2013-12-31
664
Для немецкой киноиндустрии 1933 г. не стал переломной вехой. Большинство художественных фильмов, демонстрировавшихся в первые годы Третьего рейха, по своему идейному и общественно-политическому содержанию не отличалось от националистической продукции киностудии УФА веймарской эпохи. Часто показывавшиеся пропагандистские ленты, такие, как «Гитлерюнге Квекс», «Штурмовик Брани» или «Ганс Вестмар% (неудачная, по мнению Геббельса, дань памяти Хорста Бесселя), не имели успеха, а холодно — эстетские творения Лени Рифеншталь, посвященные имперскому партийному съезду 1934 г. («Триумф воли») или Олимпийским играм 1936 г. («Праздник народов», «Праздник красоты»), уже тогда составляли особую категорию «на любителя». Уж скорее желаемые ассоциации у публики могли вызвать наполовину развлекательные исторические картины-аналогии «Старый и молодой король» с Эмилем Ян-нингсом (1935) или «Бисмарк» Вольфганга Либенайнера (1940). Антисемитские поделки вроде «Еврея Зюсса» или «Вечного жида» («документальный фильм», состряпанный «имперским заведующим кинематографией» Фрицем Хипплером) не оправдали расчетов индоктрина-торов, а фильм в защиту «милосердной смерти» «Я обвиняю» (1941), учитывая просочившуюся информацию об убийстве психически больных, вряд ли был верным средством успокоить население95. Для укрепления духа населения в конце войны легкие развлекательные вещицы годились куда больше, чем героические ленты вроде «Кольберга» (1945). Такие фанатичные любители кино, как Геббельс (и Гитлер), казалось, это понимали, во всяком случае откровенно пропагандистские картины всегда составляли лишь небольшую часть ежегодной кинопродукции, насчитывавшей до 100 фильмов.
|
|
|
Развлекательное кино царило на киноэкране не только во время войны. Мелодрамы, приключенческие ленты, комедии, детективы и мюзиклы всегда определяли планы крупнейших кинокомпаний, которые Геббельс национализировал в 1936-1937 гг. Заметные для публики изменения после 1933 г. произошли в составе исполнителей: некоторые звезды, в том числе Элизабет Бергнер, Петер Лорре и Оскар Гомолка, покинули Германию. Но, в отличие от режиссерской команды, лишившейся таких мастеров, как Фриц Ланг, Георг-Вильгельм Пабст, Отто Премингер и Билли Вильдер, и многих многообещающих представителей молодежи, уехавших в Голливуд, значительное число актеров, «безупречных с политической и расовой точки зрения» и при этом достаточно талантливых, осталось на родине. На смену еврейской кинокультуре пришла «домашняя пища». Если она не всегда получалась удобоваримой, в этом следует винить слишком большое количество незадачливых «поваров» — цензоров из министерства Геббельса — полагавших своей обязанностью сдабривать различными добавками и заменителями представляемые им на утверждение сценарии.
|
|
|
Однако фильмы один за другим выходили кассовые — особенно сок в них играли такие любимицы публики, как Хайдемари Хэтейер, Марки Реки, лукавая Ильзе Вернер или Зара Леандер, которой лучше вш«, удавались мрачные нордические страсти. Среди актеров-мужчин фаворитами считались Вилли Биргель и Вилли Фрич, Эмиль Янниигс и Геирт Георге, а также весельчаки Тео Линген и Ганс Мазер и, что лкюолмтмо, такая невоинственная личность, как Хайнц Рюман. Ганс Аль-берс играл благородно-бесшабашных смельчаков, наделенных неистребимым оптимизмом, — даже в 1943 г., в «Мюнхгаузене», блистательно снятом к юбилею студии УФА по сценарию, который под псевдонимом написал Эрих Кестнер. Такая прекрасная развлекательная продукция, особенно в условиях «тотальной войны», безусловно, выполняла политические функции, и как раз потому, что не содержала никакого политического подтекста Тем не менее эти фильмы дышат духом своего времени: никакое другое культурное наследие национал-социализма не демонстрирует с такой наглядностью атмосферу тех лет — антиинтеллектуализм, ухарство, борьбу с ретроградным сословным чванством, носящую черты некоторой эмансипации, и притом старозаветное простодушие и идилличность, в полной мере унаследованные западногерманским кинематографом 1950-х годов.
