Изучение речевых жанров как средства формализации

социального взаимодействия (коммуникативная генристика)

Вместе с тем данные два направления, конечно, едины. Нам представляется, что возможен их синтез на основе общей коммуникативной природы (функции) РЖ и языка, представления о том, что жанры суть средство формализации социального взаимодействия. Язык, несомненно, выполняет ту же функцию. Сейчас ощущается потребность в синтетическом направлении ТРЖ, где рассматривались бы как диалогические, так и лингвистические аспекты речевых жанров.

Мы предлагаем для данного синтетического направления тоже “синтетическое” название коммуникативная генристика, хотя видим несовершенство этого термина. Второе направление изучения РЖ — прагматическое жанроведение — в качестве главного принципа выдвигает диалог, социальное взаимодействие, помещенное в условия конкретной ситуации, то есть тоже является коммуникативным направлением. Неудачен, на наш взгляд, и термин прагматическое жанроведение. Данное направление противопоставляется лингвистической генристике, опирающейся на теорию речевых актов. Однако прагматика и теория речевых актов многими понимаются как одно и то же. Наконец, термин жанроведение введен Т.В. Шмелевой, стоящей у истоков лингвистической генристики.

Итак, мы понимаем жанры как средство формализации социального взаимодействия. На первый план выходит степень жесткости правил данного жанра. Известно, что М.М. Бахтин считал данный признак — разграничение стандартизированных жанров типа приветствия и поздравления, где говорящий очень мало что может привнести от себя, и более “свободных” жанров — одним из основных при систематизации РЖ [Бахтин 1996: 181-182], наряду с делением РЖ на первичные и вторичные, хотя в дальнейшем он не обращался к данной проблеме.

Для осмысления жанров как средства формализации коммуникации является существенным понимание явления РЖ как переходного между языком и речью. С одной стороны, жанры — это не коммуникация, а только ее формы [Бахтин 1996: 192]; с другой стороны — это форма речевая, хотя здесь уже очень много стандартного. РЖ, таким образом, не язык, но и “не совсем” речь, это переходное явление, обладающее гибридными свойствами. Жанр — это единица такого высокого уровня, когда стираются границы между речевым и языковым. Именно речевые жанры составляют буферное пространство между “отчужденной” от человека системой языка и ее реальным использованием. Жанры привносят в речь и коммуникацию системность, стандарт и семиотическое начало (по Э. Бенвенисту), способствуя развитию и кристаллизации языка в “борьбе” с недостатками непрямой коммуникации, препятствующими эффективному обмену возможно более точными смыслами.

Речевые жанры, представляя собой коммуникативные аттракторы, накладывают ограничения на интерпретацию речевых высказываний, тем самым делая интерпретацию более стандартной и снижая степень неопределенности (“непрямоты”) коммуникации (ср.: [Богин 1997]). Одна из важнейших функций РЖ — служить опознанию адресатом интенции, на что справедливо указывает М.Ю. Федосюк: “Что же касается полного перечня содержательных признаков речевого жанра, <…> то он, по-видимому, и составляет ту предназначенную для распознавания адресатом характеристику коммуникативных намерений говорящего, которую М.М. Бахтин называл речевым замыслом говорящего и которая в теории речевых актов именуется иллокутивной силой высказывания” [Федосюк 1997: 107]. Ср. определение речевого жанра Ст. Гайды: это “горизонт ожидания для слушающих и модель построения для говорящих” [Гайда 1986: 24]. На данное свойство РЖ как “когнитивно-конструктивный аспект речевого жанра” указывает К.А. Долинин: “Знание жанровых канонов <…> обеспечивает идентификацию жанра получателем (для чего часто бывает достаточно небольшого отрезка дискурса), т. е. ориентировку в речевом событии, в котором он участвует, активизацию соответствующего сценария, хранящегося в долговременной памяти, и, следовательно, настройку на нужную волну, включение соответствующей установки, перцептивной и деятельностной, и, как следствие, возможность прогнозировать дальнейшие речевые действия партнера, дальнейшее развертывание дискурса и адекватно реагировать на него” [Долинин 1999: 10]. Жанры принимают самое активное участие в организации и интерпретации семантики коммуникативной ситуации: “В основе РЖ лежат устойчивые, типичные комбинации определенных значений параметров коммуникативной ситуации” [Долинин 1998: 38] (разрядка моя — В.Д.).

