросили сестру свою, именем Анну, и послали к Владимиру, говоря: «Крестись, и тогда пошлем сестру свою к тебе». Ответил же Владимир: «При­дите с сестрою вашею и тогда крестите меня». И послушались цари и послали сестру свою, сановников и пресвитеров.

Она же не хотела идти, говоря: «Иду как в полон, лучше бы мне здесь умереть». И сказали ей братья: «Может быть, обратит тобою Бог Русскую землю к покаянию, а Греческую землю избавишь от ужасной войны. Видишь ли, сколько зла наделала грекам Русь? Теперь же если не пойдешь, то сделают и нам то же». И едва принудили ее. Она же села в корабль, попрощалась с ближними своими с плачем и отправилась через море. И пришла в Корсунь, и вышли корсунцы навстречу ей с поклоном, и ввели ее в город, и посадили ее в палате. По божественному промыслу разболелся в то время Владимир глазами и не видел ничего, и скорбел сильно и не знал, что сделать. И послала к нему царица сказать: «Если хочешь избавиться от болезни этой, то крестись поскорей; если же не крестишься, то не избудешь недуга своего». Услышав это, Владимир сказал: «Если вправду исполнится это, то поистине велик Бог христианский». И повелел крестить себя. Епископ же корсунь-ский с царицыными попами[57], огласив, крестил Владимира. И когда возложил руку на него, тотчас же прозрел Владимир. Владимир же, ощутив свое внезапное исцеление, прославил Бога: «Теперь узнал я истинного Бога». Многие из дружинников, увидев это, крестились. Крестился же он в церкви святого Василия, а стоит церковь та в юроде Корсуни посреди града, где собираются корсунцы на торг; палата же Владимира стоит с края церкви и до наших дней.

После всего этого Владимир вернулся в Киев. И когда пришел, повелел опрокинуть идолы. Когда влекли Перуна по Ручью к Днепру, оплакивали его неверные, так как не приняли еще они святого крещения. И, притащив, кинули его в Днепр. И приставил Владимир к нему людей, сказав им: «Если пристанет где к берегу, отпихивайте его. А когда пройдет пороги, тогда только оставьте его». Они же исполнили, что им было приказано. И когда пустили Перуна и прошел он пороги, выбросило его ветром на отмель, и оттого прослыло место то Перунья отмель, как зовется она и до сих пор. Затем послал Владимир по всему городу сказать: «Если не придет кто завтра на реку — будь то богатый, или бедный, или нищий, или раб,— будет мне врагом». Услышав это, с радостью пошли люди, ликуя и говоря: «Если бы не было это хорошим, не приняли бы этого князь наш и бояре». На следующий же день вышел Владимир с попами царицыными и корсунскими на Днепр, и сошлось там людей без числа. Вошли в воду и стояли там одни до шеи, другие по грудь, молодые же у берега по грудь, некоторые держали младенцев, а уже взрослые бродили, попы же совершали молитвы, стоя на месте. Люди же, крестившись, разошлись по домам. Владимир же был рад, что познал Бога сам и люди его, посмотрел на небо и сказал: «Христос Бог, сотворивший небо и землю! Взгляни на новых людей этих и дай им, Господи, познать тебя, истинного Бога, как познали тебя христианские страны. Утверди в них правильную и неуклонную веру, и мне помоги, Господи, против дьявола, да одолею козни его, надеясь на тебя и на твою силу». И сказав это, приказал рубить церкви и ставить их по тем местам, где прежде стояли кумиры. И поставил церковь во имя святого Василия на холме, где стоял идол Перуна и другие и где творили им требы[58] князь и люди. И по другим городам стали ставить церкви и определять в них попов и приводить людей на крещение по всем городам и селам. Посылал он собирать у лучших людей детей и отдавать их в обучение книжное. Матери же детей этих плакали о них; ибо не утвердились еще они в вере и плакали о них как о мертвых.

2.2 [59]

Кто любит занимательные и замысловатые повести, того повесть о крещении Владимира должна удовлетворять вполне, ибо досто­инство замысловатости ей принадлежит бесспорно.

