Работа в земских больницах 11 страница

внутрь здания.

- А что, мудро.

- И людей сохраним, и, может, пленных освободим.

- А если засада? Перебьют как куропаток.

- Это здорово, но стремное дело.

- Идея хороша, но мы не знаем, куда и как он может вывести нас. Это

первое, второе - чечены и так уже активно используют канализацию как пути

подхода и отхода при совершении диверсионных вылазок против нас. Так что там

можем нарваться на засаду. Поэтому за идею спасибо, но надо взорвать

коллектор, завалить его, чтобы духи к нам в тыл не зашли. Согласен?

- Да, согласен, - со вздохом разочарования сказал комбат и сел на

место.

- Еще предложения?

Многие высказывали предложения, но более радикального, чем танкисты, не

смогли придумать. Гостиницу "Кавказ" не смогли взять сегодня, и поэтому, по

согласованию с "Северным", ее передали для осады и штурма морским

пехотинцам. Людей отвели поближе к КП. Было принято решение максимально дать

людям отдохнуть, подготовить их и технику к предстоящим боям. В заключение

совещания слово взял заместитель командира бригады по воспитательной работе,

по-старому "замполит", подполковник Казарцев Сергей Николаевич.

Роста он был где-то метр шестьдесят пять, сам был не худой, а, как

многие пехотинцы, жилистый. Воевал в Афганистане. Его выгодно отличало от

многих его соплеменников по прежней политработе то, что он не делал людям

гадостей, не бегал по мелочам к командирам и своим кураторам, а просто

выполнял свою работу. Умел находить общий язык с людьми, ладить с ними.

Среди как офицеров, так и солдат он пользовался авторитетом. Уважали его и

за Афганистан, и за способность работать спокойно с окружающими.

- Товарищи офицеры, позвонили с "Северного" - два московских банка

готовятся праздновать свой юбилей и отложенные "бабки" решили пустить на

"гуманитарку" для войск в Чечне. Поэтому завтра надо будет отправить

транспорт на "Северный" за посылками. В каждой находится спортивный костюм,

кроссовки, туалетные принадлежности, блок сигарет, для офицеров по две банки

пива, а для бойцов - две банки "колы" или еще чего-то.

- Хорошо!

- Пиво!

- Вот это халява!

- Повезло тем, кто распределяет гуманитарку.

- Бери больше - и на раненых, и на погибших!

- Да, да, берите больше.

- Помощь нужна?

- А что за банки?

- "Менатеп", "Инком", - перекрывая шум, ответил Казарцев.

- Значит, "менатеповские и инкомовские пайки".

- "Менатеповские" звучит лучше, почти как "натовские".

- Сигареты!

- Кто не курит? Покупаю его сигареты.

- Подожди, там, может, "Астра" или "Нищий в горах" будет.

- Правильно, на "Северном" могут подменить.

- Да, те могут закрысить.

- Не замылят, мы же на Минутку идем.

- А им какая разница. Для них было бы лучше выдавать гуманитарку после

штурма, себе больше можно оставить.

- Тихо! - перекрыл шум баритон комбрига.

Шум почти сразу стих, люди были рады отвлечься от мысли о предстоящем.

- Тихо! - вновь повторил командир. - Работы у каждого много, и не

тратьте время попусту. Вопросы?

Вопросов у всех было много, но большинство из них были риторическими, и

поэтому, зная, что не получишь вразумительного ответа, кроме как "пошел на

хрен" и "не умничай", охотников не нашлось. Все разошлись, обсуждая

предстоящую халяву. Это сладкое слово "халява"!

С Юркой мы подошли к Казарцеву:

- Серега, ты про нас не забудь, когда посылки будешь делить. Самое

главное - это сигареты. Может, кто курить не будет.

- Мужики, вы уже не первые. И еще много ко мне подойдет. Имейте

совесть!

- Юра! Это он о чем?

- О совести.

- А что это?

- Не знаю. Почки знаю, печень знаю, желудок тоже знаю, а вот совесть?

Нет, не знаю. А ты, Слава?

- Не слышал.

- Серега, у нас есть почти абсолютная монополия на спирт, и неужели ты

своих соседей отфутболишь? Нехорошо все это.

- Ты представляешь, как мы будем в отместку мочиться на колеса твоего

автомобиля, да какать нам тоже придется под твоей дверью. Ты представляешь?

