double arrow

Белые армии Урала и Поволжья 14 страница

Работая с 8 утра до 12–2 ночи, я быстро наладил оборону города; затем я занялся приведением в порядок войск. Приказал формировать только 1-й Елабужский полк, прекратив формирование 2-го. За месяц моего пребывания полк возрос до 2000 человек, но винтовок было лишь около 700, патронов примерно по 100 штук на винтовку; пулеметов недостаточно. Связи город не имел ни с одним городом. Прежде всего я установил связь с Ижевском, пользуясь правительственным проводом. Переговорили по прямому проводу с начальником штаба Ижевской армии и взаимно информировали друг друга. Мне обещано было еженедельно 500 винтовок в обмен на хлеб. К сожалению, я получил всего лишь 1500, так как пришлось уходить. [226]

Исправив линию на Мензелинск — Бирск — Уфу — Самару, я донес в Самару о существовании сил при слиянии Вятки с Камой. Получил ответную телеграмму, где говорилось, что рады появлению наших сил на правом фланге, не указывая, где и какие силы находятся; утверждают меня в чине подполковника со дня выслуги (это явилось следствием их запроса о моем движении по службе), но не указывается, кому я подчинен: подписана телеграмма двумя — «Галкин» и «Лебедев». Таким образом я нашел правительство, так как капитан 2 ранга Феодосьев отрицал всякое правительство, кроме монарха.

Ответ этот не мог удовлетворить меня, поэтому я снова настойчиво просил указать мне ближайшее войсковое соединение не ниже дивизии. Ответ получил из Уфы от начальника штаба 20-го пехотного Уфимского корпуса, что я с отрядом вхожу в состав дивизии, штаб которой в Бирске.

В первые дни моего пребывания в Елабуге вверх по Каме в Белую проходили эвакуированные пароходы из Казани. Это была армада! Одних пассажирских пароходов пришло в Елабугу 43, сколько буксирных — не помню. Часть по приказанию капитана 2 ранга Феодосьева была пропущена вверх, остальные я подверг осмотру на предмет задержания более свободных для эвакуации Елабуги. Феодосьев дал в мое распоряжение боевое судно, стоявшее на якоре вверх по течению, с приказом стрелять в те пароходы, которые двинутся без пропуска. Я со своими офицерами лично решил осмотреть несколько пароходов.

Громадный волжский пароход занимается одним офицером и пятью солдатами чехами, имущества никакого. Никого не пускают к себе, заявляя, что пароход числится за чешским штабом. Другой пароход занимается командующим Чистопольской армии и его штабом. Находясь уже на пристани, я получил приказание этого командующего явиться к нему. Решил, конечно, идти. Прием в рубке 1 класса. Командующий армией подполковник Лукашевич, бывший командир запасного полка в Елабуге. Познакомившись, я выразил удивление его приказанию, указав ему, что я уже имею законных начальников; но если он действительно имеет армию, которую высадит здесь, чтобы бороться с большевиками, то я немедленно [227] подчинюсь ему со своими частями, а так как я знаю, что у него никаких частей нет, то если он сойдет с парохода со своими офицерами и тем самым увеличит число бойцов-интеллигентов, то я передам ему мои должности и буду работать там, где он укажет. Во время разговора я ему указал, что у меня нет кадровых офицеров, а у него писарем генерал — здесь этот чин был бы крайне необходим в гражданском управлении, да, кроме того, необходимо вывести войска Елабуги для активных действий.

На все мои мольбы этот подполковник отвечал, что разумным офицерам здесь нечего делать, так как здесь с.-р. и керенщина, и он с офицерами отправляется в Сибирь, где формируется настоящая Русская армия.

Я поблагодарил его за оценку и, уже возмущенный, сказал ему: «Вы отдали мне приказание и ничем не могли подкрепить его. Теперь я приказываю вам немедленно выстроить всех офицеров на верхней палубе и солдат на нижней, чтобы я мог разъяснить им положение и предложить желающим остаться здесь. Все выходы с парохода заняты моими людьми, так как я предвидел, что может случиться здесь. Посмотрите на боевой корабль, который уже давно встал против вас и по моему приказанию утопит пароход со всеми вами. Даю вам 5 минут времени».