Впрочем, немцы подвергались внешним культурным влияниям не только после Второй мировой войны. Культурная «американизация», которая в сегодняшнем общественном сознании связывается почти исключительно с послевоенной эпохой, началась еще в Веймарской республике и не прекратилась 30 января 1933 г. Хотя импорт фильмов из США сократился из-за хронической нехватки валюты и упадка немецкого киноэкспорта, в кинотеатрах крупных городов до самой войны шла свежая голливудская продукция: Марлей Дитрих радовала немецких зрителей как минимум до 1936 г., а Гэри Кулер, Кларк Гейбл, Джоан Кроуфорд или Грета Гарбо — еще дольше*.
Культурная бюрократия нацистов также не могла перекрыть доступ в Германию современной американской литературе. В издательствах «Ро-вольт» и «С. Фишер» продолжали выходить книги Уильяма Фолкнера, Торнтона Уайлдера, Томаса Вулфа, а затем и Синклера Льюиса. «Унесенные ветром» Маргарет Митчелл — лишь один из целого ряда американских бестселлеров, выпущенных в Третьем рейхе. В Германии имелась в продаже большая часть новейшей английской и французской литературы. Рядом на полках книжных магазинов стояли произведения молодых немецких писателей и писательниц, таких, как Эйх, Фаллада, Кёппен, Бергенгрюн, Казак, Ланггессер и Кашниц, которые не позволяли причислить себя к конъюнктурной «коричневой» литературе и не искали при
96 См.: SchSfer Н. D. Das gespaltene BewuBtsein. Ober deutsche Kultur und Lebenswirklichkelt 1933-1945. Miinchcn; Wien, 1981. S. 131 f.
родины.
Сходную картину можно было наблюдать и на эстраде: свинг и джаз, конечно, не приветствовались, поскольку служили основой для кристаллизации юношеского нонконформизма, их осуждали и презрительно называли «негритянской музыкой», но они звучали в Германии все то время, что национал-социалисты находились у власти97. Не в последнюю очередь это связано с тем фактом, что крупнейшие европейские фабрики по производству грампластинок находились в Германии и до 1944 г. усердно работали на зарубежные страны (оккупированные), а немецкие солдаты, приезжавшие оттуда домой в отпуск, реимпортировали «супермодную музыку» в «старый рейх». Однако и немецкие биг-бенды, маскируясь с помощью «истинно немецких» названий, позволяли себе увлекаться «косо-ритмичным звуком» в стиле Бенни Гудмена, а группы вроде «Оригинал Теддис» Тедди Штауффера совершенно открыто играли свинг в кафе крупных городов. Одновременно пошли в наступление немецкие шлягеры, потеснив классическую музыку. Благодаря массовому распространению радиоприемников современная легкая музыка завоевала популярность во всех слоях населения, и после начала войны воскресные концерты по заявкам слушателей сознательно использовались, чтобы поднять дух «народного сообщества»*.
|
|
|
Как в области литературы, где майское аутодафе 1933 г. затронуло «только» публичные библиотеки, в то время как книги некоторых эмигрировавших авторов, например Томаса Манна, продолжали издаваться, так и в области музыки между официально желательным и возможным в частном порядке существовало значительное расхождение. В течение нескольких лет эта раздвоенность поразила всю культурную жизнь. Она нисколько не противоречила необычайной способности гитлеровского режима мобилизовать людей, наоборот — являлась ее следствием, а если посмотреть внимательнее, то, пожалуй, и предпосылкой. Параллельно с усиливающейся погоней за эффективностью труда и единообразием возникали ниши культурной индивидуальности, где пыталось утолить духовный голод все большее число людей, особенно молодых, которым «унифицированная» пресса и пропагандистские массовые мероприятия не могли предложить ничего «съедобного».
