Жанр как подражание

Аристотелевский принцип mimesis распространяется не только на явления жизни, но и на памятники литературы. Поэзии свойственно возрождать забытые жанры, подражая им. Разумеется, поэтическую форму, канувшую в Лету, восстановить в том виде, в каком она бытовала в давно минувшие эпохи, невозможно. Зато возникает имитация под старину, в сегодняшнем стихотворении поэта порой просматривается классический ориентир великого предшественника. Это придает современному творению некое подобие классики.

Так, например, жанр эклоги было принято считать вышедшим из употребления вместе с исчезнувшей буколической (греч. bukolika, от bukolikos - пастушеский) поэзией. Написанные гекзаметром эклоги (букв. - избранное) изображали идиллическую жизнь пастухов, ведущих философские беседы и переживающих любовное томление. Эклоги писал в эпоху эллинизма Феокрит, в римской поэзии традицию продолжил Вергилий. В новое время эклоги писались только как подражание древним (Данте, Спенсер), широко известна эклога Стефана Малларме «Послеполуденный отдых фавна». Встречаются эклоги в поэзии Вяч. Иванова. Но уже в наше время эклоги начал писать И. Бродский. Его эклоги далеки по форме от канонических образцов, но с творениями Вергилия их роднит пристальное вглядывание в кипучую, но незаметную из-за своей малости жизнь природы со всеми ее крохотными тварями и мелкими растеньицами. Само по себе обращение к эклоге говорит о том, что нет окончательно исчезнувших жанров, у каждого есть возможность возрождения, если современный большой поэт вздумает подражать классикам.

Акт подражания при этом играет существенную роль. Причем подражают жанрам не только удаленным во времени, но и далеким в пространстве. В русской поэзии обнаруживается такой непривычный жанр лирики, как газель (или газэла). К нему обращались многие поэты: А. Фет, Вяч. Иванов, И. Северянин, М. Кузмин, Э. Багрицкий. В отечественную поэзию жанр газели пришел из стран, где исповедуется ислам. Появление газели на русской почве обязано увлечением русских поэтов лирикой Рудаки, Саади, Хафиза, Навои. В западной поэзии известны опыты в этом жанре И.В. Гете, А. Фон Платтена, Г. фон Гофмансталя. Возможно, что их произведения также сказались на появлении у нас газели.

Структура газели отличается строгой рифмовкой по схеме aa ba ca и т.д. В последнем стихе полагалось упомянуть имя автора. Это правило в русских газелях не соблюдалось. В газели есть некоторое сходство со стансами: каждая строфа (дистих) отличается завершенностью и афористичностью. Вот как выглядит очень лаконичная газель у М. Кузмина:

Зачем, златое время, летишь?

Как всадник, ногу в стремя, летишь?

Зачем, заложник милый, куда,

Любви бросая бремя, летишь?

Ты, сеятель крылатый, зачем,

Огня посея семя, летишь?!

Чем привлекла газель русских поэтов? Своей изысканной рифмовкой, многочисленными повторами, которые, тем не менее, допускали монотонности. Газель требовала откровенной красивости, ее поэтичность была нарочито демонстративной. В русской поэзии жанр газели создавался ориентацией на традицию.

Подражанию восточному придавало переживанию поэта обобщенный характер, менялся сам образ лирического героя, условный восточный колорит устанавливал дистанцию между певцом и автором. Жанр не стал принадлежностью собственно русской поэзии, он сохранял черты подражательности и эстетизации.

Поэты серебряного века в большинстве своем искусно владели ремеслом версификации. Для них не представляла значительной трудности любая самая сложная рифмовка, они с легкостью воссоздавали любой стихотворный ритм. Обладая вместе с тем редкостной эрудицией, они извлекали из запасников поэзии изысканные стихотворные формы, иные из которых казались устаревшими уже в эпоху Ренессанса. Им чрезвычайно импонировало опробовать свой дар в воплощении сложных архаических форм. Это был, с одной стороны, способ утвердить себя в мировой поэзии, а с другой стороны, было проявлением манерности, которая ощутима в стихах раннего В. Брюсова, М. Кузмина и многих поэтов масштабом поменьше.