Жанры задают различные направления и правила интерпретации. Так, Б.Ю. Норман сравнивает два жанра, требующих эстетической интерпретации, — стихотворение и песню — и приходит к выводу, что один и тот же текст в качестве песни требует более простой интерпретации, чем в качестве стихотворения: “<в песнях> смысл отходит на второй план, приглушается по сравнению со стихотворным оригиналом. Причем забивается он не музыкой, нет — самим жанром песни” [Норман 1991: 111]. Исследователь даже полагает, что “<…> при восприятии <текста песни> первая сигнальная система превалирует над второй, и эстетическое наслаждение достигается не столько благодаря активной работе сознания, сколько, наоборот, благодаря его «дремоте»” [там же: 113].

Жанры различаются степенью упорядочивания (“выпрямления”) коммуникации. Их можно разместить на шкале прямой ~ непрямой коммуникации, основанной на степени активности интерпретативной деятельности адресата речи [Дементьев 2000: 41-64]. Уменьшение “непрямоты” на шкале обусловливается, во-первых, тем, что бывают более и менее жесткие жанры с точки зрения своей структуры, а во-вторых, и главное, тем, что на жанровые требования накладываются ограничения с других сторон, прежде всего со стороны языка. С точки зрения степени упорядочивания коммуникации, можно выделить следующие разновидности высказываний:

1) высказывания, на которые накладываются ограничения со стороны языка, со стороны жанра, а также со стороны логики развития самой коммуникативной ситуации. Смыслы, передаваемые такими высказываниями, “выпрямлены” посредством аттракторов языкового и жанрового типов. Их общий план содержания складывается из значений (языковой стандарт), типичных импликатур (речевая системность, жанровый стандарт) и собственно смыслов (актуализация высказывания в конкретной коммуникативной ситуации).

2) высказывания, в которых есть актуализированный в конкретной коммуникативной ситуации смысл и жанровая стандартизация, но нет языковой стандартизации. Наиболее распространенными разновидностями коммуникации этого типа являются фасцинация и фатика.

3) высказывания, в которых есть актуализированный смысл и нет речевой / жанровой стандартизации.

Здесь следует отметить следующее. Если бы, как считает С. Гайда, “нежанровых” высказываний не существовало [Гайда 1999: 105] и жанрово типизированной / конвенциализированной являлась бы любая коммуникация, то само понятие аттрактор было бы неприменимо к коммуникации: для такого допущения коммуникацию необходимо признать в целом открытой, сильно неравновесной системой. Отметим, что против такого допущения, в известном смысле, выступал сам М.М. Бахтин, неоднократно утверждавший, что коммуникация не является хаотической именно потому, что ее упорядочивают жанры: “Изучение природы высказывания и речевых жанров имеет, как нам кажется, основополагающее значение для преодоления упрощенных представлений о речевой жизни, о так называемом «речевом потоке», о коммуникации и т. п., представлений, еще бытующих в нашем языкознании” [Бахтин 1996: 167].

Но, по-видимому, не ВСЯ коммуникация без остатка “покрывается” жанровыми аттракторами. Это связано с тем, что многообразие коммуникативных смыслов и — шире — интенциональных состояний коммуникантов не может быть полностью формализовано ни значениями языковой системы, ни вообще средствами какой-либо знаковой системы. Таким образом, это многообразие не может быть полностью формализовано и жанровой речевой системностью.

Лингвисты очень давно начали изучать те смыслы, которые не могут быть переданы конвенциональными средствами, то есть средствами языка и других знаковых систем. Ср. в связи с этим определение языка, данное А. Шлейхером: “Язык есть звуковое выражение мысли, проявляющийся в звуках процесс мышления. Чувства, восприятия, волеизъявление язык прямо не выражает: язык — не непосредственное выражение чувства и воли, но только мысли. Если необходимо через посредство языка выразить чувства и волю, то это возможно сделать только опосредованным путем, и именно в форме мысли” [Шлейхер 1960: 92]. Из приведенного высказывания А. Шлейхера как будто бы не следует, что человек не может выразить “чувства, восприятия, волеизъявление” при помощи какой-либо альтернативной коммуникативной системы, например, жанровой — исследователь пишет только о языке. Но, нам думается, мысль А. Шлейхера можно понимать так, что не только язык, но и речевая системность жанрового типа оказывается бессильной перед непосредственным выражением психологического состояния человека (в результате попыток такого рода чаще всего порождаются крайне неуклюжие и примитивные тексты). Это бессилие довольно часто отображается в художественной литературе:

