Бергсон: учение о «жизненном порыве» и сверхразумной интуиции

Крупнейшим представителем философии жизни во Франции был Анри Бергсон (1859 — 1941). Как и философия Ницше, его учение характеризуется иррационализмом и антиинтеллектуализ­мом. Поставив своей основной задачей «подняться над точкой зрения разума» и обосновать особый вид познания — сверхра­зумную интуицию, Бергсон в своем учении развертывает концеп­цию жизни.

Жизнь — это поток переживаний, непрерывное изменение психики — смена мыслей и образов, ощущений и эмоций, на­строений и желаний. Поток переживаний — единственная реаль­ность, неоспоримый факт, представляющий собой исходный пункт философского исследования. Однако было бы неправиль­но рассматривать этот поток только как состояние психики субъ­екта; в учении Бергсона он приобретает космическое значение. Поток переживаний расширяется до масштабов Вселенной, упо­добляясь мировой воле Шопенгауэра. Жизнь рассматривается как мировой процесс, великая иррациональная творческая сила, могучий «жизненный порыв» непрерывный поток, который «проходя через организуемые им по очереди тела, пере­ходя от поколения к поколению, разделился между видами и раздробился между индивидами, ничего не теряя в своей силе, а скорее усиливаясь по мере движения вперед»¹.

Важно отметить, что это «движение вперед», непрерывное из­менение — не свойство реальных предметов, а нечто, сущест­вующее самостоятельно. Изменения, утверждает Бергсон, и есть сама действительность; есть изменения, но нет изменяющихся вещей. Движение, не предполагает собой движущегося тела, из­менчивость и есть сама субстанция тела. Это — движение без того, что движется.

Для обоснования данной концепции Бергсон развивает свое понимание времени, вводя с этой целью понятие длительности, занимающее в его философии одно из центральных мест. Дли­тельность — это время жизни, ее сущность. Но это не конкрет­ное время как форма бытия материи, последовательность суще­ствования сменяющих друг друга состояний. Это субъективное переживание времени, в котором наши состояния растворяются друг в друге, являясь непрерывными и неделимыми. Длитель­ность представляет собой материал, находящийся в вечном ста­новлении, никогда не являясь чем-то законченным. «Длитель­ность, — пишет Бергсон, — это непрерывный прогресс прошло­го, пожирающего будущее и растущего по мере движения вперед. Если же прошлое непрерывно растет, то оно бесконечно и со­храняется»². И при этом сохраняется автоматически.

Длительность обнаруживает себя в памяти; в ней прошлое продолжает существовать в настоящем, состояние сознания про­должаются одно в другом в бесконечном потоке. «Моя память переводит часть прошлого в настоящее, мое душевное состояние, подвигаясь во времени, постепенно расширяется длительностью, которую оно в себе накапливает. Можно сказать, что оно растет, как снежный ком»¹. Развитие личности тождественно ее длитель­ности и представляет собой беспрерывное созидание нового, че­редование творческих актов, не подчиняющихся никаким зако­номерностям. Это царство индетерминизма и свободы.

Но длительность, как и поток переживаний, выводится Берг­соном из субъективного и привносится в объективный мир; между ними нет принципиальной разницы, поскольку жизнь, длительность, память принимают вселенские масштабы. Длитель­ность, пишет он, мы воспринимаем как поток, который не может быть пройден в обратном порядке или повторен снова. Она яв­ляется основой нашего существа и самой сущностью вещей.

Жизнь, развертывающуюся в длительности, Бергсон противо­поставляет материи, представляя ее как нечто инертное, мертвое, косное. Это тела, имеющие лишь пространственные, но не вре­менные характеристики, область повторяемости, однообразия, механистического детерминизма. И хотя в бергсоновской крити­ке механистической картины мира, которую дала метафизичес­кая философия, есть рациональное зерно, Бергсон использует ее для критики интеллекта. Он считает, что интеллект неспособен познать жизнь. «Текучие элементы действительности отчасти ус­кользают от него, а то, что в живых существах есть живого, ускользает от него совершенно. Наш интеллект в том виде, как он выходит из рук природы, имеет своим главным объек­том неорганические твердые тела». Интеллект, утверждает Бергсон, чувствует себя хорошо, «вполне как дома», только тогда, когда он оперирует с неодушевленными предметами и, в частности, с твердыми телами, он ясно представляет себе только непрерывное и характеризуется «природным непониманием жизни»².

 Единственная функция интеллекта и основанной на нем науки — ориентироваться в мире твердых тел для практических действий с ними и обеспечить нашему телу его пребывание в среде. Наши понятия, пишет Бергсон образованы по форме твер­дых тел, наша логика — это логика твердых тел и поэтому наш ум одерживает свои лучшие победы в геометрии, где открывается родство логической мысли с неодушевленной материей.