Кроме повести, помещенной в летописи, мы имеем трех древних сказателей, которые говорят о крещении Владимира. Они суть: митрополит Илларион, писавший между 1037 и 1050 годами, монах Иаков, писавший около 1070 года, и Нестор Печерский. Если бы существовали факты прихода к Владимиру послов от народов, его обращения в православное христианство проповедью посла или миссионера греческого, то эти писатели должны были бы знать и сказать о них. Но все трое дают знать, что Владимир решился
принять христианство сам, без чьего-нибудь посредства и содействия.

Митрополит Иларион в своем «Слове о Законе и благодати» находит заслуживающим удивления то, что Владимир решился принять эту веру, не быв никем в ней просвещен, своим великим умом в состоянии был понять, что, христианство лучше язычества. «Како верова! Како разгореся в любовь Христову?»

Монах Иаков написал «Похвалу князю Русскому Володимеру». Он объясняет его поступок, во-первых, тем, что сам Бог «просветил сердце его», во-вторых, тем, что, «слышав о бабке своей Ольге, как приняла она святое крещение и пожила всеми добрыми дельт украсившися», возгорел желанием подражать ей, Нестор Печерский дает знать, что Владимиру было особенное, сверхъестественное откровение.

Мы предполагаем, что повесть о крещении в летописи принад­лежит самому летописцу.

Одновременно с сочинениями монаха Иакова было открыто и напечатано «Житие блаженного Володимера». Сравнивая житие с летописью, находим, что первая часть его есть та же самая повесть о крещении, которая читается в летописи, только в со­кращенном виде. Две повести о крещении Владимира имеют то взаимное отношение, что или первая сокращена из второй, или, наоборот, вторая распространена из первой. Которое же из двух? В Древней Руси авторская слава не составляла чего-нибудь высоко-ценимого, так чтобы люди имели побуждения дорожить ею. А поэтому авторы весьма нередко не выставляли имен под своими произведениями. У нас был другой обычай, именно — выдавать свои и неизвестных авторов сочинения за творения святых отцов (побуждение — придание сочинениям авторитета и таким образом достижение через них большей пользы). Между тем автор Жития Володимерова говорит о нем как о своем сочинении. Таким образом, Житие необходимо принимать не за сокращение из летописи, а за настоящее самостоятельное сочинение. Но из сего будет следо­вать, что повесть о крещении, читаемая в летописи, есть распро­странение и вторичная редакция Жития.

Если старшая, или первоначальная, редакция не знает о приходе к Владимиру послов от народов, а говорит только о посылании им самим послов для осмотра вер, то ясно, что этот приход послов к Владимиру сочинен автором второй редакции.

Повесть о крещении, читаемая в летописи, говорит далее, вос­производя житие о завоевании Владимиром веры у греков посред­ством взятия их города Корсуни. Он в лето 988 пошел войною на Корсунь. После продолжительной осады он взял город. Вошед в Корсунь, Владимир послал в Константинополь к тогдашним царям греческим Василию и Константину, приказав говорить им: «Я взял ваш славный город; слышу я, что вы имеете сестру девицу: если не выдадите ее за меня замуж, то и с вашей столицей сделаю то же, что с этим городом». Цари отвечали, что нельзя христианам отдавать девиц в замужество за язычников, но что если он кре­стится, то получит руку царевны. Владимир отвечал, что он уже пришел с намерением креститься. Цари обрадовались, послали к Владимиру сестру с сановниками и пресвитерами. Владимир кре­стился, а после обвенчался с царевною.

Против свидетельства повести в летописи пред нами свидетель­ство монаха Иакова. Иаков сообщает, что Владимир крестился до похода на Корсунь, который он предпринял, уже будучи христи­анином.

В вопросе о принятии Владимиром христианской православной веры содержатся два отдельные вопроса, во-первых: кем он обращен в нее; во-вторых: от кого он принял крещение.