Во всех коридорах уже стояли верные мне люди, и фактически пароход был в моих руках. Из офицеров никто не пожелал остаться, передал мне Лукашевич. Я же лично им ничего не говорил, так как предвидел исход. Приказал коменданту пристани отвести всем офицерам по одному месту в 1 и 2 классах, свободные места заполнить такими же путешественниками с других пароходов.

Этот пароход был отправлен в первую очередь, и о случившемся я телеграфировал своему начальству, думая, что этот караван офицеров будет задержан в Бирске или Уфе. Как оказалось, никто на это не обратил внимания, так как это не было из ряда вон выходящим случаем.

Вот в таких условиях приходилось работать. После падения Казани офицерство перестало верить в возможность при существующем правительстве что-либо сделать и удирало туда, где, по слухам, было лучше. Слишком много вынесли [228] обид, огорчений при правительствах демократических (с.-р.). Так думало большинство офицерства, и мне кажется, никто не сможет упрекнуть его за это. Не слабые уходили в тыл, а, во многих случаях, убежденные, что они делают наилучшее. Ведь у нас на востоке России не было авторитетных лиц, могущих дать исчерпывающее разъяснение событий, которым бы поверили. Мы и ими были бедны — у нас не было Алексеева, Корнилова, Деникина. У нас появились свои «звездочки», никому неизвестные: подполковник Каппель, капитан Степанов, герои Казани. Таким же случайным был и я — не было авторитета, не было знаний, не было стажа. Все распоряжения мои были с горячим желанием сделать хорошее, но очень часто через некоторое время их приходилось заменять новыми, иногда еще худшими. Страдало население, страдали и войска.

Во главе гражданского управления сперва никого не было, а потом прибыл уполномоченный правительства, инженер, бывший член Совета солдатских и рабочих депутатов в Петрограде, а впоследствии личный секретарь председателя Директории Авксентьева (фамилии не помню). Желания работать у него было много, но умения не было тоже, и фактически жизнью руководил городской голова и председатель земской управы первого состава после революции. Последний — с.-р., но очень дельный, знающий край и пользовавшийся большим уважением и популярностью среди населения города и уезда.

События шли ускоренным темпом. Флотилия отходила под давлением красной флотилии. Я до сих пор не могу понять, кому она подчинялась, какие задачи выполняла в связи с действиями сухопутных частей. Могу сказать одно, что от Елабуги я отошел только потому, что отошла флотилия и мне было передано, что через два дня она отойдет к Пьяному Бору. Мне было приказано переправляться через Каму, и отход мой был на Мензелинск, Бирск, поэтому без флотилии я не смог бы произвести переправу.

В общем, я совершенно откровенно должен сказать, что управления ни гражданского, ни военного не было, а были лишь суррогаты, попытки найти правильные пути.

Каковы же были возможности? Безусловно можно утверждать, что громадная часть населения была настроена [229] антибольшевистски. Доказательством могут служить многие факты:

1. Войска, дошедшие к эвакуации Елабуги до 6000, довольствовались добровольными пожертвованиями деньгами и продуктами. Ежедневно утром громадный двор штаба гарнизона был заполнен телегами с продуктами. Из деревень везли все: мясо, овощи, крупу и т.д. Для приема пожертвований деньгами в штабе был особый казначей. Я не скрываю, что большую часть дал город, но приведу пример: из одной волости я получил 25 000 рублей царскими и 50 000 корейскими. Это уже показательно.

2. Я получил из всех волостей, не занятых красными, постановления, где предлагалось мобилизовать население от 18 до 45 лет, а это дало бы до 30 000. Добровольцами идти боялись, опасаясь за семьи в случае нашего отхода. Я телеграфировал в Самару, прося разрешения мобилизовать хотя бы некоторые года и отправить их через Уфу в Сибирь для формирования частей в глубоком тылу. Ответ был такой; «Мы не позволяем вам мобилизовать ни одного человека. Галкин, Лебедев». Что элемент этот был бы надежным, доказывает вся последующая борьба: в конечном результате в армии остались вятичи, пермяки, уфимцы и волжане.

3. В семи верстах от Елабуги есть большое село Танайка, шибко революционное во время начала революции. Как-то, когда я находился в штабе гарнизона, мне было доложено, что танаевцы привезли 8 гробов с телами и просят принять покойников, а их отпустить. Отправленный мною офицер выяснил, что танаевцы накануне напали на деревню, которая в свое время разгромила имение и убила помещика Адашеева, члена 1-й Государственной Думы и в свое время гонимого дореволюционным правительством. Танаевцы убитых положили в гробы и прислали в штаб как доказательство того, что они порешат с каждым большевиком.