- И так всю оставшуюся войну.

- А это дурная привычка и может перейти и на мирное время. Будем гадить

перед дверями твоей квартиры.

- Ты только представь себе, выходишь ты утром на службу и падаешь,

поскользнувшись на дерьме. Весь такой красивый - и в дерьме. Обидно, да?

- И все это из-за каких-то сигарет.

- Придурки.

- Слава, по-моему, мы недавно это уже слышали.

- Кстати о птичках, когда будешь на "Северном", передавай привет

коменданту Сашке, пусть положит нам побольше сигарет и чего-нибудь от себя.

- Он вас и не вспомнит.

- Вспомнит, куда он денется.

- Так насчет твоего выбора?

- Какого выбора?

- Или до окончания службы ты будешь скользить на дерьме, или дашь нам

сигарет. С пенсионерами мы не воюем.

- Да пошли вы...

- Юра, он выбрал дерьмо.

- Определенно. Начнем сегодня вечером. Пашка нам поможет.

- Вас что, специально по всему СибВО искали и поселили в одном кунге?

- Не только по СибВО. Я из ставки ЮЗН приехал, а Юрка - со СКВО.

Поэтому - это судьба, Сергей Николаевич. И придется тебе постоянно нести

свой крест.

- Поскальзываясь на дерьме. Но этого можно избежать...

- Если подбросить нам сигарет.

- И тогда мы будем всегда тебя рады видеть.

- И детям своим будем рассказывать, какой ты замечательный и сердечный

человек. А если нет, то тоже расскажем. Что ты дерьмо.

- Идиоты.

- Клиент еще не созрел.

- Ничего, как пару раз упадет - созреет.

- Так как?

- Завтра поговорим.

- Так бы сразу. Спасибо.

- Клиент созрел. Спокойной ночи.

Мы пошли спать в свой кунг. Постепенно навалилась усталость, страшно

хотелось спать. Придя "домой", мы застали Пашку за накрытым столом. Он сиял

словно новогодний пряник на елке, завернутый в фольгу. Счистив налипшую на

ботинки грязь, сделавшую их похожими на огромные бахилы, мы ввалились в

кунг.

- Ты что сияешь, как приз выиграл? - спросил Юрка у Пашки. Я молчал, в

голове крутилась какая-то мысль, не оформившаяся до конца, но казалось, что

очень важная.

- Так, я наслышан, что вы сотворили на "Северном"...

- Молчи. Молчи и никогда никому об этом не говори. Ничего не было. Ты

понял? - жестко я оборвал его. Не было желания даже вспоминать, а обсуждать

это - тем более. - Доставай, что есть у нас в заначке. А мы пойдем руки

вымоем.

Оставив оружие и раздевшись, мы вышли с Юркой на улицу с чайником

теплой воды. Поливая друг друга и отфыркиваясь, мылись долго и тщательно.

Кожа вновь задышала. Вытерлись жесткими армейскими вафельными полотенцами.

Присели на лесенку, закурили, подставив лица не очень холодному ночному

зимнему ветерку. Было желание вот так долго сидеть. Просто сидеть и ни о чем

не думать. Сидеть и курить. В кулаке разгорается от затяжек огонь сигареты,

обжигая ладонь. Благодать. Юрка вмешался в мое мажорное настроение:

- Ты что на Пашку напустился?

- Нечего попусту языком трепать. Что было, то прошло, а обсуждать, из

пустого в порожнее переливать, тем более солдату, ни к чему. Сейчас будет

ходить, трепать по КП то, что мы ему расскажем. Пусть обижается, но молчит.

Я думаю, что если выберемся, тьфу, тьфу, тьфу, чтобы не сглазить, то у нас

еще на дыбе спросят, что это вы, сукины дети, замышляли. Просто в бой не

идти, или хотели мятеж поднять. Поэтому и тебе советую заткнуться и не

вспоминать об этом.

- Испугали ежа голой задницей.

- Мы с тобой, родной ты мой, не на Великой Отечественной, а в войне за

чью-то собственность. И вот хозяин этой собственности и спросит нас, не

против него ли мы собирались повернуть вверенное оружие. Технику и людей.

Юра, мы с тобой участники такого дешевого водевиля, что если бы не было так

страшно, то можно было бы просто посмеяться. Вот ты знаешь, для чего ВСЕ

это?

- Брось, Слава, крыша поедет.

