Глава 2. Галина

Воскресное утро 22 июня 1941 года выдалось на удивление чудесным. В высоком голубом небе плыли редкие белые облака, ласково светило раннее солнышко. Нежно, еле слышно на свежем ветру шелестела зелёная листва на деревьях, где-то в ветвях чирикали и щебетали проснувшиеся пташки.

Настроение у молоденькой пионервожатой Гали Васильевой было приподнятое: сегодня в лагере был назначен поход отрядов по местам боевой и революционной славы. Накануне Галя просмотрела в библиотеке книги о революции, переговорила с бабушкой, пожилыми соседями, дотошно выяснила у них, что происходило здесь двадцать лет назад, и как на самом деле устанавливалась Советская власть на её малой Родине.

К своему великому разочарованию, из разговоров со стариками она сделала для себя неожиданное и неприятное открытие. Галя узнала о том, что при установлении Советской власти не всё было так хорошо и гладко, как рассказывали в школе и в институте. Оказалось, что не везде люди добровольно хотели принимать новую власть, и потому нередко она насаждалась силой красноармейских штыков. Соседи, бабушка Варвара и дед Демьян, по большому секрету рассказали ей немыслимые вещи о том, как над народом лютовали не только белогвардейцы, но и красные комиссары со своими отрядами.

Всё утро, пока она собиралась в пионерский лагерь, Галя мучительно размышляла о том, как ей быть: рассказать детям всю правду о событиях гражданской войны и насильственной коллективизации на селе или ограничиться официальной версией. Однако до выхода она так и не определилась, как ей лучше поступить.

Перед тем, как выбежать из дома, Галя, как обычно, достала из тумбочки серванта фотографию своего любимого, Лёньки Бычкова, курсанта лётного училища. Девушка некоторое время любовалась Лёней, стоящим на снимке в пилотском шлемофоне на фоне какого-то самолёта.

- Доброе утро, любимый! Какой ты у меня, Лёнечка, красивый и хороший! Я очень скучаю по тебе! – прошептала Галя, поцеловала фотографию, вздохнула и сунула её обратно в шкаф. Потом на большой карте СССР, что висела в комнате на стене, она нашла маленький городок, где располагалось военное училище Бычкова. Глядя на карту, она опять вздохнула, выпила стакан чая и с узелком в руке, в скромном сарафанчике выскочила из избы и поспешила по делам.

Порхая по улице, бросив взгляд на часы, девушка подумала: «Наверное, в такую рань, в воскресенье, Лёнечка ещё спит. Возможно, сейчас он тоже думает обо мне и во сне видит меня. Как бы я хотела увидеть его хотя бы одним глазком».

Так, размышляя о любимом, Галина и не заметила, как приблизилась к зданию НКВД, располагавшемуся на противоположной стороне улицы. И вдруг она услышала, как её окликнули по имени.

- Галя! Здравствуй!

Удивлённая девушка на мгновение растерялась и сбавила шаг. Оглянувшись, Галина заметила «чёрный воронок», автогрузовой фургон чёрного цвета. Рядом с ним стояла цепь милиционеров в синей форме, охраняя группу понурых арестантов. Из воронка выскакивали другие арестованные, испуганные люди с заведёнными за спину руками, следуя друг за другом, исчезали в здании НКВД.

Каждый раз, проходя мимо этого овеянного страшными слухами здания, Галина ощущала неприятный, жуткий страх. В городе тайком поговаривали, что в здании НКВД творятся недобрые дела. Сказывали, что там часто без вести пропадают невинные люди. Пока она испуганно смотрела на несчастных, к ней через дорогу направился плотный, плечистый и кривоногий, лет тридцати, в синей форме и в галифе капитан государственной безопасности Нодар Капанадзе.

- Галочка, здравствуй! Как я рад тебя видеть! – окинув девушку взглядом с ног до головы, игриво воскликнул он и театрально развёл руки в стороны.

- Здравствуйте, - растерянно вымолвила она и остановилась, не зная, как себя с ним вести.

- Галочка, куда ты спешишь в такую рань? – спросил Капанадзе, сверля её холодными пронизывающими чёрными глазами. Затем капитан расстегнул пуговицу на кителе и хитро прищурился.

«Чего ему от меня надо?» - со страхом подумала Галина.

Капитан улыбнулся, приподнял синюю фуражку и встал напротив нее, властно и широко расставив ноги.

- Я иду в лагерь. У нас с пионерами сегодня намечен поход, - пролепетала Галя.

При упоминании ею слова «лагерь» Капанадзе ухмыльнулся, положил руки на портупею, на мгновение повернул голову назад, посмотрел на «воронок», арестантов, солдат и как-то двусмысленно произнес:

- Пионеры твои в лагере, значит. Лагерь - это хорошо, лагерь - это дисциплина, порядок и уважение к власти.

Галя промолчала, не желая вступать в диспут с энкавэдешником.

- Устал я, Галя. Всю ночь работал, тридцать два врага народа арестовал, - похвастался капитан, ладонью провёл по потной шее и вытер руку о галифе.