Серега увидел Клару первый раз в больнице (она только что приехала работать медсестрой), увидел и сразу забеспокоился. Сперва он увидел только очки и носик-сапожок. И сразу забеспокоился. Это потом уж ему предстояла радость открывать в ней все новые и новые прелести. Сперва же только блестели очки и торчал вперед носик, все остальное была – рыжая прическа. Белый халатик на ней разлетался в стороны; она стремительно прошла по коридору, бросив на ходу понурой очереди: “Кто на перевязку – заходите”. И скрылась в кабинете. Серега так забеспокоился, что у него заболело сердце. Потом она касалась его ласковыми теплыми пальцами, спрашивала: “Не больно?” У Сереги кружилась голова от ее духов, он на вопросы только мотал головой – что не больно. И страх сковал его такой, что он боялся пошевелиться.

– Что вы? – спросила Клара.

Серега от неожиданности опять качнул головой – что не больно. Клара засмеялась над самым его ухом… У Сереги, где-то внутри, выше пупка, зажгло… Он сморщился и… заплакал. Натурально заплакал! Он не мог понять себя и ничего не мог с собой сделать. Он сморщился, склонил голову и заскрипел зубами. И слезы закапали ему на больную руку и на ее белые пальчики. Клара испугалась: “Больно?!”

– Да иди ты!.. – с трудом выговорил Серега. – Делай свое дело. – Он приник бы мокрым лицом к этим милым пальчикам, и никто бы его не смог оттащить от них. Но страх, страх парализовал его, а теперь еще и стыд – что заплакал.

– Больно вам, что ли? – опять спросила Клара.

– Только… это… не надо изображать, что мы все тут – от фонаря работаем, – сказал Серега сердито. – Все мы, в конце концов, живем в одном государстве.

– Что, что?

Ну, и так далее.

Через восемнадцать дней они поженились. (В. Шукшин. Беспалый).

Безусловно, перед нами нежанровое высказывание, хотя с точки зрения языка реплика Только не надо изображать, что мы все тут от фонаря работаем. Все мы, в конце концов, живем в одном государстве вполне нормальна. По-видимому, это случай “опосредованного выражения чувства через посредство языка”, о каком писал А. Шлейхер. Подобный эффект лежит в основе так называемой безóбразной поэзии. Еще чаще нежанровые высказывания лишены и языковой системности. Ср. пример из “Вишневого сада” А. Чехова:

Варя. В августе будут продавать имение…

Аня. Боже мой…

Лопахин (ЗАГЛЯДЫВАЕТ В ДВЕРЬ И МЫЧИТ). Ме-е-е … (УХОДИТ).

Варя (СКВОЗЬ СЛЕЗЫ). Вот так бы и дала ему… (ГРОЗИТ КУЛАКОМ).

Аня (ОБНИМАЕТ ВАРЮ, ТИХО). Варя, он сделал предложение? (ВАРЯ ОТРИЦАТЕЛЬНО КАЧАЕТ ГОЛОВОЙ). Ведь он же тебя любит… Отчего вы не объяснитесь, чего вы ждете?

Варя. Я так думаю, ничего у нас не выйдет…

Адресатом — Варей — из “мычания” Лопахина вычитывается следующий коммуникативный смысл: Лопахин не собирается делать предложение. С другой стороны, “мычание” не означает прямого и определенного отказа, это скорее показатель продолжения отношений, пусть не очень серьезных.

Системность, привносимая жанром, является практически единственной собственно речевой системностью [Салимовский 2001]. При этом жанровая речевая системность складывается из собственно речежанровых моментов стандартизации и формализации (присущих всем речевым жанрам) и риторических моментов формализации (присущих риторическим жанрам).