Один из наиболее совершенных поэтических циклов М. Кузмина - «Александрийские песни». Александрийские - значит, написанные двенадцатисложным стихом с ударением на шестом и двенадцатом с цезурой после шестого слога. Этим стихом был сочинен в двенадцатом веке рыцарский роман об Александре Македонском. В русском стихосложении - это шестистопный ямб с цезурой посередине. Применительно к «Александрийским песням» М. Кузмина можно сказать, что ритм диктует жанр. К тому же и тематически стихи связаны с античностью. Разумеется, это античность, увиденная глазами не поэта-эллиниста, а акмеиста, любующегося из дали веков словесными и вещественными памятниками. Но «Александрийские стихи» являют собой в русской поэзии уникальный жанр, в котором слились воедино формальные критерии и содержательные.

То же самое можно сказать о терцинах, когда они выносятся в заглавие отдельного стихотворения или цикла и создаются в подражание «Божественной комедии» Данте Алигьери (А.С. Пушкин, Вяч. Иванов, В.Я. Брюсов).

Когда поэт выносит признаки формы в заглавие, тем самым он обозначает по сути жанр своего стихотворения. Стиховые особенности фигурируют в том же значении, как названия стихов «Стансы» или «Сонет». У В.Я. Брюсова в стихотворении «Терцины к спискам книг» (1901) терцины значат не просто особенности строфики, а их жанр, ведущий родословную от Данте. У В.В. Набокова цикл стихотворений назван «Гексаметры» (1923). Это тоже больше, чем указание на размер строк, а приближение к жанровому обозначению:

Бережно нес я к тебе это сердце прозрачное. Кто-то

в локоть толкнул, проходя. Сердце, на камни упав,

скорбно разбилось на песни. Прими же осколки. Не знаю,

кто проходил, подтолкнул: сердце я бережно нес.

Гекзаметр (у Набокова - гексаметры) обладает определенной ассоциативной памятью, четыре набоковских строки накладываются на стихи предшественников от Гомера до Пушкина. Не столь уж оригинальные и глубокомысленные строчки вырастают в своей значимости благодаря контексту всей поэзии, созданной гекзаметром. Гекзаметр становится жанровым признаком.

Подражательные жанровые формы иноязычного происхождения остаются единичными явлениями в русской поэзии, если они не соответствуют традициям отечественного стихосложения. Уже говорилось о том, что благодаря А.С. Пушкину в русской лирике укоренились многие жанры. Но некоторые не получили продолжения. В сатирическом стихотворении «Сказки» (1818) стоит подзаголовок «Noel» - французское рождественское песнопение, строфа состоит из восьми стихов, количество слогов чередуется:

Ура! В Россию скачет	- 6 слогов
Кочующий деспот.	- 6 слогов
Спаситель громко плачет,	- 6 слогов
А с ним и весь народ.	- 6 слогов
Мария в хлопотах спасителя стащает:	- 6 слогов
«Не плачь, дитя, не плачь сударь:	- 8 слогов
Вот бука, бука - русский царь!»	- 8 слогов
Царь входит и вещает (…)	- 6 слогов

Строфа оказалась неорганичной для русской стиховой традиции, жанр не привился на русской почве. Подражание жанру французской сатирической песенки не оказалось плодотворным.

Во всем мире широко известны японские трехстишия хокку (или хай-кай) и пятистишия танки. Эпитафией крупнейшего японского поэта нашего века Исикавы Такубоку стала его самая известная танка:

На северном берегу,

Где ветер, дыша прибоем,

Летит над грядою дюн,

Цветешь ли ты, как бывало,

Шиповник, и в этом году?..

(Перевод В. Марковой)

Пронзительные горькие строки; ненавязчивая, но очевидная антитеза вечной жизни природы и краткость человеческого существования заключена в этих немногих скупых строках.

Стоит ли на русском языке писать танку и хокку? Стоит, если это перевод. Минимальный стиль, исполненный таинственной символики, свойственной японскому искусству, не слишком подходит русской поэзии, где в большей или меньшей степени присутствуют повествовательные подробности.

