Глава XI. Европейничанье - болезнь русской жизни 4 страница

Примечания

• [*1] Признаю это за горькую, с моей стороны, ошибку. - Посмертн. примеч.
• [*2] делая хорошее лицо (мину) при плохой игре (фр.). - Сост.
• [*3] изделия из Парижа; предметы роскоши (фр.). - Сост.
• [*4] Все написанное здесь - вздор. Реформа только что началась, и хотелось верить, что она примет разумный характер; на деле она обратилась в иностранную карикатуру. При большей трезвости мысли это можно и должно бы предвидеть. - Посмертн. примеч.
• [*5] Есть вздор, - форма, соответсвующая лишь первобытному эпическому строю народности, а не усложненности государственной. - Посмертн. примеч.
• [*6] Не избегли, а опять карикатурно усилили. - Посмертн. примеч.
• [*7] Вышло - нет. - Посмертн. примеч.
• [*8] на войне, как на войне (фр.). - Сост.
• [*9] И не излечила, нигелизм продолжает расти. Теперь приписывают его реформе университетов 1863 года, и это опять сваливание великого зла на совершенно ничтожную причину. - Посмертн. примеч.
• [*10] Она, впрочем, как оказывается, и Франции не оставила, но все же в Германии приняла самую радикальную и наиболее заразную форму. - Посмертн. примеч.
• [*11] К несчастью, утрировка оказалось возможной на практике; но и это не без помощи доброжелателей наших, а во-вторых, при бестолковости нашей полиции. - Посмертн. примеч.
• [*12] Эскамотировать - обманным путем (демагогически) присвоить; см. также комментарий 18 к гл. XV. - Сост.
• [*13] Даже и теперь оскорбленная Германией Франция чурается России. - Посмертн. примеч.
• [*14] Глаз не открыл и Берлинский конгресс, а разумного слова и произносить некому: раз-два и обчелся. - Посмертн. примеч.
• [*15] На весьма краткое время! - Посмертн. примеч.
• [*16] Увы, плохая опора! - Посмертн. примеч.
• [*17] И 1876, и 1877. - Посмертн. примеч.

 

Зиновьев А. Зримые черты посткоммунизма (отрывок из Русская трагедия)

 

Ностальгические песни советской эпохи сменяет бодрая, яркая, крикливая, с претензией на остроумие и жизнерадостность передача, утверждающая новую систему ценностей и новый образ жизни. Делается все это с таким видом, будто эти ценности и образ жизни уже стали общепринятыми, обычными. В том же духе действует реклама, заполонившая средства массовой информации, и разнообразные передачи о западнообразных явлениях российских будней, стремящиеся создать впечатление, будто наконец-то Россия сбросила путы коммунизма и приобщилась к западному образу жизни как к естественному для нее.

Переключаю программу. Какой-то фестиваль “народного” искусства. Как в советское время. Разодетые в яркие “народные” одежды молодые люди поют “народные” песни и исполняют “народные” танцы. Но все равно ощущается, что советская эпоха ушла в прошлое. Это заметно в музыке, в костюмах, в лицах, в декорациях. Голливудообразность. И еще большее, чем в советские годы, несоответствие реальности. К фальсификации советской добавилась фальсификация постсоветская, западнообразность. Этот “народный” примитивизм всячески поощряется, как и православие. А высокие мировые достижения советской культуры вытесняются и уничтожаются совсем. Деградации придаются яркие краски некоего мнимого “национального возрождения”.

“Прыгаю” дальше. Исполняются старые блатные и лагерные песни и новые песни в том же духе. Затем — прославление старого посредственного актера как гения. Выступают молодые посредственные актеры, считающиеся гениями. Впечатление какого-то гигантского сумасшедшего дома. Американский криминальный сериал. Далее — демонстрация технологии секса, называемая культурой эротики. Русский амерМканообразный сериал. Насилия, разврат, убийства. Политологи, социологи, политики, предприниматели, журналисты... Бесконечный словесный поток. Шоу власти. Чем более убогой становится реальная жизнь, тем грандиознее и красочнее становится мир виртуальный.

