2013-12-31
667
Боевые действия шли у Хойана, маленького городка к югу от Дананга. Как-то после обеда мы узнали, что часть противника, участвующая в этом сражении -- 1-й полк.
-- Бог ты мой, это ведь его мы заделали в Чулае, -- сказал Корси, командир 1-го взвода. До перевода в Первый Первого он участвовал в сражении в долине Чулай.
-- Вы, наверное, забыли заделать их призывной отдел, -- сказал я.
-- Надеюсь, без нас обойдутся. Никаким боком не хочу в это ввязываться. Одного раза хватило.
-- А мне туда охота, -- сказал капитан Нил. -- Вижу, приключения вам как-то не по душе.
Нил выписывал название родного городка на листе бумаги. Он часто этим занимался -- постоянно писал название этого городка в Теннесси на клочках бумаги, коробках из-под сухпая, поливиниловых обёртках карт; стоило ему найти что-нибудь пригодное для письма, он писал там название своего родного городка.
Хадсон, офицер-артиллерист, приданный роте "С", повернулся и уселся на своей койке. "Валяй, шкипер. Дуй прям туда, раз приключений ищешь. А по мне, война эта проклятая - совсем не приключение".
-- Я просто никаким боком не хочу в это ввязываться, -- повторил Корси. Лицо его было изборождено морщинами -- результат нескольких месяцев, проведённых в поле. -- В Чулае мне приключений досыта хватило, на всю жизнь. Ничего они не решают, долбанные эти операции. Мы этот полк в Чулае стёрли с лица земли, а сейчас опять с ними дерёмся, и, наверно, снова в порошок сотрём, а потом опять придётся с ними драться -- через несколько месяцев. Херня всё это.
-- Ну, а мне всё равно туда охота.
-- И мне. Даёшь Конга. Мы с пацанами хоть сейчас смахнёмся с Чарли.
Это был Маккенна, похвалявшийся тропическим гамаком, который он раздобыл, выменяв на что-то у спецназовца из подразделения, стоявшего в Дананге. Он был в каске и бронежилете, а свёрнутый гамак прицепил к ремню. "Мы им дадим просраться. Понял? Люку-гуку, нах, конец". Пригнувшись, прижав карабин к груди, он пробирался взад-вперёд по проходу между койками как охотник, подкрадывающийся к добыче. "Понял? Теперь у меня есть нулёвый нейлоновый камуфлированный супер-нах-спецназовский тропический гамак, и я готов к чему угодно".
-- Да ты к одному готов -- в психушку загреметь, -- сказал Хадсон.
-- Да ну тебя, ну тебя. Всё со мной ништяк, и всё для поля есть. У меня есть вот этот тропический гамак и взвод зверюг, и потому я -- чемпион мира по тропическим боям. Глянь-ка, глянь -- я чемпион мира по тропическим боям.
Он всё шарился вокруг с маниакальной улыбкой на лице.
-- Ты чемпион мира по долбоёбству, Мак, -- сказал Хадсон.
Маккенна стремительно развернулся и осыпал офицера-артиллериста воображаемыми пулями. "Ба-бах. Ба-бах. Тра-та-та-та-та. Сделали тебя, пушкарь и говнодав техасский, и сделал тебя чемпион мира по тропическим боям. Душегуб я, понял? Душегуб я, нах.
-- Понял? Я душегуб, и у меня целый взвод зверейших зверюг во всём Вьетнаме. Мы зверские, звер-ски-е, нах, душегубы.
Он обернулся к Нилу, который выписывал название своего городка на полях листа почтовой бумаги. Остальную часть листа он уже заполнил. "Глянь-ка, шкипер, -- сказал Маккенна, подбираясь к нему и ухмыляясь. -- Я чемпион мира по тропическим боям. Ты нас туда пошли, меня с моим зверьём. С этим спецназовским гамаком я неуязвим".
Не отрывая глаз от своих каракуль, Нил сказал: "Сними-ка эту дурь, мистер Маккенна".
-- Да ну, шкипер, это ж мой гамак для тропических боёв. Всё как надо, пропитка, сетка от москитов...
