Москва, 10 апреля, суббота, утро

Анна открыла глаза. Натянула одеяло на нос. Привычка с детства. В маленькой квартирке в Орле, где жила с дедушкой, было прохладно даже летом. Не говоря уже о зиме, когда дуло изо всех щелей. Пока дедушка готовил завтрак, она любила закутаться с головой в пуховое одеяло и воображать себя то принцессой, то шамаханской царицей. Дедушка жарил яичницу, запах шкварок приятно дразнил обоняние. Довольная, прямо во фланелевой пижамке, она мчалась на кухню и крепко его обнимала.

Теплая слеза поползла по щеке, а за ней другая, она промокнула слезы пододеяльником.

Почему слезы соленые? Этот вкус невозможно спутать ни с каким другим. Даже не верится, что одна железа вырабатывает столько соленой воды. А если собрать слезы всех тех, кому жизнь солона, возможно, образовалось бы море — а то и океан.

Из ванны доносились шум воды и пение. Сергей всегда пел, принимая душ, и всегда был по утрам в хорошем настроении. Ему вообще неведомо, что такое грусть. Он умеет только злиться. Как правило, по двум причинам. Если нагреватели плохо продаются… и если она, Анна, снова заводит разговор о ребенке. Представив себе его самодовольное лицо, она спряталась под одеяло с головой.

Она проснулась с нехорошим предчувствием. Маленький сверчок сидел в голове и твердил противную скороговорку. Это мешало сосредоточиться и задавало неприятный тон мыслям и настроению. Как музыкальная шкатулка. А может, предчувствие было связанно с предстоящим званым ужином, назначенным на семь часов? Муж решил собрать друзей, круг которых ограничивался людьми нужными и полезными — как свежие овощи для салата. Повод был резонный — запуск нового производства в Мурманске.

Анна медленно опустила ноги на пол, ощутив ступнями приятную прохладу деревянного паркета. Взяла дневник с тумбочки и с размаху плюхнулась в кресло. Раньше чем через двадцать минут Сергей все равно не выйдет. Умывание для него — ритуал, как омовение для жрицы.

Взяла ручку, подаренную Манфредом в Берлине. Начала медленно, тщательно выводить каждую букву:

Стать сильной.

Вы знаете, как это сделать? Иногда это бывает необходимо. Когда так ненавидишь себя за слабость, что стыдишься посмотреть в зеркало. Ругаешь себя, бьешь по щекам, можешь даже ткнуть булавкой в бедро или порвать сережкой ухо. Или строго говоришь: «Даю тебе десять минут, и всё». Проходит десять минут, пятнадцать. Кровь на мочке подсыхает. Булавка валяется на полу, ты ее поднимаешь. Зеркало глумится беззвучно, кривится пустой амальгамой. Ведь ты никак не можешь перейти в нужное агрегатное состояние. Допустим, в твердое. Плещешься жидкостью. Занимаешь объем, как газ. И ничего более.

Вот был бы рецепт. Простой, надежный. Например: выпить две таблетки но-шпы, три раза плюнуть на север и подпрыгнуть на левой ноге. Или сложнее: встать на голову и стоять так, насвистывая «Богемскую рапсодию», потом съесть сырой топинамбур, без соли и перца, и воспарить.

Но готовых рецептов нет, каждый раз придумываешь новый. Экспериментируешь. Выйти в неурочное время на улицу, купить пирожок с неизвестной начинкой, откусить, выплюнуть, снять обувь и идти босиком. Сесть на скамейку, потом лечь на нее. Не стыдиться редких прохожих. Смотреть в небо, что ли. Или на землю, на муравьев и этих, продолговатых, красненьких — клопов-солдатиков. Закрыть глаза. Слушать, как проезжают автомобили и общественный транспорт. Если повезет — прозвенит трамвай, напомнив детство. Придумать новую жизнь, хорошую. Сочинить новые стихи, недлинные. Отправить эсэмэской подруге, потому что это смешно. Пошевелить в воздухе пальцами рук или ног. Определить, изменилось ли твое агрегатное состояние. Понять, что все осталось, как было.

— Я задержался, дорогая.

Сергей, довольный, румяный, с ярко-бирюзовым полотенцем на бедрах, смотрел на нее. По комнате распространился запах парфюма.

— Ах ты, мой зайчик, — ласково продолжил он. Анна напряглась. — Какой умный зайчик, сидит в креслице, ждет своего котика… А как ты смотришь на то, чтобы мы сделали друг другу приятное? Иди ко мне, мой котик, — промурлыкал он.

Анна тут же почувствовала приближение приступа и начала судорожно искать глазами ингалятор. Что за омерзительные слова — «котик», «рыбка», «зайчик»! Почему нельзя сказать «любимая»?

«Сделать приятное» означало две вещи, допустимые в их интимной жизни.

Первое. Он погладит Анну по голове. Потом возьмет ее обеими руками и опустит к бедрам. Даже герои фильмов Тинто Брасса проявляли больше фантазии, прежде чем перейти к самому главному.

Второе. Он подойдет сзади, очень близко. Подтолкнет ее к кровати — так, что она распластается по одеялу, словно подстреленная утка. Потом Сергей будет долго пыхтеть и даже стонать. И самоуверенно спросит: «Тебе ведь было хорошо, малыш?»

