Глава 3. Профессор Андрюха и его Красноярск

 

     Все парни в группе были такие же, как и я, равные мне, понятные мне. Но был такой один особенный – Андрей. К нему я с первых дней проникся непривычным для меня непонятной природы почтением. Небольшого роста, в очках, со скороговорной, подчас неразборчивой, речью. Голова его была всегда занята вычислениями. Во всяких, для меня, например, неудобных, ситуациях, он считал. На клочках бумажек, на салфетках, на разорванных конвертах писем, в уме. А считал он типовики по вышке, то есть типовые расчёты по высшей математике, варианты которых были вывешаны для студентов на стенах кафедры. Мы обязаны были в срок сдать решения, и получали зачёт по этой обязательной работе. И я частенько на переменах, на улице после занятий или перед парами подлавливал его за этим делом. Он производил на меня впечатление «вечного» студента. Идеального студента. Образ его можно было поместить в любую эпоху, в любой университет любой страны, и он прекрасно вписывался. Таких я не встречал в школьные мои времена. На Первомайке вообще таких, как он, никогда не было. Профессор.

     Однажды, в конце занятия по математике- практике, наш преподаватель, женщина, чем-то неуловимо похожая на Андрея – какой-то одной с ним, на мой взгляд, общности, обратилась к Бусыгину.

     - Андрей, как у тебя дела?

     - Да всё нормально, как-будто. Спасибо.

     - Ну ладно. Родителям привет передавай.

     А он сам был из Красноярска. Мы удивились, спросили у него, откуда она знает его родителей. И он сказал так, запросто, что папа и мама у него учёные-математики. Тогда всё как-то у меня в голове насчёт Андрюхи выстроилось. Наконец стало понятным, откуда он такой взялся. Сын своих родителей. Я, подумалось, наверное, на своих также чем-то внутренне похож. Ну и как-то сразу рассеялся туман моего странного к Андрею пиетета. Позже, курсе на четвёртом, мы имели возможность с его родителями познакомиться. Но этот рассказ всё равно получится не о них, а о нас.

     Как-то, по пьяному делу, расчувствовавшийся Андрюха, – а мы, «выпимши», в комфортной нашей компании, завсегда всех любили и всячески высказывали друг другу свои чувства, – возьми да и пригласи нас к себе домой, в Красноярск, на ноябрьские. Это был такой праздник в стране Советов – годовщина Великой Октябрьской Социалистической Революции (на самом деле – бандитского большевистского переворота). И вся страна 7-го ноября праздновала, ходила с флагами и транспарантами на демонстрации, славила покойных и нынешних вождей. А 8-го страна опохмелялась. В школах к этим же дням были прицеплены осенние каникулы.

    Ага. Хорошее дело. У нас всегда все были за любой кипиш, то есть приключение. Те, у кого особых планов на праздники не было, примерно, с полгруппы, снялись и во главе с Андрейкой рванули в дивный город на реке Енисей. Эвенки, что жили ниже по течению, называли эту реку – Ионесси – «большая вода». Потому и Енисей. Красиво. Но мы никакой особой красоты в начале ноября не разглядели, - чего красивого поздней осенью в наших сибирских каменных джунглях? Ну, кроме долгожданного, худенького ещё пока, и грязненького снежного покрывала. К тому же, ровно половину суток в плацкартном вагоне мы под водочку и пивко резались в преферанс. Тормозить было поздно. Менять образ жизни – бессмысленно. Единственным пунктом культурной программы оказалась краткая экскурсия по Красноярску, то есть путь от вокзала до Андрюхиной девятиэтажки. Наш абориген в пенсне (одна дужка очков была случайно отломлена ещё в вагоне, вследствие наступления чьей-то ступни при невыясненных обстоятельствах) с умным, но несколько не трезвым, видом тыкал пальчиком в окно и тщетно пытался вспомнить историю проплывавших мимо автобуса достопримечательностей.