-- Слышал, что я сказал? Сними.
-- Есть, сэр.
-- А как снимешь, дуй в связной блиндаж и проверь, как там телефонная линия до Чарли-Хилла.
Поникнув головой, чемпион мира по тропическим боям ответил: "Есть, сэр".
* * *
Операция "Харвест мун" завершилась на третьей неделе декабря. Вертолёты прилетали без ликования, кучами доставляя раненых в дивизионный госпиталь. Один санитар рассказал нам, что раненых было так много, что в госпитале принимали только тех, кто нуждался в неотложной помощи. "Они складывали мертвецов в рефрижераторы, -- рассказывал он, -- но всё забили, и сейчас трупы укладывают в ящики из-под снарядов, и составляют их по четыре в высоту в отделенных палатках". Но потери противника оказались эквивАлентны батальону, и на этом основании наши генералы единодушно порешили, что операция увенчалась великим успехом.
23-го числа мой взвод получил подарок к Рождеству: нас придали роте "D" капитана Миллера, которой предстояло провести трёхдневную операцию по изгнанию вьетконговцев из деревни Хойвук. Эта деревня, которую зачищали уже неоднократно, до сих пор оставалась в руках противника. План нападения был в равной мере прост и опасен. Мой взвод должен был провести отвлекающий манёвр для прикрытия подхода роты "D" к деревне, и должны мы были это проделать, пройдя по тропе вдоль северного берега реки и привлекая к себе как можно больше внимания. Тем временем рота "D" должна была подойти к Хойвуку с юга и нанести удар по Ви-Си с тыла. Опасность состояла в том факте, что моему взводу предстояло пройти пять миль по тому самому протяжённому минному полю, что называлось "Тропа "Пурпурное сердце"". Вероятнее всего, нам предстояло наткнуться как минимум на одну серьёзную мину или напороться на засаду, а поскольку взвод сократился почти до половины исходной численности, даже умеренных потерь мы себе позволить не могли.
Как бы там ни было, мы все были бодры и веселы, когда побрели в то утро с Чарли-Хилла. Погода наконец наладилась, и мы рады были видеть солнце, жар которого так проклинали в засушливый сезон. Кроме того, мы ликовали по поводу временного избавления от капитана Нила. А главное, нам предстояло хоть что-то да делать, а не просто выжидать.
Взвод пересёк рисовый чек к югу от заставы, растянувшись змейкой по дамбе и будто бы исполняя некий дикарский танец. Река лежала прямо перед нами, вся в излучинах, жёлто-коричневая, обрамлённая пальмовыми и бамбуковыми зарослями. Мы свернули на тропу, инстинктивно увеличив дистанцию до десяти шагов. "Исходный рубеж. Оружие к бою". Командиры отделений передали команду назад. "Оружие к бою". Раздалось резкое металлическое щёлканье передёргиваемых затворов. Морпехи медленно шагали в безмолвных зелёных сумерках джунглей, кое-кто хромал из-за волдырей, покрывавших ступни. Мы форсировали узкую протоку, по которой пролегал фронтир индейской территории. Аллен, Лоунхилл и Кроу шли впереди в отрыве от колонны, голова Кроу поворачивалась из стороны в сторону, механически, как радиолокационная антенна.
Я подтянул наплечные лямки рюкзака, тяжёлого от набитых в него сигнальных ракет, дымовых гранат, запасных носков, пончо и сухпая на три дня. По бокам его были привязаны сапёрная лопатка и мачете. В карманах я тащил карту, компас, ручные гранаты, ещё несколько ракет, гализоновые таблетки, таблетки против малярии и запасной магазин к карабину. Пистолет, две обоймы с патронами, нож, перевязочный пакет и две полные фляжки висели у меня на ремне. Стальная каска и бронежилет -- ещё двадцать фунтов к нагрузке. Амуниция тянула фунтов на сорок в общем и целом, но меня будто отрывало от земли ощущение чудесной лёгкости. Я чувствовал себя во всех отношениях отлично, так хорошо мне не бывало уже много месяцев. Даже Нил, не склонный к раздаче комплиментов, с похвалой отозвался о моём бравом энтузиазме перед выходом взвода с базы. Эта перемена в настроении была вызвана неожиданным и загадочным избавлением от вируса страха. Я не знал, почему. Знал только, что перестал бояться смерти. Не то чтоб я считал себя неуязвимым, мне, скорее, стало всё равно. Я уже перестал бояться смерти, потому что перестал переживать по этому поводу. Само собой, иллюзий по поводу того, что смерть моя, если придёт, будет благородным самопожертвованием, у меня не было. Это будет просто смерть, к тому же некрасивая. Красивая смерть подразумевала некоторый выбор, ритуал, стиль. А на войне красивых смертей не бывает.