- Она у меня уже съехала, раз я начал задавать такие вопросы, - я

достал новую сигарету и от окурка прикурил, потом бросил его под ноги и

затушил каблуком.

- Вот так и нас с тобой, придет время, а оно придет раньше, чем мы

предполагаем, выбросят. Вытрут ноги и выбросят. И как ты, когда покуришь,

сплевываешь, так и нам вслед плюнут. Попомни мои слова. Если мы сейчас

посмели командующему показать свои зубы, так и не побоимся показать, а если

надо, то и перегрызть глотку - начальнику, командиру. Мы привыкли к крови, к

смерти. Я не могу спать, если ночью тихо. Когда работает артиллерия, то сплю

как младенец, а когда авиация, еще лучше.

- Я тоже, - тихо заметил Юрка.

- Вот ты ответь на один простой и глупый вопрос, что такое

национальность?

- Как что? - не понял Юрка. - Ты с ней родился. Если хочешь, то Богом

она дана тебе.

- А если, допустим, чеченца в младенчестве вывезли во Францию. Всю

жизнь скрывали от него, кто он. Дали свою фамилию, воспитывался он в той

среде. Обучался в нормальной французской школе, потом в ихнем институте,

постиг их культуру. Кто ОН? Если тебе легче, то не чеченца, а русского

вывезли во Францию. Жаль, что не меня. Так, Юра, КТО ОН?

- Получается, что француз, - неуверенно произнес Юра.

- Так вот и получается, что национальность - это не биологическая

категория, а социальная. То есть люди сами создали себе проблему, придумали

национальный критерий и, прикрываясь им, стравливают нас. Древние придумали

аксиому, которая действует: "Разделяй и властвуй". Ты вспомни, что даже в

советские времена, когда был провозглашен лозунг о равенстве наций и

народов, русские служили на национальных окраинах, а "чурки" - в Прибалтике

или в России, прибалты - на Украине, в Молдавии. Тем самым получалось, что

стрелять, в случае бунта стрелять в соплеменников тяжелее, чем в аборигенов.

А отцы-замполиты искусственно подогревали национализм.

- А как же патриотизм? Любовь к Родине?

- К Родине?

- Да, именно, к Родине, - Юрка торжествовал. Вопрос был трудный.

- А что такое Родина, Юра? - тихо спросил я. - Я не цыган, не еврей и

не какой-нибудь кочевник. Но ты мне объясни, что такое Родина. Какой смысл

ТЫ вкладываешь в это понятие. Раньше солдаты кричали "За Бога, Царя,

Отечество!", потом "За Родину, за Сталина!" А сейчас? "За Родину и

Президента!", "За Родину и Грачина". - Я сплюнул. - Лет через двадцать,

может, в каком-нибудь фильме и покажут, как идут цепью на пулеметы с таким

идиотским криком. И как говорил Грачин, что мальчики умирали с улыбкой на

устах, всадил бы я ему грамм тридцать свинца в брюхо и посмотрел, как он бы

умирал с улыбкой на устах. Так что такое Родина? Это Президент, который

развалил Союз, а потом бросил нас с тобой в одно пекло, в другое, третье. А

в личном деле даже отметки забыли поставить. Разве Родина, которая любит

своих сыновей, пошлет их на смерть? Разве нельзя было хирургически

уничтожить опухоль - Дудаева? Молчишь. Можно, все можно. И мы, и весь мир

хлопали бы в ладоши, что так аккуратно все провели. Все можно, если ты не в

сговоре с Дудаевым. Патриотизм? Оскар Уайльд, был такой толковый англичанин,

сказал, что патриотизм - это последнее прибежище негодяев. Самый главный

парадокс заключается в том, что я люблю Россию, люблю эту территорию, но не

люблю правительство. А данный парадокс рождает ненависть к понятию "Родина".

Трудно жить в стране, которую ненавидишь.

- А зачем ты воюешь? И, на мой взгляд, неплохо воюешь.

- Не подлизывайся. Сам не знаю. Родину защищаю. Парадокс. Дурдом. Здесь

все просто. Черные и белые. Индейцы и бледнолицые. Мы защищаем свою Родину,

которую они пытаются разорвать. Крыша едет от таких мыслей. Знаешь такой

анекдот: приезжает в часть генерал и ходит, проверяет. Потом говорит

командиру: "Мрачно у тебя здесь, покрась забор во все цвета радуги".