    Дальше всё шло как по маслу. Нас тепло встретили родители Андрея. Все мы вместе лепили пельмени к праздничному ужину. Во время ужина Малыш, – медведеобразный наш Валерка, – опрокинул нечаянно локтём стакан водки в свою тарелку с пельменями. Взял ложку и стал невозмутимо хлебать и пережёвывать содержимое. Но силы молодецкие не рассчитал, и вынужден был, сшибая углы и опрокинув по пути табуретку, резво отправиться санузел. Помню, те, кто остался на ногах после ужина, оделись и вышли на студёный безлюдный двор, где были познакомлены с двумя проходившими мимо симпатичными в нашем праздничном восприятии Андрюшкиными бывшими одноклассницами. Отсыпав нетрезвых комплиментов, и, замёрзнув окончательно, прошли в покои и предались здоровому восстановительному сну.

   Наутро прощались и собирались в обратную дорогу. На посошок выслушали несколько испуганно-спонтанную, сбивчивую напутственную речь учёного-математика, мамы нашего Андрюши. Смысл речи был в том, что мы ей все в общем понравились. Что она очень рада тому, что сын её попал в дружный коллектив, в надёжные руки самостоятельных и взрослых товарищей. Что надеется она на то, что эта незабываемая встреча с нами не будет последней… Или..наоборот – будет последней?... Это было утро похмельного 8-го ноября. Концовку её речи я плохо разобрал.

 

                                                               

Глава 4. Акустические варианты

   Через год в этот же институт поступил и друг мой Борька, на радиотехнический факультет. В учебных корпусах и в общагах мы не пересекались, – слишком уж огромен был мир по-университетски основательного заведения. И у Борьки появились новые приятели, заботы и обязательства. Там мы каждый варились в своей кастрюле.

   Друг наш Женька ушёл в армию. Золотой состав «Пилигрима» растворился на необъятных просторах столицы Сибири. Четверо стали студентами. Братэлло, незабвенный мой Димка, служил музыкантом, в кроссовках и элементах военной формы непрерывно курсируя в поддатом виде между центром города и Первомайкой.

   Целый этап жизненного пути остался памятью.

   Но зато возникла идея новой формы музицирования. Подросла моя сестра. Закончила с горем пополам музыкалку, и готова была присоединиться к нашим околоРОКовым экспериментам.

   Под влиянием ошеломляющего вторжения первой взрослой любви я начал творить всё больше виршей, которые требовали немедленной мелодическо-гармонической оправы. Бывало и наоборот. Из ниоткуда выплывали мелодии, навязчиво призывающие к их словесной интерпретации. Снились сны с готовыми песенными сюжетами. Просыпаясь, я успевал записывать и слова, и музыку. Какими-то заготовками мы делились друг с другом с Борькой. Он придумывал песню с моим текстом. Или я дорабатывал родившиеся у него строки. Я напал на два сборника польской поэзии. Борька где-то наткнулся на великих португальцев. Одновременно мы слушали всё больше разной музыки. Оба подсели на «Пинк Флойд», «Queen», «Крылья» Маккартни и много чего другого.

   После первой же сессии сели за запись. Студия была примитивной. Ленточный магнитофон «Комета-212с» и отечественный конденсаторный микрофон. Другой студии по тем временам создать было не возможно. Боря купил классическую чешскую гитару «Кремона», я по блату оторвал болгарский «Орфей». Татьяна помогала в клавишах на немецком фортепиано «GEYER», и в многоголосье.

  Этак мы каждую зиму записывали по одному или несколько альбомов. Этот материал мы обкатывали на факультетских и общеинститутских конкурсах «Солист с гитарой», занимая какие-то полупочётные места. С этими песнями я неизменно побеждал летом на стройотрядовском конкурсе, имел успех в различных городских и межрегиональных молодёжных тусовках. Внезапно по протекции друзей по КОМОСу выступили с «Моей Непрошенной Грустью» по Новосибирскому радио. И после, уже имея на радио знакомства, записали в местной профессиональной студии нашу пилигримовскую «Нейтронную бомбу» на всесоюзный конкурс «Золотой Камертон», учреждённый фирмой грамзаписи «Мелодия» и газетой «Комсомольская Правда».. Правда, дальше второго тура не прошли. Это Серёжа, актёр «Острова Учёных», друг, сосед и поклонник нашего с Борькой творчества, удружил, тайно написав о нас в газету. К слову, победителем того, самого первого, конкурса стал Юрий Шевчук, солист группы «ДДТ» из Уфы. А мы пролетели. И это, по многим причинам, было объективным результатом.