Но то, как именно я умру, больше ничего не значило. Мне было всё равно, какой там будет моя смерть, лишь бы наступила быстро и безболезненно. Я умер бы так же просто, как жучок, раздавленный каблуком ботинка, и, наверное, именно осознание своей никчёмности -- как насекомого -- привело к тому, что мне уж стало наплевать. Я был простым жучком. Мы все были жучками, сучащими лапками в борьбе за выживание в этом забытом богом месте. Те, что проиграли в этой борьбе, ничего не изменили умерев. От того, что погибли Леви, Симпсон, Салливан и другие, ничего не изменилось. Тысячи людей каждую неделю погибали на войне, и от суммарного количества всех этих смертей ничего не менялось. Война продолжалась и без них, и, так же, как она продолжалась без них, продолжалась бы и без меня. Моя смерть ничегошеньки не изменила бы. Ступая по тропе, я не мог припомнить других ощущений, которые были бы более возвышенными или в большей степени дарили ощущение свободы, чем это безразличие к собственной смерти.
Взвод прошагал всё утро, продолжив марш и после полудня. Тихонечко, почти неуловимо, тропа поднималась к возвышенностям. Сонгтуйлоан сузилась. Сучья и всякий мусор уносились её бурлящим потоком. Река, которая одно время была прямой как канал, резко заворачивала, образуя водовороты на месте излучины, и исчезала в гуще джунглей, лежавших перед нами. За четверть мили до нашей цели, деревни Хойвук, мы свернули на тропу, которая шла по кругу через густые джунгли и заново соединялась с основной тропой там, где река охватывала деревню подковой. Продираться через заросли пришлось долго. Мы с Кроу по очереди махали мачете. Пиявки падали с мокрых листьев и устраивались на наших шеях. Мы прошлёпали через очередную протоку. Запруды, образованные подлеском, превратили её в ряд затхлых луж. Однако на другом берегу пошли джунгли пореже, и идти через тенистый бамбуковый лес стало легко. Солнце лучиками пробивалось через неподвижные изящные бамбуковые листья. Огневая группа Аллена оторвалась довольно далеко вперёд от колонны. Это была, можно сказать, лучшая тройка скаутов на свете. Месяцы, проведённые в лесах, превратили вполне заурядных юношей в искусных охотников на людей; Аллен, костлявый паренёк со Среднего Запада, который улыбался -- когда улыбался -- весело, как череп; Кроу, низкорослый крепыш, мастерски владевший своим дробовиком 12-го калибра; Лоунхилл, чистокровный команч из Оклахомы, отличный стрелок, ростом он был шесть футов два дюйма, а взгляд у него был такой, что заставлял при беседе с ним осторожно выбирать слова. Они бесшумно, по-охотничьи шли по раскисшей тропе. Мы слышали лишь шуршание тонких, смертельно опасных крайтов в зарослях, далёкую канонаду и недовольное урчание реки прямо по курсу.