Я “попрыгал” по программам телевидения каких-то полчаса. А ведь многие миллионы часами просиживают перед экранами телевизоров и поглощают исходящую из него “духовную” пищу. Идет тотальное идеологическое оболванивание населения страны. И нет серьезных сил противостоять ему. Что может дать в этом отношении наш жалкий домашний семинар?! Выходит, Жена права?

Выключаю телевизор. Ложусь спать. Но сон не приходит.

Память

Вспоминаю прошлое. История нашей семьи типична для миллионов русских семей. Родители — выходцы из крестьян. В сталинские годы стали рабочими. Учились в вечерней школе, отец — в заочном техникуме. А я, сын рабочего, стал профессором. Наша жизнь в советский период была постоянным повышением социального уровня и улучшением бытовых условий. Война лишь приостановила, но не оборвала этот подъем. Наш социальный статус поднимался вместе с подъемом всей страны от бедной и малограмотной крестьянской страны до уровня второй сверхдержавы планеты. И наши дети могли пойти дальше нас. Сын имел превосходные данные стать крупным руководителем в современной отрасли технологии. Зять мог стать генералом в Генеральном штабе. Контрреволюция оборвала эту вертикальную динамику русского народа, разрушив вообще до основания всю коммунистическую вертикальную структуру общества.

И в бытовом отношении мы постоянно в чем-то поднимались вверх. Не индивидуально, а вместе со всей страной. Для меня — детский сад, пионерские лагеря, чудесная школа, кружки по способностям, математические олимпиады, университет с повышенной стипендией, аспирантура, профессия по выбору, любимая работа, уважение в коллективе. Жили сначала в подвале в “коммуналке”, т.е. в квартире, где кроме нас жили еще четыре семьи. При Хрущеве получили большую комнату в квартире для двух семей в новом доме с удобствами. При Брежневе мы с Женой и детьми получили отдельную трехкомнатную квартиру. Казалось, что такое состояние непрерывного улучшения пришло навечно. И вот всему пришел конец.

С чего же началось падение? Чем больше я думал на эту тему, тем настойчивее напрашивалась мысль, что именно с наших успехов и улучшений все и началось. С ними пришла жажда большего. Пришли соблазны. Появились соблазнители. И они овладели нашими душами. Мы не понимали того, что те, кто соблазняют и обольщают, всегда обманывают, что соблазн и обольщение суть всегда орудия обмана. Соблазн и обольщение были настолько сильны и настойчивы, что мы потеряли разум. Мы знали, что эпидемия диссидентства была спровоцирована Западом, поддерживалась им и процветала на средства Запада. И все-таки мы слушали западные радиостанции. Читали засланные с Запада антисоветские книги. Снабжали информацией западных шпионов. Хохотали над антисоветскими анекдотами. Радовались провалам советских властей. Раздували мелкие бытовые недостатки до масштабов социальных и сваливали все на власть и социальный строй. Мы видели лишь то, что лично задевало нас, причем по указке Запада. Мы думали по схеме: все наше — дерьмо, все западное — совершенство. Наше самооглупление и самоослепление превзошло все известные образцы такого рода.

Но почему меня так волнует судьба страны, народа и даже целой эпохи? Объяснение банально: потому что моя личная судьба и судьба близких мне людей оказалась на сто процентов связанной с судьбой страны, народа, эпохи. Они для меня совпали. Я стал субъективным носителем судьбы страны, народа, эпохи.

Незримые черты западнизма

Позвонила Дочь. Сказала, что приедет к нам, надо поговорить по очень важному делу. Дело оказалось действительно важным. Муж пьет. Имеет посторонние связи. Придется, очевидно, разводиться. Ей предложили неплохо оплачиваемую работу в русско-английской фирме. Как быть с детьми? Не согласится ли мать какое-то время пожить у нее, приглядеть за детьми? Не хочется нанимать постороннюю женщину, да и слишком дорого теперь.

Перспектива распада семьи Дочери меня не удивила. И в советские годы такие явления были обычными. Но тогда это не было катастрофой. С работой и с детьми было проще. Теперь же распад семей усилился, а последствия стали ужасающими. В особенности — для детей. Беспризорность, преступность, моральное падение с детства. Что касается просьбы, чтобы Жена пожила у Дочери какое-то время, пока обстановка не прояснится и не стабилизируется, я усмотрел в этом даже какой-то плюс: может быть, житейские тревоги и заботы вернут ее к реальности”. Жена обещала подумать.

