Ограничения правового состояния

T

императора, а при Юстиниане отцу уже было достаточно объявить об эмансипации перед судом.

В период империи освобождение от patria potestas иногда наступало в силу факта выдвижения сына на некоторые государственные и духовные должности. Отец мог быть также лишен своей власти над детьми, если он обращался с ними незаслуженно жестоко (например, подвергая их чрезмерно суровым наказаниям), либо бесчеловечно (например, отказывая нуждающимся детям в средствах к существованию), или аморально (например, потворствуясводничеству дочерей).

Родство. Понятием «родство» в Древнем Риме принято было обозначать близость лиц, принадлежащих к одной семье. Но римская семья строилась на сугубо патриархальной основе, в качестве которой выступала вначале безграничная власть paterfamilias. Поэтому и родственниками считались все, кто подлежал этой власти, вне зависимости от наличия или отсутствия между ними кровных уз. Родство, основанное на подчинении власти одного и того же paterfamilias, именовалось агнат-ским, а родственники—агнатами. Ими становились даже чужие (с точки зрения кровных связей) лица, попадавшие под эту власть (например, жены сыновей), и, с другой стороны, из их числа исключались даже собственные дети главы семьи, перешедшие тюд власть другого paterfamilias ^/ (например, дочери, вышедшие замуж либо подвергнутые эмансипации). Выход из-под власти paterfamilias прекращал все правовые связи соответствующего лица с его(теперь уже бывшей) семьей, поскольку факт кровного происхождения в древнейшую эпоху никакого юридического значения не имел, если не сочетался с patria potestas.

Развитие товарно-денежных отношений, являясь фактором, определявшим все основные социальные процессы в римском обществе, постепенно подтачивало и патриархальные устои римской семьи. Это выразилось как в сужении власти paterfamilias над членами семьи, сопровождаемом ростом их личной и имущественной самостоятельности, так и в том, что на¹ смену основанному на «административных» началах агнатско-му родству со временем пришло та;к называемое когнатское, т. е. кровное родство, базирующееся уже на общности происхождения.

Применительно к когнатскому родству следует различать линии и степени. Линии в свою очередь бывают двух видов:

прямая (связывающая лиц, происходящих одно от другого, например, отец, сын, внук, правнук) и боковая (объединяющая лиц, имеющих общего предка, например: брат и сестра, дядя и племянник). Прямая линия именуется восходящей или нисходящей в зависимости от того, «проводится» ли она от потомства к предку либо от предка к потомству. Для определения родственной близости недостаточно, однако, установить линию, связывающую данных лиц. Необходимо, кроме того, указать

степень родства, исчисляемую количеством рождений, на которое сопоставляемые лица отстоят одно от другого. Отсчет рождений ведется по прямой линии—непосредственно между этими лицами, а по боковой—от общего предка. Например, брат и сестра состоят во второй степени родства. В то же время среди.братьев и сестер различаются полнородные (происходящие от общих родителей) и неполнородные, т. е. имеющие только общую мать (единоутробные) или только общего отца (единокровные).

От родства следует отличать свойство как отношение между мужем и родственниками жены и, наоборот, между женой и родственниками мужа, а также между родственниками обоих супругов. Свойство, как и родство, дифференцируется по степеням, соответствующим степени родства между супругом и тем из его родственников, применительно к которому необходимо выявить степень свойства, связывающего его с другим супругам. Например, сестра жены находится во второй степени свойства с ее мужем. Степени родства имели значение при наследовании и при вступлении в брак, ибо заключение брака между близкими родственниками не допускалось. Этот запрет распространялся и на близкие степени свойства.

Брак. По словам Модестина, брак представлял собой «соп-junctio maris et feminae, consortium omnis vitae, divini et humani juris communicatio» (союз мужа и жены, объединение всей жизни, общность божественного и человеческого права). В действительности, однако, эта явно идеалистическая формулировка маскировала полнейшее подчинение жены власти мужа, лишь с течением времени мало-помалу уступившее место признанию личной и имущественной самостоятельности жены.

Уже отмечалось, что в древнейшую эпоху правосубъектность жены всецело поглощалась правосубъектностью мужа, а жена, находясь в положении дочери, была совершенно бесправной. Это бесправие в равной степени касалось как личного, так и имущественного статуса жены. В личном смысле от мужа зависела сама судьба жены, в отношении которой ему принадлежало jus vitae ас necis. Он мог продать жену в рабство, а если она без его ведома покидала дом—истребовать ее от любого лица по такому же иску, как обеспечивающий возврат имущества, оказавшегося в чужом незаконном владении. Требование о возврате жены могло быть предъявлено даже к ее родителям, поскольку выход замуж сопровождался разрывом агнатских связей женщины с ее кровными родственниками и возникновением агнатского родства между нею и семьей мужа.

Идея безграничной мужней власти пронизывала и имущественные отношения супругов. Современного нам понятия общесупружеского имущества римское право не знало. В семье был один субъект имущественных прав — муж, которому принадлежало имущество, не только нажитое в браке, но и ранее со-

ставлявшее собственность жены, если\до заключения брака она была persona sui juris, а также подаренное ей отцом по случаю выхода замуж.