Стрелок, шедший передо мной, неожиданно опустился на одно колено, вскинув вверх правую руку -- условный знак "стой!". Он указал пальцем на воротник (командира взвода сюда), затем соединил ладонь левой руки и кончики пальцев правой, получилась буква "Т" (впереди -- противник). Я передал эти сигналы следовавшему за мной морпеху и, пригнувшись, двинулся вперёд по тропе. В наступившей тишине казалось, что мои промокшие ботинки шумят неимоверно. Лес обрывался на небольшой поляне. Выбравшись из леса, я сощурился от резкого яркого света, заливавшего поляну. Огневая группа Аллена была на дальней её стороне, они засели в зарослях прямо у реки. Кроу и Лоунхилл целились во что-то на том берегу, где деревенские хижины серо-коричневыми пятнами проглядывали через деревья и живые изгороди. Аллен глядел в мою сторону, лицо его было вымазано в камуфляжной краске, прорезанной струйками пота, и обрамлено венком из зелёных побегов, натыканных под ленту каски в пятнистом чехле. Он знаками показал, чтобы я лёг и полз вперёд. Я пополз на животе, держа карабин на сгибах рук. Пока я полз, я видел реку, сверкавшую под солнцем в разгаре дня, живые изгороди на том берегу, серые стены и черепичную крышу разрушенного храма в нескольких ярдах за ними, и, возле храма, выступавшего из-за него человека в военной форме цвета хаки. Аллен знаком показал, чтоб я остановился, и выполз на открытое место, чтобы встретить меня на середине поляны. Кроу и Лоунхилл оставались в зарослях. Они залегли там, застыв как статуи, Кроу с дробовиком наготове, Лоунхилл приник к прицелу своей автоматической винтовки М14.
-- Лейтенант, их там трое, три регулярных. Возле вон той пагоды стоят, -- торопливо зашептал Аллен. -- До них ярдов пятьдесят, не больше, оружие за спиной. Там ещё человек десять-пятнадцать за излучиной. Купаются, или ещё чего-то делают. Мы слышали, как они там болтают вовсю и плещутся. Если вы подведёте взвод, мы сможем их всех похерить. Они как рыбки в банке, сэр.
-- Ладно. Вы тут не стреляйте, только если вас засекут. Я попробую развернуть взвод, но в тех зарослях бесшумно подойти быстро не получится. Вы только не стреляйте, только если вас засекут.
-- Есть, сэр.
Он отправился обратно.
Не отрываясь от земли, я медленно-медленно развернулся, опасаясь, что вьетконговцы услышат, как бьётся моё сердце.
* * *
глава шестнадцатая
* * *
Устали белые солдаты в хаки,
Их путь -- по джунглям, а постель -- коровник,
Их смерть -- в болотах, их могилы -- в топях.
Редьярд Киплинг
Баллада о Бо Да Тоне
* * *
Я полз по чахлой траве, и мне казалось, что шума от меня -- как от человека, бредущего по кучам сухих листьев. "Прошу, сделай так, чтоб они меня не услышали и не увидели, -- молился я про себя. -- Сделай так, чтобы всё прошло как надо. Сделай так, чтобы я их убил, всех-всех". Меня охватило чувство стыда, потому что я просил Бога помогать мне убивать. Мне было стыдно, но я всё равно молился. "Дай мне их убить, всех-всех. Всех хочу убить". До края поляны оставалось менее десяти ярдов, но мне казалось, что до него я никогда не доберусь. Он всё отступал и отступал, как мираж. Сердце моё громыхало, словно литавра в тоннеле. Я был уверен, что вьетконговцы вот-вот услышат его стук или моё дыхание.
Посреди мёртвой тишины выстрел из винтовки прогремел оглушительно громко. Пуля взметнула пыль в нескольких ярдах от моего лица, и я завертелся на животе словно краб. Кроу с Алленом уже перекатывались по земле, -- пуля прошла прямо между ними, -- они перекатывались в положение для стрельбы, а тем временем Лоунхилл, став на одно колено, выпустил длинную, от всей души, очередь в живую изгородь на том берегу. Один из вьетконговцев вскинул вверх руки и, казалось, оторвался на несколько дюймов от земли прежде чем рухнуть навзничь. Винтовка его закувыркалась в воздухе, как жезл мажоретки. Казалось, что какой-то невидимый гигант приподнял его и шмякнул о землю. Труп вьетконговца пропал из вида -- скорее всего, пока я вставал на ноги, кто-то из товарищей утащил его в подлесок. Третий вьетконговец засел за храмом. Заметить, как он прятался, я не успел, но инстинктивно чувствовал, что он там. Лоунхилл стрелял по живой изгороди, Кроу палил из своего дробовика 12-го калибра, хотя разлёт дроби был чересчур большим, чтобы с такого расстояния можно было кого-нибудь убить. Я побежал к ним, понял, что надо всё же привести сюда остаток взвода, развернулся на месте, собираясь побежать обратно в лес, но упал, когда пули цепочкой 8989898989898989898989898989898989898989898989898989898989898989898989898989898989898989898989898989898989898989898989898989898989898989898989898989898989898989898989898989898989898989898989898989898989898989898989898989898989898989898989898989впились в землю рядом со мной.
