Ликвидация рабочего движения и соглашение с промышленниками 6 страница

Объединение государственной и уголовной полиции со службой безо — И пасности СС имело для дальнейшего развития событий тем более ваш* значение, что Гейдрих, оттеснив в сторону Далюге, недвусмысленно (и, «то самое главное, — с одобрения Гиммлера) настаивал на передаче в исш-1 чительное ведение полиции безопасности всех политических задач во- 1 мом широком смысле этого слова: «Думаю, в свете нац.-соц. концепция рыночная полиция и пр., ведение народного учета и служба регистра- т ции — это мое... Бесспорно, что тотальный, постоянный учет всех люда рейха и связанная с ним возможность постоянного контроля над положе-1 нием каждого отдельного человека должны находиться в руках палицей- ской службы, которая помимо обычной охраны порядка имеет идейные задачи, касающиеся разных сторон жизни»107. I

Гиммлер и Гейдрих работали над проектом, далеко выходящим за рамки политического контроля над делами и мыслями людей, — над созданием тоталитарной утопии расово-идеологического суперинститута перманентной социальной санации и гигиены, «Города Солнца» в технократическом обличье эпохи модерна. Здесь следовало мыслить понятиями, привычными не для полицейского, а, скорее, для врача-эпидемиолога. Политическая полиция, как сказал заместитель Гейдриха в тайной государственной полиции Вернер Бест, комментируя закон о гестапо, изданный весной 1936 г., являлась «учреждением, которое заботливо следит за состоянием здоровья немецкого народного организма, распознает любые симптомы болезни, выявляет разрушительные микробы — все равно, появились ли они в результате внутреннего разложения или умышленно занесены извне, — и устраняет их всеми возможными средствами»10".

108 Цит. no: Broszat М. Natfonalsoaielistischc Konzentratfonslager 1933-1945 Anatomic des SS-Staates. S. 356. О Бесте см.: Herbert U. Best. Bioe ы и Studien fiber Radikalismus, Weltanschauung und Vemunft, 1903-1989 BonrT 1996

О том, где, с точки зрения СС, следовало искать очаги заболеваний, свидетельствовала структура и распределение обязанностей Главного управления полиции безопасности, в состав которого вошли три управления — административно-правовое (ведавшее среди прочего выдачей паспортов и удостоверений личности), уголовной полиции и политической полиции. Последнее занималось следующими вопросами: «Коммунизм и другие марксистские группы; церкви, секты, эмигранты, евреи, масоны; реакция, оппозиция, австрийские дела; тюрьмы, концентрационные лагеря; экономические, аграрно- и социально-политические вопросы, союзы и общества; контроль над радиовещанием; дела партии, ее подразделений и примыкающих организаций; внешняя политическая полиция; сводки о текущем положении; пресса; борьба с гомосексуализмом и абортами; контрразведка»109. В задачи уголовной полиции отныне входило не только расследование классических уголовных преступлений, но и борьба с «враждебными народу элементами». Параллельно с радикальным преобразованием и расширением полицейской деятельности значительные перемены произошли в концентрационных лагерях.

Если в «образцовом лагере» Дахау по-прежнему содержались в основном политические заключенные, то новые концлагеря Заксенхаузен и Бухенвальд все больше заполнялись так называемыми антиобщественными элементами, лицами, имевшими судимости, гомосексуалистами и свидетелями Иеговы — то есть людьми, которые не могли быть осуждены обычным судом, поскольку не нарушили закона, но считались социально нежелательными. Таким образом, лагеря все больше выполняли функцию корректировки правосудия. Сразу после захвата власти у гестапо появилось обыкновение задерживать политических заключенных по отбытии ими срока и обвиняемых после оправдания или прекращения дела, часто прямо в зале суда, и отправлять их на неопределенный срок в концлагерь. Теперь эта практика оттачивалась на «вредителях».

В начале 1937 г. Гиммлер как глава немецкой полиции распорядился на основе списков, составленных незадолго до этого отделениями уголовной полиции по всему рейху, арестовать и препроводить в концлагеря «около 2 ООО профессиональных преступников и рецидивистов или общественно опасных лиц, совершивших половые преступления». За «молниеносно» проведенной акцией 9 марта ровно через год последовала «единовременная повсеместная и внезапная операция захвата» — волна арестов «тунеядцев», отобрать которых гестапо помогли биржи труда.