Причиной имущественного бесправия жены служило то обстоятельство, что со вступлением в брак она становилась рег-sona-otieni juris и в этом качестве своего имущества иметь не могла. Даже если муж выделял ей что-либо для практически самостоятельного распоряжения, это считалось всего лишь пекулием. Только после смерти мужа его имущество переходило к жене (и детям) в порядке наследования. Описанная власть¹ мужа над женой называлась manus, в связи с чем и сам брак, при котором жена подчинялась этой власти, известен под наименованием брака с мужней властью (cum manu mariti). д

Брак cum manu mariti был, однако, характерен лишь для | древнейшего периода римской истории. Развитие товарно-денежных отношений, постепенно расшатывавшее патриархальные устои римской семьи и, как уже отмечалось, со временем обусловившее личную и имущественную самостоятельность детей, таким же образом отразилось и на отношениях между супругами. Брак cum manu mariti начал вытесняться браком^ sine manu — без мужней власти, ¹i

По своим основным принципам этот брак являл собой пол-^ ную противоположность браку cum manu mariti. Вступление| в такой брак не влекло изменения правосубъектности женщи-j ны. Она сохраняла статус persona sui juris (если имела его¹ раньше) либо продолжала подчиняться отцовской власти. При этом кровные родственные связи с ее прежней семьей не поры-г-вались, как не возникало и агнатского родства между женой | и семьей мужа. Мужу теперь никакая власть над женой уже не" принадлежала: супруги в личном отношении считались юриди-i чески равными субъектами. Муж, в частности, не вправе был ¹. обязать жену, покинувшую его дом, вернуться против ее воли. И хотя именно он окончательно решал ряд вопросов семейной| жизни, какого бы то ни было подобия manus у него больше не¹ .было.

Начало юридического равенства супругов при браке sine -manu проявлялось и в их имущественных отношениях. Муж не | имел никаких прав на имущество жены, не только принадлежавшее ей до брака, но и приобретенное в период семейной жизни (в порядке наследования, дарения и т. д.). Во избежание узурпации одним супругом прав на имущество другого дарение между супругами (donationes inter uxorem) было запрещено. За отмеченным изъятием мужу и жене дозволялось заключать между собой любые договоры, а в случае возникновения имущественных споров—предъявлять друг другу иски (кроме бесчестящих).

Цели создания известных гарантий имущественных интере--^ сов жены отчетливо прослеживаются в развитии правового ре-^ жима приданого (dos). Речь идет об имуществе, предоставляет

мом мужу отцом жены (dos profectitia) либо самой женой (dos adventitia), если к моменту вступления в брак она не подчинялась patria potestas, и предназначенном для участия в покрытии общесемейных расходов, вообще говоря, возлагавшихся на мужа.

При браке cum manu mariti приданое «бесповоротно» переходило в собственность мужа и не подлежало возврату ни при каких условиях. На первых порах так же обстояло дело и при браке sine manu. Однако эта форма брака была сопряжена со значительным упрощением процедуры развода, что в сочетании с деградацией моральных устоев римского общества нередко оборачивалось вопиющей недобросовестностью мужа, который мог развестись сразу же после получения приданого, оставив его за собой.

Для предотвращения подобной ситуации жена или ее pater-familias при передаче мужу приданого заручались обещанием мужа (cautio rei uxoriae), что приданое будет возвращено при расторжении брака либо в случае смерти мужа. Выполнение мужем данного обещания обеспечивалось иском ex stipulatu. Иногда муж обязывался вернуть не само имущество в натуре, а его цену, заранее определяемую при заключении брака. Со временем это правило настолько распространилось, что даже при отсутствии специального соглашения жене давался иск actio rei uxoriae о возврате приданого ввиду неосновательного развода по инициативе мужа.

В итоге сложилась целая система норм, определявших судьбу приданого (так называемое детальное право). Возврат приданого или, наоборот, сохранение его за мужем зависели, во-первых, от причины прекращения брака и, во-вторых, от того, кто предоставил приданое.

Брак прекращался смертью одного из супругов либо разводом. В первом случае для судьбы приданого имело значение, кого из супругов постигла смерть: мужа, получившего dos, или жену, которой (или за которую) dos было передано мужу. Смерть мужа влекла возврат приданого при всех обстоятельствах, а смерть жены—только при одном условии: возврату подлежало лишь dos profecticia, если предоставивший его отец жены находился в живых. В остальных случаях муж, переживший жену, вправе был сохранить приданое за собой. При Юстиниане это право мужа было отменено, и на него возлагалась обязанность вернуть приданое наследникам жены. В случае развода все зависело от того, по чьей вине расторгнут брак—жены (dos сохраняется за мужем) или мужа (dos возвращается), а при отсутствии вины с обеих сторон — от того, по чьей инициативе был совершен развод.

Теперь, таким образом, приданое переходило к мужу уже не «бесповоротно», ибо в известных ситуациях должно было быть возвращено. Тем не менее собственником приданого считался муж, который мог его израсходовать за время семейной жизни или даже намеренно реализовать в предвидении разво-

да, а иск жены о компенсации стоимости приданого не всегда приводил к достижению этой цели (например, при отсутствии у мужа имущества, на которое можно было бы обратить взыскание).

Имея в виду создать для жены реальное обеспечение ее интересов, связанных с dos, закон, изданный Августом в 18 г. до н. э., запретил мужу без согласия жены отчуждать недвижимое имущество, полученное в качестве приданого. Вскоре это запрещение было распространено и на случаи залога, а при Юстиниане отчуждение упомянутых (детальных) недвижимостей (хотя бы и с согласия жены) вообще не допускалось.