Системность в речи / коммуникации проявляется в существовании интенциональных диалогов и характере отношений инициальных реплик к “вынуждаемым” ответам [Баранов, Крейдлин 1992; Ширяев 2000]. Здесь мы вступаем в область диалога, тех диалогических отношений, о которых М.М. Бахтин писал, что они “не поддаются грамматикализации и сохраняют свою специфическую природу, принципиально отличную от отношений между словами и предложениями” [Бахтин 1996: 173-174]. Отношение реплик-стимулов к “вынуждаемым” ответам в интенциональных диалогах далеко не столь четкая система, как языковые соответствия (например, в синтаксических типах повествования, вопроса, побуждения, отрицания значения достаточно жестко закреплены за стандартной формой, несмотря на существование асимметрии). Многочисленные попытки исчислить закономерности “вынуждения” реакций всякий раз демонстрировали очень большую вариативность.

Следует отметить, что уже некоторые классификации речевых актов (см. обзор в: [Дементьев, Седов 1998: 9-15]) являются таксономиями единиц речевого не действия, но взаимодействия, т. е. имеют дело с последовательностями (хотя бы на уровне последовательности “стимул-реакция”) и объясняют не только парадигматику, но частично и синтагматику речевых актов как структурных элементов РЖ. Абсолютное большинство исследований последней посвящено именно двухчленным единствам, при этом чаще всего противопоставляются интенциональные диалоги с вопросительной / побудительной исходной репликой — как имеющие наиболее жесткую и обязательную детерминированность ответной реплики — и все остальные интенциональные диалоги (прежде всего с повествовательной исходной репликой). Это не противопоставление языковой системности и речевой — в обоих случаях имеют место чисто речевые, диалогические отношения, однако для первого случая характерна бóльшая определенность.

Отношения между членами интенционального диалога — это очень тонкие, трудноисчислимые отношения. Они приблизительны и принципиально “неточны” — для коммуникативных смыслов, выражаемых посредством интенциональных диалогов, как и для коммуникативных смыслов в целом, характерна очень большая вариативность.

В философском смысле главным способом преодоления энтропии в жизни человека является упорядочение, причем одним из наиболее распространенных и эффективных способов упорядочения выступает моделирование [Салимовский 2000; 2001]. Это касается всех типов деятельности человека в мире, в частности, деятельности по осмыслению мира и воздействию на него. Жанры важны для обоих аспектов упорядочения. Самым известным способом упорядочения в области осмысления мира является метафора [Герман 2000], выступающая одной из основных разновидностей моделирования (ср. словообразовательные, синтаксические и др. языковые модели). В области социального взаимодействия метафора выступает как средство выпрямления “сообщения” (по В.В. Виноградову), наряду с жанрами сообщения. Наиболее очевидным средством преодоления энтропии жанры выступают в области воздействия. В области общения же жанры вообще практически единственный способ осуществления взаимодействия и единственная системность.

В риторических жанрах адресант стремится “построить высказывание или их ряд с его точки зрения наиболее эффективным способом” [Сиротинина 1999: 28]. Риторические жанры, делающие коммуникативные действия более воздейственными, придают речи бóльшую организованность, системность. Так, специальное исследование Г.М. Ярмаркиной показало, что в риторических просьбах больше конвенциональных речевых средств по сравнению с просьбами нериторическими, спонтанными [Ярмаркина 2001: 43]. Г.М. Ярмаркина, однако, не анализирует причину этого явления: используются ли конвенциональные средства сознательно как более эффективные, воздейственные или лишь как неизбежное следствие того, что обдумывание данных высказываний осуществлялось вне (“до”) конкретной ситуации общения? Казалось бы, конвенциональных средств должно быть больше в нериторических жанрах, реализующихся в условиях спонтанного общения, когда нет возможности для выбора наиболее эффективного. Нериторические речевые средства обычно понимаются как автоматическое “следование за языком”, язык же “подсказывает” именно прямое, конвенциональное. К такому же выводу приходит Г.М. Ярмаркина [там же: 59]. Остается нерешенным вопрос: откуда вообще в речи (например, в просьбах) неконвенциональные высказывания? И где — в области речевых или риторических высказываний — источник их? По-видимому, большое число неконвенциональных средств в нериторических жанрах есть следствие того, что наиболее естественно порождаются не прямые (языковые), а неконвенциональные, затрудняющие восприятие коммуникативные средства, то есть непрямая коммуникация.