<.. пропуск...>

ратушах и т. д.), на еженедельных базарах, в кафе, заводскихцещ левых в избытке предоставляют богатую пищу для размышлений, щ рой зачастую уделяется слишком мало внимания»111. Несмотря на все усилия по соблюдению секретности, через шхщ лет национал -социалистического господства вся страна стала чувству слежку. Конечно, подробности организации системы надзора были ны немногим, средний гражданин по большей части не видел радом между службой безопасности, СС, уголовной полицией, полицией общее? венного порядка н политической полицией, но это лишь усиливало ситное ощущение опасности и угрозы. Люди пугались при виде теми* кожаных плащей и черной униформы, слово «гестапо» внушало стра Власть тайной полиции распространялась не только на тех. кто фнэичс-ки подвергался ее террору.

И все же неверно считать главными чертами середины 1930-х и только политическое насилие и преследования. Ситуацию внутри стрмн определяли тогда лояльность режиму и преклонение перед фюрером, а а враждебность и сопротивление. Подпольная работа коммунистов н социал-демократов — после впечатляющих успехов гестапо, в результате которых сотни противников режима предстали перед «народным суш» а также в силу того, что окружающие все меньше интересовались политикой, — была почти полностью парализована. Даже народная оппозиции общего характера, часто не имевшая политических мотивов, пошла м спад. Об этом свидетельствуют застывшие на одном уровне показатели количества осужденных специальными судами за «вероломные нападки* и «нытье»; среди них, впрочем, подавляющее большинство составляли представители маргинальных социальных групп% которых, а клясенчес* ких традициях старой юстиции, карали наиболее сурово113.

Лишь немногие расценивали как плохое предзнаменование тот факт, что, несмотря на внутриполитическое успокоение, нигде нельзя было увидеть ни малейших признаков возвращения к «государству правовых норм», в значительной своей части демонтированному после J933 г., хота кое-кто в консервативных кругах правящей элиты еще продолжал на это надеяться. Большинство немцев поддалось гипнозу идеи «народного сообщества» и мифа о фюрера, подкрепленного внешнеполитическими успехами. На фоне всестороннего упрочения режима шедшее рука об руку с ним развертывание комплекса СС осталось незамеченным. А именно там в годы консолидации вызревали предпосылки для последующей радикализации, во многом на личностном уровне. В первую очередь в таких учреждениях, как СД, где интеллект и организаторские способности значили больше, чем идейный фанатизм, а это время сложился тот тип ориентированного на достижение оптимального результата фюрера СС для которого любое новое задание представляло собой личный вызов, требующий прагматического подхода. Именно там возник столь превозносимый Гиммлером менталитет эсэсовца, не знающего слона «невозможно» и готового к выполнению «особых задач» любой сложности, вплоть до командования карательными отрядами и убийства миллионов людей.

После слияния СС и полиции идеология начала отрицательно сказываться на бюрократически-полицейских мероприятиях. Дело не только в том, что идеологическая риторика по поводу «врагов» претворилась в практику борьбы с противниками режима: полиция и органы внутренних дел изменились сами, превратившись в орудия войны с внутренний врагом. В этой связи вполне логичным выглядело сравнение «национал -социалистической полиции» с вермахтом, которое сделал Гиммлер в юбн< лейном сборнике к 60-летию своего «начальника» Фрака, и признание за ней «права» на чрезвычайные, ненормативные действия: «Как и вермахт, полиция может действовать, подчиняясь только приказам руководства, а не законам. Как и в вермахте, границы деятельности полиции определяются приказами руководства и внутренней дисциплиной». С началом войны эти границы еще больше раздвинулись.