Анна вспомнила недавний спор на работе. Две молодые сотрудницы обсуждали, что такое идеальный любовник. Первая, красивая женщина с кустодиевскими формами, сказала: «У меня были прекрасные любовники. Во всяком случае, мне так казалось. До недавнего времени. Потому что, честно говоря, у каждого были свои недостатки. Например, один, при потрясающей фигуре и способности заниматься сексом в любом месте в любое время и сколь угодно долго, был непроходимо глуп. И через месяц я уже не могла его видеть, ведь с любовником иногда хочется и поговорить. Другой слишком быстро кончал, а я люблю, чтобы это продолжалось хотя бы минут пятнадцать. Но скоро год, как я наконец встретила действительно идеального любовника. Стоит ему ко мне прикоснуться, и меня бьет током, я хочу его всегда и везде. Он может заниматься сексом четыре раза на дню. И никогда не кончает, не дождавшись моего оргазма. Его не пугают мои желания — а они у меня бывают, мягко говоря, необычными; наоборот, ему они нравятся, и он с удовольствием включается в игру. И умеет быть бесконечно нежным. Мне много раз казалось, что это предел мечтаний, что я улетаю в космос, что лучше быть не может, но при следующей встрече происходит что-то новое, еще лучше. Мне не верится, что так бывает, что мне так повезло. Наверное, это любовь… Когда каждый стремится доставить максимальное удовольствие другому…» Вторая сотрудница ответила: «Тебе повезло. Большинство мужчин совершенно не изобретательны, я бы даже сказала — косны в сексе. Не знаю, почему, вероятно, дело в воспитании… Или в его полном отсутствии».

Полное отсутствие воспитания, очевидно, и было сексуальным диагнозом Сергея.

Первое время Анна пыталась объяснить ему, что занятие любовью — обоюдный процесс. Но у нее ничего не вышло. И она вывела для себя формулу, ужасную, унизительную «формулу труса» — постараться сделать так, чтобы все это длилось не более трех минут. Тогда был шанс, что приступ не успеет начаться и дело ограничится легким болевым ощущением. А потом снова наступит пустота.

Она не заметила, сколько стояла под душем. От размышлений ее отвлек стук в дверь.

— Дорогая, поторопись, нам еще нужно купить продукты. А тебе — успеть сделать все эти канапе.

Анна почувствовала, что Сергей ухмыльнулся, и сжалась.

«Что там Марина Петровна рассказывала про бутерброд? Где это мое пространство вокруг стола? Может, нужно просто перестать заигрывать со свой тоской? А то получается, хорошо устроилась. Живу себе в прекрасной квартире и всем недовольна, всё сидит внутри заноза… Кто же это… Кто же это сказал… Ах, да Гёте, — вспомнила Анна, — «И человек немыслим без людей!»[24]. Все так, Гёте, бесспорно, гений. Вопрос только в том, без каких людей. Ей, Анне, достаточно, чтобы рядом был один-единственный, кто ее понимает, а главное — никогда не назовет этим пошлым словом «котенок».

Анна вышла на кухню и сделала то, что делают девяносто процентов женщин, зачастую даже не осознавая, зачем. Она сварила кофе и приготовила омлет — на обезжиренном молоке из трех яиц, как любит Сергей. Потом порезала для него лимон, налила себе чаю и молча села за стол.

— Ну, что ты сегодня наденешь? — с серьезным видом спросил он.

— А это важно? — поинтересовалась она.

— Анна, — Сергей посмотрел ей в глаза, — не задавай глупых вопросов. Разумеется, интеллект не входит в число достоинств женщины, скорее наоборот; но излишняя глупость ее тоже не красит.

— Сережа, да пойми ты наконец! Внешнее не имеет значения. Артур Шопенгауэр утверждал, что счастье можно обрести только внутри себя.

— Философия — наука тунеядцев и разгильдяев, — безапелляционно заявил Сергей. — Или богатых недоумков, которым нечего делать, кроме как демагогию разводить.

— Если бы ты сказал, что хочешь видеть меня сегодня красивой, я сделала бы все возможное, чтобы тебе понравиться. Но для тебя гораздо важнее то, как я буду выглядеть в глазах твоих гостей.

— Анна, давай на этом закончим! Ты все усложняешь, пытаешься найти истину там, где ее нет. А мне важно, чтобы люди, которые придут к нам в гости, подумали: «Какая у него очаровательная жена!». Это понятно?!

— Конечно! — Анна встала из-за стола и пошла одеваться. Сергей демонстративно развернул газету.

Через полчаса они сели в машину и поехали на Дорогомиловский рынок за продуктами для званого ужина.

Это парадокс, но даже состоятельные люди покупают продукты на рынке. Есть что-то необъяснимо притягательное в том, что там можно все понюхать, пощупать, детально рассмотреть, а главное — выбрать, опираясь исключительно на собственное мнение, на подспудное ощущение свежести, запаха, вкуса.

Сергей шел с полными пакетами провизии, удовлетворенно напевая себе под нос незамысловатый российский шлягер. Анна не знала, что это за песня. В машине она слушала диски Шопена и Моцарта. Это помогало ей мириться и с пробками, и с ужасными дорогами, и с неграмотными водителями — Сороковую симфонию она знала досконально и даже научилась насвистывать.

Они сложили тяжелые пакеты в багажник. Сергей уселся за руль.

— Загорский умрет от зависти, — он довольно потирал руки. — Мало того что я его обставил, ведь он не верил, что Мурманск — удачная идея, так еще и немецкие партнеры подключились…

Анна молчала. Сверчок помимо ее воли продолжал свою грустную монотонную песню о человеческой скорби и страданиях.