4. Однажды ко мне явилась депутация от названного села Танайки с просьбой приехать к ним в день, когда у них будет сходка. Я поехал. Так как у меня не было ни верховой лошади, ни экипажа, я поехал на паре почтовых, в тарантасе, с офицером и 4 конными ординарцами. Подъезжая к селу, я услышал церковный звон. Меня встречали, как архиерея. [230]

Женщины стояли по левую сторону улицы, а мужчины по правую, и все кланялись. У церкви аналой, иконы и священник, который отслужил молебен. Я сказал несколько слов о большевиках, но меня скоро прервали и радостно заявили, что сход решил сформировать одним селом конный дивизион. На покупку всего необходимого они дают деньги и будут довольствовать эту часть, пока она вблизи села. Сформировать конный дивизион не удалось, но впоследствии в полку, который я сформировал, была Танаевская стрелковая рота сверх 9 рот полка. Об этой роте я скажу впоследствии.

Возможностей было много, но использовать их не сумели благодаря многим причинам; некоторые я указал выше.

Вятский край не был использован, я думаю, и в десятой части, как в первый момент борьбы Народной армии летом и осенью 1918 года, так и армией адмирала Колчака в мае-июне 1919 года, когда Ижевск, Воткинск, Сарапуль, Елабуга вновь находились в наших неумелых руках.

Боевые действия под Елабугой были очень малые. Несколько раз противник со стороны Вятских Полян пробовал наступать небольшими силами, но легко был отбиваем верстах в 20–30 от города. Мы потеряли 8 убитых, около 40 раненых, у красных было взято одно орудие, несколько пулеметов, кухня. В общем, красные не лезли; мы, надо сказать, желания тоже не имели, прикованные к реке, да и начальство нас не перчило, а спрашивало, когда перейдем на левый берег Камы. Как оказалось, там мы были нужнее.

За все время нахождения моего в Елабуге я не получил ни одной ориентировки, ни одной газеты, ни одной сводки и совершенно не знал, где и какие части или отряды существуют. Реальными для меня были Ижевск и Воткинск.

Наконец после сговора с капитаном 2 ранга Феодосьевым было эвакуировано гражданское население и имущество, много товаров из кооперативов. Войска после ухода всех пароходов и флотилии, ночью отошли на берег Камы, против с. Набережные Челны. Феодосьев обещал устроить переправу быстро, необходимым количеством барж и пароходов. Мы имели с собой около 200 голов скота. Когда я прибыл к берегу, установив на позиции арьергард, ни одного человека не было переправлено, хотя прошло уже четыре часа с назначенного [231] для переправы времени. Несмотря на вызовы, ни один пароход, ни одна лодка к месту посадки не прибывали. Пробовали кричать, ничего не выходило, был сильный ветер. А стрельба красной флотилии была все ближе и ближе, наши суда отходили.

Положение было таково, что, казалось, части снимутся и побегут куда угодно, чувствовалось приближение паники и раздавались грозные крики по адресу нашей флотилии. Чтобы обратить на себя внимание, я приказал произвести выстрел из орудия. Появился паровой катер и спросил, в чем дело. Какой-то солдат полез на катер с криком: «Я покажу, в чем дело...» Пришлось остановить рьяного, возмущенного добровольца. Я немедленно поехал к Феодосьеву, которого застал пьяным. Насилу втолковал ему, в чем дело, убедив его, что его суда уже бросили Битки и находятся верстах в 3–4, что красные теснят малые суда, а большие стоят в бездействии у пристаней, что никто от него никаких распоряжений о перевозке не получал.

Часа через два переправа наладилась так хорошо, что, начав перевозить в 11 часов утра, не могли перевезти скот до вечера, а ночью флотилия ушла и увела с собой все перевозочные средства.

Когда я был в Челнах, ко мне пришел один артиллерист с флотилии и просил, ради сохранения престижа, арестовать Феодосьева, назначить любого морского офицера, и флотилия выполнит любую задачу. Но пьяный Феодосьев увлекся идеей устроить у устья р. Белой Верден и стремился к нему. В свое время он выхлопотал у начальства и забрал от меня одну офицерскую роту, как гарнизон будущего Вердена.