3. Радикализация

Продолжавшийся несколько дней еврейский погром а ноябре 1938 г. яснее, чем многие другие внутри- и внешнеполитические событии последних месяцев, показал, что Третий рейх подошел к критическому рубежу Убийства и издевательства, горящие синагоги, разрушенные магазины, разоренные квартиры продемонстрировали твердое намерение национал -социалистического руководства решить созданный им самим «еврейский вопрос» в ближайшее время. Две пятых из Щ% 000 человек, которых нюрнбергские законы 1935 г. объявили «неарийцами», уже покинули Германию из-за ужесточавшейся правовой и экономической дискриминации. Однако расовые идеологи ставили целью сделать подвластную режиму территорию «свободной от евреев». «Хрустальная ночь» погромов свидетельствовала о живучести этой мировоззренческой аксиомы внутри национал-социалистического движения. Но она же не оставила сомнений

в том, что радикальный антисемитизм не пользуется шщшъьШ шестое, и тем самым предрешила стратегию политики ттж1 евреев в будущем. I

Так же как в отношениях с евреями, идеологически* «лешкты пЛ диво проступали и во внешней политике режима; союз со старыми. тами неуклонно терял свое значение, В прежние годы расовые: кшпсн* ты националСоциалистической программы завоевания жим пространстве лишь смутно вырисовывались за требованиями переему Версальского договора, которые разделялись широкими слоями, (, став, В частности, стратегическое внимание Гитлера к Восточном ЕцЦ казалось продолжением традиции борьбы за статус мировой держав*! идущей еще от Вильгельма Второго, которой придерживался н внешни политический истеблишмент Веймарской республики. Существовамви J у командования вермахта опасения по поводу радикализации немец* внешней политики в смысле скорого и насильственного решения «прЛ блемы пространства» (этого потребовал Гитлер 5 ноября 1937 г., по шющ Хосбаха) вылились в начале февраля 1938 г. в «кризис Бломберо-Щ Фрича». В результате помимо кадровых перестановок произошли эн*я% тельные организационные изменения: сам Гитлер взял на себя обязан* сти верховного главнокомандующего, поручив командование вермахт* вместо уволенного в отставку под удобным предлогом военного министра Бломберга генералу Вильгельму Кейтелю. Новым командующим сухопут Iными войсками стал генерал Вальтер фон Браухич. Министр инострая.ных дел Нейрат был вынужден уступить свой пост более молодому Иоа хину фон Риббентропу, человеку из окружения Гитлера, но остался в кабинете министров. Через месяц немецкие войска вошли в Аварию, Вена оказала фюреру восторженный прием.

Мюнхенское соглашение и последовавшая за ним оккупация Судет-1 ской области Чехословакии в конце сентября — начале октября 1938 г. 1 знаменовали собой одновременно кульминацию и завершение подчеркну-1 то ревизионистской внешней политики. «Пацифистский пластинка» (вы-1 рижские Гитлера) свое доиграла; теперь зазвучали боевые песни. Отдан- I ный вскоре после судетской операции приказ о тайной подготовке к «улаживанию дела с остальной Чехией» и появление в середине марта 1939 г. «протектората Богемия и Моравия», затем вступление вермахта в Клайпеду (Мемель) продолжили серию невоенных успехов, но при этом положили конец англо-французской «политике умиротворения». Богатые событиями «спокойные годы» миновали. Началась радикализация.

В области внешней политики она проявилась раньше всего и особенно отчетливо, потому что завоевание «жизненного пространства на Востоке» являлось главным пунктом национал-социалистической программы» По той же причине в 1938-1939 гг, происходила радикализация не самого нацистского руководства, а политики Третьего рейха в целом, И поскольку Гитлер радикализировал свою no.wnre> умышленно, добровольно и сознательно, характерная для режима я наблюдавшаяся во многих областях

структурная неспособность долго удерживать под контролем динамичные силы «движения» в данном случае имела второстепенное значение. С обострением внешнеполитической ситуации я тем более с началом войны были неразрывно связаны серьезные внутри пиитические изменения. Агрессия, направленная вовне, привела отнюдь не к ослаблению политического давления внутри страны, а, напротив, к такой же радикализации в смысле решительного осуществления многих ндеолопсчееких замыслов. Воина за «жизненное пространство» (пусть предшествующие западные «блицкриги» и совершались «не на том» фронте) не в последнюю очередь послужила поводом для усиленных мер по евгенически-расовой «санации» немецкого «народного организма». По логике национал-социалистического руководства, это стало необходимой подготовкой к тому времени, которое наступит после «окончательной победы». Безжалостная война на уничтожение должна была обеспечить территорию для создания великогерманской восточной империи, где немцам предстояло выступать в роли чистокровного «народа господ».

