Мельница слухов

Деревенские слухи раз и навсегда приклеили коллективизации ярлык «второго крепостного права», но в них редко содержался призыв к восстанию; чаще всего муссировалась тема возможной войны, передавались известия о международном осуждении анти­религиозной кампании и коллективизации, выражалась надежда на чудесное избавление униженного и оскорбленного российского крестьянства с помощью иностранцев. «Весной будет война». «Скоро будет война, крестьяне воевать не хотят и не будут, крас­ноармейцы откажутся идти в окопы, и тогда Советская власть падет». Говорили «о резне коммунистов, когда падет соввласть, упоминали о Ворфоломеевской ночи»⁷⁷.

Все эти слухи, очевидно, возникали в результате чтения и тол­кования крестьянами советских газет. Об угрозе иностранной ин­тервенции газеты твердили более или менее постоянно еще с 1927 г. Более свежую пищу для разговоров дало язвительное, но в основном точное освещение в советской печати негативной меж­дународной реакции на дело меннонитов (препятствия, которые советская власть чинила немецким колонистам, пожелавшим, от­части в знак протеста против коллективизации, эмигрировать из страны); сообщалось в ней также о весьма жестком послании папы римского в январе 1930 г., призывавшем прекратить гонения на верующих в Советском Союзе.

Слухи, ходившие в Западной области, где жило довольно зна­чительное число католиков, изображали папу героической личнос­тью и потенциальным спасителем: «Папа римский за нас заступа­ется»; «Папа римский объявил войну большевикам». Похожие слухи распространялись и в других частях страны даже спустя больше года после папского послания. Православные крестьяне на Южном Урале весной 1931 г. говорили, «что римский папа защи­щает верующих, требуя взамен от них сильнейшего отпора кол­хозному движению». В одной деревне Московской области, всего в 40 км от промышленного центра Орехово-Зуево, среди крестьян можно было услышать: «Войска папы римского с барабанным боем двигаются к Москве»⁷^.

Если от папы помощь не придет, может быть, вмешаются дру­гие члены международного сообщества? «Весь мир за нас»; «Весь мир против советской власти», — говорили наиболее оптимистич­но настроенные крестьяне. В Западной области были «упорные слухи», будто какой-то английский корабль спас сотни людей, за­ключенных на Соловках, «из милосердия к обездоленным в СССР». В казачьем районе на Дону один священник заверял свою паству, что «христолюбивое воинство будет наступать из Америки», а на Урале даже прошел слух, будто рабочие Америки (жизнь которых часто служила темой для советских газет) услы­шали «вопли обиженных крестьян» и написали Сталину, выражая

свое возмущение по поводу коллективизации и закрытия цер­квей^.

Целую лавину слухов вызвала кампания по сбору металлолома и прочего утильсырья на нужды индустриализации и экспорта. Даже по советским стандартам эта кампания представляла верх нелепости. В 1929—1930 гг. настоящая лихорадка охватила школы, молодежные организации, добровольные общества, сорев­новавшиеся друг с другом, кто соберет рекордное количество утиля. Союз воинствующих безбожников, к примеру, разослал своим членам список материалов, которые необходимо собирать, включавший жестянки, старую обувь, вишневые косточки, проб­ки, веревки, куски резины и человеческие волосы. Коллективиза-торы, снимавшие колокола и оклады с икон, часто оправдывали свои действия именно лозунгами этой кампании («Металл на нужды индустриализации!»)⁸⁰.

Насилие, бесчеловечность, эксплуатация — вот преобладаю­щие мотивы слухов, связанных с кампанией по сбору утильсырья. Помимо переплавки колоколов и иконных окладов самой попу­лярной темой служил сбор человеческих волос. Говорили, будто всем женщинам обрежут косы, сдадут в утиль и экспортируют в Китай; будто старообрядцам будут отрезать бороды и «обстрижен­ные волосы... отправлять за границу и обменивать на тракто­ры»⁸¹. Как ни странно, тема утильсырья пришлась по душе как той, так и другой стороне: выше в этой главе уже рассказывалось о случаях, когда коллективизаторы действительно отрезали косы, «чтобы купить трактор», или выдирали волосы из бород «на утильсырье».

Мысль о коллективизации как втором крепостном праве была основным мотивом слухов в начале 30-х гг. «Человек, который попадет в колхоз, очутится в рабстве, как при крепостном праве». Аббревиатуру ВКП (Всесоюзная коммунистическая партия) рас­шифровывали как «второе крепостное право». Впрочем, хотя обычный термин «крепостное право» и употреблялся порой, как показывают вышеприведенные примеры, но чаще крестьяне, гово­ря о коллективизации, использовали слово «барщина»: «В колхо­зы сгоняют насильно и вводят барщину»; «В колхозе будет бар­щина, приезжают 25000 рабочих баринами»⁸².

Отражение тем и образов, используемых слухами, можно уви­деть в гневных письмах крестьян Западной области в газеты и ор­ганы советской власти. «Все как-то непонятно, в особенности для темного крестьянина, — пишет Прокофий Максимович Киселев из деревни Завидовка. — Вот пример, к чему и что вышло при­мерно с гужповинностью, т.е. можно считать, или принудработа крестьянину за то, что он живет в соввласти, потому что на мужи­ке ездили как раньше, так и ездят теперь. Или это еще ворочается старое крепостное право». «Колхоз это такая барщина, — вторит ему другой крестьянин, — лишь только не хватает кнута»⁸³.

Неправда, будто крестьяне вступают в колхозы добровольно, пишет бедняк Иван Чугунков: «Вы же силой гоните ее [массу] в колхоз. Для примера я возьму свой сельсовет Юшковский, к нам приезжала бригада красноармейцев, этой бригадой были охвачены все населенные уголки, и вы думаете, что они организовали кол­хоз, нет, не организовали, батрак и бедняк выступали против этого строительства и говорили, не хотим мы барщины, не хотим крепостного права»84.

Коллективизация — плохая идея, говорится в письме Игната Рубцова из деревни Бордашевка. Предполагаемый «актив бедно­ты» — это всего лишь «полдесятка лоботрясов, пьяниц, которые способны на всякие вещи». Всякий, кто усердно работает, теперь кулак, пишет другой крестьянин, «а те, которые пьянствовали, бродяжничали, во власти обирают его до ниточки, в пользу кол­хоза»⁸⁵. Лучше отказаться от глупой мысли о коллективизации, советует крестьянин, пожелавший остаться неизвестным. Дела идут в десять раз хуже, чем было при царе, лучше дать крестья­нам свободно торговать, дать им обувь, и еще: «Дайте молодежи гулянье открывать, почему вы в деревне закрыли, даже в деревню нельзя ходить, сидим, как козы дикие, в помещении»⁸⁶.