Я убежден, что, не будь Феодосьева, флотилия так поспешно не ушла бы. Я знал, что отличные офицеры-моряки, командиры судов, артиллеристы и пулеметчики сухопутные, матросы-гимназисты, реалисты и студенты выполнят свой долг, но Феодосьев, будучи безусловно храбрым, не хотел воевать под флагом Народной армии, вечно был пьян и путал все распоряжения. Что в это время делал командующий Камской речной флотилией контр-адмирал Старк, не знаю. Знаю одно — Феодосьев делал то, что хотел, а хотел он в большинстве случаев плохо. [232]

Я решил части свои в Челнах не останавливать, а отвести на 18 верст по тракту на Мензелинск, чтобы прикрыть свой левый фланг и тыл от появившегося к юго-западу противника, но тем не менее часть войск я решил сутки держать на берегу и сам остался с ними. Сокольский отряд был оставлен на элеваторе, поставленном среди строений, с прикрытием офицерской роты, и одно кинжальное орудие для действия по судам противника.

Утром все были на местах. Получив сведение, что флотилия красных показалась, я с прапорщиком Блиновым пошел к орудию и офицерской роте. Подходя к реке, я увидел, как настоящая речная канонерка медленно движется вверх по течению. Ни одного человека не видно. С нашей стороны выстрел — разрыва не видно. Противник как шел тихо, так и продолжал, как бы не обратив внимания на выстрел. Я бросился к орудию и роте, но уже было поздно — все убежало от одного вида канонерки, такой это судно имело величественный военный вид, по сравнению с буксирами, превращенными в боевые суда. Вслед за канонеркой двигались остальные суда (пять), уже обыкновенного типа. Обгоняя их, полным ходом подошел к пристани пароход «Межень», на котором в 1913 году совершал переход по Волге государь император. Лихо отшвартовался, но в этот же миг с элеватора застрочили 5 пулеметов Сокольского отряда. От рубки полетели щепки, и «Межень» полным задним ходом пошел вниз. Я первый раз видел такой маневр. По-видимому, это было возможно только для «Меженя», одного из лучших казенных пароходов на Волге. Как потом узнали, на нем был тов. Раскольников. Через некоторое время суда открыли огонь по элеватору и селу.

Я приказал вывести отряд из помещений элеватора и присоединиться к главным силам. Каму оставили.

Еще в Челнах я получил ориентировку из штаба в Бирске, что мой правый фланг обеспечивается флотилией, на которую возложена задача не допустить переправы красных через р. Белую. Левый же фланг на весу, так как до частей подполковника Каппеля от меня примерно 250 верстов. Промежуток этот кишит отрядами, формируемыми на местах. Этим же приказом мне подчинялся Мензелинск с небольшим [233] гарнизоном. Первый раз проявилась для меня некоторая обстановка.

Через несколько дней после отхода от Камы красные переправились через Каму между Челнами и Пьяным Бором. Нами это было вовремя предугадано, и к этому району был подтянут Сокольский отряд, который и охранял реку очень удачно на фронте в 15 верстов. Но все же в одном месте красные огнем судовой артиллерии сбили заставы штабс-капитана Калашева и переправили около батальона пехоты при 4 пулеметах. Штабс-капитан Калашев очень искусно задерживал этот батальон и, несмотря на то что был прижат к Каме, не давал распространяться вглубь. В это время в мое распоряжение подошел 1-й батальон 13-го Уфимского стрелкового полка под командой капитана Модестова, который я направил на усиление штабс-капитану Калашеву, подчинив последнего капитану Модестову.

Капитан Модестов быстро разобрался в обстановке, и, стянув силы в угрожаемый пункт, он ударил не в лоб, не сбрасывая в Каму, а, наоборот, атаковал отряд, с тем чтобы отбросить его от реки, а значит, и от артиллерии, и прикончить, пользуясь превосходными (в два — два с половиной раза) силами. Капитан Модестов это выполнил, и я в скором времени оттянул весь отряд к главным силам, где надо было опасаться за левый фланг.

Беда была в том, что части не имели никаких телефонных проводов, поэтому главные силы должны были находиться на линии правительственных проводов и, таким образом, все время подставлять противнику сперва левый фланг, а потом и тыл.