Разумеется, если иметь в виду метафизическое мышление, оперирующее жесткими, неподвижными понятиями, не способное познать движение, развитие, взаимосвязь явлений, то Бергсон в определенной степени прав. Действительно, метафизическое мышление «останавливает движение, разлагает его на моменты покоя». Однако он критикует любое мышление, интеллект вооб­ще, ограничивая его возможности неорганической природой, а основанную на нем науку — геометрией. Поэтому его критика интеллекта служит определенной цели: обосновать другой, сверхразумный, внеинтеллектуальный метод познания, превосхо­дящий интеллект по своим возможностям.

Таким методом, по словам Бергсона, является инстинкт и его высшее проявление — интуиция. Инстинкт, утверждает он, отливается в форме жизни. И если интеллект трактует все вещи механически, инстинкт действует органически. Он мог бы рас­крыть нам самые глубокие тайны жизни. Но инстинкт не может быть постигнут интеллектом, так как существенное в инстинкте невыразимо в терминах интеллекта, а значит, не может быть анализировано. Сравнивая различные формы инстинкта у раз­личных видов перепончатокрылых — пчел, ос, муравьев, — Бергсон подчеркивает совершенство инстинкта. И если интеллект есть несчастье человека, то инстинкт, как иронически замечает Б.Рассел, в своем лучшем проявлении виден у муравьев, пчел и у Бергсона.

В отличие от инстинкта, утверждает Бергсон, интуиция — это инстинкт, сознающий самого себя, способный размышлять о своем предмете. Интуицией он называет «род интеллектуальной симпатии, путем которой переносится внутрь предмета, чтобы слиться с тем, что есть в нем единственного и, следовательно, невыразимого».

Условиями интуитивного познания являются, во-первых, пол­ное отрешение от любого интереса, «бескорыстие» и, во-вторых, огромное напряжение воли, в результате которого границы на­шего «Я» расширяются до масштабов Вселенной. Интуиция, таким образом, отождествляется с волей, космическим усилием, «жизненным порывом». В процессе творческой эволюции жиз­ненный порыв гонит организмы вперед, создавая качественно новые формы. «Все живые существа держатся друг за друга и все подчинены одному и тому же гигантскому порыву. Живот­ные опираются на растения, человек живет благодаря животно­му, а все человечество во времени и пространстве представляет одну громадную армию, движущуюся рядом с каждым из нас, впереди и позади нас; своею тяжестью оно способно победить всякое сопротивление и преодолеть многие препятствия, в том числе, может быть, и смерть».

Социальное учение Бергсона характеризуется иррационализмом и биологизмом. Отношения между людьми определяются биологи­ческими причинами, прежде всего — инстинктом. Инстинкт — ос­нова совместной жизни в человеческом обществе, организация ко­торого принципиально не отличается от организации муравейника или пчелиного улья, также основанной на инстинкте.

Бергсон различает два типа общества — «закрытое» и «от­крытое». «Закрытое» общество — это замкнутое единство, на­циональное государство. В нем господствует социальный ин­стинкт, подчиняющий личность коллективу, истину — пользе. Этот инстинкт выражается в «закрытой» морали и «статической» религии, предназначение которых — сохранение и укрепление «закрытого» общества, поддержание в нем «социального поряд­ка». «Закрытое» общество враждебно к другим людям и всегда готово нападать и защищаться. Оно должно быть организовано для войны, источник которой Бергсон видит в самой природе, создавшей, для этого соответствующие условия (расширение тер­риторий путем завоеваний и т.п.), а также в инстинкте войны, присущему каждому человеку.

 Считая войны естественными и неизбежными, Бергсон Не яв­ляется их апологетом. Он призывает к их прекращению, пред­лагая такие трудно осуществимые меры, как ограничение дето­рождения и сокращение потребностей.

«Открытое» общество, по Бергсону, охватывает все челове­чество, в его основе лежит любовь ко всем людям. Такое обще­ство возможно потому, что человек — не только биологическое, но и духовное существо, его духовное начало находится в мис­тическом родстве с «жизненным порывом»; мораль «открытого» общества преодолевает национальные и государственные интере­сы, выдвигает принципы приоритета личности, ее свободы, ра­венства. Открытая мораль сливается с «динамической» религией, провозглашающей идеалы человеколюбия, коренящейся в глуби­не души, вступающей в соприкосновение с «жизненным поры­вом». Но такое соприкосновение и любовь ко всему человечест­ву, считает Бергсон, противоречит природе и доступно только святым и пророкам.

Бергсон — сторонник элитарного устройства общества. По­добно Ницше он делит общество на привилегированное меньшин­ство, элиту и подчиненное ей большинство, массу, считая это деление естественным и необходимым. Отвергая демократичес­кую форму правления, лучшими политическими системами он считает монархию и Олигархию. «Абсолютная власть на одной стороне, абсолютное повиновение на другой... Один или несколь­ко индивидов должны повелевать, а остальные подчиняться»¹.