Потом зашел Сын. Он оказался в нашем районе по делам “своей” фирмы. Жалуется на условия работы. Сравнивает с советскими. Говорит, тогда был настоящий рай. Все то, на что жаловался раньше, забыто как второстепенное.

— Раньше был месячный отпуск, теперь две недели. И не тогда, когда удобно тебе, а когда удобно хозяину. Раньше бюллетени оплачивались. Болей сколько влезет! Теперь о болезни и думать не смей. Раньше на работе пофилонить можно было, с коллегами поболтать. Теперь ни на секунду полениться нельзя. Раньше сверхурочные оплачивались. Теперь рабочее время фактически не ограничено. Не нравится — проваливай. Желающих занять твое место полно. Раньше с начальством ругаться можно было. Теперь босс — бог. Никакого намека на критику. Одним словом, полжизни отдать готов, лишь бы вернулись прошлые условия работы. Пусть со всеми их недостатками.

— Зато производительность труда повысилась!

— Сказки! Ничего подобного!

— Раньше об этом говорили иначе.

— Идиоты были.

— Может быть, найдется место в государственном секторе? Ты же первоклассный инженер!

— Место найти можно. Но не по профессии. Как инженер я не нужен. Платят в пять раз меньше. И надолго ли? Эпидемия приватизации захватывает все! Нет, надо приспосабливаться к новым условиям. Это пришло навечно. Мы прошляпили наш исторический шанс. Между прочим, в нашей фирме работает один бывший генерал. Шофер босса — бывший полковник. Началось новое расслоение населения. Я не хочу оказаться в низах. Не хочу, чтобы твои внуки опустились в низшие слои.

— Как ты мыслишь избежать этого?

— Становиться частным предпринимателем. Самому становиться боссом!

— Ничем не оправданный риск.

— Ты отстал от времени,— говорит Сын.— Если есть шанс, его надо использовать. Риск, конечно, есть. Но...

— Какой шанс? — возражаю я.— Основные богатства, накопленные за советские годы, уже разворованы. Осталось их перераспределение, причем теми же воровскими методами. Бизнес западного типа у нас невозможен.

— Я это знаю лучше тебя. И тем не менее я вынужден пойти на риск. Другого выхода все равно нет. Ты говоришь о государственном предприятии. Покажи мне такое, в котором еще сохранились советские принципы! А если и найдешь какие-то остатки, то зарплаты не хватит оплатить обучение твоего внука.

— Еще есть бесплатные советские школы.

— А ты знаешь, что в них творится? И куда он денется после нее? Ты представляешь, что творится в среде молодежи на этом уровне? В армию пойдет? В Чечню?..

У меня нет аргументов. Я действительно не знаю о новой реальности больше того, что испытал на своем опыте и что узнаю из средств массовой информации. Похоже на то, что я так и не узнаю как следует эту новую чужую и чуждую мне реальность.

Мой сын точно выразил суть одного из важнейших явлений современности: формирование новой социальной структуры народов и всего человечества. Мы жили по принципам коммунистического структурирования. При этом решающую роль играли личные способности, образование, деловые качества, поведение в коллективе. Играли роль, конечно, и другие, некоммунистические факторы: семейное происхождение, знакомства, карьеризм, стяжательство, коррупция и даже этническая принадлежность. Но они официально порицались и скрывались. Вертикальная динамика населения (переход из низших слоев в более высокие) была очень высокой. Она постепенно снижалась. Сила коммунистических принципов ослабевала. Но они тем не менее оказывали сильнейшее воздействие на общественное сознание. В результате антикоммунистического переворота произошел резкий перелом. Доминирующую роль захватили западнистские принципы: принадлежность к слою и к группе, собственность, связи, предприимчивость на грани преступности и даже преступность и т.д. Люди почувствовали, что происходит социальное расслоение (имущественное прежде всего), причем на все будущее, и ринулись хватать кто сколько может. Появился панический страх остаться внизу и сзади не только самим, но и потомкам. Население страны разделилось на две категории: 1) обреченные (“утопающие”) и 2) выживающие (“барахтающиеся”). Вторые в свою очередь разделились на тех, кто вылезает наверх с ориентацией на Запад (прислуживая Западу), и тех, кто претендует на служение якобы национальным интересам России. Я и моя семья принадлежим к первой категории.