Начало войны и немцы

Вдень своего пятидесятилетия «генерал Бескровный», как называли Гитлера, наслаждался невиданной популярностью: «Пожалуй, еще никогда население не украшало дома и магазины с такой любовью и таким самозабвением, как в этот национальный праздник Великогерманского рейха. В городе и на селе улицы и площади утопали во флагах. Нельзя было увидеть почти ни одной витрины, где не красовался бы портрет фюрера с победоносными символами нового рейха. Многочисленные торжественные собрания партии посещались как нельзя лучше. В гарнизонных городках внимание населения в первую очередь привлекали военные парады. Повсюду это был радостный праздник людей, которых ни в малейшей степени не беспокоит суета науськиваемых на них соседних народов, ибо они знают, что их судьба покоится в руках фюрера»"4.

Подобные сообщения весной 1939 г. приходили из всех уголков рейха. Конечно, немцы понимали, что в своих внешнеполитических триумфах последних лет Гитлер все больше рискует. Многие подозревали, что долго так продолжаться не может, — и тем не менее цеплялись за надежду, что

11 Ежемесячное донесение регирунгспреэидента в Ансбахе (Средняя Франкония) от 6 мая 1939, цит. по: Steinert М. Hitlers Krieg und die Deutschen. Stlmmung und Haltung der deutschen Bevdlkerung im Zweiten Weltkrleg. Dusseldorf; Wien, 1970. S. 81.

«провидение» по-прежнему будет на стороне «посланного Богом». BtoJ о фюрере как завершителе немецкой истории, которые теперь слыщ лись не только в кругах националистически-протестантской буржуазии! можно было отчетливо различить отголоски страха перед войной, сносом ной обратить в прах все достигнутое. Общественное мнение упрямо* желало расстаться с верой в возможность сохранения мира, а Гитлер J временем приказал разработать план нападения на Польшу.

Неприятие немцами мысли о войне коренным образом отличало атмосферу в стране летом 1939 г. от той, что царила там 25 лет назад. Эю заставляло режим провести тщательную подготовку. Мнимые инциденты на германско-польской границе, которые после неожиданного заключения пакта Молотова-Риббентропа 23 августа должны были убедить «соотечественников» в необходимости «удара возмездия», относились к разряду пропагандистских мероприятий, рассчитанных на текущий мент. В перспективе важнее казалось примирить две объективно противоречившие друг другу задачи, поставленные Гитлером также исходят опыта Первой мировой войны: самым серьезным образом считаться с материальными претензиями и опасениями населения и в то же время добиться всеобъемлющей военной и экономический мобилизации. С одной стороны, в этих планах отражался страх перед второй Ноябрьской революцией, с другой — твердое намерение Гитлера не ставить свои стратегически-политические решения в зависимость от имеющихся ресурсов и производственных мощностей военной промышленности.

Хотя политика наращивания вооружений и автаркии проводилась уже несколько лет, к длительной войне Третий рейх был недостаточно экономически подготовлен. Однако на небольшие скоротечные кампании, приносящие быстрые победы, особенно если в результате будет получена новая сырьевая и продовольственная база, ресурсов хватало. В такой ситуации могло сложиться впечатление, будто в основе исключительно успешных «блицкригов», из которых пропаганда выжала максимум возможного, лежала военная концепция, требовавшая ограниченной экономической мобилизации и позволявшая сберечь немецкое гражданское население. Такую интерпретацию115, казалось, подтверждал тот факт, что немецкое военное производство достигло своего пика только во второй половине войны. Но последнее стало скорее следствием недостатков управления в предыдущие годы, чем намеренной «задержки на старте». Политическое руководство стремилось провести тотальную мобилизацию экономики уже в 1939 г. Однако соответствующие попытки на начальном этапе войны оказались не слишком удачны.

Потребителям, впрочем, это особой выгоды не принесло. Судя по таким показателям, как потребительские расходы на душу населения, доля рабочей силы, занятой в военной промышленности, и доля национального дохода, идущая на военные расходы, Третий рейх как минимум с 1941 г. находился в состоянии мобилизации, явно опережая по степени ее интенсивности Англию1, в. Правда, у экономики, которая и в мирное время держала народ в черном теле, с началом войны оставалось мало возможностей еще больше экономить на товарах широкого потребления, не рискуя вызвать волнения. Сравнение с Великобританией, которая начала экономить, имея более высокий уровень жизни, показывает: по* требительские расходы на душу населения в 1939-1940 гг. в обеих странах сократились примерно на 10%, а затем значительное снижение происходило только в Германии, где в 1944 г. людям приходилось довольствоваться двумя третями от того объема потребительских товаров, который предлагался в 1938 г., — причем качество товаров ухудшилось, а приоритет в снабжении принципиально отдавался вермахту. Уже в декабре 1939 г., чтобы дать людям больше масла к первому военному Рождеству, к нему пришлось подмешивать маргарин, а норма выдачи маргарина, естественно, сократилась.