Для проповеди православного христианства к Владимиру не приходили ни посол греческий, ни какой бы то ни было сторонний миссионер. Следовательно, его проповедников нужно искать дома, и, следовательно, ясно, что таковыми были те варяги-христиане, которые в большом числе находились в Киеве со времени Игоря. Эти варяги-христиане расположили принять христианство Ольгу, они же обратили в христианство и Владимира.

Россия в продолжение долгого времени после крещения Влади­мирова оставалась без митрополита и без церковного управления. Но если бы Владимир крестился от греков, то какие причины могли бы воспрепятствовать последним дать нам митрополита и ввести церковное управление вскоре после крещения? Возможное из сего заключение есть то, что Владимир крестился не от греков и в продолжение того или другого времени не завязывал с ними сношений.

Дело о крещении Владимира обыкновенно представляется так, Что, решившись принять христианство и крестившись сам, он тотчас же приступил к крещению своего народа. В действительности это не могло быть так. Переменить веру для народа не шутка. Игорь и Ольга не отважились на это. Крестившись сам, Владимир мог находить благоразумным подготовить народ к перемене веры, Владимир не вступал в сношения с греками потому, что его собственное крещение было делом частным.

Прежде чем обращаться к речи о том, что расположило Вла­димира оставить язычество и принять христианство, считаем нуж­ным возвратиться к повести, помещенной в летописи, чтобы дать

некоторые разъяснения.

Кто был творцом повести, пока остается неизвестным. Есть вероятность предполагать, что он был не русский, а грек, из числа многих греков, живших в России в период домонгольский. Сравнив Владимира с Константином Великим, автор взывает к ним обоим: «О святая царя Константине и Володимере! избавляйта от всякие беды греческие и русские!» Русские не притязали молиться о греках, считая их людьми слишком высокими, чтобы они могли нуждаться в чужих молитвах, слово «греческие» заставляет подозревать в авторе грека.

Для какого грека не могло быть желательным убедить русских, что вера, которую они, русские, приняли от греков, есть вера самая лучшая?

Практическая цель редакции повести: укрепить русских людей в привязанности к своей вере и усилить отвращение к чужим верам. В Киеве и других городах жило немалое количество людей латинской веры[60] в качестве солдат в войсках князей, торговцев. Купцы русские, кроме Запада, ездили в магометанскую Камскую Болгарию, разноверный Крым. Таким образом, некоторые классы находились в большом общении с иноверцами. А это могло вос­пламенить ревность какого-нибудь особенно усердного поборника веры в видах воспитания и отвращения к другим верам создать

нашу повесть.

Приняв веру истинную, Владимир должен был воодушевляться желанием дать ту же веру и своему народу. Но в этом решении принимали участие и мотивы государственные, он действовал и как великий государь.

Русские принадлежали к семейству европейских народов, но оказывались в нем, так сказать, уродом. Все другие европейские народы были уже христианскими и начали жить тою новою граж­данскою жизнью, которую получили вместе с христианством и которая отделяла их от народов языческих как особый нравственный мир. Чтобы войти в этот мир, и нам ничего не оставалось более сделать, как последовать примеру других.

Владимир понял настоявшую России необходимость стать стра­ною христианскою, чтобы сделаться страною вполне европейскою.

Представителями христианства были в то время греки и папа. Обратителями Владимира были киевские варяги-христиане. Варяги не имели личного интереса убеждать Владимира принять христи­анство именно от греков.

Крестившись от папы, Владимир вступил бы в многочисленный сонм окружавших его государей. Но он был бы в нем младшим, сделался бы весьма ограниченным в своей свободе его членом. Напротив, крестившись от греков, Владимир сохранял свободу, не подвергал себя опасности быть в мальчиках и на послугах у других[61].

Спустя два года после собственного крещения, Владимир ре­шился приступить к крещению народа. Прежде чем делать это, он решился войти в сношения с греками, так как для будущей русской церкви нужна была иерархия[62]. Для сей цели надлежало отправить посольство с просьбой. Но он поступил иначе: отправился войной на греческий город и только в качестве победителя завязал с греками сношения.