В сторону подполковника Каппеля я, не имея в своем распоряжении конницы, вел разведку на 100–120 верст, но ни разу мои части не столкнулись с частями подполковника Каппеля. В разведку назначалась рота в 120 штыков на подводах, при 3 пулеметах. Рота двигалась два перехода (по 30 верст), собирая сведения о противнике. Через 50–60 верст рота занимала какое-либо селение (обыкновенно на перекрестке больших дорог), где оставался командир роты с полуротой и 2-мя пулеметами и строил укрепление на случай наступления красных. Задача этой полуроты — производить [234] разведку в стороны от главного направления разведки. Другая полурота меняла подводы и немедленно двигалась дальше на 20–30 верст, где закреплялся взвод с пулеметом. Последний взвод производил разведку вперед по двум направлениям на 12–15 верст и, собрав сведения, в тот же день возвращался к ядру первой полуроты, которая немедленно снималась и соединялась со 2-й полуротой разведки. Как правило, такая разведка должна была вернуться на седьмой день.

Конечно, первоначальное удаление роты на 50–60 верст слишком далекое. Приходилось это делать, так как, повторяю, других средств не было. Не было и офицера, могущего организовать агентурную разведку. Впоследствии это было налажено, но плохо. Я очень не доверял таковой и всегда предпочитал войсковую, натаскав для этого несколько офицеров.

Долго красные с фронта не тревожили нас, но наконец стало известно, что в Челны они переправили Симбирскую отдельную бригаду тов. Вахрамеева, который первым долгом занялся формированием отряда у нас в тылу, используя для этого большого организатора по этой части тов. Кожевникова. Кожевников, как после стало известно, решил организовать 10–12 отрядов, каждый из которых состоял из 800 человек пехоты, 100 конницы и одного орудия. Все чины должны быть местными. Возможности у них были, так как население Уфимской губернии к югу от р. Белой было более на их стороне, чем на нашей.

После небольшого боя я отошел к Мензелинску, но и там я не мог долго задерживаться. Необходимо было отойти ближе к Бирску, чтобы подравняться с подполковником Каппелем и обеспечить свой левый фланг. [235]

Война на реках

Николай Спакович.

Волжская военная флотилия

Волжская речная флотилия была создана в 1918 году для борьбы с чехо-словаками. Вслед затем противником флотилии явились армия и речные силы Колчака, в поражении которых флотилия приняла участие. Начало флотилии было положено в мае месяце 1918 года отправкой в Нижний Новгород первого эшелона моряков под командой тов. Маркина, которому было поручено организовать флотилию.

Стратегическая обстановка определенно подсказывала необходимость создания флотилии, так как Волга являлась естественным рубежом, на котором представлялась возможность задержать противника и не дать ему возможности распространиться до момента достаточного накопления сил на правом берегу реки. Вместе с тем владение Волгой имело для Республики актуальное значение и в экономическом отношении.

Создание флотилии с самого начала встретило большие затруднения. Прежде всего пришлось считаться с тем, что все лучшие волжские суда, которые можно было оборудовать для военных целей, оказались захваченными «белыми». [238]

Следующим препятствием явился недостаток на месте технических средств. После приведения в ясность наличных ресурсов и материальной части, с большим трудом удалось вооружить только три буксирных парохода, поставив на них, за неимением ничего другого, три полевые пушки на импровизированных установках.

Эти суда оказались совершенно несостоятельными для борьбы с неприятельской флотилией, канонерки которой оказались вооруженными шестью морскими орудиями.

К этому моменту противник, стремясь к обеспечению Казанского плацдарма, сильно укрепил оба берега реки батареями в местах перекатов, затруднявших и без того движение судов. Кроме того, «белые» располагали на левом берегу Волги бронепоездом, весьма усиливавшим подвижную оборону реки.

Для уменьшения явного неравенства в силах на Волгу к концу августа были переведены по Мариинской системе из Балтийского моря три миноносца типа «Прочный»{77}, которые и составили ядро флотилии.

Боевыми задачами флотилии являлась поддержка и обеспечение флангов обеих групп армий, действовавших на обоих берегах Волги, и борьба с неприятельской флотилией.

