Виды свободы. Свобода формальная и действительная

На протяжении тысячелетий представления о свободе менялись. В древности и средневековье под свободой понималось не то, что в наши дни. Быть свободным означало состояние противоположное рабству или иным формам личной зависимости. Г. Еллинек отмечал, что Б. Констан «в одной из блестящих своих речей выставил и обосновал резкую противоположность античной и современной свободы.

Античная свобода есть участие в государственной власти, современная свобода – это свобода от государственной власти, связанная с правом, хотя и не подчинять себе, но оказывать влияние на государственную власть в интересах индивида»325. Хотя у киников, стоиков и эпикурейцев «с полной ясностью выступает уже индивидуалистическое понятие свободы, – продолжает Г.Еллинек, – «представление об индивиде, изначально наделенном правами, а по отношению к государству обладающем неприкосновенной сферой свободы, могло выражаться только благодаря, с одной стороны, борьбе новейшего времени за религиозную свободу, а с другой – между абсолютной княжеской властью и правами народа»326.

Разумеется, современное понимание свободы не назовешь сугубо индивидуалистическим, о чем свидетельствуют виды, или типы свободы, выделяемые исследователями новейшего времени. Но все эти типы роднит идея неприкосновенных прав личности. Можно было бы согласиться с Б.Н. Чичериным, что «частная свобода человека составляет самый корень свободы»327, если бы он не подразумевал под этим, что вредно связывать свободу с социальной справедливостью.

К счастью, мировая и российская политическая и правовая мысль не исчерпывается консервативно-либеральным направлением, авторитетным представителем которого с заметным перевесом либеральных убеждений над консервативными в политической сфере был Б.Н. Чичерин. Отсюда широкое обсуждение проблем не только частной (или личной), но и политической, социальной и экономической свободы при полном понимании их тесной взаимосвязи.

И. Берлин, принадлежавший к тому же консервативно-либеральному направлению, что и Чичерин, но с двумя поправками: во-первых, на британской почве, а во-вторых, спустя более полувека после Чичерина предложил более убедительное соотношение индивидуальной и общественной свободы. Вопрос, какая из них является «корнем» проблемы, спорен. Чичерин полагал, что это индивидуальная свобода. Но не меньше сторонников находит утверждение, что индивидуальная свобода нереальна без общественной. И. Берлин предложил умеренное решение, приемлемое для подавляющего большинства исследователей и обычных граждан: «Мы полагаем, что необходима область свободного выбора, сокращение которой несовместимо с тем, что заслуживает название политической (или социальной) свободы»328.

Б.А. Кистяковский предлагал свое подразделение типов свободы, которое нисколько не противоречит выделению личной, политической, экономической, социальной свободы, но строится на ином основании и вполне уместно параллельно с приведенным делением. Речь идет о свободе внешней и внутренней. «Главное и самое существенное содержание права составляет свобода, – писал Б.А. Кистяковский. – Правда, это свобода внешняя относительная, обусловленная общественной средой. Но внутренняя, более безотносительная, духовная свобода возможна только при осуществлении свободы внешней, и последняя есть самая лучшая школа для первой»329. Как тут не вспомнить глубокомысленные рассуждения наших «либералистов» о том, что, помимо права, никакой свободы быть не может?

Внешняя свобода, о которой говорил Б.А. Кистяковский, распространяется как на статус личности (частная свобода), так и на общественные отношения (политическая, социальная, экономическая свобода). Это свобода, провозглашаемая законодательством. Она обладает еще одной особенностью помимо относительности и обусловленности общественной средой. Она формальна в том смысле, что ограничивается правоспособностью, отнюдь не гарантирующей ее реальное осуществление, т.е. соответствие между свободой внешней и внутренней.

Напрашивается еще одно сопоставление, еще одна типология: свобода реальная и фиктивная, действительная и мнимая, или, как пишет, избегая резких и политизированных выражений, И.П. Малинова, свобода формальная и субстанциональная330. Формальная свобода оказывается только формальной, т.е. становится мнимой, фиктивной по двум причинам. Во-первых, когда государство, провозглашая ее в законах, нарушает ее на практике, т.е. делает все возможное, чтобы помешать ее осуществлению, иными словами, при отсутствии свободы политической. Во-вторых, когда у граждан нет материальных, физических, общественных, интеллектуальных и иных возможностей, чтобы воспользоваться формально предоставленной им свободой. Оба случая свидетельствуют о нерасторжимой связи личной (частной), социальной, экономической и политической свободы, а значит, и об условности или произвольности суждений о том, какой аспект является корнем свободы. Внешняя или формальная свобода, конечно, является условием свободы внутренней, но не единственным.