Нельзя, следовательно, не заметить, что права мужа на приданое, формально поступавшее в его собственность, со временем подверглись существенным ограничениям. Не случайно римляне говорили: «quamvis in bonis mariti dos sit, mulieris tarnen est» (хотя приданое находится в имуществе мужа, оно принадлежит жене). Тем самым приданое играло роль имущественной гарантии для жены на случай развода по инициативе (или вине) мужа либо его смерти. Если же инициатором или виновницей расторжения брака оказывалась жена, то в виде имущественной санкции за свое ненадлежащее поведение она утрачивала право требовать возврата приданого.

Своеобразным «противовесом» приданому служило так называемое donatio propter nuptias. Буквально это выражение означает послебрачное дарение, совершавшееся мужем или его paterfamilias и по своей величине равное размеру предоставленного мужу приданого. Появился этот термин при Юстиниане, когда в указанных целях дар мог быть выделен и после вступления в брак. Ранее же допускалось только donatio ante nuptias — предбрачное дарение, поскольку запрет, вообще установленный для дарственных актов между супругами, исключал и такие дары со стороны мужа, которые предоставлялись в тех же целях, что и приданое со стороны жены. Но, независимо от того, когда был совершен связанный с браком дарственный акт, обусловленное им имущество переходило в собственность жены бесповоротно лишь тогда, когда развод был вызван инициативой мужа или его виной.

Итак, если зачинщиком или виновником расторжения брака являлся муж, к жене переходило не только dos, но и donatio propter nuptias. Если же в расторжении брака виновна была жена либо развод совершался по ее требованию, dos и donatio propter nuptias оставались за мужем.

Стало быть, социально-экономическое назначение dos и donatio propter nuptias заключалось в создании для супругов имущественных гарантий на случай прекращения брака, а сама модификация его форм служила отражением поступательного развития товарного производства, оказывавшего растущее влияние на все стороны жизни римского общества.

В то же время брак cum manu mariti и брак sine manu раз-

личались не только по характеру взаимоотношений между супругами, но и по порядку заключения. С другой стороны, за-ключение брака в любой форме предварялось наличием определенных условий. Таково, в первую очередь, достижение брачного возраста (для мужчин—14, для женщин—12 лет). Необходимо было, далее, согласие paterfamilias жениха и невесты, если они состояли под patria potestas. При вступлении в брак семейно самостоятельных лиц жених ни в чьем разрешении не нуждался, а невеста должна была получить согласие опекуна, так как в течение длительного периода римской истории женщины подлежали пожизненной опеке.

Однако со временем, по мере постепенного признания личной и имущественной самостоятельности детей, для заключения брака наряду с согласием paterfamilias стали требовать и согласия самих (подвластных) брачащихся, причем в последую-, щем именно этому согласию придается уже основное значение, с тем, что согласие paterfamilias, если последний не дает его добровольно, могло быть получено при посредстве магистрата, • а в ряде случаев жених и невеста вовсе обходились без такого согласия (когда его получение было объективно невозможным ввиду безвестного отсутствия paterfamilias или нахождения его в плену).

Кроме того, брачащиеся не должны были состоять между собой в близких степенях родства или свойства и должны были обладать jus connubii. При отсутствии у одной из сторон jus connubii заключение брака не допускалось. Но если они вступали в фактические брачные отношения с намерением создать семью, то возникал так называемый конкубинат, занимавший промежуточное положение между браком и внебрачным сожительством. Так, дети, рожденные в конкубинате (liberi naturales), приобретали статус матери, а не отца, хотя не становились для него юридически посторонними, как внебрачные дети ¹ (spurii). Последние считались вовсе не имевшими отца, поскольку согласно древнеримским воззрениям «pater vero is est, quern nuptia demonstrant» (отец—тот, на кого указывает факт брака). Между тем liberi naturales при известных условиях имели право на получение от отца содержания и могли наследовать часть его имущества, а будучи узаконены отцом, полностью попадали под его patria potestas.

Узаконение детей от конкубины (legitirnatio) осуществлялось одним из трех способов: 1) legitirnatio per subsequens matri-rnonium — последующее заключение брака с матерью детей. Этот способ мог быть применен в случае отпадения ранее существовавших препятствий к браку; 2) если упомянутые препятствия не поддавались устранению и брак с конкубиной" оставался невозможным, отец мог прибегнуть к legitirnatio per obli-gationem curiae—узаконению путем выдвижения сына, предварительно наделенного известным имуществом, в сословие местных декурионов. Дело в том, что в обязанности декурионов

входил?, помимо прочего, погашение из своих средств недоимок jio налогам, причитавшимся казне с населения соответствующей административно-территориальной единицы. Не удивительно, что желающих добровольно вступать в сословие декурионов наводилось немного, и государство всячески стремилось стимулировать пополнение этого сословия. Одной из таких мер и служило legitimatio per obligationem curiae; 3) узаконение детей, рожденных в конкубинате, могло быть оформлено рескриптом императора — legitimatio per rescriptum principis.

До заключения брака было принято устраивать помолвку (sponsalia), разрыв которой без уважительных причин влек для виновного бесчестие (infamia), а другой стороне давал

-право на взыскание понесенных в связи с помолвкой убытков (например, расходов на подарки и т. п.).