Машина резко рванула с места. Вместе с двигателем включилось радио. Песня оборвалась на полуслове, уступая место новостям. Монотонный голос диктора сообщил: «Под Смоленском потерпел катастрофу самолет президента Польши. По предварительной информации, погибли все пассажиры, включая президента Леха Качиньского и его супругу… Самолет упал в 10.50 на окраине города Печерска Смоленской области при заходе на посадку в аэропорту Северный. Диспетчер предлагал командиру экипажа приземлиться в аэропорту Минска, но тот принял решение, несмотря на плохие погодные условия, приземляться в Смоленской области. По информации МИД Польши, Лех Качиньский вместе с официальной польской делегацией летел в Катынь для участия в мероприятиях, посвященных 70-летию трагических событий».

У Анны заломило в висках. Сверчок замолчал.

Сергей равнодушно повел плечами и потянулся к кнопке на панели, чтобы переключиться с радио на диск.

— Сергей, — Анна почувствовала подступающий приступ удушья и начала судорожно искать ингалятор в сумке. — Как ты можешь? Господи, неужели мало на долю поляков страданий…

— Не начинай, прошу тебя. Всем бывало тяжело. Не драматизируй. К нам сегодня придут гости. Жизнь продолжается. К тому же погибли чинуши. Бюрократы и взяточники.

Она схватила ингалятор и впрыснула в рот лекарство. Дышать стало немного легче.

— Эти люди летели, чтобы почтить память погибших в Катыни — между прочим, от рук наших, как ты говоришь, чинуш. И вот такая нелепость, такая несправедливость!

— Давай сменим тему!

— Неужели ты не отменишь вечеринку? Это же неприлично!

— А мне плевать! Понятно?! У меня своих проблем хватает!

Анна снова почувствовала, что задыхается.

— Притормози! — крикнула она.

Сергей неожиданно послушно съехал к обочине, остановил машину, перегнулся через Анну и открыл ей дверцу:

— Прошу! Тебе действительно лучше прогуляться. Я заброшу продукты домой и съезжу в офис часа на три-четыре. Как получится. В любом случае буду к семи.

Анна вышла. Закинула на плечо сумку на тонком ремешке. Поправила светлый плащ, заметив на кармане маленькое красное пятно, похожее на отпечаток губной помады. Вишневый оттенок, как у Даши… «Что за ерунда лезет в голову, — подумала она и ускорила шаг. — Дашина помада, Дашины губы… Какая нелепая смерть! Несколько часов назад эти люди и не подозревали, что видят своих близких в последний раз».

Захотелось курить. Анна не курила уже лет десять. Точнее, по-настоящему вообще не курила — так, баловалась. Перешла дорогу. Купила в ларьке сигареты и зажигалку. С жадностью затянулась, держа сигарету в подрагивающих пальцах. «Наплевать, — подумала она. — Будь что будет. Все мы ходим по лезвию бритвы, каждую минуту, каждую секунду пытаясь заглушить паническое чувство страха — перед жизнью, перед смертью, перед любовью наконец». Она еще раз глубоко затянулась и выбросила сигарету.

Путь лежал через сквер. Удивленно отметила, что кое-где еще лежит снег. Газоны уже тускло зеленели, на березе набухли почки, кусты по-весеннему растопырили покрытые нежной зеленью ветки. Анна остановилась, подставив лицо слабым лучам солнца. Закрыла глаза. Кто-то тронул ее за локоть.

— Простите, девушка… Не пугайтесь, мы с вами недавно встречались!

На Анну смотрела, улыбаясь, женщина из инвалидной коляски. Поверх пальто на ней было вязаное пончо веселой расцветки. Рядом стояла девочка-подросток в короткой курточке, синих брючках, модных кроссовках. Вокруг девочки, словно щенок, прыгал упитанный ребенок лет двух, в ярком комбинезоне и шапочке с заячьими ушками. Анна почему-то решила, что это мальчик.

— Извините, — Анна покачала головой, — я что-то не припоминаю…

— В театре, — женщина неопределенно махнула рукой, — на Чеховском фестивале…

Анна покраснела. Ну конечно, как она могла забыть!

— Ничего-ничего, — похлопала ее по руке женщина. — Я-то вас запомнила, вы такая красавица! Ваше лицо… В нем чувствуется порода.

— Спасибо, — смутилась Анна, — а вы, вероятно, живете где-то тут, недалеко? Прогуливаетесь?

— Да вот, дети меня вывели, — женщина рассмеялась. — Кто из нас кого прогуливает, это вопрос. Кристиночка моя молодец. Я бы без нее пропала! Ведь как Ванечку родила, так и не встаю. Проблемы с позвоночником…

— Мне очень жаль, — пробормотала Анна.

— И мне жаль, — согласилась женщина, — но ничего уж не поделаешь. Пришлось принять это как факт и продолжать жить. Мне повезло и с Кристиночкой, дочкой, да и муж у меня замечательный! Когда это со мной произошло, он неделю не спал и не ел. Говорит, «молился, чтобы у тебя жажда жизни не пропала…» Помогли его молитвы: каждое утро я готова кричать от радости, что жива, я здесь, я есть…

Девочка-подросток поспешила за непоседливым братишкой вглубь сквера, на небольшую детскую площадку с качелями, горкой, выцветшим за зиму теремком.

Надо было что-то сказать, ответить этой мудрой женщине, но Анна не могла подобрать нужных слов.