На рубеже веков появилось несколько поэтических циклов в жанрах японской лирики. Это «Подражание японскому» Вяч. Иванова, «Японские танки и хай-кай» В.Я. Брюсова, «Пять танок» Андрея Белого.

Вот как выглядит японская танка Брюсова:

В синеве пруда

Белый аист отражен;

Миг - нет следа.

Твой же образ заключен

В бедном сердце навсегда.

А это хай-кай:

О, дремотный пруд!

Прыгают лягушки вглубь,

Слышен плеск воды…

Привычный набор образов из японской поэзии и живописи наличествует, но танки и хай-кай - подделки, потому что в них отсутствует специфика национального самосознания и видения мира. Жанр не может быть составлен из формальных признаков; формообразующей жанровой категорией, несомненно, становится совпадение мышления автора и его читателей.

Экзотических жанров в русской лирике не так уж мало. Из арабской поэзии пришли рубай - четверостишия с рифмовкой aaba или аааа, но остались только в переводах.

Из средневековой французской поэзии пришел триолет, в котором строфа - восьмистишие с повтором первого двустишия в конце строфы, а первая строка совпадает с четвертой. Триолет -излюбленный жанр салонной лирики, потому что игра в нем куда важнее содержания. «Триолет Алете, в тот день, как ей исполнилось 14 лет» (1795) Н.М. Карамзина доказывает это со всей очевидностью:

Четырнадцати лет

Быть Флорой, право, стыдно:

В апреле розы нет!

Четырнадцати лет

Ты лучше всех Алет:

Ах, это им обидно.

Четырнадцати лет

Быть Флорой, право, стыдно.

Триолеты сочиняли К. Фофанов, К. Бальмонт, Ф. Сологуб, И. Северянин, И. Калинников, И. Рукавишников. Однако, чтобы писать триолеты, вовсе необязательно быть поэтом, достаточно стать просто стихотворцем.

Н. Буало в своем трактате «Поэтическое искусство» восклицал:

Сверкает каждый жанр особой красотой:

Нас - галльское! - Рондо пленяет простотой

И блеском своего стариннейшего склада.

Рондо (франц. rond - круг) - жанр средневековый, точнее, он возник во Франции в преддверии Ренессанса. Но построение его не столь уж просто.

В восьмистрочном рондо повторяется первая и вторая строка в конце, а первая строка повторяется в четвертой.

В тринадцатистрочном рондо повторяются первая и вторая строка в конце, а первая строка повторяется в девятой.

В пятнадцатистрочном рондо повторяются первая и вторая строка в конце, а первая тоже в девятой. Таков круг.

Оно могло быть восьми, тринадцати и пятнадцатистрочным, но рифм было всего две.

О Смерть, как на душе темно!	А
Все отняла, - тебе все мало!	b
Теперь возлюбленной не стало,	b
И я погиб с ней заодно, -	А
Мне жить без жизни не дано.	А
Но чем она тебе мешала,	b
Смерть?	=
Имели сердце мы одно,	А
Но ты любимую украла,	b
И сердце биться перестало,	b
А без него мне все равно -	А
Смерть!	=

Рифмовка сложная, рефрен краток и интонация его меняется.

Уже поэтам Плеяды рондо представлялось пережитком средневековья, но рондо выжило в эпоху классицизма, правда, находясь где-то на периферии жанровой системы. В России интерес к жанру рондо неожиданно пробудился вместе с переводами из старой французской поэзии, появились рондо В. Брюсова, М. Кузмина, Б. Лившица.

В заключение попробуем ответить на два само собой возникающих вопроса.

Почему рондо или триолет в отличие от сонета или стансов остались жанрами почти невостребованными в пору романтизма и в дальнейшем литературном процессе? Объяснение, вероятно, в том, что диктат формы подчинял и неизбежно обеднял содержание. Эти жанры украшают поэзию, но ее облик не определяют.

Все жанры лирики имеют давнюю историю. А возможно ли возникновение новых жанров эпоса, лирики, драмы? На этот вопрос следует дать ответ отрицательный. Эксперимент с жанровыми формами происходит путем их контаминации, взаимопроникновения родов и жанров, а на сегодняшнем этапе особенно заметно ослабление жанровых границ и преобладание внежанровой лирики.