Глава 2. Служу Отечеству

     Чкаловск – настоящее захолустье, окраина цивилизации. Пиво совсем гадкое. Народ о кает и матерится. По телефону из будки, притулившейся к побеленной розовой стене кафе «Василёво», я доложил в дивизион о прибытии. Через некоторое время меня подобрал полуразбитый ГАЗик с женщинами и школьниками. И минут через пятнадцать по шоссе, соединяющему Чкаловск с городом невест Иваново, мы добрались до леса, в котором виднелась гравийная откатанная дорога вглубь – в зенитно-ракетный дивизион. Эта контора встретила меня довольно обыденно, без фанфар, хлеба-соли и цветов. Через КПП (контрольно-пропускной пункт) мимо заспанного дежурного бойца я прошёл сразу в штаб.

     Зрелище я из себя представлял довольно противоречивое. Джинсы, футболка, чемодан и гитара в чехле. Так себе, ничего внушающего. Ну, двух-годичник, бывший студент-лоботряс, – чего с него взять? Поэтому дневальный «на тумбочке», – то есть боец со штыком-ножом на ремне, охраняющий вход в оружейную комнату, – встретил меня довольно прохладно. Никак не встретил. Стоял по стойке «вольно» с расстёгнутой верхней пуговицей гимнастёрки, штык болтался в районе причинного места на полуспущенном ремне. Я внезапно отчего-то вспыхнул. Заставил его представиться и привести форму в порядок, – замашки уличной в меру шутливой и полухулиганской первомайской напористости давали себя знать, да и учёба на военной кафедре не прошла даром. Он, – а оказался он дембелем со всеми вытекающими похренистическими подробностями, – от неожиданности, видимо, вдруг выполнил все мои требования. Так я, негаданно и не нарочно, конечно, начал с первых секунд своей службы зарабатывать авторитет у местных корифеев – офицеров и бойцов.

     Хозяйство я, как командир взвода, получил большое. Получил фактически целую батарею, 2-ю, стартовую. Потому что бывшего комбата перевели, нового не прислали. Кадровый комвзвода стал исполняющим обязанности, и мы с ним вдвоём, получается обоими взводами, то есть всей батареей, и командовали. 2-я стартовая – это около тридцати неквалифицированных практически бойцов, то есть разгильдяев, бездельников и хулиганов. Матёрых и не очень. Это шесть многотонных пусковых установок, парк транспортно-заряжающих машин, прицепов и машин неприкосновенного запаса, склад ракет класса «земля-воздух» разных модификаций и отапливаемый склад ракет со специальным боезарядом, станции заправки ракет горючим и окислителем и много-много разного подсобного оборудования, включая бомбоубежище. Огромная матчасть, требующая постоянного обслуживания и ремонта. Короче, с первого же дня я погрузился в круглосуточную работу без выходных и праздников. А жить поселился в общагу, состоящую из кухни и двух комнат, что составляло половину финского домика. Таких домиков за забором дивизиона было четыре. В общаге вместе со мной обитали ещё два кадровых лейтенанта.

      В общаге было неплохо – общий стол вскладчину, в свободные вечера всё тот же преферанс. С новым товарищем, – Игорьком, кадровым старлеем, – бегали легкоатлетические кроссы по соседним деревням. Бывало, услышав вой сирены километрах в трёх от дивизиона, срывались, не разбирая дороги, обратно. Успевали переодеться и прибыть вовремя на рабочие места. При этом, правда, вызывали удивлённые взгляды своим видом загнанных скаковых лошадей.

     Раз в неделю в дивизион приезжала автолавка с продуктами питания и небольшим ассортиментом книг и шмоток для семей офицеров и прапорщиков. Мы тоже в общагу покупали еду, но холодильника у нас не было. Однажды купили курицу, – а это было уже лето, – повесили её на гвоздик на веранде. И тут внезапно нагрянула из бригады проверка боеготовности. На два дня зависли на позиции, демонстрируя состояние техники и готовность личного состава. Когда, по окончании, вернулись, курица наша уже слегка изменила тактико-технические характеристики, то есть цвет и запах. Но мы решили рискнуть. Промыли, натёрли, как следует, красным перцем, и поджарили. Трупные нотки всё же присутствовали в букете, но в целом мы сочли блюдо съедобным. Молодые организмы как-то справились. Всё лето питались ещё и подножным кормом – на позиции и в соседних перелесках было полным полно подосиновиков и подберёзовиков.