Едва успев подняться, я тут же снова упал, когда вьетконговец, засевший за храмом, опять открыл огонь, из автоматической винтовки Браунинга или пулемёта -- из чего конкретно, я не разобрал. Лёжа в неглубокой ямке, я прижимался к земле, словно к любимой женщине. Вьетконговец открыл огонь из-за речной излучины, и получилось, что на полуострове, который подковой огибала река, мы вчетвером попали под перекрёстный огонь. Я предпринял ещё одну попытку добраться до края поляны, но стоило мне поднять голову и приготовиться бежать, как взметнувшаяся земля тут же ударила мне в лицо. Когда оказываешься под плотным огнём, то чувствуешь себя так, как будто задыхаешься; воздух вдруг становится смертельно опасным, как ядовитый газ, и кажется, что его молекулы становятся кусочками свинца, летящими со скоростью две тысячи миль в час. Над моей головой с визгом и шипением проносились пули, и я закричал -- нет, завопил: "Аллен! Меня прижали. Дай им жару, чёрт возьми! Справа по фронту, за излучиной. Дай им жару, чёрт подери!" Три морпеха умудрялись шуметь как маленькая армия, громом гремел дробовик Кроу. Затем послышались невыразительные, глухие разрывы гранат -- это Аллен открыл огонь из 40-мм гранатомёта.
Меня охватило какое-то жуткое спокойствие. Рассудок заработал с такой быстротой и ясностью, что я сам бы этому немало удивился, будь у меня время об этом поразмыслить. Я знал, что надо сделать. Взвод не мог наступать через глубокую и быструю речку, зато я мог обрушить на вьетконговцев испепеляющий огонь. И если он всех их и не поразит, то уничтожит хотя бы несколько человек, а остальных заставит оставить деревню. Но сначала мне надо было установить здесь пулемёт, чтобы подавить огонь противника, который вёлся из-за излучины реки, и ещё гранатомёт, чтобы выбить вражеского автоматчика, засевшего за бетонными стенами храма. И лишь тогда можно будет развернуть взвод для наступления, не подвергая его излишней опасности. Если не подавить огонь противника заранее, то все наши сгрудятся на этой полянке, и тогда многим из них несдобровать. И всё это следовало проделать очень быстро, пока вьетконговцы не успели прийти в себя и не открыли по нам меткий огонь. Весь план атаки молниеносно нарисовался у меня в голове за какие-то несколько секунд. Пока всё это происходило, тело само собой напряглось и, совершенно не завися от моих мыслей или желаний, приготовилось для стремительного броска в заросли. И вся эта мощная концентрация физической энергии внутри меня была порождена страхом. Оставаться же в той ямке мне можно было ещё лишь несколько секунд. Иначе потом вьетконговцы, прицелившись более тщательно, запросто смогут попасть в неподвижную цель, лежащую на незащищённой позиции -- то есть в меня. Осознавая всю опасность, я понял, что мне надо уходить, преодолев свой страх перед ней. И тогда я понял, почему так опасен загнанный в угол зверь? он в ужасе, и его инстинкты, все до единого, направлены на одно: уничтожить то, что его пугает.