При упоминании об арестах врагов народа у девушки мурашки пробежали по телу. Она вспомнила нескольких несчастных из городка, которых, по ее девичьему разумению, органы НКВД арестовали по ошибке. Галина раньше никогда не сталкивалась с НКВД, но к ней от родственников перешёл этот необъяснимый животный страх перед этой всевластной организацией.

Капанадзе, уставившись на девушку, как удав на кролика и, буравя ее хищным, почти гипнотическим взглядом, строго спросил:

- А ты почему вчера не пришла на свидание?! А-а?! Я тебя просил, а ты не пришла.

- Я не могла: готовилась к походу, писала доклад о революционном движении в наших краях, собиралась с пионерами устроить его обсуждение на привале.

Капанадзе наглыми глазами уставился на перепуганную девчушку и, с ударением на каждом слове, возмущенно прохрипел:

- Значит, доклад писала?! Для тебя доклад важней меня, да?!

О капитане госбезопасности Капанадзе, недавно появившемся в их городе, шла нехорошая молва. У всех, кто с ним сталкивался, начинались неприятности или случалось горе, и потому люди боялись и сторонились его. Растерянная Галина, молча потупила глаза.

- А ты знаешь, что бывает с теми, кто отказывает мне?

В ответ на скрытую угрозу у Гали задёргался подбородок, она была готова расплакаться.

- Сегодня вечером в семь придёшь к кинотеатру. Поняла?! И смотри у меня!

Очередное требование Капанадзе о свидании до смерти напугало девушку. Молча выслушав капитана, она хотела придумать отговорку, но опытный Капанадзе прочитал это в ее глазах и с угрозой в голосе проговорил:

- Лёня Бычков на лётчика учится?! Ты мне скажи, откуда он хорошо знает немецкий язык? А-а?! Ты так по-немецки говорить не можешь, я тоже, никто не может. А твой Лёня говорит! А может быть, он - немецкий шпион?! А хочешь, я его арестую, когда он приедет в отпуск или напишу нашим товарищам в армию, и его расстреляют?!

Выдержав паузу, Капанадзе насладился своей безмерной властью над беззащитной девушкой. Животный страх в глазах Васильевой привёл его в сильное возбуждение, и он продолжил измываться над ней:

- А твой папа, кто он? Откуда он сюда приехал? Папа случайно не троцкист? Мне тут на него анонимка поступила, но я пока ходу ей не дал, - желая еще больше напугать девушку, солгал Капанадзе.

Васильева сердцем чувствовала, что угрозы капитана это не пустая болтовня. Галина не сомневалась, что он исполнит их, если она ему откажет.

- Я приду, - опустив глаза, с трудом выдавила из себя девушка.

- Смотри у меня! Врунов не люблю.

- Не обманываю я, приду, - дрожа от страха, пролепетала Галина, покраснев до кончиков ушей, и еще ниже опустила голову.

- Ну, пока, - словно ничего не произошло, с ухмылкой, произнес Капанадзе и, что-то насвистывая, направился в Управление НКВД.

Настроение у Васильевой было испорчено. Она тихо заплакала и, не замечая вокруг себя никого, понуро побрела к пионерскому лагерю. Там Галя закрылась в комнате для вожатых и проплакала бы до самого завтрака, если бы её случайно не обнаружила старшая пионервожатая Дуся Карпушина. Заметив опухшие, красные от слез глаза подруги, Дуся участливо приподняла за подбородок голову Галины и ласково спросила:

- Это что еще за дела, комсомолка? Почему плакала, а ну признавайся!

- Просто так, уже всё прошло.

- А чего тогда всхлипываешь. Подруга, меня не проведёшь, а ну, давай, рассказывай, что случилось, - настойчиво потребовала Дуся и обняла ее за плечи.

Васильева подняла на Карпушину красные глаза и разрыдалась.

- Галя! Да что с тобой? – не на шутку встревожилась старшая пионервожатая.

Девушка обхватила Дусю за шею и, заикаясь, сквозь слезы призналась:

- Преследует меня этот новенький опер, грузин из НКВД.

- Капанадзе, что ли? А чего ему от тебя надо? – побледнев, встревожено промолвила Дуся, хотя уже догадалась, чего тот добивается.

- Сама знаешь, чего хотят мужчины от девушки, - бросила Галя и завыла еще громче.

- Да с чего ты это взяла?

- Я же не дурочка. Видно, чего он хочет.

- А ты не преувеличиваешь? Должно быть, он хочет только поговорить с тобой.

В ответ, протестуя, Васильева замахала руками, восклицая:

- Нет! Я знаю, чего он хочет от меня!

- Успокойся, дети услышат, ещё хуже до начальника лагеря дойдет, - проговорила Дуся Карпушина и принялась размышлять вслух и успокаивать подругу, - Мы вместе подумаем, как тебе лучше поступить: может быть, уехать куда-нибудь подальше к родственникам.