Б.Н. Чичерин, провозгласив частную свободу самым корнем свободы вообще, имел в виду, что «признаваемая правом свобода человека есть независимость от чужого произвола, а не от материальной нужды». Он обижался на социалистов, которые не обинуясь называют эту свободу мнимой и утверждал, что «нет ничего, что бы до такой степени подрывало водворение или утверждение политической свободы, как распространение в обществе социалистических теорий»331.

Консерваторы ХХ в. полностью разделяют позицию Б.Н. Чичерина. Итальянский юрист Б. Леони, единомышленник Ф. Хайека и М. Фридмена, выступавший в 1958 г. вместе с ними в семинаре, организованном Институтом свободы и конкурентного предпринимательства, также отождествлял свободу с отсутствием принуждения со стороны других людей и подчеркивал, что «в сфере частного права законодательство фундаментально несовместимо с индивидуальной свободой в вышеуказанном смысле, а также с “демократией, понимаемой как господство численно превосходящей группы”». Б. Леони пояснял, что «введение в политическую или правовую систему “свободы от нужды” подразумевает необходимость модификации концепции “свободы” как гарантированной в этой системе свободы от принуждения»332.

Подобные идеи подхвачены и современными российскими консерваторами, склонными отождествлять свободу с частной собственностью на средства производства и рыночной экономикой, что неизбежно ведет к идеализации этих явлений. В документе (платформе) «либерально-консервативное видение будущего России», созданном при участии В. Фадеева, В. Плигина и К. Ремчукова, говорится: «Собственность – это материальная основа свободы личности и суверенитета страны»333. Применительно к личности, разумеется, имеется в виду частная собственность. Но, похоже, что она же рассматривается и как гарантия суверенитета, хотя связь между ними совсем не так очевидна. С.С. Алексеев полагал, что «правовое возвышение личности неразрывно связано с развертыванием свободной рыночной экономики, с экономическим ростом, с подъемом уровня жизни людей»334. Он писал о «дисциплинирующей функции частной собственности, которая является не только основой и источником экономической и социальной свободы, но и своего рода бременем, по самой природе налагающим на носителя собственности ответственность и ограничения, связанные в частности с сохранением и естественным “ростом” объектов собственности, их производительным использованием»335.

Казалось бы, в 1999 г., когда вышла в свет цитируемая книга, в Российской Федерации было уже слишком много примеров «недисциплинирующей функции» частной собственности, ее противоправного появления, ее использования без всяких моральных ограничений, исключительно под воздействием безудержного стремления к наживе и роскоши. Не учли наши сторонники «персоноцентризма» и «правового государства», отождествляющие свободу с собственностью, и другого обстоятельства. Ведь если собственность – основа и источник экономической и социальной свободы, то чем больше собственности, тем больше свободы, у кого нет собственности, у того нет и свободы. Такой вывод, кстати говоря, вполне реалистичен в условиях рыночной экономики, но не вяжется с фанатичной верой в то, что вся сущность и вся прелесть свободы заключается исключительно в отсутствии внешнего принуждения.

Игнорируя принципы социальной справедливости, российские защитники неограниченной свободы собственности пренебрегли не только отрицательными последствиями постсоветской рыночной экономики, но и давними традициями западного либерализма. На Западе давно известно, что частная собственность не обеспечивает свободу всем гражданам. Один из лучших представителей либеральной мысли ХIX в. Дж.Ст. Милль считал, что частная собственность и право на накопление посредством прибыли и наследования фактически исключает равную свободу, не дают всем равных шансов проявить свои способности, так как подавляющее большинство людей, не имея земли и других средств производства, обречено продавать свою рабочую силу336. Спустя век И. Берлин доказывал, что «пороки применения ничем неограниченного принципа laissez-faire, а также общественной и правовой системы, которые его допускают и поощряют, ведут к грубым нарушениям “негативной” свободы – основных прав человека, включая свободу выражения мнений или объединений…»337. И. Берлин утверждал, что «сознание западных либералов тревожит мысль, что меньшинство, обладающее свободой, получило ее, эксплуатируя огромное большинство, которое не имеет свободы». Вполне в духе идеолога народничества П.Л. Лаврова он призывает вернуть долг тем, кто сделал эту свободу, процветание, просвещение возможными, и видит в этом проявление справедливости и основу либеральной морали338.