Критик

Я всегда интересовался социальными проблемами, как и многие представители интеллигенции, занятой в естественных науках и в технике. Почитывал социологическую литературу. Читал, конечно, “самиздат” и “тамиздат”. Но делал это от случая к случаю, просто как потребитель модной разоблачительной литературы, формально запрещенной, но фактически ненаказуемой. В горбачевские годы в Россию устремился поток такой литературы, и она утратила роль полузапретного соблазна. Зато события самой жизни стали все более и более возбуждать интерес к социальной проблематике. Началось повальное превращение людей моего типа и положения в социальных мыслителей. Захватила эта эпидемия и меня. А после увольнения из института я стал большую часть времени отдавать размышлениям о том, что происходит в России и вне ее в связи с ситуаций в России. Я остро почувствовал недостаток профессионального образования. Стал просматривать десятки философских и социологических книг и журналов, какие самыми различными путями попадались мне на глаза. Но не находил в них ничего такого, на что я мог бы опереться как на основу и на наставление по методологии социального мышления. Встреча с Критиком, беседы с ним и ознакомление с его работами резко изменили мои умонастроения. Однако чего-то не хватало для полной ясности на этот счет. Чего? Я рассказал Критику о моем состоянии.

— Я вас понимаю,— сказал он.— Я сам пережил нечто подобное в свое время и до сих пор иногда переживаю. Я убил полжизни, прежде чем выработал свой способ понимания социальных явлений, свой “поворот мозгов”, свою способность видеть мир таким, каков он на самом деле. А для чего? Только для себя? Это, конечно, основное. Но все-таки этого мало. Нужно, оказывается, еще поделиться своими мыслями с другими. Нужна публичность. Общение. Единомышленники. Сопереживатели.

После этого разговора у меня появилась идея организовать семинар. Можно на первое время взять за основу “Русский коммунизм”. Критик идею одобрил. Все дело теперь за мной: найти энтузиастов для семинара.

Русский коммунизм

Юность реального коммунизма. После урагана разоблачений ужасов сталинского периода, который (ураган) начался со знаменитого доклада Хрущева на XX съезде КПСС (1956 год) и достиг апогея с появлением не менее знаменитого “Архипелага ГУЛАГ” Солженицына, прочно утвердилось представление о сталинском периоде как о периоде злодейства, как о черном провале в русской истории, а о самом Сталине — как о самом злодейском злодее изо всех злодеев в человеческой истории. В результате теперь в качестве истины принимается лишь разоблачение язв сталинизма и дефектов его вдохновителя. Попытки же более или менее объективно высказаться об этом периоде и о личности Сталина расцениваются как апологетика сталинизма. И все же я рискну отступить от разоблачительной линии и высказаться в защиту... нет, не Сталина и сталинизма, а лишь права на объективное их понимание.

Рассматривать сталинскую эпоху как эпоху преступную есть грубое смешение понятий. Понятие преступности есть понятие юридическое или моральное, но не историческое и не социологическое. Оно по самому своему смыслу неприменимо к историческим эпохам, к обществам, к целым народам. Сталинская эпоха была трагической и страшной эпохой. В ней совершались бесчисленные преступления. Но сама она как целое не была преступлением и не является преступным общество, сложившееся в эту эпоху, каким бы плохим оно ни казалось с чьей-то точки зрения. Трагичность сталинской эпохи состояла в том, что в тех исторических условиях сталинизм был закономерным продуктом великой революции и единственным способом для нового общества выжить и отстоять право на существование. Трагичность сталинской эпохи состояла в том, что она похоронила надежды на идеологический земной рай, построив этот рай на самом деле.