2.3 [63]

Язычество не было религией в современном понимании. Это была довольно хаотическая совокупность различных верований, культов, но не учение. Это соединение религиозных обрядов и целого вороха объектов религиозного почитания. Поэтому объеди­нение людей разных племен, в чем так нуждались восточные славяне в X—XII веках, не могло быть осуществлено язычеством. Между тем стремление вырваться из-под угнетающего воздействия одиночества среди редконаселенных лесов, болот и степей, боязнь грозных явлений природы заставляли людей искать объединения.

Время и события требовали познания мира и истории в широких масштабах. Достойно особого внимания, что эта тяга к более широкому пониманию мира, чем то, которое давалось язычеством, сказывалась прежде всего по торговым и военным дорогам Руси, там, где вырастали первые государственные образования. Стрем­ление к государственности не было, разумеется, принесено извне, иначе оно не имело бы на Руси такого феноменального успеха, которым ознаменовался X век.

Истинный создатель огромной империи Руси — князь Владимир I Святославич в 980 году делает первую попытку объединения язы­чества на всей территории от восточных склонов Карпат до Оки и Волги, от Балтийского моря до Черного. После создания пантеона богов в Киеве он послал своего дядю Добрыню[64] в Новгород, и тот «постави кумира над Волховом». Однако интересы страны звали Русь к религии более развитой и более вселенской. Последняя должна была служить своеобразным приобщением Руси к мировой культуре. И не случайно этот выход на мировую арену органически соединялся с появлением на Руси высокоорганизованного литера­турного языка, который это приобщение закрепил бы в текстах, прежде всего переводных. Письменность давала возможность об­щения не только с современными Руси культурами, но и с куль­турами прошлыми. Она делала возможным написание собственной истории, философского обобщения своего национального опыта, литературы.

Христианизация Руси и родство правящего рода с византийским двором ввели Русь в семью европейских народов на совершенно равных основаниях.

Благодаря болгарской письменности христианство сразу вы­ступило на Руси в виде высокоорганизованной религии с высокой культурой. Та церковная письменность, которая была передана нам Болгарией[65],— это самое важное, что дало Руси крещение. Хри­стианство в целом способствовало возникновению сознания единства человечества.

Принятие христианства из Византии оторвало Русь от магоме­танской и языческой Азии, сблизив ее с христианской Европой. Болгарская письменность сразу позволила Руси не начинать лите­ратуру, а продолжать ее и создавать в первый же век христианства произведения, которыми мы вправе гордиться. Сама по себе культура не знает начальной даты. Но если говорить об условной дате начала русской культуры, то я считал бы самой обоснованной 988 год.

Пушкин так сказал о христианстве: «История новейшая есть история христианства». Роль и значение христианства на Руси были очень изменчивы, как изменчиво было на Руси и само православие. Однако, учитывая то, что живопись, музыка, в зна­чительной мере архитектура и почти вся литература в Древней Руси находились в орбите христианской мысли, ясно, что Пушкин был прав, если широко понимать его мысль.

3.1. Борис и Глеб [66]

Владимир имел 12 сыновей, и не от одной жены: матери у них были разные. Старший сын — Вышеслав, после него — Изяслав, третий — Святополк, который и замыслил это злое убийство. Мать его, гречанка, прежде была монахиней. Брат Владимира Ярополк, прельщенный красотой ее лица, расстриг ее и взял в жены, и зачал от нее окаянного Святополка. Владимир же, в то время еще язычник, убив Ярополка, овладел его беременной женою. Вот она-то и родила этого окаянного Святополка, сына двух отцов-братьев. Поэтому и не любил его Владимир, ибо не от него был он. А от Рогнеды Владимир имел четырех сыновей: Изяслава и Мстислава, и Ярослава, и Всеволода. От другой жены были Свя­тослав и Мстислав, а от жены-болгарки — Борис и Глеб. И посадил их всех Владимир по разным землям на княжение, о чем в другом месте скажем, здесь же расскажем про тех, о ком сия повесть.