Моральная база для действий молодой флотилии была налицо. Морское командование проявило не только правильное понимание обстановки, но и энергию в деле создания флотилии: исполнитель предначертаний центра — Раскольников, назначенный ее начальником, оказался на высоте стоящих перед ним задач, личный состав был полон революционной сознательности и порыва, и, наконец, местные органы советской власти делали все от них зависящее, чтобы облегчить работу моряков.

Благодаря такому положению вещей флотилия, как только прибыли миноносцы, решительно перешла в наступление.

В ночь на 31 августа 1918 г. флотилия во главе с «Прочным»{78}, на котором находились командующий флотилией [240] Ф. Ф. Раскольников и народный комиссар по военным и морским делам тов. Троцкий, прорвалась незаметно мимо батарей за Верхний Услон и неожиданно обстреляла неприятельскую базу, произведя пожар на стоявших там пароходах и баржах и вызвав панику среди его частей.

В этой операции, безусловно своевременной и целесообразной, потому что психологическая сторона обстановки требовала от Красной Армии перехода к активности, флотилия понесла большие потери: 1 канонерская лодка затонула, 2 других и 1 миноносец выбыли в долговременный ремонт, а другой миноносец, оставшийся в строю, был серьезно поврежден.

Тем не менее не далее как через 5 дней миноносцы «Ретивый» и «Прочный», канлодки и плавучая батарея вели полуторачасовой бой с батареями в районе расположения противника, после чего войска перешли в наступление. Во время этой операции были потеряны два судна — «Дельфин» и «Ташкент».

6 и 7 сентября флотилия продолжала бой с батареями противника, продвигаясь вместе с войсками в направлении на Казань. 7 сентября, когда Верхний Услон был взят войсками, флотилия спустилась к самой Казани, обстреливая ее батареи, пристани и самый город. На огонь судов отвечала тяжелая артиллерия противника.

9 сентября 4 канлодки совершили лихой налет на казанские пристани, причем, подойдя к ним вплотную и сметя пулеметным огнем прислугу батарей, высадили непосредственно на пристань десант и отогнали противника в город. Ввиду открытия противником из городского Кремля сильного артиллерийского огня по судам и десанту последний вернулся на суда, захватив с собою замки от шести неприятельских орудий (из восьми). Потери десанта были незначительны.

На другой день, 10 сентября, Казань была взята красными войсками. В последующие дни флотилия преследовала отходившую к устью Камы флотилию «белых», оказывая одновременно с этим поддержку наступлению своих войск.

К 18 сентября весь район оказался очищенным от противника, суда которого, дойдя по Каме до Чистополя, создали там сильную оборонительную позицию. [241]

После отхода белых в реку Каму Волжская флотилия была разделена на две части: одна с миноносцами предназначалась для дальнейшей борьбы на реке Каме с неприятельской флотилией, а остальные суда были отправлены к Симбирску для содействия 5-й армии, оперировавшей на левом берегу Волги.

19 сентября суда Камской флотилии двинулись вверх по реке к Чистополю, а 21-го имели бой с неприятельской флотилией, опиравшейся на укрепленную позицию. Этот бой, ничем особенным не отмеченный, закончился, однако, дальнейшим отступлением белых, преследуя которых, флотилия 22 сентября подошла к деревне Соколки, при впадении реки Вятки в Каму. На следующий день противник пытался перейти в наступление, но был отбит огнем и вновь отступил.

Так, проводя все последующие дни в ежедневных схватках с неприятелем, флотилия оттесняла его шаг за шагом все дальше вверх по реке и к 1 октября подошла к Пьяному Бору, где противник решил задержаться и стал укреплять позицию. К этому моменту флотилии удалось войти в связь с наступающими частями армии, от которой она оторвалась на 35 км вперед. Подойдя к Пьяному Бору, Раскольников решил дать бой и вышел в полдень 1 октября с миноносцем «Прыткий» и канонерской лодкой «Ваня-Коммунист» на рекогносцировку Пьяноборского плеса. На высоте Малиновского полуострова суда попали под действительный огонь хорошо укрытой батареи противника, которая с дистанции всего лишь 10 кабельтовых (2 км) произвела двумя попаданиями сильный пожар на канлодке. При подходе на помощь к терпящему бедствие кораблю миноносца «Прыткий» и другой канлодки из-за поворота, образуемого рекой, появилось шесть неприятельских судов, которые открыли по скучившейся группе сильный огонь. Увидя тяжелое положение горевшей канлодки, к месту боя стали подходить остальные суда флотилии.