Буржуазия между тем придерживалась традиционных ценностей немецкой культуры. В сравнении с явлениями массовой культуры опере, драматическому театру, оперетте вряд ли стоило чего-то опасаться. Эксперименты с тин г. шпилями, на старогерманский лад на специально
07 Kate г. М Н. Gewagtes Spiel. Jazz im Nationalsozialismus. Koln, 1995. 98 Zuhoren und Gehdrtwerdcn I. Radio im Nationalsozialismus, Zwischen Lenkung und Ablenkung / Hrag. A. von Saldem, I Marflolek Tubingen, 1998
построенных открытых сценах, которые некоторое время осторожно под держивал Геббельс, очень скоро провалились из-за отсутствия соответствующих пьес и интереса публики. Не слишком многого достигли и попытки обогатить традиционную сцену нацистскими героическими драмами Пьеса Ханнса Йоста «Лео Шлагетер» (1933) ставилась по торжественным случаям и «для алиби». За исключением спектаклей, приуроченных к официальным праздникам, репертуар театров практически не нес на себе следов нацистского влияния. Особенно в провинции, куда преданный теперь анафеме социально-критический авангард веймарской эпохи и так не добрался, почти ничего не изменилось89. Правда, в репертуаре театров крупных городов не стоило искать Брехта, Хазенклевера и Толлера, проблемные пьесы «злободневного театра», отличавшиеся не столько художественными достоинствами, сколько политической ангажированностью, также исчезли с левой рабочей сцены, на которой «Национал-социалистическая культурная община» отныне велела ставить шванки. Но классическое культурное наследие, если исключить «Нагана-Мудреца» Лессинга или напрашивающихся на чересчур прозрачные аналогии «Разбойников» Шиллера, никто не трогал100.
|
|
|
Кое-где изменилась публика. Дело было не только в том, что партийные начальники брали под личное покровительство некоторые театры (например, Геринг — Прусский государственный театр под управлением Густава Грюндгенса) и периодически посещали их со своей свитой, как некогда делал кайзер. Организация «Сила через радость» с поистине миссионерским рвением тащила «простых соотечественников» в буржуазные «храмы духа». В отдаленных районах, откуда народу в театр было не выбраться, высокую культуру в село несли ее передвижные театры. Спектакли и концерты под эгидой «Силы через радость» были дешевы, и «чистая публика» их посещать опасалась.
Борьба против монополии буржуазного общества на просвещенность с помощью подобных акций свидетельствовала в глазах тех, кто симпатизировал национал-социалистам, о честности и добросовестности их намерений и являлась одним из аспектов всеобъемлющей мобилизации общества, типичной для Третьего рейха. В ней находила выражение не только извечная вражда верхов и низов, но и популистская претензия
да См. исследование Фридерики ОАлер: Euler F. Theater zwischen Anpassung und Widerstand. Die Munchner Kammerspiele im Dritten Reich // Bayern in der NS-Zeit / Hrsg. M. Broszat u. a. Bd. 2. S. 91-173. См. также: Dussel К. Ein neues, ein heroisches Theater? Nationalsozialistlsche Theaterpolitik und ihre Auswirkungen in der Provinz. Bonn, 1988.