— И мне не страшно. Я перестала бояться, — проговорила та и, ловко управляя коляской, покатила к детям. — Этот страх… От него нельзя прятаться… Напротив, надо пропустить через себя. И вот тогда — тогда обернешься и увидишь, что никакого страха нет. А есть ты.

— Спасибо вам, — Анна едва сдерживала слезы, — спасибо… Вы очень важные слова сказали…

И пошла прочь, почти побежала. «Пропустить через себя свой страх… Но у этой женщины, по крайней мере, есть дети — повод бороться и побеждать. А у меня ничего, ничего».

— Ни-че-го! — выкрикнула Анна, и на нее удивленно покосился старичок, осторожно несущий на вытянутых руках картонку с тремя десятками яиц.

Через час она была на кухне. Сергей аккуратно поставил пакеты с покупками на пол, только упаковка соленых крекеров, видно, выскользнула и теперь лежала отдельно.

— Отлично, — сказала Анна вслух, — с крекеров и начнем.

Она разложила их на большие тарелки. Намазала маслом. Положила на каждый ломтик сыра, ломтик ветчины, маслину. Осторожно проткнула всю конструкцию пластмассовой шпажкой.

Концепцию фуршетных приемов Анна выработала уже давно. Кроме «крекерного», существовало еще два варианта: «эклерный» и «рулетный». Сегодня она собиралась использовать все три, ведь гостей ожидалось много, и надо было соответствовать.

«Чему соответствовать, — спросила себя Анна, — образу хорошей хозяйки?»

Заметив, что сломала ни в чем не повинный крекер, вернулась к хозяйственным хлопотам. Расправила на разделочной доске лаваш, выложила на него тертый сыр с майонезом, разровняла остро пахнущую массу столовой ложкой, туго свернула в рулет, обмотала пищевой пленкой, спрятала в холодильник.

Оперлась ладонями о подоконник, вздохнула. Почему у нее такое ощущение, будто на дворе осень? Грустно, тоскливо и ничего не хочется.

Нарезала малосольную семгу, форель. Неожиданно громко рассмеялась.

«Поезд… Особый запах железной дороги, назойливые проводники… Под стук колес можно спрятаться от рассказов и расспросов, вытянуться на неудобной полке. Мерно раскачиваясь, ехать и ни о чем не думать. Но куда? Куда ехать-то, Господи?!»

Десерт для вечеринки планировала приготовить в том же духе. Вишню она иногда выдерживала ночь в ликере «Гранд Марнье», ей нравился его терпкий апельсиновый вкус и аромат благородного коньяка. Достала пузатую бутылку с сургучной печатью, плеснула в бокал. С удовольствием выпила.

«Великолепно, скоро я стану выпивать с восьми утра…»

Первыми, как обычно, явились Свиридовы. Двадцать лет назад Сергей вместе с добродушным, улыбчивым Антоном Свиридовым начинал свой бизнес. Собирали документы, прошли все бесчисленные инстанции. Потом пили шампанское в полуразрушенном помещении, арендованном под офис. Сами клеили обои, таскали мебель. Через год радовались первым заработанным деньгам и отпуску в Турции. Все было в новинку и казалось невероятным. Мысли были романтичными, а дружба — светлой и честной. Пока не превратилась в бесконечную конкуренцию, разъедающую, словно кислота.

Свиридов с годами превратился в плотного лысоватого мужичка. Его жена, бывшая балерина, тезка Анны, всегда представлялась Анютой, что в ее возрасте выглядело глупо и жалко.

— Анна, дорогая! — воскликнула Анюта, сбрасывая с плеч на руки Сергею накидку из щипаной норки. — Что с тобой? Ты выглядишь такой усталой! Совсем себя не жалеешь!

— Плохо спала в последние дни, — сдержанно ответила Анна. — Много работала. Вернулась из Берлина, мы открывали там выставку…

— Ха-ха! — звонко рассмеялась Анюта. — Ты открывала выставку! Да ты у нас ударница!

Анюта, хоть и закончила балетное училище, никогда не работала. Совсем юную ее, девочку из хорошей московской семьи, выдали замуж в «хорошие руки», она родила троих детей; старшую дочь уже сосватали за достойного мальчика, сына крупного банкира. Жизнь Анюты представлялась Анне унылой чередой изысканных приемов. Анюта пила, и это был, разумеется, секрет Полишинеля.

— А ты выглядишь просто замечательно, — улыбнулась Анна, разглядывая ее вечернее платье на тонких лямочках и сверкающее бриллиантовое ожерелье.

— Брось, я надела первое, что попалось под руку, — пожала голыми плечами та и взяла с подноса, предложенного официантом, стакан виски.

Сергей увел мужчин в кабинет, чтобы продемонстрировать свое последнее приобретение — изготовленную на заказ двустволку. Он обожал оружие, хоть никогда и не охотился.

Прибывали все новые гости. Анна встречала дам, провожала в гостиную.

— Здравствуй, милая, — тронула ее за обнаженный локоть Татьяна, главный редактор известного глянцевого журнала, ухоженная блондинка с грамотно сделанным лицом. Анне она была симпатична — прежде всего потому, что с ней можно было говорить не только о новинках моды.

Вот и сейчас Татьяна, держа в руке бокал красного вина, хорошо поставленным голосом рассказывала:

— Однажды, в самом начале карьеры, я получила задание редакции: осветить тему «Курортный роман». Я задумалась, ведь сама я не ездила на курорты, предпочитая экстремальный отдых…

Дамы закивали. Всем была известна страсть Татьяны к парашютному спорту и водному туризму.