Хотя более четырех пятых всего продовольствия давало Германии собственное сельское хозяйство, в отношении жиров и кормов она по-прежнему зависела от импорта. Поэтому в последние августовские дни 1939 г. ведомства, занимавшиеся экономическими и продовольственными вопросами, перешли к нормированию всех товаров первой необходимости и важного военного значения. Продовольственные карточки, затем талоны на одежду и прочие специальные талоны составили «среднюю потребительскую корзину». Простейшие средства набить желудок — хлеб, картофель, бобовые — имелись в достаточном количестве, зато мяса полагалось только фунт в неделю на человека, масла — четверть фунта; добавьте сюда еще 100 граммов маргарина, 62,5 грамма сыра и одно яйцо.

Как и нормы отпуска продуктов, финансовые нагрузки при перестройке экономики на военный лад рассчитывались таким образом, что, несмотря на явственный ропот, дело редко доходило до серьезного протеста или тем более отказа в лояльности. Новый «Совет министров по вопросам обороны рейха» (Геринг, Гесс, Ламмерс, Кейтель, Фрик, Функ), призванный координировать внутриполитические меры вместо правительства, не заседавшего с 1938 г. (фактически оно функционировало всего несколько недель), 4 сентября 1939 г. решил, вопреки первоначальным

1,6 Эти и приведенные ниже данные см.: Overy R.J. «Blitzkriegswirtschaft*? FInancpollHk, Lebensstandard und Arbeitseinsatz in Deutsehland 1939-1942 // VIZ. 1988. №36. S. 379-435. См. также: Idem. War and Economy in the Third Reich. Oxford, 1994

. вместо всеобщего снижения зарплаты ограничиться ее живанием. Временную приостановку выплаты надбавок ~еч-ния отпуска почти полностью отменили уже через два месяца. От способов военного финансирования остались дополнительные спиртное, сигареты, посещения театра и путешествия, а также повод ние подоходного налога по прогрессивной шкале. И тем не менее iqj нении с последним предвоенным голом к 1942 г. общий объем налоге* поступлений почти удвоился, увеличившись на 34J млрд редхс**ч Еще быстрее и значительнее — на 44,6 млрд рейхсмарок, то есть *е вере, — выросли с 1938 по 1941 г. частные накопления. Не праве* к сомнительному методу принудительных военных займов, режим т>& сокращения производства товаров широкого потребления и строгого а-гулирования их распределения сделал так, что покупательная свое* ность населения по большей части стала находить выражение в растмщ счетах в сберкассах. Таким изящным способом «маленький чедовв привлекался к военному финансированию, 5&иленно иропагандвроввмв юся мечту о собственном доме после войны не могли разрушить мм бомбы союзников. В 1943 г. «крупнейшая и старейшая в Германкаеса>1 но-сберегательная касса для индивидуального строительства» * Бюсте* рот» все еще с успехом привлекала клиентов рекламным лозунгом: «Калить во время войны — строить после нес.

Явное стремление к тому, чтобы необходимые военные меры вызым ли как можно меньше шума, отнюдь не свидетельствовало о нерешнте* I ности руководства. Скорее, оно говорило о небезосновательном опасении. > что населению будет не все равно, с какой целью его заставляют терпел множество неприятностей — ради национальной обороны или веденм наступательной войны. В данном контексте становится понятен отказ w принудительного «трудового использования» женщин. И не только идеологическое представление о роли женщин как «детородных машин» но 1 буждало режим оказывать солдатским женам финансовую поддержку, которая многим из них позволяла не работать. Такая политика вместо запланированного в условиях оттока мужской рабочей силы роста занятости среди женщин вела к ее снижению: только в 1942 г. она достигла прежнего уровня и лишь на последнем этапе войны слегка превысила его, но при этом о щадящем отношении к женщинам речи уже не шло. В сравнении с Англией и Америкой доля женщин в числе немцев, занятых на производстве в Германии (37,3 %), уже к началу войны была выше не десять с лишним процентов. В середине 1944 г. женщины в ТЪетьем рейхе составляли 51% всей местной рабочей силы, тогда как в Велико британии — только 37,9%, а в США — 35,7%. Причина такого позы шения заключалась прежде всего в призыве мужчин на военную службу *~гственно, заметнее всего занятость женщин росла в военной про енности. Кроме того, женщин все больше нагружали работой