Понять историческую эпоху такого масштаба, как сталинская,— это значит понять сущность того нового общественного организма, который созревал в ней. Для этого ее надо брать как нечто единое целое и рассматривать объективно. Но именно это, казалось бы простое и естественное, требование понимания не соблюдается. Во всех сочинениях на эту тему, с которыми мне приходилось иметь дело, обычно выделяется какой-то один аспект исторического процесса, раздувается сверх всякой меры и изображается с тем или иным пристрастием. Целостность и сложность процесса исчезает, получается односторонне ложная его картина. Поверхностное и чисто фактологическое описание скрывает суть эпохи. Все то, что происходило в массе населения, т.е. основной поток истории, вообще не принимается во внимание или затрагивается лишь в ничтожной мере и как нечто второстепенное. Потому сталинизм представляется как всего лишь обман и насилие, тогда как в основе своей он был добровольным творчеством многомиллионных масс людей, лишь организуемых в единый поток посредством обмана и насилия среди прочих средств.

Если хотите понять основу сталинизма, проделайте самое примитивное социологическое исследование. Выберите характерный район с населением хотя бы один миллион и изучите его хотя бы по таким показателям: численность населения, его социальный состав, профессии, имущественное положение, образованность, культура, число и тип репрессированных, передвижения людей, вертикальная динамика населения (карьера) и т. п. Сделать это надо по годам. Вы увидите, что репрессии и другие негативные факторы в то время играли не такую уж огромную роль, какую им теперь приписывают разоблачители. И роль их была в значительной мере не той, как кажется теперь. Вы увидите, что главным в ту эпоху было нечто позитивное, а не негативное. На ту эпоху ведь можно смотреть не только глазами пострадавших, как принято теперь, но и глазами преуспевших, а их было неизмеримо больше, чем первых.

В сталинские годы созревало общество, какое можно было видеть до 1985 года в нашей стране. Во главе этого строительства стояли Сталин и его соратники (сообщники, как теперь говорят с целью их унижения). В чем-то это общество отвечало идеалам строителей, в чем-то нет. Во многом оно формировалось вопреки идеалам. И строители принимали меры, чтобы этих нежелаемых явлений не было. Они полагали, будто в их власти не допустить их и в этом отношении сами боролись против создаваемого ими общества. Многое в том, что делалось, можно отнести к строительным лесам, а не к самому строящемуся зданию. Но леса воспринимались как неотъемлемая часть здания, порой даже как главная. Порой казалось, что здание рухнет без этих лесов. К тому же общество — не дом. Тут не всегда можно различить леса и строящееся с их помощью здание. Так что же во всем этом есть сталинизм — само новое общество, созданное под руководством Сталина, исторические методы его построения, строительные леса, борьба против нежелательных явлений строящегося общества?

А сообщники Сталина — кто это? Кучка партийных руководителей? Аппарат партии и органов государственной безопасности? Нет, не только и не столько это. Общество строили миллионы людей. Они были участниками процесса. Они были помощниками палачей, палачами и жертвами палачей. Они были и объектом и субъектом строительства. Они были и власть и сфера приложения власти. Создание нового общества означало организацию населения в стандартные коллективы, организацию жизни этих коллективов по образцам, которые впервые изобретались в гигантском массовом процессе путем проб и ошибок. Создание нового общества — воспитание людей, выведение человека, который сам, без подсказки властей и без насилия становился носителем новых общественных отношений. Процесс этот происходил в непрерывной борьбе многочисленных сил и тенденций.

Одной из величайших заслуг сталинской эпохи явилась культурная революция. Новое общество нуждалось в миллионах образованных и профессионально подготовленных людей. И оно получило возможность удовлетворить эту потребность в первую очередь. Это поразительный феномен: самым доступным для нового общества оказалось то, что было самым труднодоступным для прошлой истории,— образование и культура. Оказалось, что гораздо легче дать людям хорошее образование и открыть им доступ к достижениям культуры, чем дать им приличное жилье, одежду и пищу. Доступ к образованию и культуре был мощной компенсацией за бытовое убожество. Люди переносили такие бытовые трудности, о которых теперь страшно вспоминать, лишь бы получить какое-то образование и приобщиться к культуре. Тяга миллионов людей к этому была настолько сильной, что ее не могла бы остановить никакая сила в мире. Всякая попытка вернуть страну в дореволюционное состояние воспринималась как страшнейшая угроза этому завоеванию революции. Быт играл при этом роль второстепенную. И казалось, что образование и культура автоматически принесут бытовые улучшения. Для очень многих это происходило на самом деле и создавало иллюзию возможности того же для всех.