  Как бы то ни было, мы с Борькой были собой довольны, нам это дело было в кайф. А что там дальше – не задумывались. Пока ещё зелёный, ты живёшь сегодняшним одним днём. Может, так и надо?

Танцуй, пока молодой!

 

                                                                   

Глава 5. Медиана, провались она …

 

   Ещё одна очередная грандиозная пьянка, случившаяся на третьем курсе, была по-студенчески традиционна. Мы обязаны были отметить медиану, то есть середину обучения в ВУЗе. Разработали какой-то смешной ритуал с вручением потешных документов о полуобразовании. Затарились ящиком водки. И арендовали малый банкетный зал с фортепиано, естественно – в ресторане «Под Яблоком Ньютона».

   У меня тогда возникла вынужденная пауза, – не предвиденная, но предсказуемая, – в отношениях с будущей женой – она временно вышла замуж за другого. Никакого чувства юмора тогда у меня применительно к этой ситуации не нашлось. Я ушёл в двухнедельный запой, потом принял этот status quo, и потихоньку втянулся в новую жизнь.

  Мы с Борькой, – по случаю моей неожиданной свободы, – пожинали плоды музыкальной популярности на Первомайке. То есть болтались по разным компаниям, выпивали и знакомились с девчонками. В одной из таких компаний мы сошлись в совместном гульбище с одноклассниками нашего друга Серёги, того, который играл учёного в детском спектакле. С одной из его одноклассниц, обладающей симпотной мордашкой, плотной фигурой и замечательным бюстом, после этого я довольно непринуждённо как-бы начал дружить. И вот я, дурак, взял да и потащил эту малознакомую школьницу с сбой на медиану. Да ещё и сестру её двоюродную прихватили зачем-то.

  На пьянке я звездил по-чёрному – мстил, видимо, сам себе за потерю любимой девушки. Опрокидывал без меры стопку за стопкой и исполнял на заказ шлягеры, весело шлёпая по клавишам пианино. Как-то внезапно, перебрав, стал забываться и отключаться от общего веселья. Друг мой Саня, с опозданием, но всё-таки прочухал расклад, и, прихватив меня под руку, увлёк всю первомайскую компанию восвояси. Коммунальный мост пересекли на троллейбусе без приключений. Дальше – пересадка в сторону дома. Мы с Сашкой вместе и одновременно не напивались в стельку никогда, так, наверное, срабатывало чувство самосохранения. Прекрасно чувствовавший себя друг достаточно хорошо понимал моё непрезентабельное состояние. Он отдавал себе отчёт в том, что длительного путешествия в общественном транспорте я не перенесу. Пошёл ловить такси. Тем временем к остановке подкатил прилично заполненный 21-й маршрут. Спутницы мои, молодые и неопытные, решили, видимо, что Саня пропал навсегда. Взяли и поместили меня вместе с собой в этот душный и трясучий автобус. На полпути мне стало окончательно плохо. Животные рефлексы победили остаток пьяной воли – я начал блевать в углу автобуса. Пассажиры уплотнились в сторону от нашей компании. Девчонки вытирали мою наглую и беспомощную харю своими платочками. Картина была ещё та.

  Дальше хорошо помню только открывающуюся дверь моей квартиры и распахнутые объятия отца, который принял меня из рук этих девиц. Они и были, как мы с Саней после рассудили, виноваты во всём этом неприятном, но забавном, происшествии.

 

                                                                   

Глава 6. Упс! или К неудачам надо относиться философски

 

 

  Где-то в это же время, пока моя будущая супруга ещё не определилась со своей брачной ошибкой, запомнились мне ещё пара позорных со мной приключений.