Посадил Владимир окаянного Святополка на княжение в Пинске, а Ярослава — в Новгороде, а Бориса — в Ростове, а Глеба — в Муроме. Протекло много времени, и, когда минуло 28 лет после святого крещения, подошли к концу дни Владимира — впал он в тяжкий недуг. В это же время печенеги вновь двинулись ратью на Русь, и великая скорбь охватила Владимира, так как не мог он выступить против них, и это сильно печалило его. Призвал он к себе Бориса и, дав ему под начало много воинов, послал его против безбожных печенегов.

Когда Борис возвращался обратно, прибыл к нему вестник и поведал ему о смерти отца. Рассказал он, как преставился отец его и как Святополк, утаив смерть отца своего, завернув тело в ковер, отвез на санях и поставил в церкви святой Богородицы. И как услышал это святой Борис, стал телом слабеть и все лицо его намокло от слез, обливаясь слезами, не в силах был говорить. Лишь в сердце своем так размышлял: «Сияние и заря лица моего, узда юности моей, наставник неопытности моей! Увы мне! Как же ты зашло, солнце мое, а меня не было там! Был бы я там, то сам бы своими руками честное тело твое убрал и могиле предал. Но не нес я доблестное тело твое, не сподобился целовать пре­красные твои седины. Сердце мое горит, душа мой разум смущает и не знаю, к кому обратиться, кому поведать эту горькую печаль? Брату, которого я почитал как отца? Но тот, чувствую я, о мирской суете печется и убийство мое замышляет. Если он кровь мою прольет и на убийство мое решится, буду мучеником перед Господом моим. Не воспротивлюсь я, ибо написано: «Бог гордым противится, а смиренным дает благодать». И еще: «В любви нет страха, со­вершенная любовь изгоняет страх». Поэтому пойду к брату моему и скажу: «Будь мне отцом — ведь ты брат мой старший. Что повелишь мне, господин мой?» Про себя же думал: «Если пойду в дом отца своего, то многие люди станут уговаривать меня прогнать брата, как поступал, ради славы и княжения в мире этом, отец мой до святого крещения[67]. А ведь все это преходяще и непрочно, как паутина».

Идя же путем своим, думал Борис о красоте и молодости своей и иесь обливался слезами. И хотел сдержаться, но не мог. И все видевшие его тоже оплакивали юность его и его красоту телесную и духовную. И каждый в душе своей стенал от горести сердечной, и все были охвачены печалью.

Святополк же, сев на княжение в Киеве после смерти отца, призвал к себе киевлян и, щедро одарив их, отпустил. К Борису же послал такую весть: «Брат, хочу жить с тобой в любви и к полученному от отца владению добавлю еще». Но не было правды в его словах. Святополк, придя ночью в Вышгород[68], тайно призвал к себе Путьшу и вышегородских мужей и сказал им: «Признайтесь мне без утайки — преданы ли вы мне?» Путьша ответил: «Все мы готовы головы свои положить за тебя». Святополк вскричал злобным голосом Путьшиной дружине: «Раз вы обещали положить за меня свои головы, то идите тайно, братья мои, и где встретите брата моего Бориса, улучив подходящее время, убейте его». И они обе­щали ему сделать это.

Блаженный же Борис возвратился и раскинул свой стан на Альте[69]. И сказала ему дружина: «Пойди, сядь в Киеве на отчий княжеский стол — ведь все воины в твоих руках». Он же им отвечал: «Не могу я поднять руку на брата своего, к тому же еще и старшего, которого чту я как отца». Услышав это, воины разо­шлись, и остался он только с отроками[70] своими.

Посланные же Святополком пришли на Альту ночью и подошли близко, и услышали голос блаженного страстотерпца, поющего на заутреню Псалтырь. И получил он уже весть о готовящемся убиении его. И начал петь: «Господи! Как умножились враги мои! Многие восстают на меня. Окружили меня скопища псов, и тельцы тучные обступили меня. Господи Боже мой! На тебя я уповаю, спаси меня!»

И когда окончил заутреню, стал молиться, взирая на икону Господню и говоря: «Господи Иисусе Христе! Как ты, в этом образе явившийся на землю и собственною волею давший пригвоздить себя к кресту и принять страдание за грехи наши, сподобь и меня так принять страдание!»