Командир под козырек: "Есть!" Идут дальше. Генерал: "Поставь кровати в

шахматном порядке, все веселей будет". Командир опять: "Есть, товарищ

генерал!" Генерал: "Ты что, командир, личного мнения не имеешь? Под всякую

чушь, ерунду отвечаешь "Есть"?" Командир: "Мнение-то я имею, а вот выслуги у

меня нет, а то бы я тебя, генерал, с твоей чушью на хрен послал". Нет у

меня, Юра, выслуги. А то бы не было раздвоения личности у меня.

- Так, может, тебе к психиатру сходить?

- И он мне объяснит, что такое Родина и чьи интересы я здесь защищаю? И

почему нефтеперегонный завод мы не можем взорвать? А руки так и чешутся.

Устроить кому-нибудь большое западло. Вот только если бы восстанавливали

потом только они из своего кармана, то было бы хорошо, а то ведь за счет

бюджета. Кстати, Юра, ты ведь знаешь, что авиация в первую очередь дотла

разнесла местное министерство финансов?

- Знаю, ну и что?

- Давай спорить, что сейчас авиация не дворец Дудаева в темноте долбит

и не склады с боеприпасами и казармы духов, а чеченский Госбанк.

- Да ну, вряд ли, - протянул Юрка, - хотя если эти уроды сначала

Минфин, а затем, по логике, накануне штурма... Вполне могут. Тем самым они

предупреждают, что скоро штурм. Во гады!

- А я о чем. Так что такое Родина, Юра?

- Пошел на хрен. Софист несчастный. Тебе в замполиты надо было идти.

- У меня папа бывший военный, так я от него перенял стойкую антипатию к

замполитам, хотя и там иногда попадаются порядочные люди. Редко, но бывают.

- Пошли жрать, а то околеем. Напьемся?

- С радостью, но не получится. Тем более что и день был тяжелый.

Вспомни, мы с тобой выкушали по полкилограмма водки на нос, закусывая только

"курятиной", и хоть бы хны.

- Было дело, - Юрка мрачно сплюнул. - Бля, во жизнь! Захочешь напиться

и не можешь. Приеду домой - нажрусь до зеленых соплей и мордой в салат.

- Точно. В салат. В "зимний". По самые уши. Вот только как бы не

захлебнуться.

Мы засмеялись. Когда задаешь глупые вопросы, на которые у тебя нет

ответов, и ты ничего не можешь изменить, остается только плыть по течению,

держаться за напарника. Мы вошли в кунг. Пашка накрыл стол и поставил в

центре открытую бутылку водки.

- Коньяк остался?

- Остался.

- Так ставь его на стол. Радуйся жизни.

Юрка укоризненно посмотрел на меня. Было понятно - неизвестно,

доведется ли нам выпить коньяк этот позже, но взгляд его красноречиво

говорил, мол, зачем я свои гнилые мысли на бойце вымещаю. Пашка, не убирая

водку, поставил коньяк. Я взял, открыл и почти полные налил стаканы. Было

дикое желание напиться.

- Поехали! - я поднял свой пластмассовый стаканчик.

Остальные последовали моему примеру. Сдвинули свои "кубки", они

прошелестели, темная жидкость коньяка в них заколыхалась, когда мы

чокнулись. Опрокинул. Тяжелая, вязкая жидкость потекла вниз. Я зажмурился от

удовольствия. Вот она дошла до желудка и начала там растекаться теплом.

Принялись закусывать. Молча, без слов. Нечего говорить. Все уже определено,

решено без нас. Можно написать рапорт и уехать домой, но такой мысли даже не

возникало.

Мы быстро жевали, как только тепло начало в желудке проходить, я разлил

остатки коньяка. Юрка быстро взял свой стаканчик:

- У нас что, просто пьянка? Пьем без тостов.

- Нет, мы просто ужинаем, но если хочешь что-то сказать, то говори, но

покороче, а то коньяк горячий, а тем более водку, я не пью.

- Я предлагаю выпить, - начал Юра, - за то, что Бог нам помогал раньше.

Я хочу выразить общую надежду, что удача нас не оставит и мы выберемся из

этого пекла...

- Чтобы через пару лет попасть в новое... - перебил и продолжил я.

- Может, и попадем, но сейчас, а может, и через день, нам предстоит

идти на Минутку, и поэтому, Господи, пошли нам удачу. За удачу!

- Юра, ты служишь в армии?

- Ну и что?

- А то, что в армии единоначалие и субординация, а ты, минуя командира,

напрямую обращаешься к Богу. За это можно получить взыскание.

- Пошел на хрен, идиот! - Юрка выдохнул и опрокинул, выпил коньяк.

Мы с Пашкой тоже опрокинули. В голове что-то зашумело. Неужели хмель

появился?! Это здорово. Я боялся спугнуть это чувство и сидел, не

шелохнувшись. Наступило легкое опьянение, оно нарастало и нарастало.

- Слава, ты что? - испуганно спросил Юра.

- Ничего, - я нехотя открыл глаза, - гад, ты мне хмель спугнул.

Голова стала абсолютно ясной и чистой:

- Тьфу на тебя. Тьфу на тебя три раза.

- Чего спугнул? - недоуменно спросил напарник.

- Чего-чего, - передразнил я его, - хмель, гад, спугнул ты мне. Я сижу

и чувствую, как начинаю пьянеть, а тут ты лезешь со своими вопросами.

- Я смотрю, что ты сидишь и как кот, который гадит, в одну точку

уставился, а потом и вовсе закрыл глаза. Ну, думаю, может, поперхнулся.

Извини, что кайф тебе сломал. Может, еще догонишь?

- Хрен его догонишь, - досада меня разбирала, - но можно попробовать,

наливай.

Я взял бутылку водки, которую Пашка вначале поставил на стол, и разлил

по стаканам. Мы с Юркой не закусывали. Может, после смешения водки с

коньяком удастся немного опьянеть. Я встал, держа стакан с водкой.

- Третий тост.

- Третий, - подхватил Юрка.

- Третий, - эхом отозвался Пашка.

Немного постояв молча, мы почти одновременно выпили и, не закусывая и

не запивая, сели на свои места. Молча, не торопясь начали закусывать.

- Это правда, что в лоб будем Минутку брать? - спросил Пашка с набитым

ртом.

- Правда, сынок, правда, - ответил я. Я знал, что он терпеть не мог,

когда его называли "сынком". Пашка взвился:

- Какой я вам сынок! У меня у самого вот будет сынок.

Подумал и добавил:

- А может, дочка. А вы - "сынок, сынок".

- Так, Паша, сынка сделать большого ума не надо - это десятиминутное

дело, а потом всю жизнь мучайся. Вот из тебя, как ни старались, а так

человека и не сделали.

- Почему не сделали? - Пашка уже весь ощерился.

- Пьешь много, нам хамишь. А мы к тебе как к родному. Надо воспитывать.

Как думаешь, Слава?

- Да, - я подхватил, - пора переходить к радикальным средствам. Ты

какого хрена в эшелоне караул напоил? Пьяный часовой, да еще с оружием -

преступник. Значит, ты пособник.

- Какой пособник?

- Обыкновенный, в тридцать седьмом приписали бы тебе диверсию и к

стенке по законам военного времени. И пломбу свинцовую в затылок, - я

коснулся пальцем его затылка, куда обычно стреляли при расстреле. Тот

дернулся.

- Шутки, Вячеслав Николаевич, дурацкие.

Я закурил. Юрка и Пашка последовали моему примеру.

- Значит, так, Паша, - начал я, - пока нас не будет...

- А куда вы денетесь? - перебил меня Павел.

- В подвале будем сидеть, - огрызнулся я. - Не перебивай старших. С

войсками, скорее всего, пойдем. Ты, сукин сын, отвечаешь головой за машину.

И за все, что в ней находится. Если что, то... - я остановил жестом Пашку,

который пытался меня перебить, - если что, то передашь вещи семьям. Ты

понял? А за машину голову сниму и скажу, что так было. Ты все понял?

- Да понял, понял. Вы мне уже это в сотый раз говорите. У вас-то и

вещей, кроме грязных носков, ничего и нет.

- Вот ты их и постираешь.

- Еще чего, - Пашка фыркнул.

- Постираешь, постираешь, будешь нас вспоминать и, обливаясь слезами,

постираешь.

- Если и буду обливаться слезами, то только потому, что вонь от ваших

носков будет глаза есть.

- Паша, - вмешался Юра, - у нас уже своеобразный ритуал: когда

предстоит серьезное дело, то мы тебе наказываем, что сделать с нашим вонючим

бельем. Но так как тебе с ним неохота возиться, то ты усиленно молишься за

нас, и Бог, услышав твои молитвы, охраняет нас, тем самым спасая тебя от

неблагодарной работы - стирать наши носки. Кстати, а ты не забыл, как пахнут

наши носки?

- Вот еще! Я когда "молодым" был, дембелям носки не стирал, а вам и

подавно не буду, - Пашка уже буквально кипел.

Его злость нас раззадоривала.

- Паша, ты же знаешь, что когда человек умирает, то последняя воля -

закон. Слышал?

- Ну?

- Так вот, - голос мой стал торжественный, - наша последняя воля с

Юрием Николаевичем, что когда помрем, чтобы ты постирал наши носки, погладил

их и передал семье. По паре от каждого можешь оставить себе. На память.

Можешь повесить на ковер над кроватью.

- Так вы еще не помираете.

- А вдруг...

- Ничего я не буду вам стирать! - Пашка стал угрюмым и насупился.

- Ладно, Паша, мы пошутили. Не обижайся. Лучше разлей остатки, - сказал

Юра.

Пашка повиновался и аккуратно разлил оставшуюся водку по всем трем

стаканам. Все долго ждали, пока он не перестанет капать последние капли в

свой стакан. Все про себя считали.

- Двадцать две, - сказал Юра, нарушив тишину.

- Я слышал, что можно из любой бутылки тридцать три капли выжать, -

вмешался я.

Взяли нашу пластмассовую тару.

- Что день грядущий нам готовит? - спросил Юра, обращаясь к нам.

- Хрен его знает, - ответил за всех Пашка.

- Пусть будет то, что должно произойти. И давайте выпьем за это. За

Судьбу и за Его Величество Случай! - сказал я.

- Правильно! - поддержал меня Юра. - За Судьбу и Случай.

Потом тихо добавил, как бы про себя, но мы отчетливо слышали:

- К смерти надо быть готовым. Да минует меня чаша сия, - и выпил.

- Это ты правильно сказал, Юра, что к смерти надо быть готовым. Чтобы

она тебя не застала врасплох. Дела надо завершать и долгов больших не

делать, а то семье придется за твою опрометчивость расплачиваться. Да минует

меня чаша сия, - повторил я слова из Евангелия и тоже выпил.

Пашка тоже выпил. Закусили молча. Подчистили то, что лежало на тарелках

и в банках. Снова закурили, но уже сытые, довольные. Предстоящий день уже не

рисовался таким мрачным.

- Про какую вы чашу говорили? - спросил, с наслаждением затягиваясь,

Пашка.

- Это, Павел, сказал Иисус накануне своей смерти, обращаясь к своему

Богу-Отцу. Он знал, что его казнят, ему было страшно, вот он на всякий

случай и просил папашу, чтобы тот не делал этого, - пояснил я. - Когда будет

время, Пашка, почитай Евангелие. Очень занимательная и поучительная книга.

Очень много полезного там обнаружишь.

- А, книги... - протянул Пашка.

Сразу стало ясно, что Пашка не является любителем чтения.

- Читай, Паша, читай. В книгах сосредоточена вековая мудрость

поколений. На одном своем опыте не проживешь. И как ты будешь своего ребенка

воспитывать? Какие примеры будешь приводить из жизни? Из чьей жизни? Из

своей? Так кроме как пьянки, ты ничего не видел. Вот и будешь рассказывать,

как нужно пить. Или как ты в эшелоне караул напоил? - Юрку явно тянуло

пофилософствовать.

- Не компостируй, Юра, парню мозги, - я вмешался. - По крайней мере,

ему не грозит шизофрения.

- Это почему же?

- Когда был курсантом, была у меня подружка из медицинского. Так вот

она рассказывала: им на курсе по психиатрии говорили, что если человек не

читает книг, то он не склонен к шизофрении. Потому что, читая книгу, человек

сопереживает героям и пропускает все через себя. Тем самым на его личность

накладывается отпечаток личности книжного героя, и происходит смещение

личности читателя. Что-то еще. Но это было так пересыпано медицинскими

терминами, что из ее объяснения я запомнил только вот это.

- М-да, ты прав. Пашке шизофрения не грозит. А вот белая горячка -

точно! - вынес резюме Юра.