— Так вот, думала я думала, — продолжала она, — и решила, что курортным можно считать любой роман с фиксированной датой начала и конца. И курорты здесь совершенно ни при чем. Например, моя родственница работала старшим менеджером по продаже трубопроводной арматуры… как говорят, «фитинги-митинги». Казалось бы, ничего романтичного. Но только на первый взгляд. Потому что она часто бывала на выставках. Ездила со своей арматурой, демонстрировала новинки. Выставки продолжались, как правило, пять рабочих дней. Вот оно, подумала я: фиксированное начало — и запланированный финал.

— Ну, знаешь, пять дней… — удивилась Анна, — это несерьезно. Какой же это роман! Даже смешно.

— Ничего смешного, — Татьяна отпила вина. — Уверяю тебя, моя родственница все успевала. У нее бы четкий план действий. На открытии выставки она выбирала мужчину посимпатичнее, предпочтительно тоже из приезжих — для соответствия формату. Подходила к нему и интересовалась, где можно выпить кофе. В принципе, этого было достаточно. Для мужчин пятидневный роман с гарантированным финалом — то, что надо, так что упрашивать никого не приходилось…

— Но можно достичь и бо́льших высот, — подхватила ее коллега, яркая брюнетка с породистым носом. — Помнишь Верочку? Какой-то период времени она была домохозяйкой. Воспитывала сыновей-погодков. Хлопот с ними было!.. А для поддержания формы она завязывала краткие, но бурные романы в Интернете. Виртуальные встречи назначала на время детского «тихого часа». Через неделю-другую меняла никнейм и безжалостно убивала аккаунты — она не хотела «зависать», ей нужно было кипение страстей, но — с запланированным финалом. Чем не курортный и чем не роман?

Анна смеялась вместе со всеми, хотя все эти истории представлялись ей какими-то примитивными. Из кабинета появился Сергей и, настороженно глянув, кивком попросил подойти. Супруги вышли в коридор.

— Я не понял, — спросил он холодно, — что это за вселенская скорбь у тебя на лице? Продолжаешь оплакивать польского президента?

— Перестань, — попросила Анна. — Мне кажется, я вполне справляюсь с ролью хозяйки.

— А мне так не кажется, — Сергей сжал ее запястье. — Хороша хозяйка с траурной физиономией! Ты ведешь себя не-при-лич-но!

Резко развернулся и отошел. Рядом возник официант; Анна не глядя взяла с подноса какой-то напиток. Выпила. Оказалось, коньяк. По телу разлилось приятное тепло. Теперь она снова могла присоединиться к гостям.

Солировала уже Анастасия, жена партнера Сергея по бизнесу. Анастасия несколько лет назад справила сорокалетие, но об этом трудно было догадаться. Выглядела она превосходно, ежедневно посещала косметолога, фитнес-клуб и прочие привычные места тусовок женщин своего круга. При этом была бессменным председателем родительского комитета в классе дочерей-близнецов, занималась с ними живописью и музыкой. Когда она сказала, что знает всех приличных преподавателей фортепиано в Москве, Анна ей поверила.

— Думаю, всех превзошла моя одноклассница, — оживленно говорила Анастасия, отпивая маленькими глотками минеральную воду. — Аннушка ее должна помнить, сейчас она замужем за префектом одного из округов… Раз в неделю мы посещали вместо школы учебно-производственный комбинат. Там для учащихся всего района проводили занятия, призванные помочь в освоении рабочей профессии. — Анастасия рассмеялась.

— Рабочей профессии! — взвизгнула Анюта. — Надо же! Рабочей профессии!

— Да, — кивнула Анастасия и сделала очередной глоток минеральной воды, — и моя одноклассница осваивала профессию сборщика подшипников. Но речь-то не об этом. Раз в неделю она выбирала какого-нибудь мальчика из соседней школы и в начале дня передавала ему записку, назначая свидание после занятий. Мальчик мог испугаться, но чаще приходил. Она рассказывала ему, что он — необыкновенный. Он провожал ее домой, угощал мороженым. На следующей неделе его сменял другой.

— А что же предыдущие мальчики? — с интересом спросила Татьяна, взяв канапе с сыром.

— Пару раз случались конфликты, — качнула головой Анастасия. — Но очень локальные.

— А я вам говорю, не существует такого понятия: «запретили диспетчеры»! — В комнату вошли мужчины. Муж Анастасии, красавец Вадим, говорил, бурно жестикулируя: — Диспетчеры только передают информацию на борт, а все решения принимает командир корабля! — Он был очень возбужден и, говоря, взмахнул рукой с рюмкой, из которой выплеснулось немного водки. — На то он и командир!

Сергей коротко хохотнул:

— А я сразу жене сказал, что все это — польская гордыня. Поляки ею славятся!

— Сергей, прошу тебя, — Анна строго посмотрела на мужа, — погибли люди, не стоит…

— Не стоит? — Сергей сжал челюсти, на лице заходили желваки. — Будешь учить меня, что хорошо и что плохо?

— Серега, не цепляйся к жене! — Вадим улыбнулся Анне. — Это нормально — чисто по-женски жалеть погибших. Просто нам с тобой видно больше…

— Да! — Сергей схватил с подноса стопку и выпил. — Черт побери, ты прав!