Способы заключения брака зависели от того, о каком браке—cum manu mariti или sine manu—шла речь. Брак aim manu mariti мог быть заключен одним из следующих способов:

l) confarreatio — строго формализованные сложный ритуал, имевший ярко выраженную религиозную окраску, выполнявшийся при участии жрецов, 10 свидетелей и сопровождаемый жертвоприношением; 2) coemptio — мнимая покупка мужем жены у ее paterfamilias, совершаемая по правилам, установленным для приобретения ценных вещей я предусматривавшим обряд манципации. Не исключено, что в древнейшее время такая покупка производилась на самом деле, а в последующем ют нее сохранилась лишь формальная оболочка как дань исторической традиции. Между прочим, сходство coemptio с куплей-продажей имело и чисто терминологическое проявление: купля-продажа по латЫни — emptio-venditio; 3) usus, который в отличие от описанных способов ни с какими особыми формальностями сопряжен ¹не был и при котором брак cum manu Tnariti считался заключенным по истечении года фактической

•семейной жизни. Возможно, usus был «отголоском» той поры, когда жен. похищали из других племен и когда, следовательно,

•соблюдение всей сложной процедуры, оформлявшей установление брачных отношений, практически исключалось.

Вместе с тем usus оказался исторически первым способом заключения брака sine manu. Уже закон XII таблиц преду-

-сматривал, что жена, отсутствовавшая в доме мужа три ночи подряд (usurpatio trinoctii), прерывает течение годичного срока, необходимого для установления manus. Ежегодно повторяя iisurpafio trinoctii, жена предотвращала возникновение над нею мужней власти, хотя брачные отношения между супругами считались юридически возникшими и, в частности, дети приобретали права римского гражданства. В последующем, по мере распространения брака sine manu, для его заключения оказывалось достаточно обычного соглашения.

От порядка заключения брака зависел и порядок его расторжения. При браке cum manu mariti развода мог требовать

только муж, а жена как подвластное лицо никакой инициативой r этом отношении не пользовалась. Но и усмотрение мужа ставится в определенные рамки вначале обычаем, а затем законом. Уже Ромулу приписывается ограничение права мужа расторгнуть брак лишь случаями, когда жена нарушает супружескую верность, прибегает к колдовству над детьми либо сокрытием ключей от помещения, где хранятся запасы вина, затрудняет мужу доступ к спиртному.

Процедура расторжения брака обратна процедуре его заключения и состоит соответственно в diffarreatio (при заключении брака в-форме confarreatio) или в remancipatio (при заключении брака в форме coemptio, т. е. с помощью манципации). При браке sine manu развод осуществлялся без особых формальностей по обоюдному заявлению супругов (divortium mutuo discendi) либо по требованию любого из них (repudium), причем это требование ни в каком обосновании не нуждалось и могло даже быть вовсе безмотивным.

Предельное упрощение порядка развода в условиях снижения уровня нравственности в конце классической эпохи известным образом содействовало перерождению взглядов на брак как на постоянный, в принципе—пожизненный союз мужчины и женщины. Браки сплошь и рядом расторгались после самого непродолжительного супружества, что в конечном счете привело к резкому падению рождаемости. Но связанное с этим общее сокращение количества населения в государстве соответственно сказывалось и на уменьшении численности армии, а значит, ослабляло ее боеспособность. Тем самым под серьезную угрозу ставились политические интересы государства. Вот почему государственная власть не могла равнодушно взирать на расшатывание основ семейных отношений и вынуждена была принимать специальные меры к их охране.

В частности, с именем императора Августа связано несколько законов, направленных на стабилизацию и укрепление семьи. Первый из них (lex Julia de adulteriis 18 г. до н. э.) не только карал за прелюбодеяние его участников, но и возлагал на мужа и paterfamilias неверной жены обязанность добиваться ее наказания. В -противном случае наказание налагалось и на них самих. Кроме того, супруг, виновный в прелюбодеянии, даже после развода не мог вступить в брак со своим партнером.

Изданные спустя несколько лет законы, объединяемые под общим наименованием lex Julia et Papia Poppaea, прямо обязали состоять в браке и иметь детей всех мужчин в возрасте от 25 до 60 лет и женщин от 20 до 50 лет. Тот, кто не состоит в браке, лишается возможности быть наследником по завещанию, а бездетным супругам причитается половина того, что им завещано. Критерии бездетности были, однако, различными применительно к мужчинам и женщинам. Ограничения наследственной правоспособности мужчины отпадали при наличии у него хотя бы одного ребенка, между тем как женщина должна была иметь

не менее трех детей. Особо строгие требования предъявлялись по этой линии к вольноотпущеннице: у нее должно было быть как минимум четверо детей.

Но даже применяя самые решительные меры по укреплению семьи, римское государство воздерживалось от ограничения свободы расторжения брака. Согласно lex Julia de adulteriis заявление о разводе должно быть сделано перед семью свидетелями, но никаких оснований для отказа в расторжении брака не устанавливалось. Впрочем, и сами lex Julia de adiriteriis и lex Julia et Papia Poppaea, не сыграв сколько-нибудь заметной роли в правовом регулировании семейных отношений, были отменены--в IV в.

Усыновление. Усыновление представляет собой способ установления patria potestas.над чужими детьми, а сами его формы различались в зависимости от того, шла ли речь об усыновлении persona sui juris или persona alieni juris.

Усыновление persona sui juris называлось arrogatio и первоначально производилось публично в народном собрании, куда, как известно, имели доступ только мужчины, в связи с чем усыновление женщиной или женщины либо лица, не достигшего совершеннолетия, было исключено. Поскольку, далее, «ado-ptio ¹naturum imitafur» (усыновление подражает природе), между усыновителем и усыновляемым обязательна по меньшей мере восемнадцатилетняя разница в возрасте. Наконец, усыновить вправе лишь тот, кто сам является persona sui juris, ибо patria potestas могла принадлежать только <му. Arrogatio, утвержденное законодательным органом — народным собранием, тем самым приобретало публично^правовую окраску.