последних на участие в духовной жизни, в котором якобы им отказывало трудное для понимания абстрактное и экспрессионистское искусство. Здесь, а не только в антисемитизме и идеологии «крови и почвы», скрывались корни кампании против современной живописи, к 1937 г. дошедшей до таких крайних форм, каких не знала ни одна другая область искусства. Ее — и это весьма показательно — называли не просто «выродившимся», но «антинародным» искусством, и один взгляд на среднюю удожественную продукцию той эпохи показывает, что речь шла в равной мере как о профанной «демократизации» изобразительного искусства (то есть о том, чтобы сделать его более предметным и, следовательно, доступным), так и о наполнении его новым идеологическим содержанием. На Большой немецкой художественной выставке 1937 г. в Мюнхене преобладали полотна в духе героического реализма и жанровые картинки, словно пришедшие из XIX в. Одновременно в двух шагах от «Дома немец-ого искусства» выставлялись «вырожденцы» — Бекман, Нольде, Кирх-ер, Клее, Кандинский, Ко кошка, Дике, Грос и многие другие. Среди двух миллионов посетителей этой второй экспозиции помимо американских: английских туристов наверняка было много немцев, воспользовавшихся озможностью бросить последний взгляд на гонимый модерн; официаль-ое «немецкое искусство» вызвало куда меньше интереса.
Тем же летом «столица движения» увидела зрелище под названием 2 ООО лет немецкой культуры» — инсценировку народного празднества в духе столь любимых национал-социалистами древних германцев. Падким до развлечений потребителям подсовывали в таком разбавленном виде национал-социалистическую идеологическую мешанину, и они глотали ее, даже когда наслаждались крупными спортивными соревнованиями: режим, естественно, делал все возможное, чтобы герои немецкого спорта — Макс 111 мел и ш; Бернд Роземайер, Рудольф Караччиола — служили ему украшением. Людям затрудняло ориентацию параллельное существование, а зачастую и переплетение распространяющейся все шире политически индифферентной поп-культуры и идеологической начинки, которая, со своей стороны, могла быть весьма противоречивой, как, например, в том случае, когда украшенные щитами «древние германцы» несли по улицам архитектурные макеты в человеческий рост величиной.
Из запланированных проектов возведения монументальных зданий партийных и государственных учреждений, в первую очередь в Берлине и Мюнхене, были реализованы лишь немногие, но именно по ним прежде всего судят об архитектуре национал-социалистической эпохи. К этому побуждают и личное участие Гитлера в их проектировании, и вневременная мегаломания архитектурных замыслов, характерная для идейно-политических установок нацистского руководства, и, наконец, интенсивная пропаганда, сопровождавшая строительство. Но если посмотреть на все фактически построенное в Третьем рейхе, трудно выделить какой-то осонационал-социалистический стиль: функционально-мо icpuncKv творении инженерной мысли возводились если не рядом, то. во вся» случае, одновременно с цитаделями в средневековом стиле. Мтгм общественные сооружения воплощали дух архитектурного траднцмонадь мв. который представляла тогда, например» Штутгартская школа во r.u* с Паулем Бонацем, чье имя не в последнюю очередь связано с автевдокными мостами, гармонично вписанными в окружающий ландшафт. Пре увеличение классицнстским вкусам Гитлера после смерти Пауля-Лкш га Трооета лучше всего отвечали Герман Гислер и Альберт Шпеер. генеральный инструктор по застройке и реконструкции столицы реки Впрочем, в берлинском бюро Шпеера трудились молодые чес го- 1 технократы, которые рассматривали «новую архитектуру» и русский rat- структивизм как творческий вызов, именно они во время войны вшам I в «Рабочий штаб по восстановлению городов, разрушенных бомбежка* ми», и в целях усовершенствовании противовоздушной обороны I тали проект зеленых поясов, которые окружили послевоенные города I Прагматичный утилитаризм, почти не стесненный какими-либо нжо- I логическими соображениями, характеризовал и отношение режюи к естественным и общественным наукам, определяя атмосферу» иерк* шую в университетах. Почти все знания и умения, приобретаемые 6а* одари современным исследованиям, пускались в дело. Правда, вусаова» ах Третьего рейха идеология и политика ворвались в мир ученых, любивший демонстрировать собственную апситичность. за которую выдавался утонченный консерватизм. Увольнение в конечном счете трети университет* ских преподавателей н «утечка мозгов» в связи с эмиграцией около 2 ООО ученых отрицательно сказались на качестве исследовательской pi* боты н преподавании. Но уже на этапе консолидации режима восторги по поводу «революции высшей школы», пропагандируемой Национал-сшил-диетическим союзом студентов, поутихлик*. Позитивистски усердное исследование и изучение, для многих специальностей давно стоявшие на первом месте, теперь, когда повседневная университетская жизнь опять стала входить в нормальное русло, прочно утвердились и в таких диецпп-лмнах, которые раньше носили скорее социально-критический характер.