«Я не могу бросить папу с мамой и бабушкой. Нодар же начнет мстить им! Что же мне делать?!» - больно застучали мысли в голове Гали Васильевой. Добрая и искренняя поддержка Дуси немного успокоила её. Галина вытерла слёзы с лица и направилась с Дусей к своему пионерскому отряду. Оказавшись рядом с весёлыми, беззаботными детьми, в работе, она на время забылась.

После завтрака, около десяти часов, начальник пионерского лагеря Нина Михайловна Гладилина собрала у себя вожатых и предложила построить отряды перед тем, как они выйдут за территорию лагеря и отправятся в поход. В разгар совещания Гладилиной позвонили из райкома партии, и вожатые заметили, как вдруг начальник лагеря побледнела, напряглась и начала нервно теребить рукой телефонный шнур. Положив трубку, растерянная Гладилина долго молчала. Наконец, собравшись с мыслями, она подняла глаза и произнесла:

- Товарищи вожатые, поход переносится, успокойте пионеров и займите их каким-нибудь делом.

- Нина Михайловна, что с вами? Что-то случилось? - осторожно поинтересовался кто-то из вожатых у начальника лагеря.

Женщина, прикусив нижнюю губу, задумчиво посмотрела в окно и с нотками тревоги в голосе промолвила:

- Звонили из райкома партии и предупредили, что ожидается объявление по радио чрезвычайного сообщения Советского правительства.

По встревоженному выражению лица Гладилиной вожатые догадались, что ничего хорошего ждать от чрезвычайного сообщения правительства не приходится, они начали строить предположения и тихо перешёптываться между собой.

- Хватит шушукаться! Все на территорию, займитесь детишками, - неожиданно строго велела Гладилина, и пионервожатые быстро освободили её кабинет.

За углом административного здания, под высокой елью, вожатые снова собрались в кучку и начали гадать на тему, о чем может быть сообщение правительства.

На крыльцо дома вышла Гладилина и, увидев, что пионеры предоставлены сами себе, возмутилась:

- Товарищи вожатые, вы ещё здесь?! Что вы тут раскудахтались, словно сороки?!

В течение трёх часов заинтригованные вожатые в ожидании сообщения правительства не находили себе места. Около двенадцати часов дня из единственного металлического квадратного динамика, что висел на крыльце над входом в административное здание, послышался треск. Вожатые и пионеры, оставив свои дела, поспешили поближе к радиоточке. Из здания выбежала Гладилина и осталась на крыльце под шелестящей на ветру листвой огромной березы.

Словно, в предчувствии беды все застыли в тревожном ожидании. Скоро из динамика раздался голос Молотова, и в голове у Галины, словно удары молота, зазвучали его слова:

- Сегодня в четыре часа утра германские войска без объявления войны пересекли государственную границу Союза Советских Социалистических Республик и вероломно вторглись …

- Боже! Война! – больно стрельнуло у Галины в мозгу. Ей вспомнилось, сколько парней совсем недавно погибло из их городка в Финскую войну, и испугалась при мысли о том, что Лёню Бычкова могут отправить на фронт.

От страха за любимого тело Гали Васильевой затрясло мелкой, неприятной дрожью.

- Лёнька! Их училище на Украине. А сколько от них до границы?! Его же могут убить! – замелькали у нее в голове мысли одна страшнее другой.

От предчувствия надвигающейся на ужасной беды у Галины на глаза навернулись слёзы, сердце её бешено заколотилось, будто желало вырваться из тесной груди. Девушке захотелось куда-нибудь бежать, но ноги её вдруг подкосились, стали ватными. Галина с трудом добрела до березы, прислонилась к стволу дерева, медленно опустилась на траву и уже не слышала дальнейших слов Молотова.

- Что с тобой? Очнись, Галя! – толкнув её в бок, произнесла Надя, вожатая второго отряда.

- А? Что?! - словно очнувшись ото сна, пробормотала бледная Галя и услышала конец речи Молотова:

- Враг будет разбит! Победа будет за нами!

Шокированные страшной новостью, взрослые и дети некоторое время безмолвно стояли, не зная, что сказать и что делать. Расстроенная и поникшая, начальник лагеря Гладилина собрала вожатых у себя и, с трудом выговаривая слова, произнесла:

- Я сейчас же иду в райком партии, узнаю подробности и выясню, какие будут распоряжения, а вы оставайтесь здесь и будьте с детьми до моего возвращения.

Когда Гладилина ушла, кто-то ей вслед заметил:

- Как же Нина Михайловна сильно переживает, совсем не своя!

- А у неё оба сына служат на Западной Украине, у самой границы. Вот она и переживает за них, - объяснила знающая всё обо всех Нюрка Новикова.

- Да, представляю, как ей трудно. Мужа её, капитана артиллерии, убили на финской, - припомнил кто-то.

- А теперь она и сыновей может потерять, - бросила одна из вожатых.

- Что ты мелешь, Соня?! Типун тебе на язык! - зашикали на болтливую девушку со всех сторон.

- Да что я такого сказала-то?! - попыталась оправдаться вожатая, но её уже никто не слушал.