      Четыре месяца спустя, летом, я слетал домой за семьёй. По случаю подогнал под себя полученную ещё вначале парадную форму с жёлтым в полоску ремнём и золотыми погонами. Выглядел как начищенный самовар. Но дочь Яна, которой было всего два с половиной годка, всё равно меня в красивом лейтенанте сразу узнала. Отправили контейнер и улетели к месту службы. Нам отвели тоже половинку финского домика, но меньшую – из одной комнаты и кухни. Детвора в офицерском городке была – скучать дочери не приходилось. Жена тоже втянулась в гарнизонную жизнь, сошлась накоротке с некоторыми из женщин, что были её круга – с высшим образованием, воспитанием и манерами.

     А дивизионная военная жизнь катила своим чередом. Получил ещё до кучи и должность начальника склада горюче-смазочных материалов (ГСМ). И всё это безмерное, практически круглосуточное, счастье за двести двадцать рублей – по сто десять за звание и за должность. Ровно через год я десять рубликов себе добавил. Попросил командира подать рапорт о моём очередном звании, потому что прошло ровно два года с получения «лейтенанта». Никто о тебе не побеспокоится, если сам не сдвинешь тему с мёртвой точки. Рапорт пошёл наверх. И спустя месяц пришёл приказ о присвоении мне «старшего». Опять звёздочки, – на этот раз три, – на дне стакана. Только в стакане теперь спирт с душком горелой резины, тот, который мы получали раз в месяц для обслуживания техники. Техника и так обслуживалась – с минимальными потерями драгоценных материалов, а десятилитровую канистру спирта мы благополучно употребляли внутрь, как фельдшер и прописывал.

     В первую же свою командировку в Горький я допустил оплошность – угостил пивом сопровождавшего меня сержанта. Никто из начальников об этом не узнал, но таким образом я продолжил зарабатывать авторитет у солдат. Он – авторитет – был многогранен. Однажды, отбывая суточное дежурство по дивизиону, вынужден был прилюдно применить ногоприкладство.

     Дело было так. Я обязан был присутствовать на подъёме личного состава. Ровно в положенное время дневальный гаркнул на всю казарму: «Дивизион, подъём!». Я наблюдал выполнение команды. Было всё как обычно. Кто подскакивал, кто вяло спускал ноги с койки или нехотя выползал из-под одеяла. Один, мой, кстати, подчинённый, рядовой Исмаилов, даже не шевельнулся, и продолжал дрыхнуть, накрывшись с головой. Я показал на него дневальному. Тот попытался расшевелить нарушителя дисциплины, ещё раз крикнув «подъём» у того над ухом. Бесполезно. Подошёл ближе к кровати и я. Личный состав замер в ожидании многообещающего шоу – лейтенанта-двухгодичника брали на «слабо».

   - Рядовой Исмаилов, встать! – рявкнул я довольно немузыкально.

   - Пошёл ты на х.., - глухо послышалось в ответ из-под одеяла. Тут меня сорвало.

   - Встать! Смирно! – я рванул на пол всё, что было на кровати, живое и мёртвое. Он поднялся. Видно было, сразу не сдастся, – перед братвой не удобно.

   - Пошёл ты …, – начал было он, но закончить не успел. Ударом сапога в грудь я опрокинул его на панцирь кровати. Уже лёжа, он прочитал в моём взгляде невозможность дальнейшего сопротивления.

     Двумя часами позже я, как положено, встретил командира дивизиона на тропинке, ведущей к казарме, непрофессионально сбивчивым, как частенько со мной бывало, докладом о происшествиях за время моего дежурства. Доложил и об инциденте.

     На утреннем разводе кроме всего прочего командир любил прочитать перед строем что-нибудь морально-вдохновляющее, не стесняясь эпитетов типа «вы ещё зелёные, аж синие», употребляя ненормативную изобретательность, и, тем самым способствуя дальнейшему развитию многострадального русского языка.

     На этот раз он вызвал меня из строя и приказал доложить о главном происшествии.

Я доложил, как положено по Уставу, но закончил свою речь несколько литературно. «Я сегодня вынужденно совершил правонарушение, ударил подчинённого, – выговорил отчётливо я, и продолжил как можно более грозно, – но если какая-нибудь сволочь впредь не выполнит моего приказа – убью!»

     Аплодисментов не было, но мне показалось, что импровизация понравилась всем.