Жанр может выступать не только средством уменьшения “непрямоты” коммуникации, но и средством ее увеличения. Естественно, уменьшению и увеличению информационной неопределенности подвергаются разные участки коммуникации. Жанр, являясь средством индивидуации, определяет тип текста и тем самым снимает ряд степеней неопределенности, но жанр может требовать от коммуникантов обращения к косвенным речевым актам, эвфемизмам и т. д. Для коммуникативной генристики очень важно разграничение жанров поверхностной структуры высказываний (в таких высказываниях отсутствует смысловая многомерность) и косвенных речевых жанров, включающих такие требования к организации речи, которые состоят именно в выборе непрямой коммуникации. Правилами жанра определяется как причина обращения к непрямой коммуникации, так и ее речевое оформление, в том числе: диадный механизм данной разновидности непрямой коммуникации, способы ее взаимодействия с контекстом и ситуацией общения (соответственно — способы кодирования и декодирования, включающие пошаговую интерпретацию непрямых высказываний), конкретные формальные показатели, обусловленные интенциональными состояниями коммуникантов. Во всех жанрово типизированных высказываниях (это касается и высказываний, типизированных только со стороны жанровой системности) субъекту речи предоставляются возможности для творчества (ср. светскую беседу, тост, флирт). Понятие косвенного речевого жанра позволяет рассматривать жанры не только со стороны структуры и типологии, но и со стороны их вариативности, опираясь на строгий методологический аппарат теории речевых актов. Природа речевых жанров имеет синтетический характер, в ней совмещаются разные категориальные начала. Поэтому косвенные речевые жанры рассматриваются как с точки зрения непланируемой непрямой коммуникации, так и с точки зрения планируемой непрямой коммуникации (степени косвенности).

К актуальным проблемам коммуникативной генристики, несомненно, относится история РЖ, при этом генристика пересекается с наукой об истории языка. Само по себе исследование эволюции жанра является исследованием по истории языка: можно проследить во времени и конвенционализацию различных жанровых форм, и — тем самым — становление языковых явлений, концептуализированных лексикой и грамматикой из первоначальных синкретических коммуникативных смыслов. Исторически речевая системность всегда предшествует языковой, т. е. язык в целом идет ЗА жанрами (ср. положение Соссюра о том, что исторически речь всегда предшествует языку [Соссюр 1977: 57]). Изменения появляются и закрепляются вначале как речевые / жанровые правила. Затем конвенционализированные узуальные формы могут перейти в языковую норму. Так, конвенциональные косвенные просьбы — это уже “почти язык”. Ср. высказывание В.Г. Гака о переходе косвенных речевых актов в прямые: “Прагматические значения, которые получают языковые элементы речи, имеют тенденцию к закреплению, поскольку людям свойственно в своей речевой мыслительной деятельности использование динамического стереотипа. Благодаря узусу прагматическое значение закрепляется как одно из значений данного языкового элемента в социуме. Это значение может быть переносным с семантической точки зрения, но прямым, не косвенным — с прагматической, так как его использование определяется уже не только конкретными условиями данного акта речи” [Гак 1998: 565]. Так, например, кандидатская диссертация Т.С. Зотеевой, в которой рассматривается эволюция различных форм просьбы в английском языке с XVI по XX вв. [Зотеева 2001], является и исследованием по истории языка.

*

И речевые жанры, и язык, как модели построения и понимания речи, относятся к наиболее эффективным средствам преодоления энтропии в такой важной части взаимодействия человека с миром, как коммуникация. И в этом проявляется сущностное единство языка и жанров. Однако жанры, как универсальный аттрактор и средство индивидуации, как носители стандартных знаний, являются главным и единственным основанием собственно речевой системности, в значительной степени автономной по отношению к языковой. Нам кажется, что именно такое понимание жанров в их отношении к языку наиболее соответствует духу концепции М.М. Бахтина.

Коммуникативная генристика, синтетическое направление теории речевых жанров, позволяет изучать жанровую системность как формальной, так и содержательной стороны речи. Таким образом, коммуникативная генристика позволяет изучать синтактику, семантику и прагматику РЖ, учитывая диалогическую сущность РЖ, различие РЖ по степени жесткости, различие речевых и риторических жанров, а также историю РЖ и различие первичных и вторичных РЖ.