Повинуясь одним лишь инстинктам, а не рассудку, я влетел в лес и с шумом стал продираться по тропе, вызывая пулемётчика и расчёт 3,5-дюймового реактивного гранатомёта. Они подбежали, спотыкаясь под тяжестью своего оружия, и бегом понеслись через поляну туда, где продолжали стрелять люди Аллена. Оглушительно громыхнул 3,5-дюймовый, и через мгновение бронебойный снаряд ударил в стену храма. Из образовавшегося дыма в разные стороны полетели куски бетона и черепицы, вращавшиеся на лету. Пулемёт поливал по живым изгородям, и гильзы от патронов калибра 7,62 мм с длинными тонкими пулями на конце звенели, быстро вылетая одна за другой из выводного окна для выбрасывания гильз. Я с восторгом опустошил магазин своего карабина в дыру, проделанную гранатомётом в стене храма. Вслед за этим разорвалась вторая граната из 3,5-дюймового, и вражеский пулемёт больше уже не стрелял.
-- Первое и третье отделения -- ко мне! -- закричал я, направляясь бегом обратно к лесу. -- Первое и третье -- ко мне, к бою!. Второму -- прикрывать нас с тыла.
Следуя за здоровенным сержантом Вером, взводным направляющим, морпехи бегом выскочили из джунглей. Вер совсем недавно прибыл во Вьетнам, и невидимые штуки, трещавшие в воздухе, явно привели его в некоторое замешательство.
-- К бою, я сказал! Развернуться прямо здесь. Первое -- налево, третье отделение -- направо. Развернуться и открыть беглый огонь по деревне.
Низко пригнувшись под огнём противника, морпехи быстро рассыпались в стрелковую цепь, крутнувшись как на катке во время игры в "кнут", и растянулись вдоль одной из сторон речной излучины. Затем цепь двинулась через поляну, бойцы стреляли с бедра короткими, судорожными очередями, и вся цепь залегла, добравшись до берега, залегла и открыла безудержный беглый огонь. Я не мог различить ни одного отдельного выстрела, все они слились в единый громкий, непрерывный, неистовый огонь. Живые изгороди за пятьдесят ярдов от нас затряслись, как под натиском бешеного ветра, и хижина разлетелась на куски от попадания гранаты из 3,5-дюймового. Обломки бамбуковых брёвен и пальмовые листья с крыши подбросило взрывом в воздух, а затем они посыпались на землю, и листья пылали на лету.
Я на четвереньках пополз вдоль цепи, надрывно выкрикивая команды, управляя огнём взвода. Морпехи обезумели, они заливали деревню огнём, залп за залпом, одни что-то неразборчиво вопили, другие выкрикивали грязные ругательства. Ко мне подбежал Аллен. Взгляд его голубых глаз был безумен. Он сообщил, что видел, как несколько вьетконговцев стали отходить, и один из них упал, сражённый пулемётным огнём. Пуля с чмоканьем впилась в землю между нами, мы упали и раскатились в разные стороны, потом снова подползли друг к другу, я истерично засмеялся, а Аллен с ещё более безумным видом начал выпускать в деревню гранаты из 40-миллиметрового гранатомёта. Чуть-чуть спустя Миллер связался с нами и подтвердил, что вьетконговцев из деревни Хойвук мы выбили; снайпер из его роты увидел, как их отделение спасается бегством по тропе, и двоих убил.
По нам по-прежнему постреливали, но беспорядочно и не прицельно. Я передал по цепи, что вьетконговцы бегут, и что бойцы из роты "D" ещё двоих убили. Взвод воодушевился, подобно хищнику при виде убегающей жертвы; несколько морпехов съехали по береговому склону и начали стрелять от самой воды. Я чувствовал, что вся цепь хочет броситься в атаку через реку. Взвод превратился в единое существо, изготовившееся к тому, чтобы броситься вперёд и вышибить душу из чего угодно, что станет на его пути. Я это чувствовал, и потому отправил огневую группу младшего капрала Лабьяка вниз по течению на поиски брода. Сможем перебраться на тот берег -- сможем закончить дело. Мне жутко хотелось форсировать реку. Я хотел сровнять деревню с землёй и уничтожить оставшихся вьетконговцев в ближнем бою. Мне хотелось, чтобы мы намотали их кишки на свои штыки.