И вдруг увидел устремившихся к шатру, блеск оружия, обна­женные мечи. И без жалости пронзено было честное и многоми­лостивое тело святого и блаженного Христова страстотерпца Бориса. Поразили его копьями окаянные. Видя это, отрок его прикрыл собою тело блаженного, воскликнув: «Да не оставлю тебя, господин мой любимый».

Был же он родом венгр, по имени Георгий, и наградил его князь золотой гривной[71], и был любим Борисом безмерно. Тут и его пронзили.

И так почил Борис, предав душу свою в руки Бога живого, в 24-й день месяца июля.

И не остановился на этом убийстве окаянный Святополк, но стал готовиться на большее преступление.

Злой дьявола сообщник[72] послал за блаженным Глебом, говоря: «Приходи не медля. Отец зовет тебя, тяжко болен он».

Глеб быстро собрался, сел на коня и отправился с небольшой Дружиной. И когда пришли на Волгу, в поле оступился под ним конь в яме и повредил слегка ногу. А как пришел Глеб в Смоленск, отошел от Смоленска недалеко и стал на Смядыни[73] в ладье. А в это время пришла весть от Предславы[74] к Ярославу о смерти отца. И Ярослав прислал к Глебу, говоря: «Не ходи, брат! Отец твой умер, а брат убит Святополком».

И, услышав это, блаженный возопил с плачем горьким и сер­дечной печалью, и так говорил: «О, увы мне, Господи! Вдвойне плачу и стенаю, вдвойне сетую и тужу. Увы мне, увы мне! Плачу горько по отце, а еще горше плачу и горюю по тебе, брат и господин мой, Борис. Как пронзен был, как без жалости убит, как не от врага, но от своего брата смерть воспринял? Увы мне! Лучше бы мне умереть с тобою, нежели одинокому и осиротевшему без тебя жить на этом свете».

И когда он так стенал, внезапно появились посланные Свято­полком злые слуги его.

Святой же плыл в это время в ладье, и они встретили его в устье Смядыни. Начали злодеи перескакивать в ладью его с бле­щущими, как вода, обнаженными мечами в руках. Блаженный, глядя на убийц кротким взором, стал жалостно умолять: «Не трогайте меня, братья мои милые и дорогие! Не трогайте меня, никакого зла вам не причинившего! Пощадите, братья! Какую обиду нанес я брату моему и вам, братья и повелители мои? Если есть какая обида, то ведите меня к князю вашему и к брату моему и господину. Пожалейте юность мою, смилуйтесь. Будьте господами моими, а я буду вашим рабом. Не губите меня, в жизни юного. Не срезайте лозу, еще не выросшую. Умоляю вас и отдаюсь на вашу милость. Я же, братья, молод еще. Это не убийство, но живодерство! Если же кровью моей насытиться хотите, то я, братья, в руках ваших и брата моего, а вашего князя». И ни единое слово не устыдило их, но как свирепые звери напали на него. Окаянный Горясер приказал зарезать его без промедления.

Повар же Глебов, по имени Торчин, взял нож и, схватив блаженного, заклал его, как агнца непорочного и невинного, месяца сентября в 5-й день, в понедельник.

И была принесена жертва Господу чистая, и поднялся в небесные обители к Господу, и свиделся с любимым братом, и восприняли оба венец небесный.

Окаянные же убийцы возвратились к пославшему их. Глеба бросили в пустынном месте.

Святого не оставил Бог в неведении и пренебрежении, но сохранил невредимым и явлениями ознаменовал: проходившие мимо этого места купцы, охотники иногда видели огненный столп, иногда горящие свечи или слышали ангельское пение. И ни единому видевшему и слышавшему это, не пришло на ум поискать тело; святого, пока Ярослав не двинулся на братоубийцу, окаянного Святополка. И вот однажды этот треклятый пришел со множеством печенегов, Ярослав вышел навстречу ему на Альту и стал в том месте, где был убит святой Борис. Сошлись противники друг с другом, к вечеру одолел Ярослав, а окаянный Святополк обратился в бегство. И обуяло его безумие. Довел Святополка до гибели охвативший его недуг, и по смерти — муку вечную[75].