  Появилась у нас тогда мода на «дипломаты». Все повально носили тетрадки, учебники и прочие принадлежности в этих деловых сумках-портфелях. Это были такие небольшие плоские чемоданчики из пластика, кожи или заменителя, с двумя замками-защёлками и ручкой. И я от моды не отставал.

  Дело было зимой. Я возвращался с учёбы. У института сел в автобус до Речного вокзала, чтобы сделать пересадку в сторону дома. Домой автобусами мы добирались примерно с час, когда не было подходящей электрички. С одногрупниками обычно находили темы для времяпрепровождения. А вдвоём с другом Сашкой мы всегда как-то особенно быстро добирались, бесконечно делясь впечатлениями, и подкалывая друг друга. Но бывало, что я ехал один, и тогда придумывал себе тему для размышлений или находил какой-нибудь объект для наблюдения, что тоже давало пищу мыслям и фантазиям.

  В тот раз на задней площадке сразу же взгляд мой нашёл предмет вожделенного созерцания. Симпатичная девчонка, в моём вкусе. Я приготовился мечтать и наслаждаться своими мечтами в течение следующих пятнадцати минут. Ах, сколько их было, симпотяшек, на все размеры и вкусы, в нашем институте! В более чем двадцатитысячной студенческой армии НЭТИ было где разбежаться взгляду. Вот и эта девчонка исключением не оказалась. И, надо сказать, с каждой минутой совместного передвижения она нравилась мне всё больше и больше. Я просто пожирал её глазами. Всё было при всём. И лицо тургеневской героини, и фигура, едва улавливаемая под плотно прилегающим пальто и доводимая воображением до совершенства. Я уже, незаметно для себя, начал прикидывать варианты. А вот хорошо бы было, если бы …. Даже закралась мысль познакомиться с девушкой. Нужен был какой-нибудь удобный момент, предлог. Но это я так – мечтал, не решив ещё окончательно что-либо затевать.

Так, незаметно, в сладостных грёзах пролетели эти минуты до моей остановки. И тут повезло. Она тоже придвинулась к выходу. Нас разделяло ещё несколько собиравшихся на выход пассажиров. Она первой спустилась с подножки, сделала несколько неверных шажков по гололёду и … вдруг шлёпнулась, поскользнувшись на отполированной ветрами и ногами людей ледяной площадке остановки. Падая, она громыхнула с размаху своим дипломатом по дороге. Ящик расстегнулся, и посыпались из него тетрадки с учебниками и авторучками, и всякие девчоночьи мелкие тюбики и карандашики. У меня внутри молниеносно вспыхнуло – успеть подбежать первым! Я помогу ей собрать вещи. Я подам ей руку. И тогда ….

Распихивая плечами замешкавшихся выходящих пассажиров, я без дальнейших раздумий бросился на помощь, и, вдруг, потеряв контроль, шаркнув беспомощно пару раз подошвами о лёд, … со всей дури громыхнулся рядом с ней. Картина маслом, как говорят в Одессе. «Он и она». Мой дипломат также безнадёжно, крякнув замками во время удара, распахнул свой зев, из которого полетели в разные стороны мои учебные аксессуары. Мы встретились взглядами и принялись самостоятельно собирать свои вещи. Всё.

В этом месте должен был вступить оркестр с траурным маршем Фредерика Шопена из 2-й си бемоль минорной фортепианной сонаты. Но музыкантов рядом не оказалось.

История счастливого продолжения не имела. Настроение моё скуксилось. Мысли о себе были ужасны. Одним словом – позор.

 

Но ещё больший позор, такой настоящий, противно ужасный, был испытан мною в другой ситуации.

Как-то, после зимней сессии, я решил навестить в Тайге бабушку с дедом. Они звонили, приглашали, настаивали и заманивали. Давненько я не был на родине. Решил съездить, порадовать стариков. Там для меня были приготовлены несколько томов Дюма и мешочек с кедровым орехом – моя слабость.