В последующем необходимость в санкционировании arrogatio народным собранием отпала. Усыновление разрешалось производить частным образом. Важно лишь, чтобы об этом было публично объявлено. В императорский период был отменен запрет на усыновление детей, не достигших совершеннолетия, а само усыновление оформлялось императорским рескрип-том.

Усыновление persona alieni juris называлось adoptio и означало по сути дела смену paterfamiliäs, которому подчинялся подвластный. Оно, следовательно, -влекло разрыв кровных свя¹ зей с прежней семьей и возникновение родства с семьей усыновителя. Соответственно такому ее назначению и сама процедура adoptio слагалась из двух этапов: на первом происходило освобождение подвластного от patria potestas, под которой он находился до сих пор, а на втором—его вступление под patria potestas усыновителя.

Для освобождения подвластного сына от patria potestas необходима была, как уже отмечалось, его троекратная фиктивная продажа с последующим освобождением мнимым покупателем. В данном случае цель состояла, однако, в том, чтобы подвластный лишь выходил из-под patria potestas, не становясь

в то же время persona sui juris. Поэтому после того, как «продажа» сына совершалась в третий раз, «покупатель» не отпускал его «на свободу», а в качестве ответчика по иску vindi-catio in patriam potestam, который к нему согласно достигнутой заранее договоренности предъявлял усыновитель, являлся вместе с подвластным к претору и там позитивно или путем молчания признавал иск, после чего претор объявлял подвластного состоящим под patria potestas усыновителя.

Adoptio, будучи в отличие от arrogatio частноправовым актом с самого начала, не содержало ограничений для усыновления совершеннолетних и женщин, тем более, что освобождение женщины от patria potestas наступало уже после ее однократной «продажи». При Юстиниане двухстадийный процесс adoptio был заменен заявлением перед судом. Кроме того, усыновленный продолжал состоять под patria potestas родного отца, становясь лишь законным наследником усыновителя.

Виды ограничений правового состояния. Ограничение правового состояния (capitis deminutio) выражалось в утрате одного из статусов, характеризовавших частную правосубъектность (status libertatis, status civitati.s, status familiae), и по своей степени могло быть наибольшим (maxima), средним (media) или наименьшим (minima).

Наибольшая степень ограничения правового состояния — capitis deminutio maxima наступала вследствие утраты статуса свободы. Но только свободный человек мог быть римским гражданином и членом римской семьи. Значит, расставаясь со свободой, римлянин лишался и своего положения гражданина, и своих семейных связей. Иными словами, утрата статуса свободы приводила к утрате также гражданского и семейного статусов. Вот почему она считалась capitis deminutio maxima.

Потерять свободу—значило стать рабом. Следовательно, capitis deminutio maxima наступала, когда римлянин попадал в рабство. Это происходило, например, вследствие пленения римского воина. Став рабом за границей, он утрачивал правосубъектность и у себя на родине. Такая утрата не была, однако, безусловной, ибо в случае возвращения он вновь обретал правосубъектность. Эта «реанимация» правового состояния римля-яина, вырвавшегося из военного плена и вновь оказавшегося на территории Рима, называлась jus postliminii.

Суть постлиминия состояла в том, что вернувшийся из плена римлянин фингировался (фиктивно подразумевался) никогда не находившимся в рабстве и потому в его лице возрождались все права рожденного свободным римского гражданина, без каких-либо ограничений, обусловленных переходом из состояния рабства в состояние свободы.

Уже отмечалось, что римлянин мог оказаться рабом за гра-ницей не только при попадании в плен, но и при продаже в раб-

ство trans Tiberim. Такая участь в древности постигала должника, не вернувшего денег, вора, пойманного с поличным, и т.д. Во всех подобных случаях продажа в рабство носила характер кары за противоправное поведение, в связи с чем jus post-liminii на упомянутых лиц не распространялось.

Иногда римский гражданин мог превратиться в раба и в пределах своей страны. Это касалось женщины, продолжавшей поддерживать связь с рабом, невзирая на запрет господина;

вольноотпущенника, подвергнутого revocatio in servitutem propter ingratitudinem; лиц, осужденных за тяжкие преступления (servi poenae), и т. д.

Все перечисленные лица после обращения в рабство не могли оставаться субъектами ранее принадлежавших им прав,. и потому возникал вопрос о судьбе последних. Она зависела» во-первых, от природы прав и, во-вторых, от оснований утраты свободы.

Некоторые права (например, отцовская власть) неотторжимы от личности их носителя,;в связи с чем непередаваемы, и» следовательно,, с утратой их носителем правосубъектности они прекращались. Другие права могли переходить к иным лицам с передачей им соответствующего имущества. Такой переход имел место и при утрате обладателем имущественных прав своей правосубъектности в результате capitis deminutio maxima» а лица, к которым переходили имущественные права capite minutus, определялись с учетом оснований обращения в раб-^ство.