и, осте мышленности

ft сельском хозяйстве и на расчистке развалин* но в статистике *к> и* отражалось.

Вопреки тому, на что как будто указывают жономические начального этапа войны* уже но время «блицкригов» синчтч*алн политические признаки ориентации на войну. НЗ Ш служило дальнейшее «заострение» nvvinuencKoiv ннсфхменгарнч. Доильное большинство по-прежнему аснчеекн отлаживали, М запугивание как репрессивный метод не могло не коснуться и среднего обывателя. Против евонх критиков и нежелательных с идейной точки зрения меньшинств режим теперь не церемонясь пустил н чод весь свои veppopn-стический арсенал. Обнародованное St> августа №39 г. «Постановление

0 чрезвычайном уголовном Иране ко время войны К1 осооих ситуациях* определило новый состав ирестччикчтя — «1юдрыв обороной ioeo6) we m * ч

1 (еоеторожпое критическое замечание, если о ном узнавало ivcvano, могло теперь повлечь за собой смертную казнь. 3 сентябрях к день вступлении н войну Англии и Франции, Гейдрих в секретных «Основах обеспечения

Яренней безопасности государств но время войны» ШШ гестапо пошадно подавлять» любую попытку «подорвать, ШШЩОШ и колю к борьбе немецкого народа». О задержанных следовало информировать начальника полиции безопасности, «дабы и случае иееоходимооти по распоряжению вышестоящего началвогиа оыда осуществлена ооажшнчч

Яликвидация подобных элементов»11. J течение сорока восьми часов последовали жесткие постановления о наказаниях за проступки, наносящие вряд военной ЯКОНОМНКЯ, И про отуплении, совершенные с использованием условий военного иромоии, например во время затемнения. Прослушивание иностранных радиопере* дач — его, как и чтение иностранной прессы, власти уже несколько лет терпели яесьмя неохотно и пытались свести к нулю, намеренно ряеппо* стряияя слабые «народные приемники», — отныне преследовалось кяк «причинение самому себе духояных увечий»; во второй половине войны особые суды, число которых с 1038 по 1942 г. утроилось и дошло до семидесяти четырех, неоднократно выносили слушающим «ярпжеокие голоса» даже смертные приговоры Объединение в конце сентябри 1939 г* полиции безопасности и СД под нячялом Ппяяного управлении безопасности рейха лишь подчеркнуло фактически давно начавшееся инотитуино-пильное и политическое слияния полиции и СС, осущестшнноя я 1938 г.

ia репюналыюм уровне благодаря учреждению там должности верхов* IX руководителей полиции и СС. После установлении особой юрисдик* цни СС и полиции в конце октября 1939 г. обычные органы уголояиого суда и следствия потеряли все полномочия проводить расследование в тех случаях, когда СС или СД отправляли в лагеря и казнили там «маркою I ских саботажников» и других противников режима. Находящийся и р* I поражении СС к началу войны аппарат надзора и репрессий служил не 1 столько для принятия мер предосторожности на случай, если война при мет критический оборот, сколько для усиленной «борьбы с противников {и проведения расовой, идеологически мотивированной демографически I политики как в «старом рейхе», так и на завоеванных территории I