км wilier Lane В. Architektur und Polttlk in Deutsehland IB18*I045
Braunschweig; Wftesbaden, 1986; Durth W. Deutsche Archttekten. Bkphtectw YeitiechUmen 1900-1970 Munehen, 1992. Durth W.. Gutschov N Trtum* in Trummern StadtpUnui* 1940-1950. Munehen. 1993
н» гдо m>i-.o.v ниже» ше>жемюго см... Seier H. UntmsHit und Huchschulpolttik Im nationAtsoftUstischen Staat // Der Nationatscaialismus an der Macht. Aspeku nattontlsoHaBsttschen Polttlk und Herrschatt / Hrsg. K. Malettkt. GOttlngvn. 1994 S 143-165; Idem Der Rektor als Fuhrer. Zur Hoehschulpolltlk dts
также: Ueiber R University unterm Hakenkteuz. 2 Bde. Munchen. 1991. uw>
№
Попытки разработать национал-социалистическую научную программу увязли в столкновениях противоречивых концепций, и политика, проводившаяся в сфере высшего образовании созданным в 1934 г. рейхсмнни-стерством науки, образования «народного просвещения во главе со слабым министром Вернгардом Рустом, ограничивалась в основном тем. чтобы держать в прямом политическом подчинении ректоров университетов как «фюреров высшей школы».
В гуманитарных науках, особенно среди философов, историков и педагогов, идеологизация продвинулась гораздо дальше: здесь у национал-социалистов имелись не только сочувствующие, которых рано или поздно постигало разочарование, но и упорные фанатики — такие, как Эрнст Крик и Вальтер Франк. Их псевдонаучная деятельность, конечно, сбивала с толку студентов, производила опустошения в духовной и культурной сфере, но, по крайней мере, никак не касалась экономики. В этом заключалось важное отличие гуманитарных дисциплин от естественнонаучных исследовании, которые в индустриальном государстве вроде Германии никак не могли ограничиваться сведением идеологических счетов10** Особенно ясно это показало сокрушительное поражение «немецкой физики» в лице Филиппа Ленарда и Йоханнеса Штарка а борьбе против «еврейской* (ведь она была разработана Альбертом Эйнштейном) теории относительности. Признание заслуг теоретической физики а ходе жаркого диспута в ноябре 1940 г. (его можно было предсказать еще четыре года назад, когда председатель правления «ИГ Фарбен» Карл Бош стал преемником Макса Планка на посту председатели Общества кайзера Вильгельма вместо Штарка) стало предупредительным сигналом для ревнителей «немецкой математики» и «немецкой химии», и без того не имевших большого научного веса. В крупной промышленности н а вермахте у серьезных естественнонаучных исследований были могущественные защитники, но их помощь особенно и не требовалась, поскольку из-за своих военных и автаркических планов режим на мог себе позволить враждовать с наукой.