И с тех пор прекратились усобицы в Русской земле, а Ярослав принял всю землю Русскую. И начал он расспрашивать о телах святых — как и где похоронены? И о святом Борисе поведали ему, что похоронен в Вышгороде. А о святом Глебе не все знали. И нашли его, где были видения, и похоронили его в Вышгороде. Тело святого Глеба оставалось невредимым. И в тех местах, где были увенчаны они мученическими венцами[76], созданы были цер­кви в их имя. И много чудес совершается с приходящими сюда.

3.2. Ярослав Мудрый [77]

В 1054 году умер Ярослав. Он, как видно, не заслужил такой приятной памяти в народе, как отец его; несмотря на то, и его деятельность имеет важное значение в нашей начальной истории; в скандинавских сагах Ярослава называют скупым, но этот отзыв может служить ему только в похвалу: и отец его, который вовсе не был скуп, не любил, однако, удовлетворять жадности норман­нских наемников, которые особенно любили приобретать; раздача большой суммы денег новгородцам скорее будет свидетельствовать о щедрости Ярослава. По отзыву летописи, Ярослав был на своем месте: «Он был хромоног, но ум у него был добрый, и на рати был он храбр»; прибавлена еще замечательная черта, что он был христианин и сам книги читал. Последнее обстоятельство было чрезвычайно важно для преемника Владимирова. Потому, разуме­ется, в его княжение христианство и грамотность должны были распространяться. И точно, по свидетельству летописи, христиан­ство начало преимущественно распространяться при Ярославе, при нем начали также умножаться монахи. Ярослав, говорит летопись, любил церковные уставы, очень любил попов, но больше всего монахов; книги читал часто, ночью и днем, собрал много писцов; они переводили книги с греческого на славянский и переписали много книг, много он и купил их. Отец его Владимир распахал землю и умягчил, т.е. просветил крещением, Ярослав насеял книж­ными словами сердца верных людей, а мы, прибавляет летописец, пожинаем, принимая книжное учение. Сравнение очень важное: в нем ясно указано значение деятельности Владимира и Ярослава и постепенность движения: при одном имело место крещение, при другом — надлежащее наставление в вере. При книгах нужны были особенно церкви и грамотные священники, которые могли бы учить народ неграмотный. Ярослав строил церкви по

городам и местам неогороженным[78], ставил при них священников, которым давал содержание из собственного имущества, приказывая им учить людей и приходить часто к церквам. При Ярославе в Новгороде сделано то же, что при Владимире в Киеве: князь велел собрать у старост и священников детей (300 человек) и учить их книгам.

Кроме этой деятельности княжение Ярослава важно еще в других отношениях: подобно отцу — Владимиру, Ярослав не был князем только в значении вождя дружины, который стремится в дальние стороны за завоеваниями, славою и добычею; Ярослав, как видно, был более князем-нарядником страны. Он любил цер­ковные уставы, был знаком с ними: неудивительно, что к его времени относится и первый писаный устав гражданский, так называемая Русская Правда.

Наконец, Ярослав, подобно отцу своему и вещему Олегу, населял пустынные пространства, строил города; от языческого имени его получил название Ярославль на Волге, от христианского — Юрьев (Дерпт) в земле Чудской[79]; он огородил острожками[80] южную границу Руси со степью; в 1031 году поселил пленных поляков по реке Роси, в следующем начал ставить здесь города.

3.3. Владимир Мономах [81]

Я, худой, дедом своим Ярославом, благословенным, славным, нареченный в крещении Василием, русским именем Владимир, отцом возлюбленным и матерью своею из рода Мономахов[82], и христианских ради людей, ибо сколько их соблюл по милости своей и по отцовской молитве от всех бед! Сидя на санях[83], помыслил я в душе своей и воздал хвалу Богу, ко

---

Понравилась статья? Добавь ее в закладку (CTRL+D) и не забудь поделиться с друзьями:  

---

17181920212223