Сильный огонь противника не дал возможности оказать помощь гибнущему судну. Вскоре после его гибели была выведена из строя еще одна канлодка и две других повреждены. Потерпев столь серьезный урон, флотилия начала отход с боем, который длился еще три часа. [242]

Противник, одержавший в данном случае несомненный успех, хотя им тоже было потеряно одно судно, не смог или не сумел его использовать, и флотилия, отойдя к Ижевскому устью, имела возможность там задержаться, успев найти и срочно укрепить позицию.

Бой у Пьяноборского плеса, показавший превосходство сил противника и подчеркнувший всю опасность для флотилии двигаться вперед без связи с войсками, заставил флотилию перейти временно к обороне. Решившись подождать подхода своих войск, отставших к тому времени километров на 60, флотилия поставила прежде всего минное заграждение, а на берегу установила батарею, что и представило собою «позицию».

Через четыре дня после боя противник атаковал флотилию на позиции, но был отбит огнем судов и батареи. Через два дня атака повторилась, но также без успеха.

Вскоре Пьяный Бор был взят с суши, и флотилия противника ушла в реку Белую, устье которой было немедленно заминировано.

По закупорке неприятельских судов Камская флотилия получила полную свободу действий и совершила несколько глубоких набегов вверх по реке в тыл неприятельского расположения, в частности к с. Гальяны. 20 октября ввиду полного бессилия противника три миноносца были посланы в Астрахань на усиление Каспийской флотилии, а остальные суда вновь до конца навигации выполняли разного рода мелкие операции — обстрел батарей и расположения неприятельских войск, разведки и «набеги в тыл для расстройства снабжения белых.

Краткая боевая деятельность Волжской флотилии имеет тем не менее значительный интерес во всех отношениях и дает ряд выводов.

Организация

Организация Волжской речной флотилии была централизована к Морскому командованию: его мыслью она создавалась, им снабжалась, вооружалась и комплектовалась. Энергия компетентного ведомства, хороший, преисполненный [243] жажды боя личный состав из моряков, соответствующее снабжение и пр. в сумме дали вполне положительные результаты. Главное, что приходится отметить, — это быстроту создания флотилии, несмотря на неблагоприятные условия на месте. Учитывая огромное значение революционного подъема, свойственного, несомненно, не только Волжской, но и другим флотилиям, нельзя не подчеркнуть, что в данном случае успех организационной работы коренился в правильном разрешении ряда вопросов, относившихся именно к организации, т.е. порядку подчинения; схеме командования, снабжению, ремонту и комплектованию.

Тактика

Тактика Волжской флотилии в первую кампанию была прежде всего тактикой смелых решительных людей, ищущих победы и не размышляющих о возможности неудач{79}. Речные операции при современном состоянии военной техники сплошь и рядом могут казаться предприятиями, совершенно невыполнимыми и будут в то же время выполняться успешно, если при наличии основных требований (подготовка, разведка) в само выполнение будет вложен необходимый импульс, находящий живой отклик в сердцах правильно подобранного личного состава, который непременно должен быть стойким, решительным и расторопным.

Эти черты по всем данным были свойственны комсоставу и командам Волжской флотилии, восполнявшим недостаток судов и слабость их вооружения личной отвагой и упорством, и отсутствовали у их противника, лучше вооруженного, но не имеющего под собой определенной моральной базы.

Налет на казанские пристани, выдающийся по смелости выполнения, удался благодаря не только внезапности, но и [244] вообще правильному учету морального элемента противной стороны: это была дерзость, но вполне обоснованная. Бой у Пьяного Бора, повлекший для «красных» существенные потери, прошел бы, вероятно, иначе, если бы в распоряжении начальника флотилии имелся хотя бы один самолетов. Отсутствие предварительной ориентировки превратило рекогносцировку сразу в жаркую схватку, причем силы Волжской флотилии входили в бой по частям. Судя по неполным результатам артиллерийского огня «белых» в такой обстановке, можно вывести заключение, что стрельба была поставлена у них невысоко. Артиллерия «красных», быть может, и не могла дать большего, так как она вообще была слаба.


Понравилась статья? Добавь ее в закладку (CTRL+D) и не забудь поделиться с друзьями:  



Сейчас читают про: