Савиньи

– Стало быть, покидаете нас, доктор Савиньи…

– Да, сударь.

– Все-таки решили вернуться во Францию.

– Да.

– Не будет вам покоя… Тут же налетят газетчики, сбегутся политики, станут допытываться… Сейчас на уцелевших с этого плота началась самая настоящая охота.

– Мне говорили.

– Об этом трубят на каждом углу. Что вы хотите, когда в дело вмешивается политика…

– Вот увидите, рано или поздно про это забудут.

– Не сомневаюсь, дражайший Савиньи. Извольте получить ваши посадочные документы.

– Премного вам благодарен, капитан.

– Пустое.

– Не скажите, вашему врачу я обязан жизнью… Он сотворил чудо.

– Не будем о чудесах, Савиньи, их и без того хоть отбавляй. В добрый путь. Удачи вам.

– Спасибо, капитан… Да, вот еще что…

– Слушаю вас.

– Этот… этот рулевой… Томас… Говорят, он сбежал из больницы…

– Темная история. Разумеется, здесь бы такого не случилось. Но там, в простой больнице, можете себе представить…

– О нем больше не было вестей?

– Пока нет. В таком состоянии он не мог далеко уйти. Скорее всего, загнулся где-нибудь…

– Загнулся?

– А вы как думали, этакий молодчик… Простите, наверное, он был вашим другом?

– Это будет нетрудно, Савиньи. Вам нужно лишь повторить то, что вы написали в своих мемуарах. Кстати, а вы, поди, зашибли на этом порядочную деньгу, признайтесь? В салонах прямо-таки зачитываются вашей книженцией…

– Я спросил, обязательно ли мне являться в зал суда.

– Ну, не то чтобы обязательно, просто сам этот процесс до того раздули… на него смотрит вся страна, работать как следует невозможно…

Все строго по закону, черт знает что…

– Там будет и Шомаре…

– Еще бы ему не быть… Решил защищаться сам… Только у него ни малейшего шанса, ноль, народ хочет его головы – и получит ее.

– Виноват не он один.

– Какая разница, Савиньи. Он был капитаном. Он посадил «Альянс» в эту лужу, он дал команду оставить судно, и в довершение всего он бросил вас в этом плавучем аду…

– Ну, хорошо, хорошо. Довольно. Увидимся на суде.

– Вот это другое дело…

– Мне пора, Парпей.

– Адвокат Парпей, с вашего позволения.

– Прощайте.

– Вам придется задержаться.

– Ну, что там еще?

– Так… вздор… плевое дело… Но, знаете ли, лучше заранее быть наготове… Короче, ходят слухи, будто кто-то вел… некие записи, что-то вроде дневника тех дней на плоту… какой-то моряк, что уже само по себе говорит, насколько все это серьезно… вообразите: моряк-писатель – полная несусветица, впрочем, он, видимо, один из тех, кому удалось спастись…

– Томас. Томас умел писать.

– О чем это вы?

– Не важно.

– Есть в этом дневнике некоторые, как бы это сказать… щекотливые места… словом, там вся эта история подана не совсем так, как у вас и у других…

– И читать. Книги. Он умел читать и писать.

– Да вы меня не слушаете!

– Что?

– Постарайтесь понять: оклеветать человека ничего не стоит… Это может вас погубить… Короче, я подумал, готовы ли вы, если возникнет нужда, выделить известную сумму, вы понимаете, иначе от клеветы не защититься; с другой стороны, лучше придушить все это в самом зародыше, пока… Савиньи!

Куда вы, черт подери! Савиньи! Нашли время обижаться… Для вашего же блага стараюсь: как-никак это мое ремесло…

– Ваши свидетельские показания были весьма ценными, доктор Савиньи.

Суд благодарит вас и просит занять место в зале.

–…

– Доктор Савиньи…

– Да, простите, я хотел…

– Вы намерены что-то добавить?

– Нет… точнее… да. Я лишь хотел сказать, что… море, оно не такое… Нельзя судить о том, что там происходит… Море – это совсем другое…

– Доктор, мы находимся в Трибунале Королевского флота: здесь прекрасно знают, что такое море.

– Вы полагаете?

– Поверьте, ваша прелестная книжица произвела на меня большое впечатление… пожалуй, даже чрезмерное для столь пожилой дамы…

– Маркиза, помилуйте…

– Скажу вам как на духу, доктор, ваша книга такая… такая жизненная; вот я читала ее и представляла себя на этом плоту, посреди моря, ах, прямо в дрожь бросает…

– Вы мне льстите, маркиза.

– Ничуть… ваша книга поистине…

– Здравствуйте, доктор Савиньи.

– Адель…

– Адель, дочь моя, негоже столько канителиться: доктор крайне занятой человек…

– А вы наверняка уже одолели доктора бесконечными вопросами о его похождениях. Не правда ли, Савиньи?

– Беседовать с вашей матушкой для меня одно удовольствие.

– За беседой и чаю недолго остыть.

– Вы бесподобны, Адель.

– Мерси.

– Еще чашечку, доктор?

– Темные глаза, говоришь?

– Как есть темные.

– Высокого роста, с черными гладкими волосами…

– Связанными на затылке, сударь.

– Моряк?

– Смахивает на моряка. Но одет… как все, даже вполне прилично.

– И не назвал своего имени.

– Нет. Только сказал, что вернется.

– Вернется?

– Его обнаружили в таверне у реки… случайно… мы ловили двух дезертиров, а наткнулись на него… он называет себя Филиппом.

– Он не пытался бежать?

– Нет. Только возмущался, спрашивал, на каком основании его забирают… обычное дело. Сюда, Савиньи.

– И что вы ему сказали?

– Ничего. По нынешним временам полиция не обязана объяснять причину задержания. Мы, правда, не можем держать его долго, если не найдем достаточных оснований… Но об этом позаботитесь вы, не так ли?

– Конечно.

– Вот, проходите. Не надо слишком высовываться. Вон он, там, видите?

Предпоследний справа.

– Тот, что у стены…

– Так это он?

– Пожалуй, нет.

– Точно?

– Точно не он. Извините.

– Однако приметы полностью совпадают.

– Совпадают, но это не он.

– Послушайте, Савиньи… Вы можете быть героем Королевства и близким другом всех на свете министров, но это уже четвертый человек, которого…

– Не огорчайтесь. Вы и так потрудились на славу.

– Да я не о том. Мы никогда его не найдем, и знаете почему? Потому что он мертв. Он сбежал из зачуханной больницы в этой зачуханной Африке, протопал черт-те сколько по какой-то чертовой пустыне и подох себе, изжарившись на солнышке. Все. Сейчас, в другой части света, этот субчик удобряет горстку песка.

– Сейчас этот субчик уже в городе и скоро до меня доберется. Вот полюбуйтесь.

– Письмо?

– Позавчера его подбросили к моей двери. Читайте, читайте…

– Всего одно слово…

– Зато отчетливое, согласитесь.

– Томас…

– Томас. Вы правы, Пастор. Вам никогда его не найти. Но не потому, что он мертв. А потому, что он жив. Он живее нас с вами, вместе взятых. Он жив, как зверь, вышедший на охоту.

– Савиньи, уверяю вас, что…

– Он жив. И, в отличие от меня, у него есть все основания не умирать.

– Но это безумие, Савиньи! Такой блистательный врач, знаменитость, именно теперь… когда перед вами распахнулись двери Академии… Вы и сами прекрасно знаете, что ваш труд о воздействии голода и жажды… словом, хоть мне он кажется скорее литературным, нежели научным…

– Барон…

–… он тем не менее весьма впечатлил моих коллег, и я искренне рад за вас. Академия преклоняется перед вашим charme… равно как и перед вашим… печальным опытом… Все это я понимаю, но я решительно не могу понять, почему именно сейчас вы вбили себе в голову, будто вам нужно уединиться в богом забытой глуши и стать, вы только послушайте, сельским лекарем, кажется, это так называется?

– Так, барон.

– С чем вас и поздравляю… В этом городе не сыскать врача, который не хотел бы, да что я говорю, не мечтал бы о вашей известности, о таком блестящем будущем… А вы, что же вы такое надумали, голубчик? Удалиться на практику в какое-то захолустье… кстати, что это за дыра?

– Это в глуши, барон.

– Представьте, я догадался. Но где?

– На краю света.

– Как прикажете вас понимать? Выходит, и знать этого нельзя?

– Таково мое желание, барон.

– Экий, право, вздор. Вы несносны и непредсказуемы, Савиньи. Глаза бы мои на вас не смотрели. Я не нахожу никакого мало-мальски приемлемого оправдания вашему неслыханному поведению и… и… вынужден заключить, что вы попросту лишились рассудка!

– Как раз наоборот: я не хотел бы его лишаться, барон.

– А вот и Шарбон… Видите… во-он там, в низине.

– Вижу.

– Славное местечко. Вам здесь будет хорошо.

– Будет.

– Приподнимитесь, доктор… Так… Подержите-ка… Вот. Всю-то ночь бредили, надобно что-то делать. – Я же не велел тебе останавливаться. Мари.

– Что это вы?.. Неужто вставать замыслили…

– Замыслил, Мари, замыслил…

– Нельзя вам…

– Кто из нас врач: ты или я?

– Видели бы вы себя этой ночью… Ох и худо вам было… Ровно умом помешались… Все говорили с какими-то призраками, а кричали-то…

– Кричал?

– Опять на море серчали.

– Ха-ха-ха, опять?

– Все-то вы старое ворошите, доктор. А старое ворошить – только жизнь себе мрачить.

– Это зловредная жизнь. Мари, омрачает прошлое.

– Но вы-то совсем не злой.

– Злой не злой, а дел натворил. Страшных дел.

– Что так?

– Да вот так. Страшных. И нет мне прощения. Ни от кого.

– Будет вам терзаться…

– А самое страшное в том, что знаю про себя: вернись я сейчас туда, повторил бы все в точности.

– Полноте, доктор…

– Твердо знаю: повторил бы все с начала до конца. Разве это не страшно?

– Доктор, сделайте милость…

– Не страшно?

– Ночи опять становятся прохладными…

– Да.

– С удовольствием проводил бы вас до дома, но не хочу оставлять жену одну..

– Не беспокойтесь за меня.

– Знайте же, доктор, что мне крайне приятственно беседовать с вами.

– Взаимно.

– Скажу не таясь, когда вы приехали к нам год назад, о вас говаривали, будт< вы…

– Напыщенный столичный эскулап…

– Ну, что-то в этом роде. Народ здесь недоверчивый. Всякого насочиняет…

– А мне о вас знаете что передавали?

– Что я богат.

– Да.

– И немногословен.

– Верно. А еще – что у вас добрая душа.

– Я же говорю, местные жители иногда такое удумают…

– Странно. Странно сознавать, что я здесь. Заносчивый врач из столицы… Так тут и состарюсь.

– Полагаю, вы еще слишком молоды, чтобы думать о том, где встретите старость, вам не кажется?

– Должно быть, вы правы. Просто здесь мы так далеки от всего…

Интересно есть ли на свете сила, которая заставит меня покинуть эти места?

– Не задумывайтесь об этом. Судьба сама позаботится о вас. А нет – так нашему городку посчастливится дать вам покойный приют.

– Для меня честь слышать это от городского головы…

– Ах, сделайте одолжение, лучше и не напоминайте.

– Пожалуй, мне пора.

– Милости просим к нам, когда пожелаете. Я и моя супруга будем только рады Не премину. Доброй ночи, доктор Савиньи.

– Доброй ночи, месье Девериа.