В общем, всё состоялось. Меня кормили и ублажали, мною откровенно любовались и гордились. Любимый и единственный внук, наследник не пойми чего. То есть, внучка не в счёт, и один только я – свет в окошке.

Через неделю чтения, плотного питания и лежания на боку, двинул назад, домой.

Поезд пришёл без опозданий. Простился. Вошёл в вагон. Помахал рукой старикам в окошко, и любимый, знакомый до каждого закоулка, светло-зелёный Тайгинский вокзал остался позади. Я оказался на боковушке. Сидел и смотрел на убегающие за спину верхушки елей и кедров. Скоро закончится кудрявая нарядная тайга, начнутся перелески с берёзами и осинами, голые стволы которых до весны будут наводить тоску на скучающих пассажиров проносящихся мимо поездов. Скоро воспоминания о тихом и размеренном быте маленького моего родного городка будут безжалостно вытеснены нескончаемой мелкой суетой большого города-муравейника. Совсем скоро едва ощутимый след родного материнского какого-то тепла далёкой провинциальной маленькой моей родины неизбежно сотрётся из памяти. Всякие такие мысли бродили в голове под равномерный перестук колёсных пар на стыках рельсов.

Через час прибыли на станцию Юрга-2. Среди новых пассажиров оказалась одна девушка, и села недалеко от меня, наискосок в соседнюю секцию, так, что я хорошо мог её разглядеть. Каштановые волосы, карие глаза, приятные черты лица, немного косметики. Фигура меня вообще устроила – было за что уцепиться глазу. Практически, девушка со страниц романов Ивана Александровича Гончарова! Короче – то, что доктор прописал мне именно для такой поездки.

Я поглядывал в её сторону, открывая для себя тембр её голоса, мимику, манеру держаться. Она нравилась мне всё больше. Незаметно как-то я начал прикидывать фантастическую историю нашего возможного знакомства. Дальше – больше. Я примерял на себя роль её супруга, проигрывал какие-то мизансцены совместной жизни. Млея от нахлынувших ощущений, переживал воображаемые моменты близости.

Может быть, я слегка перебрал – слишком часто и навязчиво с нескрываемым интересом поглядывал в её сторону. Случалось, мы иногда встречались взглядами, и тогда я понимал, что нисколько не смущаю и не раздражаю её. Мне казалось, что ей было даже приятно. Уже померещилось, что и я заинтересовал её. Всякое могло быть. Это был удивительный мир грёз. По крайней мере, я был удовлетворён поездкой, и благодарен нечаянной попутчице за этот волшебный сеанс.

Три часа спустя мы прибыли на Новосибирск-Главный. Никакого продолжения сказки мне не было нужно, но я всё ещё находился во власти очарования и девушкой, и всей этой дорожной историей. Она тоже собралась на выход, и мне было приятно хотя бы издали сопровождать ещё какое-то время прекрасную незнакомку. Я пристроился за ней следом в узком проходе возле тамбура, вдыхая лёгкий аромат её духов, и всё ещё, в тайне для себя, надеясь на какой-нибудь случай, происшествие, что послужит, может быть, нечаянным продолжением.

Дежурная проводница наконец-то открыла дверь, и народ гусиным шагом потянулся на выход. Мы подошли к вагонной лестнице. Моя девушка, держась за поручень, начала спускаться. Неотступно, стараясь не потерять след благоухания, я двинулся за ней. Сделал осторожный шаг ступенькой ниже. И вдруг она остановилась. Она оглянулась на меня. Взгляд её был вопросительно-укоряющий. Даже с какой-то неясной мольбой она смотрела на меня, не двигаясь дальше. Я тоже остановился в замешательстве. Невообразимые мысли вихрем пронеслись в моей голове. Надо было что-то сказать, что-то предпринять.

Но во вспыхнувшем волнении мною овладело несказуемое оцепенение. В смущении я опустил взор. И … о, мама! Одной ногой я стоял на полах её пальто, стелющихся по ступеням. Мне казалось, весь мой большой город её печальными глазами в упор смотрел на меня, мелкого паршивца.