— О, мой бог, — протянула Анюта, — ну почему, почему мужчины не могут обсуждать какие-то приятные, милые вещи? Например, развод Тугариных.

— Что?! — Анастасия подошла ближе и жадно прислушалась. — Тугарины разошлись?

— Со скандалом! — Анютины глаза вспыхнули. — Он застукал ее в постели со школьником…

— Со школьником?! — ужаснулась Анна, вообще-то не любившая сплетен.

— Ну, не совсем, конечно, школьником, — сбавила обороты Анюта. — С репетитором сына по математике, студентом. Это был кошмар, настоящий кошмар! Так скомпрометировать себя! Какой-то мальчишка… — Анастасия закатила глаза. Всем было известно о ее бурном романе с артистом цирка, восемнадцатилетним красавцем-наездником, но она не позволяла застукать себя, а значит — была чиста.

Анна вздохнула.

— Так что будь уверен, — Сергей взял Вадима за плечо, — поляки начнут катить бочку на нас. Мол, это диверсия, им помешали, бла-бла-бла… отдать почести… Так и будет, вот увидишь!

Анна вышла на кухню. Роль хозяйки позволяла ей отлучиться на пару минут, пока гости заняты общим разговором.

Вскоре туда пришла Софья, жена крупного чиновника из мэрии, с которым Сергей очень хотел дружить. Софья была полной, с непропорционально маленькой головой; она зачесывала гладко волосы и презирала краску для волос — седые пряди смешивались с темными. Анна ей симпатизировала; она знала, что до счастливой встречи с мужем-чиновником Софья одна воспитывала двоих сыновей.

— Анечка, — сказала она, — я к вам! Не хочу слушать, как будут обсуждать польского президента… Не в день же трагедии, право…

Появился официант с подносом и сообщил, что дамы пожелали шампанского. Из комнат доносился голос Сергея. Он кричал, что исторически Польша принадлежит России. Анна сжала пальцами виски. Шампанского пожелали, надо же… И вдруг спросила:

— Софья, а как вы вышли замуж за Валерия Семеновича?

Софья улыбнулась.

— Обычная история. Первый раз вышла замуж на последнем курсе, родила ребенка, через год — второго, а через четыре года мы разошлись. Я тогда вообще не понимала, что такое любовь. И что я чувствую. Первый мужчина — чистая физиология. Без сравнений и оценок. Могли бы и раньше расстаться, да не было необходимости, а тут он завел роман на стороне. Я стала неинтересной, ненужной. Я даже обрадовалась. Развернулась и ушла. Знаешь, Аня, такое ощущение, что все те годы — вообще не моя жизнь. Все стерлось из памяти. Я даже лицо его с трудом могу вспомнить. Первое время жила с детьми в общежитии трамвайного депо. Это было… сейчас посчитаю… семь лет назад. Или восемь…

— Да это неважно, — нетерпеливо говорила Анна, — сколько лет… Важнее, как вы справились. Как бы это сказать… С жизнью, с разводом…

— Отвратительный был развод, с дележкой имущества, судами, скандалами. Вспоминать не хочется! — Софья взяла пиалу с чаем. — Квартиру продавали, все никак договориться не могли. Бывший муж собственным детям ни метра уступить не захотел, купили в результате убитую «хрущобу», на большее не хватило.

Анна слушала с интересом. «Вот ведь какая сильная женщина, — думала. — Не побоявшись, ушла с детьми… в никуда. И справилась. И новую любовь нашла».

— Простите, — взволнованно спросила она, — но уж раз зашел разговор… А как вы познакомились со вторым мужем?

— Как познакомилась? — Софья усмехнулась — Не поверите, Анна: жила себе и жила, все хорошо, дети растут, отлично учатся, родители рядом, что еще нужно? Оказывается, нужно. Это вот если бы я в гипсе лежала, без воды и горячей пищи, то мечтала бы о прогулках по лесу или тарелке супа. А когда здорова, хочется еще чего-то. Любви например. И вот начинаешь ее искать…

— Анна! — вошел Сергей с готовым упреком. Но увидев рядом с ней супругу «нужного человека», заулыбался и дружелюбно потрепал Анну по щеке. — Ох уж эти девочки, — сказал удовлетворенно, — все щебечут, все щебечут!..

— Сергей, у вас очаровательная жена, — сказала ему Софья. — С ней хочется общаться как можно больше!

Сергей сам взял поднос с закусками и вышел. Анна каким-то сторонним взглядом отметила, что он отлично выглядит и ему очень идет новый костюм.

— У меня есть старинная подруга, — продолжала Софья, — в школе вместе учились. Как-то раз она собралась в клуб знакомств. Точнее, на специальную вечеринку. Она в Петербурге жила, там это очень распространено, этакие эспресс-свидания. Называются очень романтично: «Мир флирта», «Флиртаника»… Меня, если честно, слово «экспресс» поначалу смутило. Знакомство на один вечер? Я бы такого не хотела. Предпочла бы серьезные отношения.

Стала подругу отговаривать: мол, тут с самого начала настрой на мимолетность и все такое. А она отвечает: глупая ты, тебе же фактически моделируют ситуацию, которую ты сама выстроить не можешь. А насколько возникшие отношения будут долгими, уже от тебя зависит. И возникнут ли они вообще. В принципе, она права. Мне действительно не удавалось выстроить ситуацию, назовем ее «я и мужчина в одном помещении», хотя я и пыталась. От этой самой любви никуда не денешься. Это как проклятие. Или великий дар, выпавший на долю человека.