Так, при захвате римского гражданина в плен не исключено было его возвращение, а стало быть, и восстановление правосубъектности благодаря jus postliminii. Ввиду этой возможности имущество римлянина, находившегося в плену, никому не передавалось, а вверялось опекуну, обязанному следить за его. сохранностью и вернуть его собственнику, как только тот вновь обретет свободу^

Если же пленный римлянин умирал/оставаясь рабом, то его имущество переходило к наследникам. Поскольку, однако, раб». строго говоря, не мог ни иметь своих прав, ни, соответственно» передавать их по наследству,- в подобных случаях было принято исходить из фиктивного предположения о том, что, расставаясь со свободой, воин одновременно расстался и с жизнью— «quasi tune decessive videtur, cum capitus est» (считается как бы умершим тот, кто пленен). С помощью этой фикции смерть» фактически наступившая, быть может, долгое время спустя» искусственно приурочивалась к моменту, когда римлянин был еще свободным человеком, после которого, возможно наследование.

Имущество лица, проданного в рабство за долги, переходило к кредитору; имущество женщины, обращенной в рабство за связь с рабом, становилось собственностью рабовладельца и т.д.

Однако гражданин, подвергнутый capitis deminutio maxima,

имел обыкновенно не только права, но и обязанности. Согласно jus civile обязанности прекращались, ибо сам их носитель переставал существовать. Но таким путем должник освобождался от выполнения долга, а это уже противоречило интересам кредиторов, для обеспечения которых преторская практика допускала предъявление иска к правопреемникам capite minutus.

Средняя степень ограничения правового состояния—capitis deminutio media—выражалась при сохранении свободы в лишении статуса гражданства, а одновременно и семейного статуса, поскольку лишь римский гражданин мог быть членом римской семьи. Она имела место в случаях изгнания из пределов римского государства или ссылки.

Лицо, подвергнутое capitis deminutio media, переставало быть субъектом jus civile, ¹но «гражданской смерти», как при capitis deminutio maxima, здесь не наступало: человек оказывался в положении перегрина и на него распространялось jus gentium.

Capitis deminutio media применялось в виде наказания, налагаемого государственной властью. Поэтому имущество capite minutus переходило к казне, а относительно обязанностей действовали правила, уже рассмотренные применительно к capitis deminutio maxima.

Наименьшая степень ограничения правового состояния— capitis deminutio minima — сопровождалась изменением лишь семейного положения, не затрагивая ни свободы, ни гражданства соответствующего лица. Так бывало я случаях, когда самостоятельное лицо становилось подвластным, например при вступлении женщины, свободной от patria potestas, в» брак cum manu mariti или при arrogatio.

В качестве capitis deminutio minima рассматривались также переход подвластного из одной семьи в другую, например при вступлении в брак cum manu mariti женщины, бывшей persona alieni juris, или при adoptio, когда усыновлялось лицо, состоявшее под patria potestas. Вообще говоря, в подобных ситуациях никакого дополнительного ограничения правосубъектности не происходило, но-поскольку соответствующие акты оформлялись процедурой, по внешности напоминавшей продажу в рабство, они объявлялись capitis deminutio.

По изложенным причинам под понятие capitis- deminutio minima подводили ¹и прекращение patri¹a potestas по воле paterfamilias путем эмансипации, хотя в действительности здесь наблюдалось расширение правосубъектности.

Имущественные права самостоятельного лица, сделавшегося подвластным, становились правами paterfamilias. Что же касается обязанностей, то претор в угоду кредиторам исходил из того, как если бы ограничения правосубъектности вовсе не было (ас si capite deminutus поп esset), и на основании этой фикции позволял им предъявлять иск к подвластному, a paterfamilias

был ¹вынужден рассчитаться с долгами. В противном случае претор обязывал его предоставить кредиторам полученное от подвластного имущество в натуре для реализации в целях погашения долгов.

Ограничение правосубъектности не всегда, однако, выражалось в утрате одного из образующих ее статусов. Если, например, лицо, засвидетельствовавшее заключение договора, отказывалось подтвердить его на суде, то оно подвергалось intesta-bilitas, т. е. лишалось права выступать в качестве свидетеля в дальнейшем, и, кроме того, ему запрещалось обращаться к другим лицам с просьбой быть свидетелями договоров, совершаемых им лично. Тем самым jus commercii данного лица практически сводилось на нет в условиях, когда присутствие свидетелей объявлялось необходимой предпосылкой заключения сколько-нибудь существенных договоров.

Ограничение правосубъектности было, далее, связано с in-famia (бесчестьем), наступавшим в случаях: 1) увольнения из армии с ^озером, 2) заключения второго брака при нерасторгнутом первом, 3) проигрыша судебного процесса, связанного с обвинением в недобросовестности (привлечение к ответственности за воровство, нечестность при выполнении договоров поручения, хранения и т. п.). Таким лицам запрещалось принимать на себя обязанности опекуна и некоторые другие обязанности.

Наконец, негативным образом влияли на гражданское состояние и безнравственные промыслы (проституция, сводни-. чество). Те, кто ими занимался, провозглашались turpitudo (покрытыми позором) и, в частности, ограничивались в наследственных правах.

Правовое положение детей, душевнобольных, расточителей, женщин. Как уже отмечалось, частная правосубъектность римских граждан охватывала jus соппиЫГ (дававшее возможность вступать в римский брак) и jus commercii (позволявшее заключать договоры). Но самостоятельное заключение договоров требовало зрелой воли и трезвого рассудка, а это приходит лишь со временем. Соответственно, если способность иметь» права и обязанности (именуемая сейчас правоспособностью) возникает с момента рождения, то способность самостоятельно приобретать и осуществлять права и обязанности наступает с достижением известного возраста. Сейчас такая способность именуется дееспособностью. Римское право не знало различных понятий, обозначающих право- и дееспособность, но определенно связывало способность к самостоятельному заключению договоров с возрастными критериями. С этой точки зрения все лица подразделялись на совершеннолетних (puberes) и несовершеннолетних (impuberes). Каждая из этих групп в свою очередь подвергалась дальнейшему делению.