Занавес. Софиты погасли. Разочарованные зрители в гробовом молчании покидали театр провалившейся пьесы, с негодованием выбрасывая в урны приготовленные букеты цветов.

 

 

Глава 7. КОМОС

 

     Тем временем студенческая жизнь кипела. Кипела она и летом. Сначала полмесяца сессии с пляжами и пивом. Потом полмесяца практики на одном из заводов города. И два месяца строительного студенческого отряда.  

     После 1-го курса студенты обычно в стройотряды не ездили. Потому что им в сентябре предстоял месячник обязательных работ либо в подшефном колхозе, что означало полевые и строительные работы в деревне, либо в родном институте – участие в завершении летнего ремонта. Но мы, – опять же, чуть ли не третьей частью группы, – купились на интересное предложение. Старшекурсники позвали нас в коммунистический отряд студентов – КОМОС. И между прочим сообщили, что мы будем освобождены от сентябрьских работ. Весь сентябрь второго курса – наш. Это круто! Мы согласились.

     Приглашение поступило где-то в феврале. Выяснилось, что в КОМОСе люди работают круглогодично. Отряд шефствовал над детским домом на улице Воинской, что в Октябрьском районе. На заработанные летом деньги покупались гитары, фотоаппараты, футбольные мячи и всякие подарки для детдомовской детворы. Кто-то из студентов, членов отряда, вёл кружки по интересам в самом детдоме, кто-то проводил разовые мероприятия – праздники, субботники, и отрядная агитбригада регулярно приезжала к детям с концертами. А летом под руководством самых опытных комосят выезжал на работы в сельскую местность отряд-спутник КОМОСа, состоящий из ребят-детдомовцев. Отряд проблемной ребятни имел красивое название «Эдельвейс».

     Так что зарабатывания денег в стройотряде в первое студенческое лето в наших планах не оказалось. Но мы к этому как-то легкомысленно отнеслись. Молодо – зелено!

Я и с родителями для порядка посоветовался. И они дали добро на доброе дело.

     Сразу с февраля начали по выходным и вечерними сменами на заводах зарабатывать на стройотрядовскую форму и всякие необходимые расходы. Ребята были с разных курсов и факультетов. Кто-то вовремя, ещё до сезона, понял, что он не туда попал. Оставались только самые интересные и нестандартные. В это время я и познакомился, как выяснилось позже, со своей будущей женой. Впервые, среди почти незнакомых ещё ребят, она отчётливо запомнилась мне в толчее трамвая, который весенним вечером по улице Блюхера катил нас к Коммунальному мосту в сторону детского дома.

    Потом было лето в стройотряде. Мы работали в посёлке Линёво. Одна бригада парней – на территории электродного завода, другая – на обустройстве тропы нарядов будущей промзоны для ЗК (для зэков), и бригада девчонок штукатурила и красила новостройки  посёлка. Жили несколькими отрядами института в пятиэтажной общаге, которая до этого служила спецкомендатурой – общежитием заключённых-химиков. Это была новостройка с незаделанными межэтажными технологическими отверстиями, с тараканами и клопами.

      После трудового дня, вечером устраивались межотрядные спортивные и культурные соревнования и мероприятия. Тут я активно футбольствовал и пел под гитару. К позднему вечеру и далеко за полночь, часиков так это до трёх-четырёх утра, внутри отряда жизнь кипела настоящими и придуманными праздниками, конкурсами и дискотеками. И так каждый день все два месяца. Трёх-четырёх часов сна хватало нашим молодым организмам, чтобы выспаться и восстановиться. Ещё в этом плотном графике умудрялись дружить и целоваться. По итогам лета из отряда получилось несколько семейных пар с судьбами разной степени счастливости.

     Мы с другом Сашкой после лета с отрядом расстаться уже не смогли. На следующее лето работали уже под селом Вассино Тогучинского района, после третьего курса – на БАМе (Байкало-Амурская Магистраль), в посёлке Берёзовый.