По нам открыл огонь снайпер, но мы заставили его замолчать гранатами из М79. Вернулся Лабьяк, мокрый по грудь. С его слов, форсировать реку возможности не было. Дно резко уходило вниз, и течение чуть не сбило его с ног. Ну да ладно, нормально, обойдёмся без преследования, без окончательной, завершающей штыковой атаки. И всё же меня пьянил некий восторг. Происходил он не только от неожиданного избавления от опасности, но и от радости, потому что я видел, как безупречно действовал взвод под моим руководством, попав под сильный огонь. Подобного ощущения я ни разу до того не испытывал. Когда цепь развернулась и бросилась вперёд через поляну, под вражескими пулями, воющими вокруг них, развернулась и бросилась вперёд чётко, как на учениях, меня охватила сладкая боль, пронзительная, как при оргазме. Может, именно поэтому некоторые офицеры посвящают свою жизнь службе в пехоте, потому и терпят они все эти мелочные наставления, бытовые неудобства и лишения, тоску лет, проведённых в скучных гарнизонах: лишь бы испытать один-единственный момент, когда группа солдат под твоим началом и в крайне напряжённой атмосфере боя делают в точности то, чего ты от них хочешь, как будто бы они суть продолжение тебя самого.
Я никак не мог отойти от этого кайфа, вызванного недавними событиями. Перестрелка завершилась, разве что было ещё несколько беспорядочных выстрелов, но я не хотел, чтобы всё кончалось. Поэтому, когда снайпер начал стрелять из зарослей за деревней, я повёл себя как-то безумно. Приказав взводу навести винтовки на те кусты, я стал прохаживаться по поляне, пытаясь навлечь на себя огонь снайпера.
-- Как выстрелит, каждому сделать по пять выстрелов, беглым, вон по тем кустам, -- приказал я, прохаживаясь взад-вперёд и чувствуя себя неуязвимым, как индеец в заколдованной рубахе.
Ничего.
Я прекратил расхаживать и, обернувшись к лесу, стал размахивать руками. "Давай, Чарли, стреляй, сучара, -- заорал я что есть мочи. -- Хо Ши Мин -- козёл! Е...л я коммунизм! Стреляй, Чарли!".
Некоторые из морпехов засмеялись, и, услышав, как один из них пробормотал: "Коротышка этот вовсе на хер спятил", я тоже расхохотался. Я был не в себе. Я парил высоко, очень высоко в горячке озверенья.
-- Давай, стреляй, Чарли, -- заорал я снова, выпуская в кусты очередь из карабина. -- Сукин ты сын, попробуй, попади! Е...л я дядю Хо! Жди в Ханое в Рождеству!
Я был Джоном Уэйном в "Песках Иводзимы". Я был Альдо Реем в "Боевом кличе". Нет -- я был молодым, не совсем ещё зрелым офицером, парившим на крыльях передоза адреналина, вызванного тем, что я только что без единой потери вышел победителем в ближнем бою.
Снайпер отклонил моё предложение, и я постепенно успокоился. Вызов на связь от капитана Миллера вернул меня в реальный мир. Взвод действовал отлично, сказал он. Мы должны были их отвлечь, и, видит бог, отвлеклись вьетконговцы не на шутку. Он приказал нам заночевать на месте. Идея эта пришлась мне не очень по душе; противник знал, где мы находимся, и мог обстрелять нас из миномётов. С другой стороны, в том и состояла наша задача -- отвлекать внимание противника от роты Миллера.
Взвод занял круговую оборону и начал окапываться. Понимая, что нас могут обстрелять, окопы мы отрывали глубокие, то есть настолько глубокие, насколько это было возможно в липкой, неподатливой земле. Когда мы с Джоунзом закончили работу, то воткнули лопатки в бруствер и спустились в окоп перекурить. Никогда ещё сигарета не казалось мне столь приятной на вкус. Я по-прежнему был в приподнятом настроении. Пока я курил, я чистил свой карабин, с любовью водя ветошью по лакированному прикладу, стволу и длинному изогнутому магазину, двигая взад-вперёд затвор и наслаждаясь тем, как приятен он на ощупь, и какие приятные звуки издаёт. Я никого ещё не успел из него убить, но благодаря моим приказам погибло несколько человек, и меня в какой-то степени это тоже радовало, и, когда мы начали убивать вьетконговцев, я глядел на это с удовольствием.