Но самым, пожалуй, важным результатом революции, привлекшим на сторону нового строя подавляющее большинство населения страны, было образование коллективов, благодаря которым люди приобщались к публичной социальной жизни и ощутили заботу о себе общества и власти. Тяга людей к коллективной жизни, причем — без хозяев и с активным участием всех, была не слыханной ранее нигде и никогда. Демонстрации и собрания были делом добровольным. На демонстрации ходили целыми семьями. Несмотря ни на что, иллюзия того, что власть в стране принадлежит народу, была всеподавляющей иллюзией тех лет. Явления коллективистской жизни воспринимались как показатель именно народовластия. И это было нечто большее, чем только иллюзия. Народные массы заняли нижние этажи социальной сцены и приняли участие в социальном спектакле не только в качестве зрителей, но и в качестве актеров. Актеры на верхних этажах сцены и на более важных ролях тогда тоже в массе своей выходили из народа. На нижних уровнях сцены разыгрывались в миниатюре все те же спектакли, какие разыгрывались в масштабах всей страны.

Сталинская эпоха была воплощением в жизнь сказки утопии. Но воплощение это произошло в такой форме, что сказка превратилась в объект для насмешки. И не потому, что реальность оказалась хуже сказки — во многом она оказалась гораздо лучше сказки,— а потому, что жизнь пошла совсем в другом, непредвиденном направлении, и сказка утратила смысл.

Коммунистическая утопия создавалась при том условии, что многие существенные факторы человеческой жизни игнорировались, а именно — распадение человечества на расы, нации, племена, страны и другие общности, усложнение хозяйства и культуры, иерархия социальных позиций, изобилие соблазнов, власть, слава, карьера и т.п. Утопия предполагала лишь сравнительно небольшие объединения более или менее однородных индивидов, со скромным бытом и потребностями, с примитивным разделением функций. Утопия создавалась для низших слоев населения и низшего уровня организации общества.

Люди верили в коммунистическую утопию, не подозревая о том, что отвлекаются от упомянутых выше факторов. В самом деле, почему бы не жить в мире и дружбе, почему бы не проявлять заботу друг о друге, почему бы не распределять жизненные блага по справедливости, почему бы не вознаграждать людей по заслугам, почему бы не трудиться добросовестно и т. д.?! И если рассуждать абстрактно, т. е. не принимая во внимание факторы, исключающие все эти блага и добродетели, все это кажется возможным. Но абстрактная возможность еще не есть возможность реальная. И когда проходили годы, а абстрактные возможности не реализовывались, люди увидели виновных в этом — высшее начальство, социальный строй, сочинителей утопии. А прежде чем это случилось, прогресс в жизни миллионов людей был настолько значительным, что сталинский период прошел в атмосфере если не веры, то желания верить в утопию.

Для миллионов рабочих и крестьян было благом то, что принесла им революция и новая, коммунистическая система. Миллионы крестьян переселялись в города, приобщались к образованию и культуре, получали более легкие условия труда. Миллионы простых людей из народа становились мастерами, инженерами, начальниками. Дети рабочих и крестьян в огромном числе получали среднее и высшее образование, становились инженерами, врачами, учителями, профессорами, офицерами, чиновниками, учеными, артистами и т.д.

Сталинская эпоха в основе своей была стремлением миллионов глубоко несчастных людей заиметь хотя бы малюсенькую крупицу Света. В этом была ее несокрушимая сила и святость. И в этом был ее непреходящий ужас. Она окончилась, как только эти несчастные вылезли из своих трущоб, получили свой кусок хлеба, приобрели унитазы, о которых раньше не смели и мечтать.

Сталинская власть

Сталинская система власти и управления была с самого рождения двойственной. С одной стороны, это было народовластие с его системой вождей, активистами, волюнтаризмом, призывами, репрессиями и прочими атрибутами. А с другой стороны, это была система партийно-государственной власти с ее бюрократизмом, рутиной, профессионализмом и прочими ее атрибутами. Первый аспект играл главную роль, достиг в те годы наивысшего уровня. Второй был подчинен первому, служил орудием первого. Он еще только формировался в те годы. Тем не менее он набирал силу. Шла постоянная борьба этих аспектов сторон, частей власти. Уже в сталинские годы второй аспект зачастую доминировал над первым, проявлял тенденцию к господствующей роли вообще. Сталинские репрессии в значительной мере отражали стремление народных масс помешать превращению партийно-государственного аппарата власти в нового господина общества. Так как первый аспект (народовластие) в сталинские годы все же преобладал, сталинскую систему власти и управления можно считать народовластием.

Сталинский период был периодом подлинного народовластия, был вершиной народовластия. Если вы не поймете эту фундаментальную истину, вы ничего не поймете в этой эпохе. Народовластие не есть нечто очень хорошее — пусть слово “народ” не сеет на этот счет иллюзий. Сталинский террор, массовые репрессии и все такое прочее — это суть признаки именно народовластия. Десталинизация страны, включавшая в себя ликвидацию народовластия, была шагом вперед в эволюции коммунистической государственности.

Сталинская власть была народовластием прежде всего в том смысле, что это была не профессиональная, а дилетантская власть. Подавляющее большинство постов в ней с самого низа до самого верха заняли выходцы из низших слоев населения и люди, никогда ранее не помышлявшие о том, чтобы кем-то управлять. Это общеизвестный факт, на который теперь почему-то перестали обращать внимание. А это — миллионы людей. И по образу жизни это множество людей мало "чем отличалось от управляемой массы. Для большинства из них это была бедная и трудовая жизнь, причем в толще прочего населения; для многих из них это была тяжелая обязанность по настоянию коллективов и вышестоящих властей, обязанность временная и рискованная. Люди менялись на всех постах с неслыханной быстротой. Еще не умели управлять. Коррупция, бытовое разложение. Невозможность решить проблемы, которые заставляли решать. Процент репрессированных в этой среде был если не самым высоким, то близким к тому.

Характерной чертой сталинского народовластия, далее, было то, что вышедший из народа руководитель обращался в своей руководящей деятельности непосредственно к самому народу, игнорируя официальный государственный аппарат, но игнорируя его так, что тот служил руководителю и средством власти, и козлом отпущения дефектов власти. Народным массам государственный аппарат представляется как нечто враждебное им и как помеха их вождю-руководителю. Тем более государственный аппарат тогда имел такой вид, что вполне заслуживал такого отношения. Человеческий материал, доставшийся от прошлого, был неадекватен новой системе по психологии, образованию, культуре, профессиональной подготовке и опыту. Постоянно складывались мафиозные группы. Склоки. Жульничество. Одним словом, сама эта система нуждалась в контроле со стороны еще какой-то системы сверхвласти, стоящей над ней. Эту функцию и взяло на себя сталинское народовластие. Не будь ее, миллионы людей, вовлеченных в государственные органы, сожрали бы все общество с потрохами, разворовали бы все, развалили бы страну. Когда партийно-государственная власть приобрела более или менее приличный вид, сталинизм как форма власти изжил себя и был отброшен. Народовластие кончилось, к великому облегчению жизни именно народа.

Характерными для народовластия являются волюнтаристские методы управления. Высший руководитель мог по своему произволу манипулировать чиновниками нижестоящего аппарата официальной власти, назначать и смещать их, предавать суду, арестовывать. Руководитель выглядел народным вождем, революционным трибуном. Власть над людьми ощущалась непосредственно, без всяких промежуточных звеньев и маскировок. Власть как таковая, не связанная ничем, кроме еще более высокой инстанции (если таковая имелась).

Схематично власть в стране в целом выглядела так. Наверху — сам высший вождь (Сталин) с ближайшими соратниками. Внизу — широкие народные массы. Между ними — механизм управления страной, рычаги власти. Эти рычаги многочисленны и разнообразны. Это личные уполномоченные вождя, органы государственной безопасности, партийный аппарат, Советы, профсоюзы, комсомол, многочисленные общества и союзы (вроде союзов писателей, художников, музыкантов) и т. д. Это суть именно рычаги, орудия системы народовластия, а не самодовлеющие элементы государственности. К их числу следует добавить еще номенклатуру, выдвиженцев, систему осведомительства и т.п.