Так, дети до 7 лет (infantes) не могли заключать вообще никаких договоров,¹ т. е., пользуясь современной терминологией,

их можно было бы назвать недееспособными. Необходимые юридические акты за них совершал paterfamilias или, при его отсутствии, опекун. Мальчики в возрасте от 7 до 14 и девочки от 7 до 12 лет (infantiae majores) вправе были заключать договоры, направленные только на увеличение их имущества, и для этих сделок не нуждались ни в чьем согласии. Иные договоры (например, связанные с отчуждением имущества, принадлежащего infantiae majores) заключались ими не иначе как с одобрения paterfamilias или опекуна (auctoritas tutoris). По нынешним понятиям такие лица считались бы частично дееспособными.

В 14 лет для мужчин и в 12 для женщин наступало совершеннолетие, и они могли самостоятельно заключать любые договоры и вступать в брак. Однако, принимая во внимание неопытность таких лиц, претор по их просьбе мог прибегнуть к restitutio in integrum, если договор был заключен на явно невыгодных для юного гражданина условиях либо если последний был обманут или введен в заблуждение своим контрагентом. Но такая практика вносила элемент неопределенности в отношения с участием подобных лиц, ибо их контрагенты не получали твердой уверенности в том, что исполненный договор не будет впоследствии расторгнут. Многие поэтому остерегались заключать договоры с гражданами, едва достигшими совершеннолетия, и, следовательно, практическая реализация последними jus commercii существенно затруднялась. Для того чтобы, с одной стороны, гарантировать свои интересы, а с другой — устранить возможные сомнения контрагентов в устойчивости правоотношений, возникавших из заключенных с ними договоров, упомянутые лица стали обращаться к помощи попечителей (curatores), которые, апробировав договор, придавали ему тем самым «бесповоротный» характер. Поскольку, однако, речь идет о лицах, достигших совершеннолетия, попечители им назначались только по их просьбе. Со временем такое попечительство настолько распространилось, что приобрело характер обычая, а указанные лица получили наименование puberes minores.

Попечительство, о котором только что говорилось, действовало до достижения подопечным 25-летнего возраста, после чего прекращалось. Следовательно, по сути дела лишь в 25 лет отпадали последние ограничения дееспособности, и лицо становилось puberes в полном смысле слова.

В то же время дефекты воли и рассудка, исключающие самостоятельное заключение договоров, подчас бывают обусловлены не только возрастом, но и состоянием здоровья. Лица, страдавшие психическими заболеваниями, никаких договоров заключать не могли, ввиду чего над ними устанавливалось попечительство. Если же в ходе душевной болезни приступы ее перемежались со «светлыми промежутками» (lucida intervalla), когда лицо вполне понимает значение своих действий и в со-

стоянии руководить ими, то в этот период душевнобольной был вправе заключать договоры самостоятельно.

Неспособными рассудительно вести свои дела вследствие слабоволия признавались, далее, расточители, т. е. лица, которые неразумным расходованием своего имущества ставили себя и семью под угрозу разорения. Над ними также устанавливалось попечительство, а им самим запрещалось без разрешения curator¹a отчуждать имущество (вначале—унаследованное расточителем, а затем—любое, вне зависимости от источника его приобретения). Только договоры, влекущие увеличение имущества, расточитель мог заключать самостоятельно.

Кроме того, в течение длительного периода римской истории возможности самостоятельно заключать договоры были лишены женщины, состоявшие в связи с этим под опекой. Объяснение такой позиции римского права кроется главным образом в ряде исторических факторов. В глубокой древности, когда осуществление и защита права считались сугубо частным. делом его обладателя, споры о праве нередко решались силой оружия, и, соответственно, лишь тот, кто был способен действовать оружием, признавался способным к приобретению прав. Вот почему женщина, по древнейшим воззрениям, нуждалась в опеке со стороны лица, могущего обеспечить ей вооруженную защиту.

Но уже в классический период функции опекуна исчерпываются согласием на заключение некоторых договоров (связанных с отчуждением имущества или с принятием женщиной обязанности), причем отказ опекуна может быть обжалован магистрату, а все остальные договоры женщина заключает вполне самостоятельно.

Затем, якобы свойственное женщине от природы легкомыслие (levitas animi) облегчает введение ее в заблуждение. Вследствие этого женщина объявлялась неспособной: 1) принимать на себя ответственность за чужой долг, 2) быть опекуном (исключение делалось только для матери по отношению к детям и для бабки по отношению к внукам), 3) составлять завещание. Последнее объяснялось, помимо всего прочего, тем, что в древнейшее время завещания оформлялись в народном собрании, куда доступ женщинам был закрыт, а в последующем, когда порядок составления -завещания был изменен, запрещение это сохранялось уже просто в силу традиции.

С другой стороны, женщинам, так же как воинам и лицам, не достигшим 25 лет, в изъятие из общего правила о том, что никто не может оправдываться незнанием закона, дозволялось при известных условиях воспользоваться ссылкой на незнание закона как на обстоятельство, освобождающее от ответственности.

Опека и попечительство, Под опекой и попечительством понималось восполнение отсутствующей у данного лица способности к самостоятельному приобретению и осуществлению прав и обязанностей (выражаясь современным языком—дееспособ-

ности) с помощью других, специально назначаемых лиц.