* * *
В ту же ночь передышка от муссонных дождей кончилась. Окопы превратились в миниатюрные бассейны. Снайперские пули хлопали над нами почти всю ночь. И хотя шансов попасть в цель у снайперов практически не было, расслабиться нам они не давали. Через каждые пятнадцать-двадцать минут раздавалось "крэк-крэк-крэк", и ничего не было видно -- лишь кружащиеся пятна тьмы да клочья белого тумана над рекой. Рано утром, перед рассветом, дождь прекратился. И тут полчища москитов, которых до того прибивали к земле дождь и ветер, взлетели с мокрой земли и набросились на нас. У пиявок тоже начался банкет.
Лёжа в полусне в луже воды глубиной шесть дюймов, я услышал пронзительный вой, чей-то истошный вопль "Ложись!", и звук, похожий на треск дерева, поражённого молнией. Земля содрогнулась.
-- Господи Исусе, что это было? -- спросил Джоунз, сидевший рядом и дежуривший у рации.
-- Чем бы это ни было, это не 60- и не 82-миллиметровый. Свяжись с ротой "D". Может, наши же и бьют.
Дотянувшись через плечо до трубки рации "PRC-10", Джон снял её и нараспев заговорил: "Дельта-6, я Чарли-2, приём... Дельта-6, Дельта-6, я -- Чарли-2, Чарли-2, приём... Дельта-6, я Чарли-2, как слышите, приём... Я Баунд Чарли-2, вызываю Баунд Дельту-6, как слышите, приём...
Снова возник и начал нарастать тонкий свист. Снаряд ударил в речной берег менее чем в пятидесяти ярдах от нас, и земля снова вздрогнула. Куски земли, ветки и горячие осколки с шипеньем обрушились в реку.
-- Дельта-6, я Чарли-2, -- сказал Джоунз лёжа, прикрывая загривок одной рукой. -- Как слышите меня, Дельта-6, приём.
Он повернулся ко мне. Я перекатился на бок и почувствовал, как холодом обожгла меня вода, скатившаяся по рубашке в брюки, в паховую область.
-- Сэр, не могу связаться с ротой "D". Скорей всего, аккумуляторы промокли.
-- Чёрт бы побрал эти рации. Шлют нам всякое барахло. Ладно, пробуй, дальше. Если это наши бьют, заставим их прекратить огонь.
-- А если не наши?
-- Тогда нас, может, разорвёт всех на хер. Пробуй дальше.
-- Дельта-6, Дельта-6, я Баунд Чарли-2, вызываю Баунд Дельту-6, приём.
Слабый голос, прерываемый помехами, прохрипел из трубки:
--... два... позиция... приём.
-- Дельта-6. Связь неустойчивая. Прошу повторить.
-- Я Дельта-6... вашу позицию... приём.
Я взял трубку и передал наши координаты, надеясь, что голос в трубке принадлежал не какому-нибудь вьетконговцу -- они иногда прослушивали наши радиопереговоры.
-- Слушайте, Дельта-6: у нас тут снаряды рвутся, менее чем в пятидесяти метрах от указанной позиции. Возможно, это Виктор Чарли, его стодвадцатки или ракеты. Передаю запрос: это не наши пушкари? Если наши, то прикажите им прекратить огонь.
-- Второй, слышу вас... прошу всё повторить...
-- Прошу повторить, Дельта-6. -- Разорвался ещё один снаряд. -- Дельта-6, прошу повторить.
--...повторить всё после "рвутся", Чарли-2, приём.
-- Повторяю, снаряды рвутся... -- Четвёртый снаряд ударил в речной берег, и я подумал об огневой группе младшего капрала Смита -- они сидели на посту подслушивания неподалёку от того места. -- Дельта-Шестой, вы, наверное, слышали последний разрыв. Похоже на миномёты Виктора Чарли, 120 майк-майк [мм -- прим. переводчика]. Передаю запрос: наши пушкари могут вести огонь по окрестностям нашей позиции? Приём.