Политическая заинтересованность а том. чтобы результаты современных исследований применялись с наибольшей пользой, обеспечила и со* циальным наукам неожиданно широкие возможности развития, несмотря на то что с идейной точки зрения эти науки еще во времена Веймарской республики вызывали подозрение у нацистов. Профессионализации психологической науки, еще молодой академической дисциплины, несмотря на изгнание ведущих ее представителей, произошла именно при национал-социалистах, и даже психоанализ, на который с нацистской точки зрения легко наклеить ярлык «еврейского изобретения», не оказался ее* запретом. Очень высоко ценилась социология как наука, имеющая щ тическое применение. Хотя вопрос насчет теоретического развития сощ. I ильных наук в Третьем рейхе остается открытым, следует, по-видимое признать, что эмпирические социальные исследования, предшественниц I современных социальных технологий, переживали период бурного роса*. Я Реакционные идеи и технократический прогрессизм находились в Третьем рейхе в неразрывной связи, не вытеснив, однако, до конца все устоявшееся, нормальное, отвечающее духу времени. Определенные тра- f диции национал-социалисты искореняли открыто и твердой рукой, щ- I гие — слегка подправляли, акцентировали или просто игнорировал В области науки и культуры, в повседневном быту ситуация редко бывала такой же однозначной, как в политической сфере. Насколько жизнь отдельного человека оставалась в тех условиях нормальной, насколько он ощущал изменения, зависело от личных обстоятельств, способностей, убеждений, интересов — и от воли случая.
Чего больше не было, так это нормальности в смысле самостоятельного разумного расчета — от него осталась одна видимость. Благодаря политике жизнь стала непредсказуемой в такой степени, какой не знала Европа после эпохи Просвещения. Коллективные и даже личные (если речь шла о представителе власти, стоящем более или менее близко к фюреру) симпатии и антипатии любого рода могли приобретать политическое звучание и претендовать на силу абсолютного закона. Разделение между государством, обществом и личностью исчезло, Левиафан в любой момент мог вторгнуться в сферу частной жизни. Эту угрозу воплощали собой СС и гестапо.
Систематизация террора и расцвет СС
Прошло несколько лет, и большинство населения Третьего рейха перестало замечать то, что вначале не могло укрыться даже от аполитичных людей: политическое притеснение и общественное отторжение многих меньшинств. Принцип власти остался прежним — завоевание симпатий одних и насилие против других. Но открытый террор против политически инакомыслящих, против групп и отдельных лиц, полностью или частично отказывавшихся приспосабливаться к режиму, да и против
См.: Geuter U. Die Professionalisierung der deutschen Psychologic im Nationalsozialismus. Frankfurt am Main, 1984; Cocks G. Psychotherapy in th Third Reich. The Goring Institute. New York, 1985; Wisspneoh. n
i / / / ««сио.пЭПОП "П
Nationalsozialismus / Hrsg. W. Lepenies // Geschichte und Gesellschaft ioaa № 12. Heft 3. айЬ евреев, в процессе консолидации власти пошел на спад. Методы его также стали утонченнее. Вследствие этого «народное сообщество», наполовину превратившееся в реальность, наполовину остававшееся пропагандистским мифом, все меньше оказывалось способно различать две стороны действительности — одобрение и принуждение. «Террор во всей его всеохватности и нечеловеческой жестокости скрыт не только от глаз заграницы, в Германии тоже есть круги, вряд ли имеющие о нем понятие. Нередко "бюргер**, отнюдь не являющийся поклонником системы, но мало интересующийся политикой, обходящий десятой дорогой любой нацистский флаг, который он должен приветствовать, с ноткой укоризны спрашивает: "А вы лично знаете людей, которые еще с тех пор (имеется в виду переворот 1933 п) сидят в концлагере?"»105
Эти наблюдения, полученные СДПГ в эмиграции в январе 1936 г., служили горьким свидетельством бесперспективности политической подпольной работы внутри страны, поскольку помимо большей эффективности репрессивного аппарата подпольщикам приходилось сталкиваться с постоянно растущими лояльностью и преклонением перед фюрером. В такой ситуации зачастую оставалось «только» укреплять взаимную солидарность на тайных собраниях и не позволять рваться связям. То, что активной части среди примерно 5000 эмигрировавших социал-демократов удавалось сначала из Праги, а затем из Парижа до апреля 1940 г. поддерживать работу хитроумной тайной системы передачи информации от секретарей из пограничных областей и доверенных лиц на предприятиях и в органах местного самоуправления, уже было большим достижением.