ЛИТЕРАТУРА

Анисимова Т.В. Типология жанров деловой речи (риторический аспект): Автореф. дис.... докт. филол. наук. Краснодар, 2000.

Арутюнова Н.Д. Жанры общения // Человеческий фактор в языке. Коммуникация, модальность, дейксис. М., 1992.

Балашова Л.В. Метафора в жанре жития древнерусской литературы// Жанры речи. Саратов, 1997.

Баранов А.Г. Когниотипичность жанра // Stylistyka VI. Opole, 1997.

Баранов А.Н., Крейдлин Г.Е. Иллокутивное вынуждение в структуре диалога // Вопросы языкознания. 1992. № 2.

Бенвенист Э. Общая лингвистика. М., 1974.

Богин Г.И. Речевой жанр как средство индивидуации// Жанры речи. Саратов, 1997.

Борисова И.Н. Русский разговорный диалог: структура и динамика. Екатеринбург, 2001.

Васильева О.Ю. Одический жанр XVIII века: прагмастилистическая интерпретация. Барнаул, 2001.

Вежбицка А. Речевые жанры // Жанры речи. Саратов, 1997.

Вежбицкая А. Культурно-обусловленные сценарии: новый подход к изучению межкультурной коммуникации // Жанры речи-2. Саратов, 1999.

Гайда Ст. Проблемы жанра // Функциональная стилистика: теория стилей и их языковая организация. Пермь, 1986.

Гайда Ст. Жанры разговорных высказываний // Жанры речи-2. Саратов, 1999.

Гак В.Г. Языковые преобразования. М., 1998.

Галичкина Е.Н. Жанровые характеристики компьютерного дискурса // Языковая личность: жанровая речевая деятельность: Тез. докл. науч. конф. Волгоград, 6-8 октября 1998. Волгоград, 1998.

Герман И.А. Лингвосинергетика. Барнаул, 2000.

Гольдин В.Е. Проблемы жанроведения // Жанры речи-2. Саратов, 1999.

Горбач Л.В., Минеева С.А. Жанры в образовательной деятельности. По материалам проблемно-целевых семинаров в школе № 149. Пермь, 2000.

Данилов С.Ю. Речевой жанр проработки в тоталитарной культуре: Автореф. дис. … канд. филол. наук. Екатеринбург, 2001.

Дементьев В.В. Изучение речевых жанров. Обзор работ в современной русистике // Вопросы языкознания. 1997. № 1.

Дементьев В.В. Фатические речевые жанры // Вопросы языкознания. 1999. № 1.

Дементьев В.В. Непрямая коммуникация и ее жанры. Саратов, 2000.

Дементьев В.В., Седов К.Ф. Социопрагматический аспект теории речевых жанров. Саратов, 1998.

Дённингхаус С. Под флагом искренности: лицемерие и лесть как специфические явления речевого жанра “притворство”// Жанры речи-2. Саратов, 1999.

Долинин К.А. Проблема речевых жанров через сорок пять лет после статьи Бахтина // Русистика: лингвистическая парадигма конца ХХ века. СПб., 1998.

Долинин К.А. Речевые жанры как средство организации социального взаимодействия// Жанры речи-2. Саратов, 1999.

Дьячкова И.Г. Высказывания-похвалы и высказывания-порицания как речевые жанры в современном русском языке: Автореф. дис.... канд. филол. наук. Омск, 2000.

Захарова Е.П. Коммуникативные категории и нормы // Хорошая речь. Саратов, 2001.

Зотеева Т.С. Диалогическое единство в жанре просьбы и его эволюция в английской драме XVI-XX вв.: Автореф. дис.... канд. филол. наук. Саратов, 2001.

Карасик В.И. Культурные доминанты в языке // Языковая личность. Культурные концепты. Волгоград, 1996.

Карасик В.И. О категориях дискурса // Языковая личность: социолингвистический и эмотивный аспекты. Волгоград, 1998.

Карасик В.И. Структура институционального дискурса // Проблемы речевой коммуникации. Саратов, 2000.

Кириллова И.А. Речевое действие “делиться” и его жанровое поле // Жанры речи-2. Саратов, 1999.