Благодаря победоносным «блицкригам», в ходе которых немецкий вермахт к лету 1941 г. поочередно разгромил Польшу, Данию и Норвегию. Нидерланды, Люксембург и Бельгию, Францию и, наконец, Югославию и Грецию, изменения во внутреннем состоянии режима пока оставались незамеченными. В 1940-1941 гг. престиж Гитлера доспи абсолютного пика. Война, приносившая только быстрые победы, лоси первоначального скепсиса вызывала всеобщий восторг перед фюрером, который разделяли теперь практически все» Последние ворчуны смолкли. I тем более что на оккупированных областей стало в неограниченных количествах поступать не только сырье для военной промышленности, аз и такая приятная добавка к рациону, как датское масло. Сомнения нрав ствеиного порядка по поводу насилия, которое Германия обрушила на Европу, казалось, исчезли бесследно, так же как сознание неправоты. В мае 1940 г. люди беспокоились только о «жизни фюрера»; на весь народ, говорилось в «донесениях из рейха», известие о «личном участии» Гитлера в военных событиях произвело глубокое впечатление, «укрепило всеобщую веру в успешный исход операций на Западе и «подтвердило, что в настоящее время Германию может постичь только один удар суде бы — утрата фюрера»"8.

В таких обстоятельствах сколько-нибудь мощному сопротивлению режиму не находилось места. Рыхлая кучка военных, критически относившихся к Гитлеру, по-своему была парализована не меньше, чем кои муиистическое сопротивление после заключения пакта Молотова-Риббентропа. Промолчав, когда его высшее командование лишили власти вначале 1938 г., а затем во время «судетского кризиса», вермахт сам лишил себя всяких шансов и в политическом и в психологическом плане Вряд ли стоило думать о заговоре в момент, когда стратегия Jkftiepa принесла Германии гегемонию, какой она еще никогда прежде не знала Существовавшие у оппозиционно настроенных офицеров в первые недели войны намерения арестовать Гитлера на западном фронте, по всей в иди мости, потеряли смысл. Когда 8 ноября 1939 г. в мюнхенской пивной фюрер едва спасся от взрыва адской машины, установленной террористом-одиночкой, швабским столяром-подмастерьем Иоганном-Георгом Эльзером, многие немцы, как отметила СД, возмущались «англичанами и евреями, которые явно стояли за этим покушением». В школьных классах пели церковные благодарственные гимны, руководители предприятий, собирая работников на «летучки», возносили хвалу провидению. «Многие — особенно среди рабочих — в разговорах заявляли, что от Англии следует "не оставить камня на камне"»

Агрессивное боевое настроение исчезло только во второй половине войны, когда копровые бомбардировки союзников вызвали у немцев вместо ожидаемого протеста против режиме стремление держаться до кошт с упорством отчаяния; под командованием «гениального полководца Ллоль-фа Гитлера» нежеланная война быстро превратились в национальную задачу, которую признавали таковой и буржуазия, и самые широкие круги рабочего класса. Большинство немцев идентифицировало себя с гитлеровской войной, причем цели ее поначалу формулировались довольно смутно — и делалось это намеренно, как признался однажды Геббельс: «У национал-социализма никогда не было своего учения в том смысле, что он не занимался разъяснением отдельных подробностей и проблем. Он стремился к власти... Если сегодня кто-нибудь спросит, как мы представляем себе новую Европу, мы вынуждены будем сказать, что не знаем. Конечно, кое-какие идеи у нас есть. Но если облечь их в слова, его немедленно создаст нам врагов и умножит сопротивлением. Сегодня мы говорим: "жизненное пространство". Каждый волен думать об атом, что хочет. А мы в свое время будем знать, чего мы хотим»1".

Все более заметная готовность работать для победы и идти ради нее на определенные жертвы не В последнюю очередь свидетельствовала о том, что национал-социалисты на «внутреннем фронте» сумели пробудить немало социальных и общественно-политических надежд, отодвинув их осуществление на то время, когда война будет выиграна. Речь шла не столько о каких-то конкретных обещаниях отдельным группам или всему «народному сообществу» в целом, сколько о способности создать особый социально-политический настрой -* состояние ожидания, жажду какого» то прорыва. Среди часто соперничавших друг с другом административных злит Третьего рейха, особенно в несметной армии политических руководителей, подобное стремление к переменам нашло своих поборников и пропагандистов. Разумеется, эта социал-реформистская атмосфера отчасти была обязана своим возникновением ограниченности свободы действий режима даже на этапе военных и политических «блицкригов* и, по крайней мере в некотором отношении, являлась следствием ею тактических уступок. Но одновременно она служила признаком реальных и серьезных притязаний на создание новых социально-политических форм в которых вырисовывались контуры нацистского послевоенного порядка