-В настоящее.время критерием разграничения опеки и попечительства служит объем подлежащей восполнению дееспособности: над полностью недееспособными учреждается опека, над частично дееспособными — попечительство. Римскому праву этот критерий известен, по-видимому, не был, ибо там некоторые" типичные (с точки зрения современного правосознания) случаи полной недееспособности (например, психическое заболевание) влекли попечительство, как и наоборот—при частичной дееспособности иногда назначалась опека (например, над женщинами).

В основу разграничения опеки (tutela) и попечительства ^cura) римские юристы скорее всего закладывали возрастные признаки. Опека устанавливалась над женщинами (tutela mulie-rum), которые приравнивались к детям, и над несовершеннолетними детьми (tutela impuberum).

Следует подчеркнуть, что дети, состоявшие под отцовской властью, будучи personae alieni «juris, ни своим имуществом, ни своими правами располагать не могли (все принадлежало pater-familias), а не имея имущественных прав, они не испытывали и потребности в их защите. В тех же случаях, когда возникала необходимость в защите их интересов, это делал paterfamilias, в лице которого дети, таким образом, имели «естественного» опекуна и в специальном учреждении над ними опеки не нуждались. Опека, следовательно, назначалась только над малолетними personae sui juris, т. е. детьми, не подлежащими pat-ria potestas вследствие смерти отца.

В отношении лиц, достигших совершеннолетия, во всех необходимых случаях применялось попечительство. Таково попечительство над юношами в возрасте от 14 до 25 лет (сига minorum), над душевнобольными (cura furiosi), над расточителями (сига prodigi).

В современном праве опекун и попечитель различаются также по характеру выполняемых ими функций: опекун заключает договоры за подопечного, а попечитель санкционирует или запрещает договоры, заключаемые самим подопечным.

Римляне различали волю на заключение договора со стороны опекуна (auctoritas tutoris), которая должна быть выражена непосредственно при заключении договора и притом в определенной форме-, и согласие попечителя (consensus cura-toris) на заключение договора подопечным, которое могло быть получено как заранее, так и «задним числом» и никакой особой формы не требовало. Это различие, однако, в значительной мере стиралось, поскольку иногда попечитель был по существу опекуном (при cura furiosi) и, напротив, опекун выполнял -чисто попечительские функции (при tutela mulierum).

В древнейшее время опекун мог распоряжаться имуществом подопечного совершенно свободно и привлекался к ответственности лишь за недобросовестность или растрату вверенного

ему имущества. Однако доказать недобросовестность опекуна было не всегда просто, а иск о возмещении стоимости растраченного имущества носил строго личный характер, был направлен только против опекуна и в случае его смерти к наследнику не предъявлялся.

Ввиду этого преторская практика разработала специальные иски (actiones tutelae). Одни из них (actio tutelae directa) давался против опекуна и был направлен на возмещение убытков, причиненных подопечному ненадлежащим исполнением опекунских функций. Управомоченными на предъявление этого иска были новый опекун, сменивший прежнего, и после прекращения опеки сам бывший подопечный, а в качестве ответчиков могли теперь фигурировать и наследники опекуна. Другой иск— actio tutela contraria—предназначался уже для охраны интересов опекуна, который, выполняя свои обязанности безвозмездно, имел право на компенсацию из имущества подопечного связанных с опекой затрат.

Кроме того, с течением времени ранее неограниченная свобода опекуна в распоряжении имуществом подопечного стала вводиться в известные рамки. Заключение некоторых договоров опекуну не дозволялось вовсе (он, например, не мог дарить имущество подопечного), а для других (например, для отчуждения земельных угодий подопечного, расположенных в сельской местности) необходима была предварительная санкция государственных органов.

Развитие института опеки и попечительства под знаком тенденции — от полного усмотрения опекуна к постепенному, но все более радикальному обеспечению интересов подопечного— получило свое выражение и в модификации порядка назначения опекунов и попечителей.

Первоначально под влиянием пережитков родового строя опека считалась чисто внутрисемейным делом и была направлена на охрану родового имущества от его возможного перехода в «чужие» руки. В этом смысле опека устанавливалась в интересах не столько самого подопечного, сколько его будущих наследников.

Данное обстоятельство служит ключом к пониманию характерной для раннего периода римской истории процедуры назначения опекунов.

Опекуном становится тот, к кому должно перейти по наследству имущество подопечного. Но круг и очередность наследников в древности определялись императивными нормами закона. Одновременно упомянутые нормы регламентировали и порядок назначения опекунов. Такая опека, при которой личность опекуна выявлялась в соответствии с прямыми указаниями закона, носила название tutela legitima.

Когда со временем paterfamilias был управомочен завещать имущество лицам, даже не указанным в законе, он получил тем самым право назначать по своему усмотрению и опекуна

своим несовершеннолетним детям. Опека, при которой личность опекуна определялась волей наследодателя, выраженной в завещании, получила наименование tutela testamentaria.

Подобно праву наследника на принятие наследства опека первоначально также представляла собой право, от которого можно отказаться или передать его другому лицу.

В последующем, однако, опека начинает рассматриваться уже как обязанность, возлагаемая на опекуна в интересах подопечного, отказаться от которой можно только в особых случаях. Выполнение этой обязанности ставится под контроль государства, причем если у лица, нуждающегося в опеке, отсутствуют родственники, опекун назначается в административном порядке. Такая опека по назначению (tutela dativa) появилась в последний период существования римского государства.