Китайгородская М.В., Розанова Н.Н. Речь москвичей. Коммуникативно-культурологический аспект. М., 1999.

Кожина М.Н. Речевой жанр и речевой акт (некоторые аспекты проблемы) // Жанры речи-2. Саратов, 1999. (Кожина 1999а).

Кожина М.Н. Стиль и жанр: их вариативность, историческая изменчивость и соотношение // Stylistyka VIII. Opole, 1999. (Кожина 1999б).

Кормилицына М.А., Шамьенова Г.Р. Категория вежливости в оценочных речевых жанрах// Жанры речи-2. Саратов, 1999.

Коротеева О.В. Дефинирование как один из жанров педагогического дискурса // Языковая личность: жанровая речевая деятельность: Тез. докл. науч. конф. Волгоград, 6-8 октября 1998. Волгоград, 1998.

Макаров М.Л. Интерпретативный анализ дискурса в малой группе. Тверь, 1998.

Матвеева Т.В. Тональность разговорного текста: три способа представления // Stylistyka V. Opole, 1996.

Милованова Ж.В. Жанрово-речевые особенности педагогического дискурса // Языковая личность: жанровая речевая деятельность: Тез. докл. науч. конф. Волгоград, 6-8 октября 1998. Волгоград, 1998.

Мурзин Л.Н. Язык, текст и культура // Человек – текст – культура. Екатеринбург, 1994.

Норман Б.Ю. Лингвистика каждого дня. Минск, 1991.

Орлова Н.В. Жанры разговорной речи и их “стилистическая обработка”. К вопросу о соотношении стиля и жанра // Жанры речи. Саратов, 1997.

Парсамов В.С. Язык и стиль “Русской правды” // Жанры речи-2. Саратов, 1999.

Розеншток-Хюсси О. Как язык устанавливает отношения // Риторика. 1995. № 1.

Салимовский В.А. Жанры речи как функционально-стилистический феномен // Культурно-речевая ситуация в современной России. Екатеринбург, 2000.

Салимовский В.А. Некоторые эвристические следствия из жанроведческого подхода в стилистике: проблема стилей языка и стилей речи // Стереотипность и творчество в тексте. Пермь, 2001.

Седов К.Ф. Анатомия жанров бытового общения // Вопросы стилистики. Саратов, 1998. Вып. 27.

Седов К.Ф. О жанровой природе дискурсивного мышления языковой личности // Жанры речи-2. Саратов, 1999.

Седов К.Ф. Жанр и коммуникативная компетенция // Хорошая речь. Саратов, 2001.

Сибирякова И.Г. Тема и жанр в разговорной речи// Жанры речи. Саратов, 1997.

Сиротинина О.Б. Некоторые размышления по поводу терминов “речевой жанр” и “риторический жанр” // Жанры речи-2. Саратов, 1999.

Соломоник А. Семиотика и лингвистика. М., 1995.

Соссюр Ф. де. Труды по языкознанию. М., 1977.

Федосюк М.Ю. Нерешенные вопросы теории речевых жанров // Вопросы языкознания. 1997. № 5.

Холквист М. Внутренняя речь как социальная риторика // Риторика. 1997. № 1.

Ширяев Е.Н. Структура интенционального диалога в разговорном языке // Активные языковые процессы конца ХХ века: Тез. докл. межд. конф. IV Шмелевские чтения. М., 2000.

Шлейхер А. Немецкий язык (извлечения) // История языкознания XIX и XX веков в очерках и извлечениях. М., 1960. Ч. I.

Шмелева Т.В. Модель речевого жанра // Жанры речи. Саратов, 1997.

Ярмаркина Г.М. Обыденная риторика: просьба, приказ, предложение, убеждение, уговоры и способы их выражения в русской разговорной речи: Дис. … канд. филол. наук. Саратов, 2001.

Brown G., Yule G. Discourse analysis. L.; Cambridge, 1983.

Dönninghaus S. Sprechakt und Kommunikationsgenre (Theoretische Aspekte der sprachlicher Interaktion) // Böttger K., Dönninghaus S., Marzari R. (Hrsg.) Beiträge der Europäischen Slavistischen Linguistik (POLYSLAV) 4. München, 2001. Die Welt der Slaven. Sammelbände / Сборники. 12.