И идеальные окружающие миры

Тема. Философия XX века: феноменологическая, аналитическая и экзистенциалистская традиции

Эдмунд Гуссерль

[Введение в феноменологическую философию]

[Естественная установка и ее выключение]

 

Мир естественной установки: я и мой окружающий мир

 

<…> Я сознаю мир, бесконечно распростершийся в пространстве, беско­нечно становящийся и ставший во времени. Я его сознаю, непосредственно наглядно нахожу его — это прежде всего в опыте. Благодаря зрению, ося­занию, слышанию и т. д., различными способами чувственного восприятия, физические вещи, как-либо распределенные в пространстве, попросту суть для меня здесь, они, в буквальном или образном смысле, " наличны" — все равно, принимаю ли я их особо, занят ли я ими в наблюдении, разглядыва­нии, мышлении, чувствовании, волении или же нет. И животные существа, например люди, тоже непосредственно суть для меня здесь, — я поднимаю глаза, вижу их, слышу их шаги, я беру их за руку, разговаривая с ними, я непосредственно разумею, что они представляют и что мыслят, какие чув­ства шевелятся в их душе, чего они желают или волят. И они тоже наличест­вуют в поле моего созерцания как действительности, даже если я и не при­нимаю их к сведению. Однако, нет необходимости в том, чтобы они, равно как и какие-либо иные предметы, находились непременно в поле моего вос­приятия. Для меня действительные объекты — определенные, более или менее известные мне — суть здесь и без всякого отличия от тех, что вос­принимаю я актуально, хотя они мною и не воспринимаются и даже не наличествуют наглядно в настоящий момент. Мое внимание от письменного стола, который я вот только что видел перед собою и который принимал особо к сведению, способно отправиться гулять через те части комнаты, которые я не вижу и которые находятся за моей спиной, на веранду, потом в сад, к детям, которые играют в беседке, ко всем тем объектам, о которых я как раз "знаю", что они пребывают тут и там в моем непосредственно со-сознаваемом окружении, — знание, в каком нет ничего от понятийного мы­шления и какое лишь отчасти и, как правило, весьма неполно обращается в ясное созерцание лишь при условии, что я обращу на него свое внимание.

Но только ли этой областью всего со-присутствующего либо с нагляд­ной ясностью, либо же неясно, отчетливо или неотчетливо, что постоянным кольцом окружает поле актуального восприятия, исчерпывается "наличест­вующий" для меня по мере сознания во всякий момент бодрствования мир. Напротив, мир с его твердым бытийным порядком простирается в безгра­ничное. Актуально воспринимаемое и все то, что более или менее ясно со­присутствует и что определено (или по меньшей мере насколько-то опреде­лено), — все это отчасти пронизано, отчасти же окружено неясно сознавае­мым горизонтом неопределенной действительности. Я могу посылать сю­да лучи проясняющего взгляда внимания — с переменным успехом. Опре­деляющее, сперва неясное, но наполняющееся все большей живостью со­присутствие что-то приносит для меня, круг воспоминаний смыкается, круг определенности все расширяется и расширяется, порою до такой степени, что устанавливается взаимосвязь с полем актуального восприятия — моим центральным окружением. Однако в общем и целом результат бывает иным — пустой туман неясной неопределенности населяется наглядными воз­можностями, предположительностями, — и только сама "форма" мира, именно как "мира", тут предначертана. Неопределенное окружение, вообще говоря, бесконечно. Туманный горизонт, какой никогда не определить до конца, — он необходимо всегда здесь.

Точно так же, как с миром с его бытийным порядком пространственно­го присутствия, чему следовал я до сих пор, все обстоит и с его бытийным порядком в последовательности времени. Вот этот, — очевидно, во всякий миг бодрствования — наличествующий для меня мир обладает бесконеч­ным в две стороны временным горизонтом — своим известным и неизвест­ным, непосредственно живым и неживым прошлым и будущим. В свободной деятельности опытного постижения, каковое доставляет наличное моему созерцанию, я могу прослеживать эти взаимосвязи непосредственно окру­жающей меня действительности. Я могу менять свое местоположение во времени и пространстве, могу направлять свой взгляд туда и сюда, вперед и назад во времени, я могу доставлять себе более или менее ясные и содержательные восприятия, призывать что-либо в настоящее, или же могу соз­давать более или менее ясные образы, придавая наглядность, в прочных формах пространственного и временного мира, возможному и предположи­тельному.

Таким способом я и обретаюсь, при бодрствовании моего сознания, все время, и, чего совершенно невозможно переменить, в сопряженности всегда с одним и тем же, пусть и меняющимся по своей содержательной налично­сти, миром. Таковой для меня беспрестанно "наличен", сам же я — звено в нем. При этом мир для меня — не просто мир вещей, но — в той же самой непосредственности — и мир ценностей, мир благ, практический мир. Без всякого дальнейшего размышления я нахожу вещи снабженными как свой­ствами вещей, так и ценностными характеристиками — они прекрасны и безобразны, приятны и неприятны, милы и отвратительны и т.п. Непосредственно наличествуют вещи как предметы пользования — вот "стол" с "кни­гами" на нем, вот "стакан", вот "ваза", вот "фортепиано" и т. д. Такие ценно­стные и практические характеристики тоже конститутивно принадлежны " наличным объектам" как таковым — все равно, обращаюсь я к ним и к объектам вообще или нет. И это верно, естественно, не только в отношении "просто вещей", но и в отношении людей и животных моего окружения. Они мои "друзья" или "враги", "слуги" или "начальники", они "чужие" для меня или мои "родственники" и т. д.

 

C o g i t o. Мой естественный окружающий мир

и идеальные окружающие миры

С этим миром, с тем миром, в каком я обретаюсь и какой в то же самое вре­мя есть мой окружающий мир, сопрягаются все комплексы спонтанностей моего сознания, многообразно переменчивые, — наблюдение и исследова­ние, экспликация и приведение к понятиям при описании, сравнивание и различение, складывание и подсчитывание, предполагание и выведение, — короче говоря, любые спонтанности теоретизирующего сознания в его раз­личных формах и на его различных ступенях. Равным образом и многоликие акты и состояния душевного строя и воления — нравиться или не нравить­ся, радоваться и печалиться, вожделеть и избегать, надеяться и страшить­ся, решаться и действовать. Все они — причисляя сюда же и простые акты "я", в каких я сознаю мир непосредственно наличный в спонтанном обращении к нему и схватывании его — обнимаются Картезиевым выражением cogito. В естественной, не озабоченной глубокими размышлениями жизни, я непрестанно живу внутри этой основополагающей формы всякой актуаль­ной "жизни"… <…>

Естественный же мир, мир в обыч­ном смысле этого слова, беспрестанно здесь для меня, пока я только жив. Пока имеет место последнее, я " остаюсь в естественной установке", и более того — и то, и другое означает одно и то же. И тут ничего не обязано меняться, если я вдруг начинаю усваивать себе арифметический и подоб­ные же иные миры, осуществляя соответствующие установки. Естественный мир и остается тогда "наличным", я как был, так и остаюсь в естественной установке, какой не мешают новые установки. Если же мое cogito дви­жется лишь в этих мирах новых установок, то естественный мир остается вне рассмотрения, он — фон моего сознания актов, но только не горизонт, в какой включается арифметический мир. Оба одновременно наличествую­щие мира лишены взаимосвязи, если только отвлечься от сопряженности их с "я", в согласии с каковой я могу свободно направлять мой взгляд и мои акты вовнутрь того или иного мира.

 

„Иные"субъекты Я и интерсубъективный