Что касается КПГ, чьи недолгие попытки договориться с социал-демократами потерпели крах из-за претензий на лидерство и упорной приверженности идее диктатуры пролетариата, то в первые годы Третьего рейха почти половина из примерно 300 000 ее членов (данные на 1932 г.) тем или иным образом принимала участие в нелегальной деятельности. Помимо сохранения запрещенной организации речь прежде всего идет об изготовлении и распространении листовок, призывавших к свержению гитлеровского режима. Партия, всегда отличавшаяся строго иерархичной структурой, оказалась в данном случае особенно эффективной, Например, одна нелегальная типография в Зол пшене в 1934 г. на протяжении длительного периода каждые десять дней печатала 10 000 экземпляров газеты КПГ «Роте фене» и выпустила в свет 300 000 листовок. Но эта форма сопротивления, рассчитанная на солидарность множества отдельных людей и неизбежность переворота в самом скором времени, была чрезвычайно рискованной и требовала многих жертв. В конце 1933 г., по разным оценкам, от 60 до 100 тысяч коммунистов сидели в тюрьмах и концлагерях, и после нескольких волн массовых арестов гестапо к серение почвы. В эти годы постепенно строилась система инадаовавт-ащц! диетического террора н слежки — Пока большинство соотечественников полагало, что близятся спокойные времена н переход к < ш«ал«ц диктатуре» (а в соответствующих признаках недостатка не tan крылом Генриха Гиммлера и его эсэсовцев закладывался фртздшгаищ литерного идеологического господства.
При разделе власти в Берлине весной 1933 г. маленький, твт ш сказать изящный, человечек, скрывавший свои пристрастия и пишаоа за толстыми стеклами очков и неопределенной утсмылкюн. остался >ш с чем. Хотя в распоряжении Гиммлера как сренхсфюрера СО наше элитный отряд из 56 ООО «расово полноценных» партийных боится пришлось удовольствоваться не слишком заметной должность*) врак* ного полицай президента в Мюнхене. Стратегически более важной ом* иней столицы рейха и Пруссии командовал Геринг. Процесс форюерш ния политической полицейской системы в Третьем рейхе протекал стр«с некоторыми сложностями как раз потому, что брал свое начато от ж истоков, при этом помимо соперничества за власть обнаружились и он» цептуальные разногласия: Геринг стремился создать политическую мм- цню — хоть и особую, но все же структуру государственного аппарат проявив себя, таким образом, как традншюна.тист-государственннк: к*> лог Гиммлер с самого начала добивался радикального изъятия всех паи тически-полицейских полномочий из сферы государственной власти в пользу СС. Главному идейному воинству наилонат-социализма казик-жало сосредоточить в своих руках политический контроль и ниоткуда-нализировать террор.