У меня сосед был. Разведен, растил дочь десяти лет. Встретились. Зря я, наверное, все это рассказываю, но настроение какое-то такое… исповедальное. Так вот, он повсюду ходил с дочерью. Такая хорошая девочка, с кудряшками. Забавная. А потом я поняла, что он ищет мать для дочери, а не близкого человека для себя. Я ему сочувствую, но мне вначале нужно мужчину полюбить, если вы понимаете, о чем я. Полюбить…

Анна сглотнула. Она прекрасно понимала. Но отчего же ей так больно?

— Или вот, договорились с одним человеком встретиться, так хорошо общались по телефону, он мне чуть не каждый час присылал эсэмэски, очень милые. А увидела его издалека и взмолилась: пожа-а-алуйста, пусть это будет не он! Как-то сразу почувствовала, что не мой. Бывает нелепо: один мужчина оттолкнул меня тем, что у него длинные волосы. До пояса, клянусь! Носил их распущенными. Стыдно признаться, но для меня, оказывается, много значит аккуратная мужская стрижка…

— А что же экспресс-вечеринки? — поинтересовалась Анна.

— Пошли мы туда. Я оказалась за столиком с одним человеком. Договорились встретиться. Но он на свидание не пришел. Ожидая его в ресторане, познакомилась с Валерием. Он приехал заказать зал для корпоративной вечеринки. Увидел меня, грустную и одинокую. Так все и произошло… — Софья улыбнулась. — Странные пироги печет жизнь…

Анна улыбнулась в ответ и медленно вышла. Шла по своей большой и удобной квартире, ступала ровными шагами по дубовой паркетной доске. Ее окружали красивые вещи; вот эта ваза муранского стекла подарена мужем на какой-то глупый праздник вроде Восьмого марта. А вот это кресло доставлено из Англии, настоящий «чиппендейл», стоит немыслимых денег… На стене картина кисти неизвестного русского художника девятнадцатого века. Портрет простоволосой девушки в темном платье. Сергей утверждал, она очень похожа на Анну…

Она смотрела на все это, и ощущение ирреальности происходящего не покидало ее.

— Дорогая…

Она вздрогнула от непривычного обращения мужа.

— Дорогая, кажется, ты не знакома с Ириной.

Рядом с Сергеем стояла невысокая женщина лет сорока в строгом брючном костюме.

— Я тебе говорил, Ирина — коммерческий директор авиакомпании… — Сергей назвал крупную негосударственную авиакомпанию, и Анна удивленно подняла брови. Ирина не была похожа на бизнес-леди.

— Ирине необходимо срочно проверить рабочую почту, — продолжал Сергей оживленно, — проводи ее к компьютеру…

Ирина улыбнулась и добавила:

— Если вам не трудно.

— Какие трудности! — ответил за Анну муж. — Располагайтесь как дома…

Анна провела Ирину в кабинет и указала на ноутбук. Ирина осторожно опустилась в кресло. Анна прислонилась к стене, рассматривая новую знакомую. Глаза у нее были ярко-голубыми, словно из эмали.

— У вас что-то случилось? — деликатно спросила Ирина. И Анна неожиданно для себя расплакалась.

Она сама не знала, кого оплакивает — сгоревших ли в самолете гордых поляков, себя ли, Сергея… Ирина встала, обняла Анну за плечи и прижала ее тщательно причесанную голову к своей груди. Всхлипывая и ужасаясь себе, Анна вдруг начала рассказывать. Она сбивчиво говорила о том, что нет ребенка, нет любви, нет радости, но главное — нет ребенка, и не будет, не будет…

— Никогда, — плакала Анна, — никогда!

В дверь заглядывал Сергей, хмурил брови, но Ирина знаками просила его выйти. Она, не размыкая объятий, подвела Анну к небольшому кожаному диванчику, усадила, села рядом. Анне приятна была ее забота, но слезы текли, не останавливаясь.

— Послушайте меня, — спокойно сказала Ирина, — просто послушайте. Я никому это не рассказываю, но вам, мне кажется, будет полезно узнать… Всегда есть другие возможности, помимо тех, что мы сами для себя выбрали… Я начинала работать стюардессой двадцать лет назад. Целая жизнь. В первый же рейс меня поставили с Верой. Вера…

Ирина помолчала. Анна пальцами вытерла мокрые щеки.

— Через пару лет я бы сказала, что она похожа на Марину Хлебникову, но тогда я ещё не знала, кто такая Марина Хлебникова. Вера любила добавлять, представляясь: «неверующая», с неким эпатажем. Она принадлежала к той редкой категории женщин, которые бесшумно появляются, садятся, скрестив ноги, кладут руки на колени и молчат, просто молчат, разве что изящно покашливают, но их почему-то все обожают, целуют им руки, называют богинями. Вера не скрывала свой возраст — ей было сорок пять, — упирая на то, что она пенсионерка: бортпроводницы рано выходят на пенсию. Длинные распущенные волосы, и ни одного седого; темно-голубые глаза с жирной подводкой, в духе времени — это были девяностые, густая челка до тонких бровей…

— Простите, — Анна кашлянула, — может быть, вина? Или чаю? Я бы принесла…

— Нет, благодарю, — улыбнулась Ирина, — давайте потом. Я хочу досказать.

— Да-да, конечно! — закивала Анна.