- Если в наше отсутствие будут раздавать гуманитарную помощь, то

подойдешь к замполиту бригады подполковнику Казарцеву, скажешь, что от нас.

Заберешь у него на себя и нас помощь. Если ты, гад, выпьешь наше пиво, то

вешайся. Размеры одежды и обуви знаешь. На всякий случай запишем. И самое

главное, он должен дать побольше сигарет. Если забудет, то напомнишь, что

он-де обещал сигареты. Понял?

- Понял. А много сигарет будет?

- Не знаю. Но надеемся, что много. Не бойся - поделимся. Мы

когда-нибудь тебя обходили?

- Нет. Не было. Это другие штабные офицеры прячут свое добро, а вы -

нет.

- Вот видишь. Мы думаем, как тебя накормить, напоить, накурить. А ты,

засранец, носки постирать нам не хочешь! - опять начал гнуть свое Юрка.

- Не буду я стирать вам носки! - взорвался Пашка.

- Не ори на офицеров, а то можно и в глаз схлопотать, - сказал Юрка. -

Мы пойдем отольем, а ты пока прибери и подумай насчет носков. Кунг проветри,

а то спать невозможно. Хоть топор вешай.

- Не буду я носки стирать! - уже сквозь зубы тихо и упрямо процедил

Пашка.

- Ты что его заводишь? - спросил я, закуривая и пристраиваясь рядом с

Юркой, когда отошли от машины.

- Скучно, - просто ответил Юра.

- Такое впечатление, что тебя что-то гложет.

- Ничего не гложет, просто весь вечер голову ломал над твоими дурацкими

вопросами. Что такое Родина?

- А, тоже проняло? Так что же такое Родина?

- На хрен!

- Нет, ты меня на хрен не посылай. Ты ответь на вопрос о Родине.

- Ты бы еще о смысле жизни у меня спросил бы.

- Нет, Юра, этого точно никто не знает, а вот по поводу Родины ты

ответь!

- В одном ты, Слава, прав. Родина и правительство - два понятия

несовместимые.

- Родина и государство, - поправил я Юру.

- Хорошо, когда страна твоего проживания с одной культурой, например,

как Израиль.

- Так в Штатах вон сколько, как в Вавилоне. И понимают друг друга. И не

собирается штат Техас выходить из состава США. А почему? А потому что там

хватает работы. Если ты не лодырь, то живешь как человек.

- Правильно, а у нас все с ног на голову поставлено.

- Ладно, хватит философствовать. Один черт, ничего не узнаем и не

добьемся. А настроение Пашке своими носками мы надолго испортили.

- Это точно. Постреляем? - Юра достал из кармана захваченные

осветительные ракеты.

- Давай! - я взял у него несколько штук.

Разойдясь в стороны, мы подняли вверх на вытянутых руках эти ракетницы

и дернули за запальные шнуры. Раздались почти одновременно два громких

хлопка, и с громким шипением ракеты устремились в темную высь. Там, на

высоте, они с треском зажгли свои огни и устремились к земле. Часовые тоже

периодически запускали осветительные ракеты, и поэтому все вокруг почти

постоянно было залито неживым, мертвым огнем. Предметы отбрасывали

неестественные, причудливо изломанные тени. Когда запускаешь ракеты, то

кажется, что Новый год дома. Я постоянно на каждый Новый год приносил из

части осветительные ракеты, и после полуночи мы всей семьей выходили на

улицу и запускали их. Я радовался вместе с сыном. Сейчас такое же чувство

охватило меня. Выбросил пустую гильзу, взял следующую ракету и, не дожидаясь

напарника, запустил ее. В воздухе кисло запахло сгоревшим порохом. Юра тоже

не отставал от меня.

- Пойдем спать? - спросил я, когда последняя наша ракета погасла.

- Давай по последней покурим и пойдем, - отозвался напарник.

Закурили. Помолчали.

- Как думаешь, вместе пошлют? - нарушил молчание Юра.

- Не знаю. Может, вместе, а может, и нет.

- Могут и во второй батальон засунуть, пока нового начальника штаба не

назначат.

- Там ротных толковых полно. У нас что, в бригаде мало желающих

начальником штаба стать?

- Желающих много, а вот с опытом штабной работы - мало.

- Думаешь, тебе предложат покомандовать пока штабом?

- Может. Тебя-то не отправят. Ты офицер по взаимодействию.