Важную победу на первом этапе Гиммлер одержат весной 1934 г. пр» поддержке шефа службы безопасности (СД) СС Рейнгарда Гейдриха После того как рейхсфюрер СС, создавший для себя годом ранее пост «командующего политической полицией Баварии», зимой 1933-1934 гг взял под свое начало обособившиеся от обычного полицейского аппарата органы политической полиции во всех землях, кроме Пруссии и Шаум-бург-Липпе, Геринг 20 апреля 1934 г. назначил его также инспектором Прусской тайной государственной полиции (гестапо)10*. Номинально шефом гестапо оставался Геринг, но де-факто Гиммлер отныне становился хозяином всей политической полиции Германии. О том, чтобы как можно более эффективно централизовать ее и расставить на ключевые посты
106 Основной источник изложенного ниже см.: Buchheim Н. Die SS — das
Herrschaftsinstrument // Anatomie des SS-Staates. 7. Aufl. Munchen 999 ru
также: Hdhne H Der Orden unter dem Totenkopf. Die Geschichte d SS GQtersloh, 1967; Aronson S. Reinhard Heydrich und die Fruha-ocM
Gestapo und SD. Stuttgart. 1971. geschichte von
«фюреров» СС, заботился 1ейдрих, новый руководитель имперского управления гестапо, «Выявление врага», осуществляемое службой безопасности СС, вое теснее сливалось с * подл гением врага» спаями государственной политической полиции. Так была пройдена добрая часть пути к «государству СС» (Онген Ко гон к
После устранения с политической сиены штурмовых отрядов, главе которых Эрнсту Рему ар тех пор формально подчинялся рейхсфюрер СС, летом 1934 г. власть Гиммлера значительно выросла. СС стали самостоятельным подразделением партии, а фюрер заслужил еще большую признательность Гиммлера, передав 30 июня исключительно в его ведение все концентрационные лагеря. Появилась вашожностъ создать единую вне государственную систему террора, и рейхсфюрер СС немедленно ею воспользовался: комендант Двхау Теодор Эйке стал «инспектором концентрационных лагерей и фюрером охранных частей СС». Вместо множества мелких тюрем, частью еще содержавшихся СА, Эйке к 1937 г. организовал по образцу Дахау еще два больших концлагеря вблизи Берлина (Заксенхлузен) и Веймара (Бухенвальд). Охрана и зкеплуатяция концлагерей возлагались на отряды СС «Мертвая голова», насчитывавшие тогда около 5 ООО человек. Помимо политической полиции и концлагерей третьей исходной точкой для расширения власти Гиммлера служили вооруженные формирования СС Уже летом 1933 г. из эсэсовцев составили присягнувший фюреру особый полк «Лейбштандарт Адольфа Гитлера». После разгрома штурмовиков Гиммлеру удалось, правда в ограниченных размерах, создать так называемые резервные части СС, финансировавшиеся из средств рейха, но попытка сформировать настоящую армию СС пока не удалась из-за сопротивления вермахта. Однако черные отряды еще до своего усиления в 1938-1939 гг. являлись примером типичной для нацистского режима особой силы, ставшей элементом исполнительной власти фюрера вне партии и государства.
Летом 1936 г. рейхсфюрер наконец получил полномочия, которых ему не хватало для объединения СС в самостоятельный комплекс власти: указом Гитлера от 17 нюня Гиммлеру поручалось «объединить решение всех полицейских задач в рейхе». Именно таким путем (а не в контексте так и не осуществленной имперской реформы) была централизована вся немецкая полиция, и практически уже существующий имперский аппарат политической полиции получил юридическое оформление. Кроме того, новое звание Гиммлера — «рейхсфюрер СС и начальник немецкой полиции в рейхсминнстерстве внутренних дел» — указывало, что речь идет не просто о новой «личной унии», а о крепкой организационной смычке полиции и СС. Номинально начальник немецкой полиции приравнивался к статс-секретарю при рейхсминнстре внутренних дел, на самом же деле в соотношении сил произошел резкий сдвиг, означавший заметное ослабление власти Фрика. Появившаяся вскоре у Гиммлера претензия на то.
чтобы во всех делах выступать в качестве заместителя министра, a щ I его стремление создать собственное министерство полиции в полной *> это продемонстрировали. I
В принципе указ от 17 июня положил начало «разгосударствлении, полиции, открыв СС путь к завоеванию всей полицейской системы ty. тьего рейха. Следующим шагом стало учреждение отдельных «глзвниа, 1 управлений» полиции общественного порядка и полиции безопасной» под началом обергруппенфюрера СС Курта Далюге и группенфюрераО", Гейдриха. Слияние с СС полиции общественного порядка (жандармерщ и обычной полиции) происходило медленно, зачастую оставаясь на уровне деклараций, зато Гейдриху как «начальнику полиции безопасност». i и СД» довольно быстро удалось овладеть уголовной полицией; в кош»! концов, он мог опираться на соответствующий опыт, приобретенный к время организации политической полиции земель. I
