Часть III. Два года – целая жизнь

Глава 1. Путь в дивизион

     Если бы черепахи играли в футбол, это было бы похоже на живые шахматы. Это я к чему. К тому, что любовь к футболу не так однозначна. Ждёшь не только зрелища, ещё и анализируешь тактически, стратегические, психологические и технические его моменты.

Это блюдо имеет свой неповторимый вкус. Оно подаётся горячим, но и в остывшем виде имеет свою привлекательность.

     Б о льшая мужская часть нашей студенческой группы ещё за полгода подала рапорта на призыв в ряды Вооружённых Сил сразу после окончания института. И б о льшая часть этих рапортов была удовлетворена. Основным мотивом рапортовавших было желание сразу отделаться от угрозы быть призванным в неподходящие моменты жизни, когда наступит определённость с работой, семьёй, детьми, то есть когда на расслабоне гражданская жизнь засосёт не по-детски. Я тоже придерживался такого взгляда. Но был у меня и дополнительный мотив. Мы должны были дипломироваться в середине февраля, и, если сразу уйти в армию, то можно было, демобилизовавшись через два года, спокойно посмотреть Чемпионат мира по футболу в Мексике, – он начинался в июне 1986 года, – дома у телевизора. И я тоже, во время преддипломной практики, подал осенью рапорт. И не прогадал. Заглядывая немного в будущее, можно сказать, что июнь и июль после демобилизации доставили мне удовольствие. Наши выглядели достойно. С Францией, возглавляемой Мишелем Платини, сыграли в ничью, и вылетели в одной восьмой финала, в упорной борьбе проиграв сборной Бельгии. Вишенкой на торте была победа сборной Аргентины во главе с Диего Марадонной.

     Кстати сказать, я отказался от предложения тестя остаться служить под Новосибирском. Он был заметным и влиятельным чиновником в городской партийно-хозяйственной номенклатуре. А я был непреклонен. Мне были нужны настоящие ощущения.

     Диплом был защищён на «отлично» в закрытом оборонном НИИ. Отметили с друзьями и защиту, и получение диплома. В воздухе носились озвученные неисполнимые мечты не расставаться, поучиться всей группой ещё где-нибудь. Но не плакали, а чему-то радовались. Наверное, волнующим переменам и таинственной неизвестности, ожидающим нас впереди.

     Традиционные проводы в армию тоже состоялись, как положено. Кроме домашних по моему приглашению в мероприятии участвовали девчонки (моя слабость) из строй-отряда «Новосибирск-Ильменау». Фанатки и поклонницы для моей жены и родителей новостью не были. Мы все вместе лепили пельмени, затем дружно и весело меня провожали. Как положено, я надрался в зюзю, но смог проводить гостей до остановки автобуса.

     Наутро в самолёт до Москвы сел в состоянии пропагандиста, как говаривал мой двоюродный брат Вовка. Меня покачивало и подташнивало, способность осмысливать происходящее была сильно ограничена последствиями вчерашней пьянки.

     От обеда в самолёте я вынужден был отказаться по состоянию здоровья. Витька, мой сокурсник, распределённый вместе со мной в Московский округ, с видимым удовольствием съел и мою порцию варёного курёнка с рисом, за что до сих пор при встрече не забывает высказывать мне благодарность. У него в столице были родственники, и мы могли без проблем у них ночевать и дожидаться решения наших судеб. Днём мы пили пиво с креветками, популярными в то время в столичных барах. Вечером ходили смотреть в Малый театр на уже тогда бабушку Елену Гоголеву и молодого Виталия Соломина. Кажется, давали Чеховского "Дядю Ваню".

     Распределили меня в Горьковский корпус ПВО, Витьку – под Кострому. Он писал мне потом, что попал как раз в те леса и болота, куда заманил Иван Сусанин польско-литовский отряд. То есть в настоящую тьму-таракань.

    В городе Горьком пиво оказалось гораздо худшим, чем даже в Новосибирске, но я там не задержался, и, после осмотра местного Кремля, был отправлен в Городецкую бригаду.

    Городец, что славен издревле своей золотисто-красно-чёрной росписью по деревянной посуде, встретил меня пыльной послезимней голью и пронизывающим ветром. В Городце, вдруг, – вот же случай! – на улице встретил старого знакомого, поварёнка-молдованина Лёшку из дивизиона под Улан-Удэ, где проходили когда-то группой сборы и принимали присягу. Посидели с ним в пельменной-забегаловке. Вспоминали Онохой, дивизион. Как он, Лёшка, нас кормил, как гоняли в футбол по вечерам. Я рассказал, что еду служить. Он рассказал, что ходит на допросы. Он тут штукатуром-маляром со своими земляками в бригаде. Какая-то русская девушка на танцах его послала на три буквы. У них, в Молдавии, так не принято. Он её – по морде. Она на него – заявление. Приятный парнишка, смешливый. Хорошо так посидели, поболтали, съели по порции пельменей.

     С каждым дальнейшим назначением настроение моё неумолимо падало всё ниже. А тут ещё и ранневесенние скучные пейзажи добивали мой ослабевающий с каждым новым днём оптимизм. В бригаде я получил направление в конечный пункт одиссеи – в дивизион под городом Чкаловском, на родину героя-лётчика на великой русской реке Волге.