— Мне везет на людей, которые любят опекать, особенно женщин. Вера Неверующая была из элиты, и она сразу взяла надо мной шефство. Пользы ей от меня не было никакой, ну разве что я была смешлива и умела хранить секреты — безоговорочно, все.

Она ставила меня на лучшие рейсы, заступалась перед начальством, ограждала от глупых сплетен, доставала мне австрийские туфли на каблуке и следила, чтобы я не злоупотребляла спиртным.

У нее не было семьи в традиционном понимании, но был любимый человек; разумеется, пилот, разумеется, командир корабля, красивый седеющий мужчина с широкими плечами, большими руками и обручальным кольцом на безымянном пальце.

Они встречались, когда позволяло расписание рейсов, у нее в квартире, однокомнатной малометражке недалеко от аэропорта. Дом был ведомственный, и соседи-коллеги приветливо здоровались с командиром корабля, когда он заходил в ее подъезд. Веру в доме ценили как активного борца с коммунальными службами и прочими бытовыми проблемами. Их роман продолжался чуть ли не двадцать лет, что требовало от Веры, как я способна понять теперь, огромного труда, терпения, и любви, конечно, любви.

— Любви… — повторила Анна.

— Однажды мы летели в Ташкент, я заметила, что она неважно выглядит. Она призналась: «Я беременна, срок большой». Я молчала, потрясенная. Моя мама была младше Веры на семь лет, и мне это казалось невозможным, невероятным, какая может быть беременность? «Я семь абортов уже сделала, — сказала Вера. — А может, и все десять. Больше не хочу. Пусть родится». И замолчала. В ее светлых глазах отражалась я.

Работу она оставила недели через две — повышенное давление, почки, белок в моче, преэклампсия. «А что вы хотите, в вашем возрасте…» — цинично говорили ей молодые акушеры. Она навещала подруг редко, не хотела, чтобы ее видели жалкой, больной, постаревшей, а командиру корабля запретила появляться у нее раньше чем через полгода. Он звонил, дежурил у ее дверей, покупал продукты и цветы, оставлял под дверью, она забирала потом, писала ему письма, думаю, прекрасные, думаю, про любовь, про что же ещё.

Месяца три она лежала, вообще не вставая, в ЦКБ; в окна стучались зеленые ветви клена, потом они пожелтели, а когда облетели, у Веры родилась девочка. Вера умерла на второй день после рождения дочери. На вскрытии у нее обнаружили рак почки, запущенный — не знаю, почему не диагностировали раньше.

Ирина легко отстранилась, вынула из кармана мобильный телефон. Ткнула в какую-то кнопку. Показала дисплей Анне. Там была фотография молодой кудрявой девушки, в брови колечко — пирсинг. Девушка широко улыбалась.

— Верочка моя, — Ирина погладила девушку по лицу. — Я взяла ее к себе. Пришлось даже брак тогда оформить, фиктивный. Усыновлять разрешали только семейным парам…

Анна молча переводила взгляд с Верочки на Ирину. Спросила сквозь слезы:

— А как же командир корабля?

— Он умер через два года после Веры. Инсульт и что-то такое еще. Полтора года лежал. Его старший сын теперь работает у нас в компании. Хороший, умный мальчик. На отца похож. Только чуть пониже ростом. Ну, будет, будет, Анечка, я просто хотела доказать вам, что жизнь настолько… непредсказуема, что никогда нельзя отчаиваться. Никогда.

Наконец-то закончился этот день. Был момент, когда мне казалось, я не дотяну до конца приема, просто умру. И никто не заплачет. Сергей устроит мне пышные похороны и через три месяца приведет в дом хорошую здоровую девушку. Она родит ему троих пацанов и будет готовить полноценный обед: первое, второе и компот…

Опять эти лица перед глазами, каждый день лица. Новые. Разные. Кажется, это и есть жизнь. То в подвешенном состоянии, то в стремительном полете в трубе. Этакий глобальный аквапарк.

…А я бы хотела исчезнуть.

Стереться с лица планеты и из памяти большинства знакомых и приятелей. Может, утром, в тумане, мороком — или ночью рассеяться тенью. И чтобы у родителей — другая дочь, у деда — другая внучка. Нормальная, адекватная реальности. Моя нескладная история заканчивается, моя налаженная жизнь разваливается.

Почему-то вспомнила, как летом ездила в командировку в Ростов-на-Дону, странный город, очень южный, очень шумный и жаркий.

Закончив дела, сижу на каком-то клочке берега, на пустом пляже. Из уха привычно выскакивает наушник — как всегда великоват. Прислушиваюсь к себе, зажмуриваюсь…

В черной дали горизонта вспыхивает и гаснет маяк. Из ночной дискотеки доносится оглушительное: «Ты на суше, я на море, нам не встретиться никак». Да и не надо им встречаться. Они прожигают жизнь, а нам так легко представлять себя другими.

Сижу на берегу.

У меня есть недорогое вино, Сергей бы брезгливо поморщился, но я рада, и мне некуда спешить. Вдруг сломалась серебряная сережка — я крутила ее рукой. Ко мне приближается маленькая, будто игрушечная старушка.

— Девушка, вы не видели здесь маленькую собачку? Ее зовут Счастливчик.

— Нет. Не видела.

— Счастливчик, Счастливчик, где ты?..

Уходит. Сижу на берегу. Маяк мигает.

Счастливчик, где же ты?..

Понравилась статья? Добавь ее в закладку (CTRL+D) и не забудь поделиться с друзьями: